Элиша бен Абуя

Элиша бен Абуя

В талмудической литературе упоминание этого имени не сопровождается почетным титулом рабби. Более того: человек, о котором пойдет речь, вообще не появляется в ней под своим настоящим именем; он фигурирует под кличкой Ахер — чужой, другой. Личность Элиши бен Абуи в определенном смысле олицетворяет трагедию мудрецов мишнаитского периода. Этот человек был одним из выдающихся законоучителей своего поколения. Корни его учения пронизывали всю толщу еврейской традиции, они уходили в самые недра еврейского бытия. Он был не только мудрецом, но и весьма влиятельной личностью. По сути, Элиша бен Абуя один стоил целого бет-мидраша. И вот, такой человек оставляет иудаизм, предает его, предает свой народ, причем не только в буквальном смысле слова — предает духовно. Этот человек, заглянувший в потаенные глубины своей веры и изменивший ей, покинувший ее святая святых, нанес еврейству болезненную, долго не заживавшую рану.

Как понять его? Как осмыслить судьбу незаурядного человека, чье величие в Израиле померкло? Эти вопросы мучили современников Элиши бен Абуи и еще долго волновали потомков.

История жизни Элиши бен Абуи, рассказанная им самим, [1] говорит о том, что уже началу его жизненного пути была присуща раздвоенность. Элиша родился в Иерусалиме и рос в наполовину ассимилированной, по понятиям тех дней, семье. Рассказывая о своем обрезании, он отмечает, что торжество ознаменовалось роскошным пиршеством и плясками. И то и другое было заимствовано из чуждой культуры. Ясно также и то, что гостей мало занимал смысл заповеди, собравшей их за пиршественными столами. Не ради ее исполнения пришли они в дом Абуи. Но поскольку обрезание — все же обычай еврейский, на церемонию были приглашены несколько видных мудрецов. И пока гости предавались чревоугодию и необузданному веселью, мудрецы уселись в уголке и занялись Торой. И хотя они стремились не бросаться в глаза, мудрецы, по словам Элиши, произвели столь сильное впечатление на его отца, что тот решил обучить сына Торе. Это решение означало крутой поворот в будущей судьбе Элиши: вместо того, чтобы преумножать состояние семьи, занимаясь делами, ему предстояло теперь посвятить себя учению. Однако не следует забывать, что детство его протекало в кругу семьи, питавшейся не из одного чистого родника еврейской культуры…

Интерес Элиши бен Абуи к эллинистической культуре, как говорит об этом Талмуд — греческие песни не сходили у него с уст [2] — был плодом двойственного воспитания, полученного дома. С одной стороны, он был мудрецом, постигающим Тору в доме учения. С другой — оставался знатным иерусалимцем, образованным в эллинистическом духе. Похоже, что ни в один период своей жизни Элиша не был готов отказаться ни от того, ни от другого своего лица. Однако большую часть сил и времени он посвящал миру Торы.

По словам Талмуда, потрясение, сломившее Элишу и вытолкнувшее его за пределы еврейского мира, также было двойным — внутренним и внешним. Он пережил глубокий кризис веры. Не следует забывать, что Элиша бен Абуя был одним из четырех прославленных мудрецов, проникших в святая святых Торы, в ее замкнутый Сад, Пардес [3]. Мистические откровения этих мудрецов, их штудии Тайного учения обогатили еврейскую традицию и стали ее неотъемлемой частью. Однако лишь самый старший и самый великий из них, рабби Акива (как видно, он вел за собой остальных), сумел войти с миром и с миром выйти. Один из мудрецов погиб, другой лишился разума, а третий — Элиша бен Абуя — потерпел духовное крушение. Занятая им позиция отражала мировоззрение гностиков. Оно распространилось в эллинистически-римском мире, в том числе среди ассимилированных евреев, усвоивших греческую культуру. Особенно глубокие корни учение гностиков пустило на востоке, где испокон веков процветали мистические культы. Мир, по мнению гностиков, был отдан на произвол двух властей. Одна из них — власть добра — была далека и бессильна. Другая — плоть от плоти этого мира — по существу, правила им. Она была властью зла [4].

Тяжелый внутренний кризис, переживаемый Элишей, был осложнен трагическими событиями эпохи. Разрушение Храма и поражение восстания Бар Кохбы, ликвидация остатков политической независимости Израиля, крушение национальных чаяний еврейского народа, беспрерывные гонения и изощренные дискриминационные меры, жестокие казни и преследования мудрецов, неоднократные запреты на изучение Торы и соблюдение заповедей — такова была действительность тех дней. Рассказывают, что к решению оставить еврейство Элишу, помимо прочего, подтолкнула свинья [5]. Он увидел ее на улице. Свинья тащила язык глашатая дома учения, зверски убитого римлянами. Вырванный язык метургемана, громко повторявший за учеными слова Торы… Зрелища, подобные этому, могли сломить и более крепкого человека. Но в душе Элишы бен Абуи и без того созрел глубокий кризис веры. Бессмысленная жестокость и очевидная несправедливость происходящего еще больше усугубили его. Элиша видел, что в мире, торжествует зло. Кому или чему он мог приписать его господство? Зло как бы утверждало: если силы добра и существуют, они слишком возвышенны, слишком далеки от мира, чтобы всерьез влиять на него. Эти силы не вмешиваются в происходящее. Снедаемый сомнениями, обуреваемый разрывавшими его противоречиями, Элиша бен Абуя в конце концов решился. Он сделал шаг к тому, что, на его взгляд, обладало единственной реальной властью в мире — шаг ко злу.

Начиная с этого момента, на протяжении определенного времени Элиша полностью отождествлял себя с нееврейским миром. Та эпоха не знала расовой дискриминации. Евреем можно было стать, но всегда существовала и возможность уйти от еврейства. Грань между мирами пролегала не по признаку национальной принадлежности. Эта грань была культурной. Элише удалось пересечь ее: на какое-то время он перестал быть евреем. Решив жить по законам нееврейского мира, Элиша принял участие в травле своих бывших единоверцев и преследованиях мудрецов [6], сотрудничая с римлянами. Он также дал волю низменным вожделениям, не отказывая себе в том, что так ценится в этом мире. Продажная любовь, погоня за богатством и прочими радостями жизни увлекли его. Вчерашний рабби Элиша перестал быть собой. Он стал другим человеком, Ахером. Талмуд рассказывает о жрице продажной любви, чьих милостей домогался Элиша [7]. Женщина спросила его: Разве ты не Элиша? После того, как нарушив субботу ему удалось убедить ее, что он более не ведет себя как подобает рабби, женщина признала: Ты не Элиша. Ты другой, ахер. С той поры прозвище Ахер накрепко пристало к бен Абуе. Не было больше мудреца, законоучителя в Израиле. Место рабби Элиши занял Ахер. Несмотря на все объяснения, судьба Ахера продолжала тревожить мудрецов. Как могло случиться, что мудрец, который столько усилий затратил на изучение и преподавание Торы, пренебрег ею и вступил на путь, уводящий от нее прочь? Беспокойство, порожденное поступком Элиши, проистекало не только из сделанного им выбора. Несмотря на вновь обретенные радости жизни, он, судя по всему, был несчастен. Сделавшись другим, Элиша обрек себя на страдания. По крайней мере, таким видел его рабби Меир, единственный из мудрецов, не отвернувшийся от изменника с гневом и отвращением. Раз за разом рабби Меир уговаривал Элишу раскаяться. Ахер не казался ему уверенным в себе, счастливым той жизнью, какую избрал для себя. Элиша, казалось, обречен на несчастье. В своей прежней жизни, в мире Торы, он ощущал себя ущемленным несправедливостью, творящейся вокруг, и страдал от сознания могущества зла. Но и в том мире, в котором он обитал теперь, Ахер остался чужим. Зло не претворилось в его плоть и кровь, как он, быть может, рассчитывал. Несправедливость по-прежнему доставляла Элише страдания — с той только разницей, что теперь он творил ее сам. Вновь и вновь Ахер вступает с евреями в пререкания, вмешивается в их дела [8]. Человек не может в одночасье избавиться от своего внутреннего содержания. Несмотря ни на что, в душе Ахер оставался евреем. Не утратил он и знания Торы. Более того — он все еще способен был обучать ей. Талмуд рассказывает, как в одну из суббот рабби Меир сопровождал Элишу, ехавшего верхом, и услышал от него разъяснения по многочисленным вопросам, затрагивающим разные области Торы [9]. Долгие годы Элиша стремился разрушить еврейский мир — не только в своей душе, но и вовне. Но в последний период жизни он был близок к признанию своего поражения. Да, восстание Бар Кохбы разгромлено, рабби Акива убит, но Элиша не чувствует, что зло окончательно победило в его душе и в мире. Он еще пытается продемонстрировать свое превосходство над рабби Меиром, одним из младших учеников рабби Акивы: Учитель твой не так говорил! Однако раз за разом Ахер возвращается к той же мучительной для него теме. Он говорит о своей неспособности вернуться к вере отцов. От фигуры Элиши теперь веет трагизмом безысходного отчаяния.

Элиша бен Абуя разрушил не только собственный мир. По той дороге, по которой он ушел из еврейства, Ахер пытался увести других. Чужой мир обладал, по его мнению, неоспоримым преимуществом — это был мир победителей. Могущество римских орлов доказывало правоту тех, кто желал шествовать под сенью их крыл. Но прошло время, и Элиша ощутил себя всего лишь грешником. К своему несчастью, он не был тем грешником, который преступает закон тайком, прячась за закрытыми ставнями. Великий в глазах своих соотечественников, Элиша стал совратителем малых сих. И потому он знал, что ему не будет прощения. Об этом Элиша говорит рабби Меиру: Я слышал голос, доносящийся из-за завесы. Он звал: возвращайтесь, сыны неразумные — все, кроме Элиши! Путь раскаяния открыт для всех. Для всех, кроме одного-единственного — Элиши. Ему дано было многое познать. Он исполнился мудрости Торы, удостоился славы. Но падая с достигнутой высоты в бездны греха, мудрец пытался увлечь за собой других. А такому человеку, по мнению Элиши, не приходилось ожидать снисхождения. И потому врата раскаяния были закрыты перед ним.

Элиша бен Абуя умер в одиночестве. В своем новом обличье он не приобрел учеников, готовых повторить его судьбу. Бывший мудрец ушел из жизни, как некогда ушел из еврейства — оставив за собой болезненный след. Этот след изгладился нескоро. Загадка жизни Элиши еще долго тревожила современников и потомков.

Элиша не умер бездетным. Сохранился рассказ о его дочерях, которые пришли к рабби Иеѓуде ѓа-Наси за подаянием. Рабби колебался, принять ли их, или оттолкнуть, и в конце концов разразился слезами. Он определил дочерям Элиши содержание, и этим актом вновь ввел их в общину [10]. Внук Ахера, сын его дочери, стал одним из мудрецов Мишны. Рабби Яков являл собой прямую противоположность деду. Человек с незамутненной душой, он и мир видел целостным, гармоничным, светлым. Проблемы, мучавшие деда, совсем не волновали его [11].

Кроме дочерей, Элиша бен Абуя оставил после себя свое учение. Вопрос о том, как относиться к нему, был принципиальным. Этот вопрос решали несколько поколений мудрецов. В конце концов, отношение к наследию Элиши сложилось такое, о котором просила его дочь: Не взирай на деяния его, а взгляни на его Тору. Высказывания Элиши приводятся в Пиркей Авот [12], а в Авот де-рабби Натан [13] его мудрым изречениям и моральным сентенциям посвящена целая глава.

Как и при жизни, после своей смерти Элиша тоже повис в пустоте между двух миров. Невозможно оказалось осудить его на адские мучения, ибо заслуги выдающегося мудреца и законоучителя были чрезвычайно велики. Но удостоить вероотступника и злодея райского блаженства также было немыслимо. Талмуд рассказывает, как ученик Элиши, рабби Меир, молит о том, чтобы согрешившего мудреца осудили на все муки ада, лишь бы в конце он удостоился исправления и был спасен: Когда умру я и дымом поднимусь над могилой его? (в знак того, что суд над Элишей свершился). И действительно, после кончины рабби Меира от могилы Ахера повалил дым [14]. Однако то был еще не конец. Дым от могилы не переставал идти, показывая, что адские муки продолжают терзать отступника. Казалось, ему никогда не будет прощения. Сменилось несколько поколений мудрецов, а над могилой все еще клубился дым.

Наконец, не выдержал рабби Иоханан: Что за геройство — жечь своего учителя! — сказал он. — Один из нас согрешил, а мы не в силах спасти его? Сказал рабби Иоханан: Когда умру я и угашу пламя его? (В знак того, что Элиша избавлен от мук и пребывает в раю). И действительно, с кончиной рабби Иоханана дым над могилой Элиши рассеялся.

Еще более поэтичную историю о посмертных скитаниях Элиши рассказывает Иерусалимский Талмуд. Рабби Меиру сообщили, что на могиле Элиши пылает огонь. Придя на могилу, рабби Меир простер над ней талит и сказал те же слова, которые Боаз обратил некогда к Рут — Ночуй эту ночь здесь, а утром — если избавит он тебя, то хорошо, пусть избавит, а если нет — то я тебя избавлю, как жив Господь. Полежи до утра [15]. Рабби Меир пояснил свои слова: Если Всевышний сам избавит тебя по справедливости — хорошо, пусть избавит. Если же нет — тогда я тебя избавлю. Полежи до утра — до дня грядущего Избавления [16].

Вот высказывание Элишы бен Абуи, приведенное в Пиркей Авот: На что похож тот, кто обучает ребенка Торе? На чернила, покрывающие письменами чистый лист. А на что похож обучающий старца? На чернила, покрывающие лист со стертыми письменами. Это высказывание весьма характерно для Элиши, человека, для которого независимость мышления, новизна и оригинальность служили основой восприятия мира. То, что он изучал, было подобно свежим чернилам на чистом листе. И потому неудивительно, что посвященная ему глава в Авот де-рабби Натан по сути, лишь истолковывает идею Элиши о том, насколько важен для усвоения Торы свежий, не притупившийся взгляд. Метафора, использованная им, отчасти объясняет судьбу Элиши — как его тягу к оригинальности и новизне в первые годы учения, так и неспособность в зрелые годы стереть неудачный текст и переписать его заново… Повторение однажды пройденного казалось Элише невозможным, ибо в нем отсутствовали желанная свежесть, новизна восприятия. Элита обладал способностью творить — но не умел исправлять поломанного. Так не сумел он исправить и свою судьбу.

Элиша не в силах был раскаяться, ибо был неспособен писать на стертом листе. Однако он знал, что это возможно, и хотя не говорит об этом прямо, просит рабби Меира истолковать слова Писания: Не равноценны ему ни золото, ни стекло [17]. Рабби Меир отвечает: Это слова Торы. Приобретаются они дорого, как золото, а утратить их легко, будто хрупкое стекло. И тогда, со своей характерной интонацией, Элиша говорит ему: Учитель твой Акива не так говорил! У золота и стекла есть общее свойство — когда они ломаются, их можно переплавить и заново отлить из них украшения, не хуже старых [18].