Г. Распятый Сын человеческий

Г. Распятый Сын человеческий

Исторически трудно решить, считал ли сам Иисус себя Сыном Божьим этого пророчества. Однако церковь, христиане твердо отождествляют Иисуса из Назарета с ожидаемым Сыном человеческим. В Иисусе, который объявил справедливость Божью законом милости, в том, кто обещал Царство Божье нищим, в том, кто был другом изгнанных, отверженных и униженных, в том, наконец, кто был казнен властями и законами этого мира и кто был вознесен в будущее Божье, они видели воплощение Сына человеческого и присутствие человечного человека в бесчеловечном мире. То, что для Даниила было далеким будущим, для них было настоящим, которое наступило в братстве и следовании за Иисусом Христом. То, о чем Даниил только мечтал, для них было новой возможностью в вере во Христа. Даниил мог только надеяться и ожидать будущего. Для них же это будущее Сына человеческого уже началось с приходом Христа. Поэтому в этом будущем они начали уже жить и любить и избавляться от принуждения звериных царств мира. Иисус не идеализируется. Этот распятый человек без всякой власти и славы не представляет собой этически и эстетически красивую фигуру. Поэтому гуманистический идеализм всегда считал распятого Господа неэстетичным и почитание его неэтичным. Это не совмещалось с любовью к добру и прекрасному. И едва ли Иисус может быть образцом бесстрашного человека. Но тем, кто утратил свое человечество и претерпел на себе муки бесчеловечности, красивые картины и примеры не помогают. Христиане видели человечество Иисуса именно в Его страстях и получили свое новое человечество от Его страданий и смерти. Они видели в Нем страдающего раба Божьего:

Он был презрен и умален перед людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лицо свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились» (Ис 53:3–5).

Сын человеческий, следовательно, это не идеальный сверхчеловек, который кладет конец нищете путем насилия, создающим новую нищету. Он трансцендирует человека тем, что берет на себя болезни и заблуждения озверевшего человека. Он есть Сын человеческий потому, что принимает погибших и отверженных. Он вводит в человеческое царство тем, что принимает на себя скорби и грехи человека и его беззакония. Его владычество не имеет ничего общего с образом правления властителей мира сего. Оно заключается не во власти над властью («Царь царей» или «суперстар»), а в обращении господства в служение, власти – в любовь и требований – в заместительное страдание. Вселенская формула надежды остается: Ему, распятому Господу, Бог дал власть над миром (Мф 28:18). Поэтому все звериные царства мира должны прекратиться с Его приходом. «Кесарь или распятый Господь?» – вот дилемма, которая ставится христианской верой. Иисус, Сын человеческий – это не только частное лицо, как думала либеральная буржуазия XIX в., а богословский и политический вызов. Но этот Сын человеческий есть распятый Иисус. Его власть заключается в безвластии милости, в примиряющей силе страдания и господстве самозабвенной любви. Его царство – это незаметное братство нищих, узников, голодных и кающихся грешников. Изгнанные царствами мира становятся в Его обществе носителями человеческого царства Сына человеческого. Поэтому в заповедях Блаженства говорится:

Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф 5:3–5).

И именно страдающая фигура распятого Иисуса внесла это стремление к кроткому, неброскому, но истинному бытию человека в надежде на Сына человеческого. И наоборот, надежда на Сына человеческого дала истинно безнадежным надежду Бога на этот мир. Что же это дало христианской антропологии?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.