Золото гипербореи и серебро ислама

Золото гипербореи и серебро ислама

Далеко не случайно, что, занимаясь своей книгой в жарком египетском Фустате, Ал-Мас’уди, подобно многим своим арабским коллегам, рассказывал читателям о главном богатстве недоступных и манящих северных земель – о драгоценных мехах, о баснословно дорогой пушнине. Ведь именно благодаря этому истинному «золоту» Гипербореи интерес не только античных географов, но и великих царей мира к самым отдаленным северным рубежам мира не остывал на протяжении не только веков, но и целых тысячелетий.

Туда, куда влечет торговый интерес, всегда отыщется и дорога, по которой от века путешествует не только купеческая корысть, но и бескорыстное Знание. Дорогам, ведущим из полуденных стран в Гиперборею, тысячи и тысячи лет, потому что дороги эти нерукотворны. Это великие реки – Дон, Волга и Кама, которые еще во времена Сократа и Гераклита связывали воедино скифские земли вокруг Понта Эвксинского с Уралом и Сибирью.

Громадные лесные и степные пространства от Каспийского и Черного морей до Ледовитого океана, сколько помнят люди, всегда были обитаемы. Геродот (около 484 – около 425 до нашей эры) в четвертой книге «Мельпомена» своей всеобщей «Истории», рассказывая о племенах, живущих к северу от скифов и савроматов, называет среди них исседонов, за которыми

«обитают аримаспы – одноглазые люди; за аримаспами – стерегущие золото грифы, а выше них – гипербореи на границе с морем».

Упоминает он также каких-то иирков и «лысых людей», в которых ученые видят соответственно предшественников мадьяр (В. В. Латышев) и башкир (С. Я. Лурье). Хотя Геродот и оговаривается, что об этих народах и землях никто ничего определенного не знает, а в существование гипербореев он вообще не верит, «отец истории» все же приводит известные ему сведения о племенах севера, на чьих землях через тысячу двести лет будут жить племена буртасов, Болгар, славян, веси и угров:

«По ту сторону реки Танаиса (Дон) земля уже не скифская, но первая из стран савроматов. Сей народ занимает землю от Меотийской впадины (Азовское море) к северу на пятнадцать дней пути, всю лишенную как диких, так и садовых дерев. Выше сих савроматов во второй стране сей живут будины, населяющие землю, изобильную всяким лесом. А повыше будинов к северу сперва простирается безлюдье на семь дней пути, далее, поворотя более к востоку, живут фиссагеты, народ многочисленный и особый, питающийся звериною ловлею[62]».

Для Геродота все упомянутые им народы и племена обладали самыми удивительными обычаями и вели кочевой образ жизни, однако и здесь, на самых рубежах Гипербореи, существовал, как он говорит, по крайней мере, один настоящий город. Это примечательный факт, тем более что подобная городская жизнь могла поддерживаться, видимо, только посреднической, в первую очередь меховой торговлей между греческой ойкуменой античности и народами Волжско-Уральского бассейна:

«Будины суть народ великий и многочисленный, голубоглазый и красноволосый. У них есть город деревянный город, по имени Гелон, стена его с каждой стороны имеет в длину тридцать стадиев, а сама высока и вся деревянная, и дома в нем деревянные, и святилища: ибо есть там и святилища эллинских богов, по эллинскому обычаю имеющие изваяния, жертвенники и храмы деревянные; они через каждые три года празднуют Дионису и справляют вакханалии. Ибо гелоны по происхождению суть эллины, изгнанные их торжищ своих и поселившиеся у будинов: язык у них частию скифский, частию же эллинский. Равно же и образом жизни гелоны с будинами не схожи… Однако эллины и будинов называют гелонами, хотя неправильно. Земля их обилует густыми лесами всякого рода, а в густейшем лесу находится озеро большое и глубокое с болотом и тростником вокруг него, и в том озере ловятся выдры, бобры и другие звери с квадратными мордами, коих шкурами опушаются кожухи, а яички полезны против маточной немощи[63]».

Знатоки античной географии указывают различные места, где мог бы находиться город Гелон. Его помещают, например, в верховьях Дона или вообще считают одним из известных археологам скифских «лесных городищ». Но есть и другие мнения. Немецкий ученый Пауль Херрманн, например, помещает Гелон недалеко от слияния Волги и Камы, примерно там, где в представлениях ал-Мас’уди и его современников находился город, а вернее, древнейшее торжище Булгар[64], откуда водный путь вел по Волге к русам, а по Каме – на Урал и в Западную Сибирь. Конечно, Булгар до середины X века не был в полном смысле городом, и совершенно прав ал-Балхи, когда пишет о Булгаре начала X века так:

«Внешний Болгар есть маленький город, не занимающий большого пространства и известный только тем, что он есть главнейший торговый пункт того государства[65]».

Расположение Булгара при слиянии Волги и Камы было столь удобно и выгодно, что какое-то древнее торжище на этом пути с богатейшего, но мало обжитого севера на промышленный юг непременно должно было существовать с незапамятных времен. В разные эпохи и времена здесь жили и производили обмен товарами различные племена: перед приходом булгар этим торжищем пользовались, по всей видимости, не только земледельческие племена именьковской культуры, но и гости с далекого юга – из Хорезма, Персии, Индии, Китая, и более близкого севера – варяги и русь. Торговля эта происходила по большей части путем честного обмена – точно так же, как об этом пишет мусульманский историк XIII века ал-Казвини (1203–1283) в связи с меновой торговлей, которую булгары вели с северными соседями – племенем весь-вису:

«Болгары вели с весью торговлю немую, т. е. клали товары на известное место, обозначали их знаками, которыми они указывали на цены, и отходили, потом возвращались и находили разные предметы, оставляемые весью в виде меновой цены за товары; если Болгары оставались довольны этой ценою, то брали себе желаемые предметы, в противном же случае оставляли их и брали назад свои товары[66]«.

Другой мусульманский историк, географ и путешественник ал-Андалуси, а вернее, Абу-Хамид ал-Андалуси ал-Гарнати (1080–1169/70) из мусульманского города Гренада, который побывал в Булгаре в 30-х годах XII века, уточняет торговые отношения между весью и булгарами в следующих словах:

«Весь иногда и сами приходили в Болгар, но их не пускали в самый город под тем предлогом, что они приносят холод в страну. Истинная же причина, вероятно, заключалась в том, что Болгары не хотели, чтобы иностранные купцы, приходящие в их город, узнали, за какую ничтожную цену они покупали от веси меховые товары, продаваемые потом за высокую цену[67]».

В любом случае, меновая торговля с финно-угорскими племенами севера России, Урала и Западной Сибири приносила купцам огромные выгоды, искупавшие риск путешествия в столь отдаленные пределы. Горностаевые мантии южных царей и владык происходили из Ги пербореи и, независимо от того, какой народ владел северными пределами, меховой поток не иссякал, и волжско-камский путь, таким образом, представлял собой активное ответвление Шелкового Пути, соединяя гиперборейские рубежи с рубежами древней Греции, Рима и Византии.

Впрочем, мусульманские географы даже и позднее 1154 года, когда на Сицилии при дворе норманнского короля Роджера создал свою знаменитую карту мира ал-Идриси (ок. 1100 – ок. 1165), считали Волгу и Каму одной и той же рекой Итиль, начинающейся на Урале. Наследием этого древнего представления является название впадающей в Каму в Приурале реки Белой – Ак Идель или Белая Волга[68]. Верховьев Волги мусульманские авторы совсем не знали, полагая, что верхняя Волга, Ока и Дон – это одна и та же река, после крутого разворота на северо-запад и юг впадающая в Азовское море.

Мы еще займемся этими составленными по устным и письменным рассказам представлениями, благодаря которым в арабских описаниях народов Седьмого Климата произошла изрядная путаница, а пока вернемся к вещам неоспоримым – к северным дорогам, по которым бок-о-бок странствовали с незапамятных времен торговля и знание:

«Археологические раскопки показали, что золотоносные районы западной Сибири были некогда центром чрезвычайно высоко развитой древней культуры. В частности, совершенно бесспорно установлено наличие многосторонних и весьма активных торговых сношений между Понтийской областью и западной Сибирью в 1000 году до нашей эры. Так что смутное замечание Геродота о существовании древних северо-восточных торговых путей основано на фактах. Это подтверждается и многочисленными находками. В 1922 году вблизи Екатеринограда-Свердловска было раскопано около сорока чрезвычайно ценных серебряных предметов антично-греческого происхождения, которые, по-видимому, попали в Сибирь в обмен на меха»[69].

Таким образом, торговый путь, столь известный в более поздние времена, существовал и во времена Геродота. Древние греки двигались тем же маршрутом, который впоследствии вел «из варяг и греки» и «из варяг в арабы». Они путешествовали через Черное и Азовское моря к устью Дона, затем перетаскивали свои суда волоком на Волгу и далее поднимались вверх по Волге до устья Камы. Менялись времена, возникали и угасали религиозные культы, приходили и уходили, разделялись и сливались воедино целые народы, однако великий Волжско-Камский путь торговли и знаний, похоже, никогда не оставался безлюдным.

Когда в VII веке обширные лесо-степные территории Среднего Поволжья по соседству с буртасами стали заселять тюркоязычные племена распавшегося на восточную и западную части Великого Тюркского Каганата, они приходили уже в давно обжитые международной торговлей места. Смешиваясь с местными финно-угорскими и праславянскими племенами именьковской культуры, они стали столь коренной частью местного населения, что русский историк В. Н. Татищев в начале XVIII века был склонен видеть в них прямых потомков аргиппеев Геродота[70]:

«Болгоры довольно известны, что жили по Волге, Каме и Свиаге, где ныне Казанская губерния. Они сами как назывались, о том никто точно не упоминает. Русские их всех вместе в имя Болгар заключали, а местами от градов и урочищ многими названиями разделяли, о чем ниже яснее скажу. Геродот, кн. 4, гл. 16, именует аргипеи, и оное, думается, греческое, значит мудрый или белый. Он их называет святыми, чему Плиний, кн. 4, гл. 12, согласно пишет, смотри выше, гл. 12, н. 24. Птоломей о них и Клюверий не упоминают, и в ландкартах Птоломеевых в том месте положены народы иных названий, как например ффирофаги, хениды, свардены и пр. По описанию же Геродотову нет другого сходного по обстоятельствам народа нашим Болгарам, как его аргипеи. 1) Он указывает от устья Дона 15 дней до них езды, весьма сходственно написал. 2) К ним ездят греки из Борисфена и других градов с торгом. Оное надобно, чтоб так далеко ездили к имеющим города и торги, а как довольно известно, что в сей стране только Болгары в такой древности великие города имели, народ был ремесленный и купечеством во всей сей стране главный… 3) Что их святыми и мудрыми именует, то со скромностию, законом их брахминским, в прим. н. 34, и трудолюбием их согласно. 4) Что, говорит, живут на горах, то разумеет правый берег Волги, как и ныне русские оный горы и нагорная сторона называют. 5) Перейдя степи, от Дона к ним великие леса, оное соответствует, ибо по Суре и к самой Волге лесов было не в давнем времени великое довольство…Теперь, об имени оставив, прочие их обстоятельства рассматривая, по истории русской нахожу, что Болгоры хотя когда-то с русскими воевали, однако ж видно, что немного в том прилежали и не искали чужого приобрести, но свое более защищать старались, из-за чего их по Геродоту или Аристею святыми именовали. В плодах земных они преизобиловали, так, что неоднократно и Руссию во времена недородов житами обеспечивали, и более в ремеслах и купечестве прилежали. Закон у них был брахманов, как выше сказано, что еще в остатках их видимо, ибо о перехождении душ из одного в другое животное нечто чуваши верят; но и магометанский закон от срацын или персов к ним дошел[71]».

Возвращаясь теперь к трудам арабских историков и географов, знаниями которых мог воспользоваться автор «Золотых лугов», мы видим, что и они, как и ал-Мас’уди, уделяют самое пристальное внимание торговым путям в зоне Седьмого Климата, поскольку на климатические зоны вслед за античными греками делили землю и арабские географы. Вот что пишет ибн Руста в своей «Книге драгоценных сокровищ»:

«Хозаре ведут торг с Болгарами; равным образом и Русь привозит к ним свои товары. Все из них (руссов), которые живут по обоим берегам упомянутой реки, везут к ним (Болгарам) товары свои, как-то: меха собольи, горностаевые, беличьи и другие… Главное богатство их (Болгар) составляет куний мех. Чеканеной монеты своей у них нет; звонкую монету заменяют им куньи меха. Каждый мех равняется двум диргемам с половиною. Белые круглые диргемы приходят к ним из стран мусульманских путем мены за их товары[72]».

Ал-Балхи в своей «Книге видов земли» также обращает внимание на главные товары северных стран:

«К товарам, вывозимым из означенных стран, принадлежали: невольники из стран славян, хозар и других соседних с ними, далее – куньи, собольи, лисьи, бобровые и другие меха. Все эти товары вывозились из стран Болгар и хозар в Саманидское государство и оттуда в отдаленные места исламских земель… То, что вывозят из Хозарии, как-то: мед и воск, привозится к ним из земли руссов и Болгар. Таким же образом меха бобровые, вывозимые (из Хозарии) в различные страны, находят только в тех реках, которые текут в странах Болгара, Руси и Куяба (Киева) и, кроме них, их нигде не найдешь, сколько мне известно[73]».

Несколько позднее того времени, когда ал-Мас’уди записывал в Фустате свои сведения о северных странах, другой арабский писатель, Шемсетдин Абу Абдаллах Мухаммед ибн Ахмед Мукаддеси в своей «Книге лучшего разделения и познания климатов» подтверждает не только сведения своих мусульманских предшественников, но и данные Геродота:

«Меха: собольи, беличьи, горностаевые, куньи и лесных куниц, лисьи, бобровые; зайцы, козьи шкуры, воск, стрелы, крупная рыба, шапки, белужий клей, рыбьи зубы, бобровая струя, янтарь, юфть, мед, орехи, барсы (или гончие собаки), мечи, кольчуги, березовый лес, славянские невольники, овцы, рогатый скот… Все эти товары из Болгарии[74]».

Торговля невольниками шла в средневековом мире повсеместно – и на Востоке, и на Западе, будучи одной из главных статей дохода и византийцев, и генуэзцев с венецианцами, и мадьяр, и печенегов, и первых киевских князей. Как пишет Британская Энциклопедия,

«Международная работорговля развилась в прихотливые торговые сети. Например, в IX и X веках викинги и купцы-русы привозили восточно-славянских рабов на Балтику. Затем рабы переправлялись группами в Данию (через Бирку в Хедеби), где находился перевалочный пункт. Там рабов приобретали еврейские и арабские купцы, перевозившие рабов в Вердун и Лион. Там некоторые из рабов подвергались кастрации, превращались в евнухов и перепродавались далее в мусульманскую Испанию и Северную Африку».

О том, как шла эта торговля в интересующих нас северных пределах, ибн Руста рассказывает:

«Воюя славян и добывши от них пленников, отводят они (мадьяры) этих пленников берегом моря к одной из пристаней Румской (византийской) земли, которая зовется Карх… А как дойдут мадьяры с пленными своими до Карха, греки выходят к ним навстречу. Мадьяры заводят торг с ними, отдают им пленников своих и взамен получают греческую парчу, пестрые шерстяные ковры и другие греческие товары»,

а также:

«Они (руссы) производят набеги на славян; подъезжают к ним на кораблях, выходят на берег и полонят народ, который отправляют потом в Хазеран (Хазарию) и к Болгарам и продают там… С рабами обращаются хорошо[75]».

При всем смущении, которое производит в нас подобная коммерция, нельзя забывать, что и она была сопряжена с распространением Знания. Ведь ясно, что в большинстве случаев только рабы-пленники, попадая из страны в страну, могли рассказать и рассказывали в чужих для них землях о своем отечестве, как замечательно показал это немецкий сказочник Вильгельм Гауф в своем своде сказок «Александрийский шейх и его невольники». Так что именно развитой работорговле средневековый мир во многом обязан своими географическими и иными познаниями. И если в мусульманских пределах роль главного переносчика знаний играло купечество, имеющее возможность спокойно передвигаться из Испании в Китай и обратно, то в Европе, расколотой большими и малыми усобицами «Темных веков», путешествия были сопряжены с куда большими опасностями.

Главной из этих опасностей была постоянная угроза попасть в плен даже к единоверцу и либо навеки превратиться в раба, либо дожидаться в подвале местного феодала или иного разбойника с большой дороги, пока за тебя не заплатят требуемый выкуп.

Кроме того, мусульмане с разных концов земли могли, по крайней мере, раз в году, во время вселенского паломничества в Мекку, когда на три дня отменялись все и всяческие богословские разногласия, общаться и рассказывать друг другу о своих родных местах. В определенной степени роль подобного катализатора международного общения играло для христиан Европы паломничество на Святую Землю, поскольку паломничество из Византии и других стран (хотя и с большими трудностями и в большой зависимости от политических обстоятельств) продолжалось и после взятия Иерусалима мусульманами зимой 637 года по Хиджре. Однако отсутствие у пилигримов общего разговорного языка, подобного арабскому для мусульман, а также многочисленные схизматические разногласия, скорее всего, затрудняли живое общение между христианами Востока и Запада.

Как бы то ни было, во многом благодаря работорговле западная Европа и мусульманский Халифат впервые узнали о существовании восточнославянских народов. Византия, на границах которой славянские племена жили с давних времен, знала о них намного больше, но и в византийских источниках достаточно много неразберихи, когда речь идет об этнической принадлежности того или иного племени.

Да и немудрено, если вдоль северных границ Византии с IV по VI век прокатывалось вал за валом великое переселение народов, и в сложившейся после этого мешанине наречий, обычаев и религиозных культов, где между различными народами то создавались, то распадались племенные союзы, разобраться было трудно и очевидцам. Византийцы называли славян «славои», а в латинских языках это название звучало как «склавени», что в силу большого количества невольников, поступавших в Европу из так называемых «славянских земель», стало обозначать невольников вообще. В Венеции главная набережная у Дворца Дожей и сегодня называется «Набережной невольников».

Однако именно из греческого «славои» арабские географы и историки заимствовали свой термин «ас-сакалиба», которым они обозначали между тем не только славян, но и все русоволосые народы Северной Европы. В своем раннем сочинении ал-Хорезми (IX век) говорит о стране Германии, являющейся страной «ас-сакалиба»; в чуть более поздних мусульманских источниках термином «ас-сакалиба» названы не только собственно славяне, но и различные группы финно-угорских и тюркских племен.

Самым ранним упоминанием «сакалиба» в арабских сочинениях является, однако, стихотворение арабского поэта-христианина ал-Ахталя (ум. в 710 г.), в котором он говорит о «толпе русоволосых сакалиба». О «сакалиба» говорил в своей речи перед решающим сражением с войсками халифа в 720 году мятежный губернатор Хорасана Язид бин ал-Мухаллаб, однако «Энциклопедия ислама» отмечает, что

«Отмеченные в речи «сакалиба», скорее всего, представляли собой группы славянской диспоры, которые либо служили в визанийских войсках, либо были переселены на жительство в Малую Азию. Это упоминание чрезвычайно важно, так как его источником является современник. Прямые контакты со славянскими землями, однако, начались только после того, как арабы в начале 8 века закрепили за собой Хорезм, ставший одним из главнейших центров торговли с восточной и западной Европой[76]».

Мы уже говорили, как в 737 году нашей эры командующий войсками Омеййяядов и впоследствии халиф Марван бин Мухаммад совершил дерзкий рейд в глубину хазарской территории и вышел на «Реку ас-сакалиба», в которой некоторые исследователи видят Волгу. Между тем некоторые ученые считают, что когда речь заходит об «ассакалиба», арабские авторы имеют в виду не только собственно славян, сколько в целом славян, буртасов, булгар, суваров и другие финно-угорские и тюркские племена в составе Хазарского Каганата. Что же касается ал-Мас’уди, то в своей «Книге пересмотра и предупреждения» под «Рекой ас-сакалиба» он понимает Дон, говоря, что «многие поселения ас-сакалиба и других народов, проникших далеко на север» располагаются вдоль великой реки Танаис. Ибн Руста отмечает, что земли «ас-сакалиба» начинаются через десять дней пути от земель печенегов, тогда как ал-Мас’уди пишет, что «селения их находятся на севере – там, где север соединяется с западом». В любом случае, очевидно, что в представлениях арабских авторов, при всей их любознательности и относительной скрупулезности в отборе географических свидетельств, славяне часто смешивались с другими этническими группами, что чрезвычайно важно для нашего понимания того, какие же народы и племена на территории современной России первыми узнали об исламе.

Рассматривая пути, соединявшие языческие рубежи Гипербореи с христианским и мусульманским мирами начала X века, и изучая те народы, которые населяли эти безбрежные, но издавна обжитые пространства, мы переведем теперь наш взгляд с юга на север – чтобы убедиться в том, что торговые дороги ислама простирались гораздо далше Булгара на Волге. Причем велась эта торговля еще в VIII веке, когда на торговой и военной арене Хазарского каганата еще не появлялись русы или россы арабских и византийских летописей.

В нашей книге теория происхождения древнерусского государства не занимает сколь-нибудь серьезного места, поскольку существует обширнейшая литература на эту тему, насквозь пронизанная извечным спором о «норманнских» или «славянских» истоках русской государственности. При всем том средневековые источники, говоря о VIII–X веках, еще не смешивают понятий «славяне» и «русы», подразумевая под «русами» потомков скандинавских викингов или, как они звали на Руси, варягов.

Как бы происходило в действительности призвание варягов на Русь, известно, что сами викинги-варяги не строили городов, и, придя на север нынешней России, уже нашли здесь славянскую городскую цивилизацию. В своей книге «Военное искусство викингов» британский ученый Падди Гриффит, например, замечает, что

«К началу IX века местное славянское население уже основало города и торговые пути на великих речных дорогах, ведущих и района Старой Ладоги и Новгорода через Смоленск и Киев по Днепру к черноморской границе Византии; или через Болгар на Волге к Каспийским вратам в исламскую и даже китайскую империи. Как бы то ни было, русы, прибывавшие из Скандинавии между 800 и 860 годами, установили контроль над этими городами, укрепив и развив их деятельность, как в смысле обороны, так и в смысле налогообложения, и особенно в смысле зарубежных сношений и торговли[77]».

Гриффит также пишет, что викинги или варяги достаточно быстро ассимилировались среди местного славянского населения, как это случилось с ними в Англии, Франции, Ирландии и других странах:

«В Новгороде и Киеве малому числу шведских торговых искателей приключений, похоже, не потребовалось много времени, чтобы усвоить славянские обычаи и превратиться в «русов», которые не могли уже считаться викингами ни в каком традиционном смысле. Этот процесс в целом завершился к 1030 году, если не раньше. В Ирландии викинги также придали значительное ускорение торговле прибрежных городов, однако не сумели перебороть местные кланы и «стали туземцами» почти так же быстро, как это произошло с «русами». Скорость ассимиляции, безусловно, увеличивалась из-за низкой продолжительности жизни викингов, поскольку именно второму поколению гораздо проще усвоить обычаи принявшей страны; оно делает это тем свободнее, если родители живут по тридцать лет вместо семидесяти[78]».

Естественно, что не только скандинавские варяги перенимали обычаи северных славян, но происходил и обратный обмен. Варяжские традиции ладейных набегов были живы среди новгородских ушкуйников еще в XV веке, не говоря уже о том, что этим традициям во многом следовали казаки Стеньки Разина в XVII веке. В языческой среде прибалтийского севера смешение славянских и сандинавских кровей происходило и до призвания варягов, однако в лоне варяжско-славянской государственности это смешение приобрело систематический характер. Зная о существовании ранне-славянской городской культуры по Волхове и другим рекам, можно с уверенностью сказать, что с точки зрения зачатков государственности викинги, или варяги, играли на севере Седьмого Климата скорее вспомогательную, чем основополагающую роль. Однако надо отдать справедливость и варягам – их вспомогательная роль, как утверждают историки и археологи, началась гораздо раньше всякого упоминания о славянских городах в анналах истории.

Скандинавские варяги, которые были одновременно купцами и воинами, принялись исследовать берега Балтики, Белого и Баренцева морей задолго до начала так называемой Эры Викингов, главные и самые громкие события которой произошли все-таки в IX веке.

Эти события, начавшиеся в силу как относительного потепления климата, которое позволяло викингам плавать гораздо далше от их скандинавских поселений, так и в силу скачка в развитии скандинавских судов, происходили как по заранее задуманным планам, так и в результате простой случайности. В 800 году норвежский викинг Грим Камбан захватил на западе Фарерские (Овечьи) острова, которые в ту эпоху были покрыты растительностью. В 871 году изгнанный из Норвегии Ингольф Анарсон вместе со своим побратимом Лейфом поселился в Исландии и основывает там город Рейкъявик – “дымящуюся бухту”, а в 875 году норвежский викинг Гунбьерн Ульфсон, заблудившись в море, достиг Гренландии, хотя настоящее освоение Гренландии связано с викингом Эриком Красным (955–1005). Он высадился в Гренландии в 976 году, и в ту пору температура там достигала в июле-августе 9 градусов Цельсия, в январе всего минус 7 градусов Цельсия. Одним словом, на севере России и в Прибалтике было намного теплее, чем сейчас.

При всем том, это был странный климатический феномен, поскольку на Средней Волге и в древней Руси с 912–976 стояли очень суровые зимы: в 919 на Руси, в 922 в Волжской Болгарии наблюдалось даже северное сияние. На рубеже IX–X веков снизился также волжский водосброс – уровень Каспийского моря был почти на 5 метров ниже современного[79], Эти климатические изменения, происходившие в течение VIII–X веков, безусловно, сказались и на активности скандинавских рейдов на юг по Волге и Днепру. Хотя, как мы увидим позднее, прекращению варяжской активности способствовал не только климатический, но и весьма существенный человеческий фактор.

Пока норвежские викинги наводили ужас на север Франции и Англию, шведские варяги, в свою очередь, активизировались на востоке. Они уже давно совершали как меновую торговлю, так и набеги на Гардарику, или страну городов, как они стали называть древнюю Русь и Волжскую Булгарию. Они весьма хорошо знали географию своих рейдов вплоть до низовий Днепра, а также Азовского и Черного морей: первое нападение «русов» на Констатинополь, который они называли Миклегард, произошло в 860 году, когда Рюрик еще не обосновался в Новгороде. В целом о торговой и военной активности скандинавских варягов в землях Седьмого Климата убедительно говорит русско-американский историк Г. В. Вернадский:

«Еще в шестом и седьмом веках скандинавы исследовали течение Западной Двины, а затем от ее верховьев дошли до среднерусского междуречья, то есть района верхней Волги и Оки. Вероятно, не позднее 737 года они обнаружили истоки Донца, нанесли поражение мадьярской орде, стоявшей на Донце, и захватили Верхний Салтов. Оттуда они пошли вниз по течению Донца и Дона и, в конце концов, добрались до Азовского и Северокавказского регионов. Таким образом, донецко-донской речной путь, должно быть, находился под контролем скандинавов задолго до волжского и дневпровского путей. Это можно объяснить тем фактом, что волжский путь был перегорожен булгарами, а днепровский путь не представлял прямой связи с Востоком, и поэтому сначала не привлекал их (скандинавов) внимания[80]».

Позднее именно на днепровском направлении потомки скандинавских варягов, русы, чувствовали себя почти полноправными хозяевами. Византийский император Константин Багрянородный (ум. в 959 г.), писавший свое послание «Об управлении империей» примерно в то же время, когда ал-Мас’уди создавал свои «Золотые луга», все еще, как и арабские авторы, разделяет «россов» (русов) и «славян»:

«[Да будет известно], что приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы (ладьи) являются одни из Немогарда (Новгорода), в котором сидел Сфендослав (Святослав), сын Ингора (Игоря), архонта Росии, а другие из крепости Милиниски, из Телиуцы, Чернигоги и из Вусеграда. Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава (Киев), называемой Самватас. Славяне же, их пактиоты (данники), а именно: кривитеины, лендзанины и прочие Славинии – рубят в своих горах моноксилы во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти [водоемы] впадают в реку Днепр, то и они из тамошних [мест] входят в эту самую реку и отправляются в Киову. Их вытаскивают для [оснастки] и продают росам. Росы же, купив одни эти долбленки и разобрав свои старые моноксилы, переносят с тех на эти весла, уключины и прочее убранство… снаряжают их. И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они спускаются в Витичеву, которая является крепостью-пактиотом росов, и, собравшись там в течение двух-трех дней, пока соединятся все моноксилы, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр[81]».

В обратную сторону по Днепру варяги-русь шли как с военной добычей и торговой прибылью, так и с новыми знаниями, почерпнутыми в Византии. Именно этой дорогой на Древнюю Русь пришло христианство, которое в первую очередь укрепилось в главном перевалочном пункте пути «из варяг в греки» – в Киеве. Знания об исламе поднимались по другому пути – «из варяг в арабы», но точно так же, как христианство в Киеве, ислам первоначально укрепился в главном узловом пункте каспийско-балтийской торговли – в городе Болгаре. Выше по Волге и Оке знания об исламе поднимались редко, поскольку редкий мусульманский купец отваживался забираться так далеко на север, хотя, как мы увидим, и это имело место.

Но если не сама вера ислама, то исламская цивилизация проникала на варяжско-русский север в виде товаров и звонкой монеты – серебряных дирхемов арабского Халифата.

Действительно, главный интерес варягов и впоследствии «русов» состоял в исламском серебре – международной валюте Седьмого Климата. Во всяком случае, так считают некоторые исследователи Эры Викингов, например, П. Сойер, который в своей монографии «Эпоха викингов»[82] отмечал, что приток исламского серебра в северную Европу достиг значительных масштабов уже в конце VIII века и достигал других своих пиков в 800 году и между 900 и 955 годами. В книге Р. Флетчера приведен интересный график распределения потоков исламского серебра, обнаруженного в Швеции и Дании по сравнению с такими же потоками на территории России.

Согласно этим археологическим подсчетам выясняется, что клады исламских дирхемов в России начинают датироваться 700 годом, достигают максимума около 830 года, а затем круто сходят на нет примерно к 870 году. Клады северной Европы, напротив, берут начало около 800 года, достигают апогея в 900 году и гораздо более плавной линией сходят на нет около 1030 года. Из этого графика следует, что обращение исламского серебра в северной Европе началось на столетие позже и продолжалось более чем на столетие, дольше, чем на территории России, причем, как отмечает Р. Флетчер, потоки исламского серебра практически иссякают около 970 года, чему британский ученый предлагает свое объяснение:

«На более восточном волжском направлении на Багдад, по контрасту (с днепровским направлением), проникновение «русов» на юг началось и завершилось раньше Поток исламского серебра в Швецию и Готланд красноречиво свидетельствует об их энергичной деятельности в девятом и в большей части десятого века, однако их политический контроль над этими землями никогда не был особенно велик, и их крупные военные кампании были, как правило, менее успешными, чем в направлении к Черному морю…

На Волге русы практически никогда не выступали в роли большей, чем роль купцов и просителей у царского двора (и очень редко забирались далше самого Булгара), поскольку булгары эффективно контролировали в военном отношении среднее течение Волги; хазары держали в своих руках нижнее течение, а к югу от хазар начинались владения Аббасидского халифата – одной из самых могущественных империй того времени. Для того, чтобы заниматься прибыльной торговлей в такой гуще хорошо вооруженных посредников, от маленького отважного викинга требовалось максимальное проявление того начального энтузиазма, который отмечался в самом начале скандинавского экспансионизма, и этот энтузиазм, похоже, был совершенно истрачен к 970 году[83]».

Торговая деятельность варягов продолжалась и после того, как они осознали бесперспективность простого грабежа, тем более, что не грабительские набеги, а именно прибыльная торговля соединили мусульманский юг и варяжский север серебряной цепочкой дирхемов еще в VIII веке – с того времени, как Средняя Азия и прикаспийский Хорезм стали составной частью арабского Халифата. В предисловии к нашим беседам мы уже упоминали такое удивительное и не конца изученное историками и археологами место, как первая столица древней Руси – Старая Ладога. Этот древнейший город впервые упоминается в русских летописях в связи с повторным призванием в 862 году северными ильменскими славянами «из-за моря, от варягов, от руси» Рюрика. С. М. Соловьев, разбирая вопрос о первенстве Новгорода или Старой Ладоги как первого местанахождения Рюрика, пишет:

«Почему Рюрик избрал Ладогу, а не Новгород, объяснение найти нетрудно: положение Ладоги относительно начала великого водного пути, относительно близости моря важнее положения Новгорода; Ладога находится ближе к устью Волхова; Рюрику нужно было удержаться при непостредственном сообщении сзаморьем в случае, если бы дело его пошло не так успешно в новой стране; недавнее изгнание варягов должно было научить его осторожности; в некоторых случаях сказано, что князья боялись сначала суровости призывавших племен; с другой стороны, Рюрику нужно было также обезопасить себя и свою область от нападения других варягов, и вот он, прежде всего, строит крепость в Ладоге, недалеко от устья Волхова, и селится здесь[84]».

Изучение расположения других древних городов раннего российского средневековья действительно показывает, что во многих случаях город-крепость находился не в самом устье реки, но скорее в среднем ее течении, и это замечание еще пригодится нам впоследствии. В любом случае, Старая Ладога играла на великом волжско-балтийском пути самую заглавную роль. Об этом говорят и находки исламских серебряных монет, о которых в своей недавней статье пишет петербургский ученый Анатолий Кирпичников[85].

Среди этих находок, приходящихся на 1874–1940 гг. – 28 куфических монет, отчеканеных в 747–786 годах; 8 дирхемов, датированных 769–804 годами; исламские монеты 739–808 годов и многие другие, в том числе, на берегу Ладожского озера найдено более 112 килограммов восточных монет. Обнаруженные в Старой Ладоге и ее ближайших окрестностях клады были сокрыты, начиная приблизительно с 820–920 годов до середины XI века.

«Всего в Старой Ладоге и ее округе в семи кладах и отдельно (34 дирхема) выявлено не менее 467 точно учтенных куфических монет, суммарно датированных VII–XI веками… Датирующие качества куфических монет, как известно, оцениваются по-разному. Относится это и к староладожским образцам. Отдельные монеты оказались в культурном слое поселения, насколько можно установить, спустя 50 и более лет с момента своего выпуска. Речь, например, идет о дирхемах VII–IX веков, оказавшихся в напластованиях IX–X веков. Насколько, однако, куфические монеты могут выступать надежным источником для точной датировки археологических слоев? На основании староладожских находок выясняется, что разница между годом чеканки и временем ее попадания в некоторые постройки Старой Ладоги была незначительна. Так, возле усадебного дома, существовавшего примерно в середине IX века, встречен клад с младшей монетой 846/847 года. В упоминавшихся постройках 765 – начала 770 годов и 770–780 годов найдены дирхемы соответственно 768 и 783 годов. С учетом времени существования этих сооружений дирхемы оказались в них не позже, чем через 4–7 лет с момента из выпуска[86]».

Скорость серебряного потока, таким образом, была для тех времен просто ошеломительной, что является надежным свидетельством постоянства и взаимовыгодности славянско-мусульманских связей IX–X веков. Было бы невероятно интересно представить, каким образом серебряный куфический дирхем, побывав с момента своей чеканки во многих руках внутри самого Халифата, отправился в далекое путешествие на север[87]. Где мог побывать он по пути? Быть может, в Дербенте и хазарском Саркеле, откуда по Дону поднялся до волжского волока, а затем пропутешествовал до Самарской Луки, Болгара, Мурома, пока, наконец, не попал в Старую Ладогу… Может быть, его маршрут был иным – через Хорасан и Хорезм в Итиль на Волге, а может быть, приплыл он в Старую Ладогу и по Днепру, где с ним вступали в соперничество византийские монеты – солид и номисма?

Невероятные приключения мог испытать этот дирхем, но к северу от Болгара почти никто уже не умел прочесть вычеканенные на нем слова мусульманского символа веры: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад – Пророк Его».

Возвращаясь к проблемам волжско-балтийского пути, заметим, что волжские булгары могли реально перегородить «русам» путь для военных набегов по Оке и Волге в Каспийское и Азовское моря не ранее конца IX – начала X века, а ранее этого времени ту же роль играли заставы Хазарского каганата на нижней Волге. За исключением спорного похода Святослава на Булгар в 968 году, всякая военная деятельность варягов-руси на Волге прекращается еще в первой половине X века, а вернее, в 913 году, после громкого похода 500 варяжских ладей на Каспий. Если сам Болгар при этом не был укрепленной крепостью, но встает вопрос, какая именно застава выше по Волге могла остановить набеги с севера?

Единственным форпостом такого рода могла быть нынешняя Казань, однако насколько вероятно, что уже в начале X века на слиянии Волги и Казанки возник какой-то укрепленный пост?

В этом смысле относительно недавняя (раскопки 1994–1997 гг.) находка на территории Казанского Кремля двух исторических монет является наиболее важным свидетельством существования какого-то таможенно военного поста на Кремлевском холме уже в середине X века нашей эры. Одна из этих монет – это половина саманидского дирхема, отчеканенного, скорее всего, в 892–907 гг. в городе Шаше (древний Ташкент), что еще раз доказывает хождение этих монет на север от Волжской Булгарии вплоть до Скандинавии, и в этом смысле не является ничем из ряда вон выходящим. Гораздо более уникальна другая поразительная находка, и это – чешская свинцовая монета Великой Богемии раннего средневековья, созданная, по всей видимости, в Праге в подражание баварским образцам и несущая на себе имя Святого покровителя Чехии князя Вацлава. Откуда же взялась эта монета и что она может нам рассказать о торговых путях Восточной Европы и о людях, которые, несмотря на все трудности, упорно шли этими путями?

Существующий ныне среди ученых консенсус позволяет допустить, что «казанская чешская монета» является подражанием германским монетам времени короля Конрада (911–918) и, как таковая, создана в период с 925 по 980 годы нашей эры. Канонизированный впоследствии Святой Вацлав или Венцеслас (907–929) был первым христианским королем Богемии с 924–925 года и погиб в результате заговора в 929 году.

Эта монета отлита из свинца, из чего следует, что она либо выполняла роль торговой печати, либо была попросту грубой подделкой. Что касается ее функционального использования, то, кроме роли торговой печати, она могла, конечно, играть роль украшения, если иметь в виду отверстие с краю монеты. Однако ничего неожиданного, в свете тогдашнего денежного обращения в Европе, нет и в том, что монета могла быть нарочитой подделкой.

Как утверждает Британская энциклопедия, ранние средние века в Европе характеризовались практически полным коллапсом денежной системы. Единственными более или менее надежными чисто европейскими деньгами были серебряные денье Карла Великого в начале IX века. Однако после него деньги европейских монархов вновь пришли в упадок, так что в качестве твердой валюты по всей Европе использовались чаще всего золотые и серебряные монеты Византии и арабского Халифата. Налоги и пошлины в Европе того времени собирались главным образом натурой, а основным источником богатства королей и феодалов был грабеж собственных крепостных смердов и сопредельных народностей. Фальшивомонетчики в таких условиях процветали, а европейские деньги утрачивали последнее доверие купцов.

Сказанное, однако же, не отменяет того, что найденная в Казани богемская свинцовая монета играла какую-то другую, неизвестную пока роль в торговых сделках между европейскими купцами и волжскими булгарами или хазарами. Но кто были эти купцы с севера, и каким образом попадали они в пра Казань?

Частое отсутствие рационально критического подхода к историческим и географическим описаниям не раз приводило в истории географии к многочисленным случаям путаницы в местонахождении того или иного географического места. Тем более важным является сопоставление различных описаний и сверка действительных исторических документов, которые, в своей совокупности, могут помочь избежать ошибочных заключений и эмоциональных выводов. Одним из таких «очевидных» выводов является тот, что постепенное сближение Волжской Булгарии с арабским Халифатом является чуть ли не доказательством полного отсутствия “дипломатических” и торговых отношений между Волжской Булгарией и иудейской Хазарией.

Безусловно, установление в 922 году государственных отношений с Багдадом являлось признаком того, что Волжская Булгария стремилась к независимости от Хазарии, обладая для этого нужными экономическими условиями, среди которых одним из самых важных было то, что булгары уже имели возможность самостоятельно контролировать важнейшую волжско-окскую торговую артерию, ведущую на Север и Запад. Но в 922 году время полной независимости еще не настало. Почти пятьдесят лет оставалось до падения Хазарии от рук киевского князя Святослава, и хазары еще вполне контролировали свои обширные северные владения.

Отношения между Хазарией и Волжской Булгарией были к X веку политически напряжены, однако это ни в коем случае не означает, что хазарские купцы, как мусульманского, так и иудейского вероисповедания, не могли постоянно заглядывать в Болгар или иметь там постоянную факторию. Выгода является таким же могучим оружием истории, как и жажда к подчинению сопредельных народов. Богатство Волжской Булгарии, откуда не только в Азию, но и в Европу шли лучшие меха, было самым притягательным магнитом для купцов любого этнического происхождения. Помимо всего прочего, не следует забывать и об этнокультурном родстве булгар и хазар: татарский историк Ш. Марджани не случайно пишет о том, что они говорили, по существу, на одном языке тюркского происхождения.

Азиатские купцы бывали в Волжской Булгарии весьма часто, чем и объясняется более полное описание исторической географии Поволжья в мусульманских и византийских источниках. Однако внимательное отношение к норманнской теории в проблеме происхождении Казани показывает, что пра Казань была вполне естественным местом остановки и для северных торговцев, среди которых, как выясняется, бывали купцы не только норманнского происхождения.

Дело в том, что торговые поселения варягов-русов также были международными. На севере Европы было, по крайней мере, два хорошо известных места, где жили и торговали русы-варяги. Это, в первую очередь, Старая Ладога, откуда самый северный отрезок Великого Шелкового (Мехового) Пути вел за море – на остров Готланд и в Бирку, древнее торговое поселение викингов, расположенное на острове Бьорко шведского озера Маларен.

Бирка как торгово-промышленное поселение, находившееся на территории современной Швеции, до сих пор вызывает у ученых множество дебатов и постоянно рождает различные теории. Утверждается, что Бирка была основным местом в Европе, где смыкались торговые интересы Востока и Запада. Говорится также, что Бирка и, далее, Хедеби в нынешней Дании были наиболее удаленными на запад торговыми постами Великого Шелкового Пути. Бирка, естественно, рассматривается как торговый форпост викингов и, в основном, изучается именно как таковой. Однако существует археологическая теория, сводящаяся к тому, что хазары и булгары играли в истории Бирки не менее влиятельную роль, чем сами местные шведские конунги. Как пишут шведские знатоки и исследователи Бирки,

Данный текст является ознакомительным фрагментом.