В ЗАЩИТУ КОМПЬЮТЕРА

В ЗАЩИТУ КОМПЬЮТЕРА

Понятно настороженное отношение православных христиан к компьютерным играм. Незнакомое всегда требует осмотрительности. «Мы росли без этих игр – так, может, лучше и наших детей уберечь от этого нового, непонятного влияния».

Ну а если попробовать не пугаться неведомого, а спокойно присмотреться к нему и попытаться найти ему доброе применение? Самая опасная «сцепка» из компьютерного мира: компьютер – компьютерные игры – дети…Не крадут ли компьютеры наших детей? Дети уже и говорят на непонятном для нас языке (чаты – сайты–чипы…). Возвращать их в реальный мир приходится чуть ли не силком. Может, защитить их от странного и, скорее всего, вредного влияния?

Но подождите. А разве впервые дети уходят в свои миры, непохожие на наш? Разве тот, кто в детстве зачитывался Жюль Верном, Дюма и Конан Дойлем, не уходил в миры, созданные этими писателями? И что же – неужто в итоге вырастал неспособным к слышанию евангельских слов? Не торопитесь осуждать: авантюрные романы и детективы только что перечисленных авторов государь Николай Александрович в заточении читал своим детям…

А те дети, что превращали соседнюю рощу в свое тайное и сказочное место, – разве они не жили в своей «виртуальной реальности»? Разве любая детская игра не есть уже тем самым «придумка»? И легко ли отвлечь ребенка от игры?

Но если мальчишки все равно играют в войну – так, может, будет лучше, если малец будет целиться из палки или из игрушечного автомата не в живого своего сверстника, а в «виртуальную» мишень?

Сколько говорилось о необходимости избавить детей от «влияния улицы». Компьютер это и делает. Мне это немного даже жаль. Мне жаль, что уже какой год весной я не вижу мальчишек, пускающих кораблики по ручьям. А зимой не видно снежных крепостей и их «взятий». И даже снежные бабы стали редкостью во дворах. Компьютеры и игровые видеоприставки увели детей с улиц. Они вернули детей в наши дома. Но разве вина детей или компьютеров, что дома детям становится скучно без электроники? Если мы скучны самим себе, если мы не можем быть детям интереснее цветных пятен на экране – это наша вина, а не вина техники или «западной цивилизации».

Да, компьютер увлекает и отвлекает. Интернетовские знакомства, игры, поиск информации – интересной, но далеко не всегда нужной… Однако разве это повод для того, чтобы анафематствовать компьютеры и держать своего ребенка подальше от их мира? Увлечься сверх меры можно чем угодно. И тут важно определить: а какова, собственно, сама мера?

Порицатели компьютера и компьютерных игр, кажется, исходят из убеждения, что человек призван к непрерывному пребыванию в молитве, а потому любое действие (которое занимает человека чем-либо иным) отвлекает его от молитвы и – следовательно – является антихристианским.

Верно – схимник, который отложил бы четки и начал искать новости в Интернете, был бы странен. Но разве все христиане схимники? И разве схимнический подвиг – единственный образ служения Богу и людям? И разве помимо компьютера нас ничто не отвлекает от молитвенной сосредоточенности? А если наша жизнь и жизнь наших детей не вся наполнена молитвой – надо ли немедленно призывать к тому, чтобы этот «немолитвенный» остаток сократился, исчез и был «покрыт» приумноженным молитвенным правилом?

Мне представляется, что книжные призывы к непрестанной молитве сегодня гораздо опаснее, чем любые компьютерные игры. Дело в том, что если православный человек всерьез воспримет такой призыв (напечатанный в благочестивой книге или произнесенный приходским проповедником) и встанет на путь непрерывной молитвы, – то он весьма и весьма рискует. Прежде чем христианин очистит себя от страстей и увидит нетварный свет, он скорее всего приобретет букет болезней психических и духовных, впадет в глубочайшую прелесть. Ибо при отсутствии опытного духовника, который сам не один год практикует «умную молитву», без постоянного советования и направления человек, решившийся освоить высший образ молитвы по книгам, окажется почти что беззащитным перед лицом прелестных наваждений. А много ли у нас сегодня духовников, могущих вести людей по высшему и прямому пути?[716]

Поэтому вполне трезвы общецерковные требования благочестия. Читай ежедневные утренние и вечерние молитвы по молитвослову. Каждое дело начинай с обращения к Богу за благословением и помощью. Почаще бывай в храме. Если есть силы, время и усердие – читай также по евангельской главке в день, по кафизме и по канону… Но все, что сверх обычного правила, – лишь по особому благословению духовника.

Итак, в жизни человека есть место и иным занятиям, прямо не совмещенным с молитвой. Есть место и для игры, и для общения, и для переписки, и для потребления новой информации (в том числе и нецерковной). Если человек занят чем-то таким, что не связано прямо с молитвой, нельзя сразу расценивать это как грех. Человек может играть, гулять, беседовать с друзьями на светские темы – и это не будет грехом.

Игра – это необходимая и неизбежная часть жизни практически любого человека, отнюдь не только ребенка. Игра – это умение быть иным. Это растождествление человека с той социальной ролью, к которой он «прикипел» и в которой его привыкли видеть окружающие. Знали бы вы, как играют монахи и даже архиереи! Нет, они играют не в куклы и не «в войну»… Вот встречаются близкие люди, например, одноклассники по семинарии. Сейчас у них разный сан, разное положение в обществе и живут они вдалеке друг от друга. Все – сами по себе – люди серьезные и уважаемые. Но так хочется, чтобы кто-то пообщался с тобой просто, по-человечески. Без «высокопреподобий» и «преосвященств». Сказал бы тебе сердечное «ты» и по-школьному, по– старому, по-простому «выдал» то, чего не скажут люди из твоего нынешнего окружения. Послушает этот разговор кто-нибудь со стороны и скажет: «Ну и дурачатся! И как это мой владыка (или мой батюшка) позволяет так с собою обращаться!»

А разве не вид игры – традиционные (в том числе и для духовного сословия) душевные русские посиделки с «коммуникационным посредником» в виде бутылки? Нет – не алкоголизм, не пьяное свинство. Бывает, действительно, такая степень прикосновения к алкоголю, когда вино веселит сердце и помогает человеку повернуться к своим собеседникам иной стороной, неожиданной и очень человечной. Одни из самых светлых воспоминаний моей жизни – это вечеринки в семинарии. Тогда я убедился в правоте апостольских слов: «Для чистых все чисто» (Тит.1, 15) Ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. А если все-таки на уме – чистота? И если в светских компаниях вино сразу переходит в блуд (хотя бы в виде анекдотов), то «расслабившиеся» семинаристы переступали совсем иные табу. Например, – табу на рассказы о своем духовном пути. Ведь в Православной Церкви не принято рассказывать о чудесах, которые были в твоей жизни, не принято говорить о своем опыте церковности и о своем пути к вере… Но вино снимало этот запрет. И человек, который казался сухарем и рационалистом, вдруг раскрывался такой живой гранью своей жизни…

Так что бывают игры, в которых человек оказывается более человечен, чем в своем официальном мундире. Человек понимает свою несводимость к своему привычному общественному положению. В этом смысле игра – это слабая светская тень покаяния. Ибо покаяние – это жажда быть другим…

С точки зрения философов-антропологов и психологов, игра – это такое действие человека, которое не направлено к извлечению выгоды. В игре не ставятся цели, выходящие за рамки происходящего. Она замкнута в себе. И в этом смысле бескорыстна[717]. Поэтому не следует всякий раз настораживаться, услышав слово «игра». Просто всему должно быть свое место: делу – время, потехе – час. Или, строже, – словами святителя Феофана Затворника: «Дело одно, остальное – приделок»[718]. И конечно, тут самое место вспомнить слова блаженного Августина, полагавшего, что все беды человечества происходят из-за нарушения подлинной иерархии, когда «мы пользуемся тем, чем надлежит наслаждаться, а наслаждаемся тем, чем надлежит лишь пользоваться».

Но если и мир взрослых не лишен игровых моментов, то тем более к жизни ребенка нельзя подходить с требованиями, предъявляемыми к житию схимника.

Если мы будем говорить детям, что компьютер их враг, то в итоге они будут прятаться в мир компьютера от нас. Так, может, просто надо контролировать содержимое этого «ящика», качество тех игр, что хранятся в нем?

Я знаю православные семьи, которые покупают видеомагнитофоны и телевизоры[719], но не подключают их к общим телеантеннам. Такой телевизор не показывает то, что вещают из Останкино, но на нем можно показывать детям видеофильмы, покупаемые родителями. Православная видеотека в таких домах состоит не только из церковных фильмов. В ней есть советские мультяшки и – опять же советская – киноклассика: «наше старое доброе кино». Ребенок не может жить без сказки, без «мульти-пульти». Нынешние американские мультфильмы чудовищны. Многие из этих сериалов насквозь пронизаны оккультно-языческими идеями и «чудесами» («Прииди ко мне, Дух Огня!», «Сила моя, не оставь меня!»). А видеомагнитофон дает семье определенную меру независимости от государственного телевидения. Как магнитофон давал возможность слушать не только ту музыку и не только те песни, которыми советские радиостанции вдохновляли советский народ на строительство коммунизма, но и «очеловечивающие» песни Окуджавы, Высоцкого, Галича, Никитиных, Городницкого, – так и видеомагнитофон может стать пособием к созданию в доме климата, отличного от того, который царит в стране в целом.

Без игры ребенок расти не может. Он познает себя и мир в игре. Надо просто правильно подбирать игры. Если они учат безжалостности и насилию, – то их следует избегать. Если же они развивают смекалку, реакцию, учат предвидеть отдаленные последствия своих шагов, – то пусть такие игры придут к детям. И не надо ссылаться на то, что на компьютерном рынке преобладают игры с насилием. Какое нам дело до того, что там преобладает. На книжном рынке тоже большая часть изданий бездумна и бесчеловечна. Но это же не повод для того, чтобы закрыть все библиотеки и сжечь наши, церковные, книги. Также и на компьютерном рынке. Он разнообразен. И умные и добрые игры – пусть и в ограниченном количестве – подобрать на нем можно.

Если мы запретим православным детям компьютерные игры – мы потеряем Россию. Да, именно такова цена нашего брюзжания по поводу компьютерной цивилизации.

Если ребенок с детства не приучен к работе с компьютером, он так и будет держаться от компьютерного мира на почтительном расстоянии и никогда вполне не овладеет всеми возможностями компьютерной цивилизации. А ведь цивилизация будет именно такой – компьютерной – в наступающем веке. Дети из православных семей, которым не покупали компьютеры и прочую бытовую электронику, вырастут компьютерно безграмотными. Они будут значительно уступать своим сверстникам в возможности адаптироваться к университетским системам. Затем они будут значительно проигрывать своим светским ровесникам при поиске работы. Без знания компьютера наши дети будут обречены на роль чернорабочих. Мы что – действительно хотим, чтобы наши дети были просто шабес-гоями[720], прислугой? Ведь без знания компьютера путь в элиты XXI века будет закрыт. Из элит мы уйдем – и поделом нам, потому что луддитам там не место. Убегая от одного искушения, причем, скорее, предполагаемого, гипотетического, мы можем ввергнуть себя в пропасть совершенно реальную.

Люди, боящиеся компьютеров и при этом переводящие духовный смысл Священного Писания на язык компьютерных технологий (мол, электронная кредитная карточка или паспорт и есть «печать антихриста»), выносят приговор России: она, по их мнени, никогда уже не станет православной. Они вещают – «Пора расстаться с надеждами сохранить верность Христу и при этом выжить в крупных городах. Человек вскоре окажется на распутье трех дорог: ИНН, гибель от отсутствия средств к существованию и исход в отдаленные земли»[721]. Это и означает, что ИНН-щики призывают православных стать маргиналами, стать изгоями, которые никак не смогут влиять на судьбы страны. Как замечательно их цели совпадают с целями радикальных «демократов»! Эй, г-н Сенин, издающий «Русский вестник», не забыли ли Вы Вашу совесть по месту прежней рабты – в ЦК КПСС? Как смеете Вы, живя в Москве, приняв ИНН для своего издания (и, полагаю, и для себя лично), других людей выгонять из их жилищ и обрекать их на страдания?! «Русский вестник», сладострастно повторяющий лжепророчества лжестарицы «Пелагии Рязанской» о гибели величайших русских городов[722] – не стал ли уже антирусским?!

Действительно ли православные ревнители желают, чтобы Россия в следующем столетии управлялась без всякого участия православных людей? Они всерьез желают, чтобы наука, бизнес, журналистика, культура, политика обошлись без православных? Но если именно их мнение возобладает в Церкви, – то по какому же праву горстка необразованных и озлобленных маргиналов будет тогда твердить, что «Россия была, есть и будет православной»?[723] Напротив – ради своего выживания Россия должна будет просто зашвырнуть их куда подальше.

Уже несколько столетий мы живем в мире соревнующихся технологий. Позиция хулителей компьютеров ставит нас перед выбором: если они победят и навяжут свое мнение и свои страхи всей стране, – то Россия, окончательно лишенная научной, технологической, экономической и военной мощи, будет поделена между турками, китайцами, японцами и поляками. Или (если победа компьютерофобов ограничится лишь рамками Церкви) православные навсегда потеряют право мечтать о какой бы то ни было «симфонии» с обществом и государством.

Так уже было на исходе XVII века. Тогда реформы патриарха Никона – при всей их малообоснованности, непродуманности, спешке и жестокости – промыслительно спасли Россию и Православие. Реформы Никона вызвали раскол в Церкви. Из патриаршей, реформированной Церкви в итоге вышли не только многие люди, по своей простоте отождествлявшие подробности обряда с сутью христианства, но и люди, которые в дореформенную эпоху во многом определяли интеллектуальный «климат» в Церкви. Протопоп Аввакум отнюдь не «неграмотный сельский батюшка». Настоятель кремлевского собора, человек, собиравший вокруг себя лучшие богословствующие умы своего времени, он мог – при ином ходе событий – свое мироощущение передать всей Церкви и всему Кремлю. Что было бы в этом случае с Россией и с Церковью? Если бы Аввакуму удалось победить Никона, то – по естественным законам психологии – для нескольких поколений была бы табуирована сама мысль о любых реформах в укладе жизни православной России. Упал бы «кадильный занавес» между Россией и Европой.

Самоизоляция России была бы не слишком страшна, если бы речь шла о тринадцатом или четырнадцатом веках. Но на пороге XVIII века она стала бы губительной. Начиналась эра состязания технологий. Теперь судьбу сражений и стран решали уже не число сабель и не толщина крепостных стен. Качество пороха и пушек, маневренность кораблей и точность инженерно-саперных расчетов предопределяли исход войн. Овладеть военными технологиями без заимствования технологий промышленных нельзя. Овладеть промышленными технологиями без овладения технологиями научными невозможно. Научные же технологии требуют принятия очень многих особенностей мышления, поведения, ценностных ориентаций, в том числе и таких, которые были довольно-таки непривычны для уклада Московской Руси.

И были бы они встречены Аввакумовыми причитаниями: «Ох, ох, бедная Русь, чево тебе захотелося немецких поступков и обычаев!»[724]. И следовала бы эта «бедная Русь» примеру своего верховного нравоучителя и похвалялась бы своей интеллектуальной нетронутостью: «Да вси святии нас научают, яко риторство и философство – внешняя блядь, свойствена огню негасимому… Аз есмь ни ритор, ни философ, дидаскальства и логофетства неискусен, простец человек и зело исполнен неведения»[725]. Напомню, что в те времена слово «философия» вбирало в себя все небогословские науки – в том числе и естествознание.

Встал бы затем царь Петр на путь реформ – и ему пришлось бы встретиться с дружным сопротивлением всей Русской Церкви, «воспитанной» на Аввакуме. И тут одно из двух: или Петр сломал бы хребет Русской Церкви (а у него были планы введения лютеранства на Руси), или церковная оппозиция сломала бы шею Петру и его реформам. И тогда через несколько десятилетий пришлось бы выбирать, какой колонией: шведской, польской или турецкой – стать Московии к исходу XVIII столетия. И соответствующая вера была бы насаждена вместо Православия в этой колонии.

Но раскол привел к тому, что из Церкви «вытек» аввакумовский дух. Приехали киевские риторы и философы и «заменили» Аввакума. Они привезли с собой дух Запада, дух схоластики и светскости. Интеллектуальная жизнь Русской Церкви стала разнообразнее и даже противоречивее (в столкновениях западного духа и духа святоотеческого). Но в итоге петровские реформы в самой Церкви нашли себе сторонников (святителей Митрофана Воронежского и Димитрия Ростовского, , митрополита Рязанского и Муромского Стефана (Яворского), архиепископа Новгородского Феофана [Прокоповича]). Война Петра с церковным укладом не оказалась тотальной. В Церкви нашлись силы, поддержавшие и его реформы, и преображение Руси в новую, имперскую Россию. Россия выжила в катаклизмах XVIII века, не разорвав свою связь с Православием. И уже в XIX веке она исцелила большую часть тех ран, что были нанесены ее церковной жизни петровскими реформами.

Сегодня вновь «дух старообрядчества» сгущается в Церкви. По поводу Интернета зубоскалят: «Интертенета». При слове «компьютер» сразу ассоциации: «зверь», построенный в Брюсселе, и «метка антихриста». И опять та же готовность принести в жертву сплетням и предрассудкам будущее своей страны, своих детей, своей Церкви[726].

К Интернету я сам относился с предубеждением, – как это «принято» в церковном обиходе. Но вот однажды в беседе со мною один православный человек, который профессионально работает в мире компьютеров, упомянул об Интернете. Я выдал парочку дежурных «благочестивых» фраз по поводу связи Интернета и антихриста. А мой собеседник спокойно заметил, что если уж и ставить Интернет в связь с перспективой воцарения антихриста, то как раз с обратным знаком. Интернет может стать для православных отдушиной и средством борьбы против антихристовой пропаганды. Ведь Интернет по сути своей не подвержен цензуре. С этим связаны и его проблемы (бесконтрольное распространение электронного порно, а также сектантских идей, причем с самой глубокой и беспардонно-кощунственной, нередко открыто сатанинской критикой в адрес христианства), но эта же его неподцензурность и анонимность может дать возможность православным разъяснять свои взгляды на происходящее в условиях, когда телеканалы, школы, типографии и газеты жестко контролируются недругами Церкви. В США Интернет уже стал одним из самых эффективных способов проповеди Православия и, в частности, полемики с протестантизмом[727].

Дело не в той грязи, которая есть в Интернете. Дело в том «климате», который сам человек поддерживает в своей душе. Биологи знают т. н. «Закон Кеннона»: Постоянство внутренней среды есть условие свободной жизни. Теплокровное животное более независимо от перепадов температур во внешней среде. Но так же и в аскетике, так и при контактах в Интернете: чистому все чисто, а свинья везде грязи найдет: хоть в виртуальной реальности, хоть в обычной. В виртуальную реальность надо заходить, но не жить в ней. Надо ею пользоваться, но не жить в ней.

Только что упомянутая виртуальная реальность – еще один иероглиф-страшилка для некоторых православных листовок. Что это такое? Человек погружается в мир, моделируемый компьютером, его мысли и чувства работают с теми образами, которые подсказывает ему машина. Опасно? Да, тут можно заиграться! Может оказаться так, что ощущения, приобретенные в виртуальном мире, покажутся более острыми, более реальными и более желанными, чем те, которые человек испытывает в повседневном быту. Но вновь скажу: извратить можно что угодно. Хирургическим инструментом делают аборты. Но это же не основание для того, чтобы осудить вообще всю хирургию и потребовать перековать скальпели на кадила.

Без виртуальных миров сегодня невозможно обучение людей многих профессий. Летчики, космонавты, подводники проходят обучение на сложных компьютерных тренажерах. Сегодня у русской авиации нет денег на топливо. У ракетчиков нет денег на реальные стрельбы. И что же будет, если Отдел по взаимодействию с армией Московской Патриархии вдруг послушается «ультраправославных» борцов с компьютерами[728], а Генштаб прислушается к советам своих церковных собеседников? Стараниями православных радикалов будет окончательно загублена русская военная мощь…

Вообще, любая культура – это виртуальная игра с искусственными образами[729]. Чтение любой книги перемещает человека из мира повседневности в мир иных имен, иных сюжетов, иных проблем, тревог и радостей. Даже наше богослужение (которое отнюдь не сводится к своей «культурно-символической» стороне, но, несомненно, эту сторону все же имеет) включает в себя этот момент отстранения человека от его обиходных мыслей и чувств и перенесения его в тот мир, где «днесь Иисус грядет во Иерусалим».

И существует опасность заиграться во вторичной реальности культуры, забыть, что она, эта реальность, не первична. Существует опасность увлечься собиранием и сопоставлением оттенков палитры, особенностей композиции – и через поглощенность эстетическим забыть об этическом. Протоиерей Георгий Флоровский еще до изобретения компьютера назвал эту опасность «ересью эстетизма».

Человек всегда переоценивал создание своих собственных рук – творил идолов. В виртуальном мире нет новых грехов. Все – старое. Человек не хочет выходить из виртуальной реальности в реальный мир? Но что же в этой страстной плененности нового? Да разве мечта об «Анне на шее» не была той же самой страстью, той же самой чрезмерной поглощенностью человека совершенно измышленным миром? Разве не в виртуальной реальности живет карьерист (даже карьерист церковный, мечтающий о «кресте с украшениями»)?

Это проявление самого банального язычества: поклонение твари вместо Творца. И не важно, что будет этой тварью: идол, орден, деньги, людская слава или же иная «виртуальная реальность»… Но ведь из того, что тварь может нас прельстить, никак не следует, что творение Божие надо возненавидеть или уничтожить. Надо просто научиться правильно им пользоваться. Из того факта, что идола можно сотворить из чего угодно, никак не следует, что мы должны создавать вокруг себя пустыню, уничтожая все, что может – гипотетически – стать идолом. В конце концов борьба с идолами сама может стать «идолом», когда человек борьбу «против» делает смыслом своей жизни.

Но если человек не научился плакать в виртуальной реальности – над книгой или над фильмом – он может так и не научиться сострадать живым людям. Ведь максимум, чего от тебя требует книжный персонаж, – это чувства сострадания. Он не требует реальных дел, реальной помощи (будь то помощь молитвенная или благотворительная), не требует никакой жертвенности. И все же, как сказал один поэт, «почему от слова плачет перехватывает дух. Разве это что-то значит – на бумаге, а не вслух?». Так вот, если виртуальный плач вымышленного персонажа оставил человека равнодушным, не вызвал ни малейшего ответного отклика в его душе – заметит ли такой человек боль реального ближнего, тем более если она не будет выписана так художественно и открыто, а будет скрытой или же проявленной совсем не «эстетично»?

После «чатов» может оказаться сложнее общаться с живыми людьми. И это бегство от реальности, от сложности. Но тому, для кого слишком сложно говорить с другими людьми лицом к лицу, интернетовские знакомства могут быть ступенькой для разрыва кольца самоизоляции.

Виртуальные миры компьютеров многим людям помогают преодолеть барьер отчуждения, восполняют нехватку общения, помогают найти единомышленников (по тем же самым интернетовским сетям и по электронным почтам), учат слушать другого, слышать свои слова, учат отстаивать свои мнения и убеждения. Электронная компьютерная почта и Интернет могут помочь найти собеседников, которые в силу своей верности Православию и человечности одиноки в своем реально-бытовом окружении. Но могут встретиться между собой в виртуальном пространстве.

Конечно, в Интернете есть и свои опасности. Они связаны прежде всего с анонимностью. Человек в нем зачастую безыменен. К электронному миру можно приложить то, что однажды Александр Галич сказал о советской стране: «Над блочно-панельной Россией как лагерный номер – луна». Номер – вместо имени. Пользователь Интернета – это человек-невидимка. Он видит все – о его присутствии может никто не знать.

Интернет – это реальность, перед которой у тебя нет чувства долга. Анонимность позволяет относиться к Интернету как к реальности, лишенной нравственного измерения. В этом опять же нет никакой новизны. Люди и в прошлом часто стремились к утрате имени, к обретению анонимности. Они – хотя бы на время – «терялись» в чужих больших городах и там «оттягивались». Вспомните поведение советских «командировочных» или «новорусских» туристов в Европе. Так что Интернет опять тут сам по себе не виноват. Надо просто помнить, что даже в виртуальной реальности надо быть человеком и надо быть христианином.

Задача религии во все времена была в том, чтобы придавать человеческое, нравственно осмысленное, ценностное измерение миру, в который человек погружен. Важно не бороться с виртуальной реальностью и компьютерным миром, а придать им вертикаль – человеческое, нравственно-иерархическое измерение, нужно этизировать эту сферу.

Если православные уйдут из Интернета – его мир станет плоским. Там останутся секты. Так не лучше ли вместо того, чтобы проклинать их активность, проявить активность собственную? Не осуждать типографии за то, что они печатают «развратные» издания, а создать свои типографии, где те же самые технологии воспроизведения текстов будут размножать тексты церковные[730]. Не осуждать демонизм телевидения, а все-таки вложить церковные деньги в создание собственного телеканала. Да, в Интернете есть гадкие страницы. Но тем важнее создать там наши островки света, – чтобы человек, бродящий по интернетовскому морю, мог бы отдышаться на них. Именно если мы откуда-то уходим – эта сфера становится окончательно враждебной по отношению к нам.

Компьютер и его сети – это просто техника, помогающая людям передавать и получать информацию. А что это за информация – зависит от нас. Если кому-то из православных нечего сказать людям глаза в глаза – тем более они не смогут сделать это дистанционно, с помощью компьютера. Как известно, есть люди, которые, «если промолчат – за умных сойдут». Но средства современной информатики и журналистики делают наш мир прозрачным. Они требуют от человека слов и аргументов. Если у кого-то нет ни того, ни другого, – что ж делать, – мир компьютеров и ТВ просто обнажает бесталанность человека[731]. И не к чему тут дуться и обижаться на машины! По прекрасному слову М. Маркиша, через Интернет «людям дается лишь возможность употребить технику во благо. Мы не можем управлять поведением других; мы можем сами использовать эту возможность»[732].

Да, компьютер создан не нами, не православными. Но есть в Евангелии притча о неверном домоправителе, который украл вверенное ему имущество и, раздав его своим друзьям, получил в итоге похвалу Христа (Лк.16). И есть толкование этой притчи св. Феофилом Антиохийским: Павел, некогда учившийся у ног иудея Гамалиила и поставленный управлять в доме еврейских законов, затем обратился ко Христу, и использовал знания, данные ему, для проповеди Христа и полемики против иудеев…[733] Христианин, использующий даже языческие изобретения для того, чтобы поставить их на службу Церкви, действует праведно.

Только в одном случае компьютер действительно сможет по настоящему навредить Церкви. Если сейчас псевдоправославные страшилки и пужалки о «сатанинской печати, излучаемой компьютером», станут широко известны и будут восприниматься в качестве общецерковной позиции, – то тогда еще многие поколения на Православии будет лежать позорная тень. Как столетиями, услышав слово «католик», говорят: «Это те, кто судили Галилея», так и о нас будут говорить: «Православные – это те, кто боялись компьютеров».