Иисусова молитва

Иисусова молитва

Православие – это не просто система приходов, монастырей, не просто епископы, священники и миряне той или иной, каноничной или не каноничной юрисдикции. Православие – это, прежде всего, духовная традиция, совершенно особая и, если так можно выразиться, раскрывающая особую грань христианства, не замеченную, иногда утраченную католиками и протестантами. Именно поэтому в Англии и во Франции, в США и т.д. православие не перестает быть русским, хотя богослужение давно уже совершается не по-славянски, а на французском или английском языках.

Важно понимать, и то, что православие, прежде всего, в России, говорит с нами на очень непростом языке. На Руси оно довольно долго вообще не было артикулировано в вербальной форме. Это был мир икон и безмолвной молитвы. Как говорит Е.Трубецкой, «русские иконописцы с поразительной ясностью и силой воплотили в образах и красках то, что наполняло их душу – видение иной жизненной правды и иного смысла мира. Далее в той же статье «Умозрение в красках» Трубецкой продолжает: «Пытаясь выразить в словах сущность их ответа, я, конечно, сознаю, что никакие слова не в состоянии передать красоты и мощи этого несравненного языка религиозных символов».

Nec lingua valet dicere, nec littera exprimere («Язык не в силах рассказать, не в силах буква передать», – говорит в гимне Jesu dulcis memoria св.Бернард Клервосский (1091 – 1153). Утверждая принцип, согласно которому слова бессильны для передачи того, что составляет саму суть религиозного чувства, Бернард более приближается к христианскому Востоку, нежели выражает принципы религиозности западного христианства, которое уже в его эпоху научилось выражать в слове свои мистические озарения.

В отличие от своих западных собратьев старцы и святые Средневековой Руси передавали свой опыт из поколения в поколение устно и при этом не оставляли никаких книг, как это было принято на Западе. Поэтому у нас нет ни «Подражания Христу» Фомы Кемпийского, ни «Цветочков» святого Франциска, ни своей «Суммы теологии» Фомы Аквинского. Первые же книги по аскетике появились в России только в XVIII и XIX веках. Об аскетическом опыте святых X – XVII веков можно только догадываться по отдельным намекам в их жизнеописаниях. «Устав» преп.Нила Сорского представляет на этом фоне исключение, которое только подтверждает правило.

Разумеется речь идет только о Руси, но не о греках, у которых «Филокалия» начала складываться с IV – V веков. Христиан Византии и Ближнего Востока это касается только отчасти, поскольку их церковные писатели в большинстве своем были не философами и не богословами (в западном смысле этого слова!), но поэтами. В отличие от наследия Святых Отцов христианского Запада от них остались за исключением гомилетики, главным образом, тексты молитвенного, поэтического и аскетического содержания. Хотя, конечно, из них современный богослов может извлечь богословские положения.

Это поэзия Ефрема Сирина (306 – 373), сохранившаяся как в сирийском оригинале, так и в переводах на греческий, это «Великий покаянный канон» св.Андрея Критского (сконч.713), состоящий из 250 тропарей (строф) и представляющий собой покаянную песнь грешника и богословский трактат одновременно, это поэтические произведения Иоанна Дамаскина и его современников. При этом необходимо осознать и то, что для православного сознания, главное – это не богословская система, верность которой постулируется тем, что верующий не выдвигает никаких новых богословских утверждений, исповедуя лишь то, что досталось ему от Отцов, но личная молитва. Вот как писал об этом А.Ф.Лосев в «Диалектике мифа»: «Беседа с Ним возможна только в молитве. Общение с Богом в смысле познания Его возможно только в молитве, только молитвенно можно восходить к Богу и немолящийся не знает Бога». Блестящий стилист, он в этом месте не случайно трижды повторяет слово «только».

Такая молитва, как говорит Бальзак в «Серафите», «связывает душу с Богом, с которым вы соединяетесь, как корни деревьев соединяются с землей». Этот образ блестяще характеризует саму сущность молитвы, как ее понимают мистики и на Западе, и на Востоке. Молитва по мысли архимандрита Софрония (Сахарова) «связывает» человека с Всевышним. Такая молитва перестает быть прошением, основанном на принципе «Бог егда восхощет, изменяется естества чин», как говорится в одном из тропарей Покаянного канона, но становится актом погружения в неизмеримые глубины милости Божьей и слияния моей или, шире, нашей воли с Его волею по принципу «да будет воля Твоя».

«Для меня молитва – порыв сердца (un ?lan du coeur), простой взгляд (un simple regard), возведенный к Небу, возглас благодарности и любви (un cri de reconnaissance et d’amour) как среди испытаний, так и в радости», – писала в своей затем переведенной на все языки под названием «История одной души» рукописи маленькая Тереза из Лизье. Молитва для Терезы – порыв сердца, взгляд и крик любви, но никак не прошение. И в самом деле, о каких прошениях может идти в молитве речь, если «знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде чем попросите у Него» (Мф 6: 8), как говорит сам Иисус в Нагорной проповеди. При этом этимология слова «молитва» (la priere, preghiera, proseuch и т.д.) почти во всех языках до предела ясна: молитва – это прошение. Но только не прошение о том, «чтобы дважды два не было четыре», как скептически полагает Тургенев в «Стихотворениях в прозе», а просьба о милости – Kurie, elehson великой ектеньи или Miserere mei Deus 50-го псалма, то есть «Господи, помилуй» или «Помилуй меня, Боже».

«Восточные обряды, – говорит кардинал Томас Шпидлик в своей книге La spiritualite de l’Orient chretien, – изобилуют настойчивыми повторениями слов “Господи, помилуй”, прошениями об оставлении грехов. Они совершаются в атмосфере подлинного покаяния. Не будучи при этом в унынии или пессимизме, восточные аскеты проповедуют радостную веру: если единственное зло состоит в грехе, то его всегда можно стереть раскаянием». «Атмосфера подлинного покаяния» по выражению Шпидлика это, вероятно, и есть та черта, которая более всего отличает православие. Необходимо заметить, что и сегодня зачастую в церковь человека более всего привлекает не богослужение с его величественной красотою, не таинство евхаристии, которое, казалось бы, объединяет человека с Богом в единое целое, но именно исповедь, страстное желание покаяться и просить о помиловании.

В настоящей работе мне бы хотелось сосредоточиться исключительно на молитвенной практике русского православия и поговорить о том, как призыв «Господи, помилуй» звучит не в литургической, но в личной молитве православного человека. Несомненным открытием русского православия учение о так называемой Иисусовой молитве, состоящей всего лишь из нескольких слов: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного». Греческая «Филокалия» знает эту молитву в форме «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня», русская традиция добавила к местоимению «меня» слово «грешного», усилив покаянное настроение этой молитвы. Все эти слова взяты из нескольких мест Евангелия – из вопля слепого Бар-Тимея (Марк 10, 47) и из молитвы мытаря в Евангелии от Луки (18, 13). Именно из молитвы мытаря взято слово «грешного» (moi tw amartwlw).

При этом, как обнаружили старцы, именно эта молитва, такая краткая и, казалось бы, ничего особенного из себя не представляющая, удивительным образом соединяет человека со Христом. Этому посвящена написанная во второй половине XIX века книга «Откровенные рассказы странника духовному отцу своему». Книга эта написана, как следует из ее содержания, простым крестьянином, не священником и не монахом. Однако современный исследователь Илья Семененко-Басин считает, что под маской воображаемого автора скрывается отец Михаил (Козлов), выходец из старообрядческой семьи, соединившийся с православием, но принесший из старообрядчества особую любовь к чтению Писания, которое старообрядцам заменяло литургию.

В первоначальном варианте книга была издана в 1881 году. Затем ее текст видоизменили несколько редакторов, в том числе и знаменитый Феофан Затворник. Сегодня задача издателя заключается в том, чтобы дать в распоряжение читателя «Откровенных рассказов» текст максимально близкий к авторскому, поскольку книга эта, без сомнения, может быть отнесена к числу подлинных жемчужин русской литературы.

«Откровенные рассказы странника» переведены на все европейские языки и произвели огромное впечатление на американского писателя Джерома Д.Сэлинджера, который посвятил им замечательные страницы в двух своих повестях. Сэлинджер говорит что книга эта предлагает читателю incredible method of praying (невероятный способ молитвы) или учит тому how to pray by this special way (как молиться этим особым образом). Для человека, принадлежащего к духовной культуре христианского Запада метод, который предлагается странником, действительно, incredible, ибо странник рассказывает о том, и именно это с удивительной проницательностью это подчеркивает Сэлинджер, что тому, кто начинает молиться, «даже не надо верить в то, что делаешь… и не надо думать о том, что ты твердишь». «Если ты станешь, – продолжает героиня Сэлинджера, – повторять молитву снова и снова – сначала хотя бы одними губами, – то в конце концов само собой выходит, что молитва сама начинает действовать». Сэлинджер не совсем прав, когда он говорит, что молящийся не должен даже вдумываться в то, что он говорит, но в целом правильно излагает ту теорию молитвы, которую предлагает страннику его духовный отец.

Действительно, замечательное наблюдение Селинджера состоит в том, что он замечает, что молитва becomes self-acting, то есть становится самостоятельной, начиная жить в глубинах самого существа молящегося, жить и преображать его личность как бы изнутри. Селлинджер, разумеется, не зная русского языка, читал «Странника» в английском переводе. Представляется чрезвычайно важным и то, что говорит Селинджер о слове mercy («помилуй»): «Especially the word “mercy” because it such a really enormous word and can mean so many thihgs» (особенно слово «помилуй», потому что оно действительно так огромно и может означать самые разные вещи). И в самом деле, как это подчеркивает, кардинал Шпидлик вопль «Господи, помилуй», играет в восточном христианстве огромную роль и является очень значимым элементом не только богослужения, но и восточно-христианской духовности в целом.

Вот в высшей степени характерный фрагмент из «Откровенного рассказа»: «Молитва все более и более утешала меня, так что иногда сердце мое воскипало от безмерной любви к Иисусу Христу, и от сего сладостного кипения как бы утешительные струи проливались по всем моим суставам. Память об Иисусе Христе так напечатлевалась в уме моем, что, размышляя об евангельских событиях, я как бы их перед глазами видел, умилялся и радостно плакал, иногда в сердце чувствовал радость, что и пересказать сего не умею. Случалось, что иногда суток по трое не входил в селения человеческие и в восторге ощущал, будто один только я на земле, один окаянный грешник пред милостивым и человеколюбивым Богом. Уединение сие утешало меня, и молитвенная сладость при оном бывала гораздо ощутительнее, нежели в многолюдстве». Когда странник говорит о том, что, «размышляя об евангельских событиях, я как бы их перед глазами видел», это живо напоминает «Духовные упражнения» Игнатия Лойолы и его метод молитвенного размышления о тайнах жизни Иисуса.

Важно иметь в виду, что и учение о непрестанной молитве в русской духовной практике имеет не только греческие, но и западные корни. Нельзя не вспомнить о книге Лоренцо Скуполи “Combattimento spirituale” или «Духовная брань», написанной умершим в 1610 году итальянским монахом-театинцем и переведенную на греческий в XVIII веке святым Никодимом Агиоритом. В греческом варианте AORATOS POLEMOS довольно точно воспроизводит итальянский оригинал, хотя Никодим переводил эту книгу с латинского перевода. Книга св.Никодима попала в руки русского духовного писателя епископа Феофана (Говорова), которого обычно называют Затворником. Он начал переводить ее с греческого и, когда перевод был почти закончен, узнал, что книга эта западного происхождения. Тогда он стал смелее переделывать греческий текст и выпустил ее в своей редакции. При сравнении итальянского текста с русским видно, что оригинал подвергся редакции, но все же остался узнаваемым. Необходимо отметить, что среди православных читателей «Невидимая брань» стала пользоваться огромной популярностью и превратилась чуть ли не в настольную книгу. И сейчас, хотя многие знают, что книга эта по происхождению своему католическая, она широко издается и читается.

Сравнение трех вариантов книги (итальянского, греческого и русского) может быть предметом специального исследования. Тем более, что все три автора – фигуры в высшей степени примечательные. Никодим – автор греческой «Филокалии» в ее окончательном варианте, переводчик не только Скуполи, но и «Упражнений» святого Игнатия на греческий, Феофан – автор русской «Филокалии» в пяти томах, переводчик Симеона Нового Богослова и автор огромнейшей переписки на аскетические темы, вышедшей в начале XX века в 7 томах. Он жил в монастыре недалеко от Тамбова в буквальном смысле в качестве затворника, т.е. не принимая в своей келье никаких посетителей и работал над своими книгами, которые стали классическими и издаются сегодня огромными тиражами.

Проблема состоит в том, что святой Феофан крайне отрицательно относился к психофизическому аспекту Иисусовой молитвы и отрицал какую бы то ни было связь между молитвой и дыханием, молитвой и биением сердца и т.д. Он не придавал никакого значения позе, в которой находится молящийся. В то же время греческие исихасты считали, например, что молится следует, сидя на низкой скамеечке, и прижимая колени, к груди так, чтобы ощущать биение сердца. Все эти методы, в чем-то роднящие греческий исихазм с индийской йогой и теми способами молитвы, которые практиковал святой Игнатий, рекомендуя «соразмерно дыханию молиться умственно, произнося в это время слова Молитвы Господней или иной молитвы, которую читаешь так чтобы произносить по одному слову между последовательными вдохами и выдохами.

Феофан считал нелепыми и презрительно называл «художествами» Поэтому, переводя, аскетические тексты с греческого на русский, он исключал из них все подобного рода советы для молящихся. Можно говорить о том, что русская «Филокалия» не вполне аутентична и сильно отличается от греческой. Работы по сравнению двух текстов еще практически не проводились.

Лоренцо Скуполи говорит о двух видах мысленной молитвы (orazione mentale), то есть молчаливой молитвы. Первый ее вид – это domanda attuale, которая состоит в том, что слова молитвы произносятся, но мысленно. Второй вид мысленной молитвы (orazione mentale) называется у Скуполи domanda virtuale. Он состоит в том, что мы alziamo la mente a Dio (возносим ум к Богу) senza dire o ragionare di nulla (не говоря и не помышляя разумом ни о чем). В сущности это и есть та «умная» молитва, которую практиковали греческие исихасты. Никодим передает здесь текст Скуполи по-гречески довольно точно. Феофан, передавая этот текст, говорит следующее: «Не словом только надо молиться, но и умом, и не умом только, но и сердцем». Он говорит о том, что существуют три вида молитвы: словесная, мысленная и сердечная. «Полная и настоящая молитва есть, когда, – говорит святой Феофан, – со словом молитвенным и молитвенною мыслью, соединяется и молитвенное чувство».

По этому поводу нужно заметить следующее. Итальянское слово la mente как и латинское mens, mentis – это не просто «ум», «мысль» или «рассудок», это, скорее, «духовное начало», нечто похожее на «all my inmost being» из первого стиха 103-го псалма или выражения «cordis intima» («глубины сердца») из латинского гимна «Jam lucis orto sidere», который расположен в старом Бревиарии в начале 1-го часа. Поэтому, когда Скуполи употребляет выражение orazione mentale или говорит alziamo la mente a Dio, он имеет в види не только «разум», но и то, что русские писатели относят к области сердца – cordis intima, как говорится в амбросианском гимне. Что же касается Феофана Затворника, то он сильно упрощает этот текст, сводя умно-сердечную молитву только к области чувства.

С другой стороны в следующем абзаце Феофан делает чрезвычайно важное замечание. «Бывает, по благодати Божией, и одна сердечная молитва, и это есть духовная молитва, Духом Святым в сердце движимая; молящийся сознает ее, но не творит, а она сама в нем творится». Понятно, что это утверждение основывается на словах святого Павла из Послания к Римлянам (8: 26), где говорится: «we do not know what we ought to pray for, but the Spirit himself intercedes for us with groans that words cannot express». При этом важно понимать, что учение о «самодвижной» молитве, которая сама «журчит» в сердце наподобие ручейка есть вершина всего учения о практике Иисусовой молитвы.

Здесь уже можно говорить о серьезных расхождениям между Скуполи и восточной традицией молитвы сердца. Скуполи о «самодвижной» молитве ничего не знает. Для него высшая ступень молитвы сердца (altro genere piu preciso di orazione virtuale) «в простом взгляде сердца на Бога» (semplice sguardo della mente a Dio). Подводя итог духовным исканиям, связанным с практикой Иисусовой молитвы, в России, архимандрит Софроний (Сахаров), афонский монах, поселившийся в Англии и умерший в глубокой старости 10 лет тому назад, выделил пять ступеней Иисусовой молитвы от устной (которая произносится устами) до самодвижной и благодатной, которая «действует как нежное пламя внутри нас». Тут вспоминается cor ardens и слова из Евангелия от Луки: «Не горело ли в нас сердце наше, когда Он…».

Возникает существенный вопрос. Когда «Странник», а равно и о.Софроний (Сахаров) говорят о Иисусовой молитве, они подчеркивают ее сладость. У русского крестьянского поэта Ивана Никитина (современника автора «Откровенных рассказов…») есть даже стихотворение, которое так и называется – «Сладость молитвы». Отец Софроний говорит, что самодвижная молитва «действует как вдохновение Свыше, услаждающее сердце». Это напоминает стихи святого Бернарда Jesu dulcis memoria dans vera cordis gaudia». Когда Бернард восклицает O Jesu mi dulcissime, он практически дословно повторяет слова греческого гимна, где Иисус так же называется «сладчайшим» – glukutatoV.

Сладость молитвы – тема не чуждая и Ветхому Завету. Так в 119-м псалме (103) говорится How sweet are your words to my taste, sweeter than honey to my mouth. Однако мейнстрим мысли Святых Отцов все же подчеркивает, что в молитве главное – слезы покаяние и ощущение своей греховности, но никак не ощущение сладости. На этом основании ряд современных богословов относят «Откровенные рассказы…» и другие книги о Иисусовой молитве, а равно и творчество Архимандрита Софрония к числу «соблазнительных» и вредных для чтения текстов. Не собираясь полемизировать с ними, я хотел бы сказать, что вне зависимости от их богословской оценки, здесь мы имеем дело с одним из наиболее характерных и ярких феноменов русской православной духовности, который сегодня заслуживает самого пристального изучения.

Иисусовой молитве (кроме уже названных) посвящены следующие книги. Во-первых, это небольшой сборник «Искатель непрестанной молитвы», составленный игуменом Тихоном (Цыпляковским), представляющий собой цитаты из Святых Отцов о молитве, к которым прибавлена глава «Родные нам, наши молитвенники умные, ученики Иисусовы». Здесь собраны краткие апофтегматы российских аскетов, посвященные Иисусовой молитве. В частности здесь цитируется киевский иеросхимонах о.Парфений. О нем говорится, что для него «молитвенная беседа с Богом была предвкушением блаженства небесного». И далее: «Вот, что говорил он о правиле своем келейном: паче меда и сота сия молитва мне приятна – она мне охотна, помогательна, спасительна». Тема сладости молитвы, как видим, присутствует и здесь, хотя не является главной. Среди прочих авторов Тихон цитирует о.Авраамия Некрасова из Арзамаса, которого называет учеником Серафима Саровского. Этот священник утверждает следующее: «Имя Иисуса Христа, как бриллиант, да не угасает никогда в сердце твоем. Бдительное внимание к молитве, как жемчужина, пусть будет единственным украшением души твоей». В этой цитате обращает на себя внимание особое отношение к самому имени Иисуса. Для народного мистика очень важно, что само имя Иисуса – это уже святыня. Оно подобно нерукотвореной иконе, котолрая всегда находится в сердце молящегося.

Второй сборник составлен игуменом Харитоном. Он называется «Умное делание. О молитве Иисусовой». Этот сборник был издан в 1936 г. т.е. уже после революции в Финляндии, на территории которой находился тогда Валаам – один из самых знаменитых монастырей России. Сборник состоит, главным образом, из текстов Феофана Затворника и епископа Игнатия (Брянчанинова). Книга игумена Харитона в сокращенном варианте была переведена, вернее, пересказана на немецком языке Аллой Селаври и в 1964 г. вышла в свет в Ульме.

Третья книжечка, на которую следует обратить внимание исследователю практики Иисусовой молитвы, была издана в Брюсселе. Она называется «На высотах духа» и представляет собою записки Сергея Большакова о встречах с клириками и мирянами, которые практиковали Иисусову молитву.Эта небольшая книга была издана католическим издательством Foyer Chretien или «Жизнь с Богом», которое в советские времена публиковала православную литературу для нелегальной переброски в СССР. «На высотах духа» – это книга о внутреннем молчании. Лейтмотив ее выражен в словах о.Тихона, которого Сергей Большаков встретил в Вильмуассоне: «Кто творит молитву Иисусову, у того в душе всегда весна».

В 1907 г. в свет вышла еще одна книга немногим менее знаменитая, чем Way of pilgrim. Это «На горах Кавказа» схимонаха Илариона. Речь здесь идет опять-таки об Иисусовой молитве. Автор этой книги был (как и воображаемый автор «Странника» тоже совсем неученым человеком. Он жил высоко в горах Кавказа и оставил после себя целую школу монахов, получивших прозвище «имяславцев», поскольку они славили Имя Божие. Схимонах Иларион в книге «На горах Кавказа» писал так: «В производстве умно-сердечной Иисусовой молитвы, творимой в покаянном настроении души и глубоком сокрушении, действительно, чувством сердца слышится и ощущается, что имя Иисус Христово есть Сам Он: Божественный Спаситель наш, Господь Иисус Христос и нет возможности отделить Имя от Лица именуемого. Но оно сливается в тождество, и проницается одно другим, и есть одно».

Иларион утверждает, что Христос пребывает уже в самом Своем Имени, которое таким образом становится не просто святыней как имя Божье – Яхве (на чем построена вся еврейская мистика), но живым присутствием Сына Божьего и в Его Лице самого Бога среди людей. Это учение Илариона и его последователей породило ожесточенные споры как среди духовенства, так и среди философов. Последние (в том числе о.Сергий Булгаков и Алексей Лосев) встали на сторону Илариона. На эту тему существует огромная литература, о которой говорить надо в специальной лекции. Сегодня мне хотелось бы только обратить внимание на этот памятник духовной литературы и постараться понять своеобразие учения Илариона об Иисусовой молитве.

Иларион говорит о «непрекращаемости внутренней молитвы», которая не оставляет молящегося ни при каких обстоятельствах, и сравнивает молитву с ручьем, который весело течет тихими прозрачными струями. Иларион настаивает на том, что «всякому желающему приводворить молитву Иисусову в своей душе, необходимо читать священное Евангелие как можно чаще и более до тех пор, пока оно не будет всё в памяти». «Евангелие, – говорит Иларион, – служит необходимым средством к стяжанию в сердце сладчайшего Иисуса, в котором вечная жизнь и Царство Небесное». О том, как много дает чтение Евангелия, говорит и «Странник». Я уже говорил, что Михаил (Козлов) был по происхождению старообрядцем. Возможно, именно отсюда его любовь к чтению Евангелия. Это следует подчеркнуть, потому что Феофан Затворник, редактируя Way of Pilgrim, в ряде мест убирает указание на то, что автор читает Библию и именно из Библии черпает духовные силы.

Приведу только один пример. Странник говорит: «Все, прочтенное в Филокалии для поверки, старец мне указал по разным местам Библии и сказал: вот смотри, откуда всё сие почерпнуто. – Я с восхищением внимательно слушал». Феофан убирает упоминание о Библии и говорит, что «старец всё прочтенное в Филокалии, растолковал и своим еще словом». Это типичный пример цензуры, которую Феофан Затворник считал антисектантской, потому что в его время начал распространяться русский баптизм, который базировался именно на чтении Библии.

Но вернемся к автору книги «На горах Кавказа». Иларион говорит о том, что опытные молитвенники часто повторяют Иисусову молитву не полностью, но только её первые слова «Господи Иисусе Христе», а некоторые и просто одно имя «Иисусе»: «Если кто, – говорит Иларион, – имя Иисусово водворил в своем сердце, то он носит в себе самый корень молитвы, самое ее существо». «Нужно, – говорит Илаоион, – чтобы ум, держась в словах молитвы, был совершенно голым, чуждым всякого образа и мысли» – это и есть та domanda virtuale, которая состоит в том, чтобы молиться senza dire o ragionare di nulla (не говоря и не помышляя разумом ни о чем), о чем говорит Лорпенцо Скуполи в «Духовной брани»..

Огромное место в книге схимонаха Илариона занимает природа Кавказа. «Вот вышел я в полдень, – говорит он, – на край скалы, где наша обитель, высоко над уровнем речки. Ослепительные лучи Солнца, сливаясь с белизною снега, не дают возможности смотреть на горы. Они обратились как бы в море света, блеска и настерпимого сияния. Зрелище чудное и величественное!… Если такое поражающее сияние происходит от тварного света, то каков же должен быть Свет несозданный?… Свет присносущный, первовечный Свет Божества?…»

Автор – без сомнения, поэт. Его радует солнце, горы, облака и пейзажи, он наблюдает за животными, населяющими эти горы. Он кажется мне чем-то похожим на того мудреца, которого можно увидеть на китайской гравюре. Этот мудрец стоит где-то с краю, а перед ним открывается величественный пейзаж. Находясь «превыше всего дольнего», как говорит Иларион, – пустынник созерцает мир, сотворенный Богом, как бы со стороны, словно не принадлежа к нему. Как автор 104-го псалма, который не раз цитирует Иларион.

Овременником Илариона был живший на Афоне старец Силуан. Этот совсем простой и не получивший никакого образования монах, выходец из русской деревни, рассказал своим ученикам о том, что такое молитва обо всем мире, о верующих и неверующих, что такое боль за все человечество и, шире, за всю природу и вообще за весь мир в целом. «За людей молиться – кровь проливать», говорил старец Силуан. С учением старца Силуана связан выход христианской духовности на Руси за пределы церковной ограды – Бог не только в церкви и среди верующих, Он – везде, его благодать почиет на всем, все в нем нуждается, хотя и не всегда знает об этом. В сущности, старец Силуан предложил новое прочтение Евангелия.

Нельзя обойти молчанием одно из изречений старца Силуана, где он говорит о Святом Духе и его воздействии на человека: «Дух Святой очень похож на мать, на мать милую, родную. Мать любит дитя свое и жалеет его, так и Дух Святой – жалеет нас, прощает, исцеляет и вразумляет, и радует, а познается Дух Святой во смиренной молитве». Это замечание старца Силуана, неожиданное и даже, быть может, с точки зрения законника недопустимое, заставляет нас вспомнить о том, что в иврите слово «руах» – дух будет не мужского (как в латыни и в славянском), не среднего (как в греческом), но именно женского рода. Что же касается явления Духа Святого «в виде голубине», о чем говорится в Евангелии, и вообще в христианской традиции, которая невидимое изображает через видимый образ, то это не «голубь» (мужского рода), но именно «голубка» («перистер?» по-гречески и colomba) на латыни

Разумеется, будучи простым крестьянином, старец Силуан об этом ничего не знал, и тем не менее он всё это чувствовал именно по наитию. Он первый в православной традиции заговорил о том, что природа Бога больше мужского «Я» и включает в себя несомненное женское начало. Понял он и то, как Дух Святой, который ниспосылается на верующих во время эпиклезы (см. ниже) словно мать «жалеет, прощает, исцеляет и вразумляет, и радует» каждого из нас. «Мы живем на земле, и Бога не видим, и видеть не можем. Но если Дух Святой придет в душу, то мы увидим Бога, как увидел Его святой архидиакон Стефан», – говорит старец Силуан в другом месте, вспоминая известный текст из «Деяний апостолов» (6: 8 – 15). «Увидеть Бога можно, но не глазами, а сердцем». Это известное положение многих мистиков как восточных, так и западных старец Силуан не только полностью разделяет, но и постоянно говорит об этом.

Парадоксальность Бога заключается в том, что Он не только всемогущ, но и бесконечно раним. Митрополит Сурожский Антоний (Блум), недавно скончавшийся старейший из архиереев в Русской Православной Церкви, живший в Лондоне и являвшийся прямым продолжателем старца Силуана, говорит в одной из своих книг: «Если вы хотите подружиться с Богом, то поучитесь у лисички (из книги А де Сент-Экзюпери), как подружиться с кем-то, кто очень чуток, очень раним и очень застенчив».

«Откровенные рассказы странника» удивительным образом дают возможность почувствовать, ощутить Бога, пережить в молитве встречу с Ним всем существом и, если пользоваться выражением митрополита Антония, «с Ним подружиться». Именно об этом говорит Алексей Лосев, когда утверждает, только в молитве можно познать Бога. В другом месте, указывая на телесность и, более того, физиологичность религиозности Лосев жестко связывает религию с конкретной личностью конкретного человека, с его, если так можно выразится, «безусловными рефлексами», иными словами, не с тем, что приобретается в процессе общения с другими людьми под их влиянием, но с тем, что вырастает изнутри каждого из нас.