Глава 10. Перелом в деле имяславцев

Глава 10. Перелом в деле имяславцев

В первой половине 1914 года в деле имяславцев произошел перелом. Причиной его стали несколько факторов. Во–первых, мощная поддержка, оказанная имяславцам широкими общественными кругами в России, не осталась безрезультатной. Во–вторых, в спор на стороне имяславцев вмешалась высшая государственная власть в лице Императора Николая II, что заставило и некоторых членов Синода скорректировать свою позицию. В–третьих, в среде епископата нашлись иерархи, сочувственно отнесшиеся к имяславцам и принявшие деятельное участие в решении их судьбы. В–четвертых, наконец, вопрос о судьбе имяславцев был поставлен в Государственной Думе. С момента вступления России в Первую мировую войну имяславские споры уходят в тень; общественное внимание поглощено другими вопросами. Однако полемика вокруг почитания имени Божия возобновляется накануне Поместного Собора Российской Церкви 1917–1918 годов. Периоду между началом 1914 и концом 1917 года и посвящена настоящая глава нашего исследования.

Участие Государя в судьбе имяславцев. Суд Московской Синодальной конторы

Важную роль в решении вопроса о судьбе имяславцев сыграл Император Николай II. До середины 1913 года он, как кажется, оставался в стороне от событий, предоставляя Синоду право принятия решений. Однако вскоре после разгрома имяславцев в июле 1913 года Государь начал проявлять более активное участие в их судьбе.

17 июля он встретился с обер–прокурором Святейшего Синода В. К. Саблером и заслушал доклад последнего о выдворении имя–славцев с Афона  [1791]. В начале августа исполняющим обязанности обер–прокурора П. Даманским [1792] Государю была передана телеграмма, направленная в адрес обер–прокурора настоятелем Свято–Пантелеимоновского монастыря архимандритом Мисаилом с братией:«Почтительнейше просим Ваше Высокопревосходительство повергнуть к стопам Его Императорского Величества нашу усерднейшую благодарность за освобождение нашего монастыря от грозившей ему со стороны революционеров и сектантов опасности разорения» [1793]. На этой телеграмме Государь 4 августа начертал весьма осторожную резолюцию:«Желаю Пантелеимонову монастырю мира, тишины и благоденствия» [1794], о каковой резолюции Пантелеймонов монастырь был уведомлен через Министерство иностранных дел [1795]. На докладе Даманского Государь начертал:«Доклад этот желательно опубликовать в»Церковном Вестнике»" [1796].

24 августа обер–прокурор Синода Саблер представил Государю записку от настоятеля Андреевского скита архимандрита Иеронима, датированную 3–м июля:«Попущенное промыслом Божиим нашей св. обители великое искушение миновало. Непокорные Св. Церкви иноки из обители нашей удалены. Обитель наша приходит в мирное и молитвенное положение монашеского жития. Все это так быстро, так скоро совершилось, что мне представляется как бы сном. Это мы относим к неизреченной милости Божией, явленной к нам недостойным». В записке архимандрит Иероним просил обер–прокурора»повергнуть к стопам»Его Величества»верноподданнические чувства преданности и усерднейшей благодарности»за заботу Государя о насельниках скита,«так грубо нарушивших покой»Его Императорского Величества [1797]. На этой записке Государь собственноручно начертал:«Прочел с истинным удовольствием» [1798].

22 сентября Государь принял наместника Афонского Свято–Панте–леимонова монастыря иеромонаха Иакинфа и духовника иеромонаха Мелитона, которые передали ему благодарственный адрес»за спасение обители от гибели».«Государь Император удостоил представлявшихся милостивых расспросов и соизволил выразить пожелание, чтобы впредь не повторялись такие печальные события» [1799].

Приблизительно в это же время Николай II встретился с вернувшимся с Афона П. Б. Мансуровым, у которого спрашивал его мнение о действиях архиепископа Никона на Афоне. Мансуров ответил»в том смысле, что если судить с канонической точки зрения<…>то действия его правильные. А если признать, что архиепископ Никон должен был главным образом убеждать, то надо признать, что он поторопился с крутыми мерами». В ходе беседы Государь сказал, что, хотя он и не читал книгу»На горах Кавказа», однако»Булатовича знает как лихого офицера», и вообще говорил об имяславцах сочувственно [1800].

Зимой 1914 года сочувствие Николая II имяславцам становится очевидным для широкой публики. 13 февраля он вместе с Александрой Федоровной принимает в Царском Селе депутацию афонских монахов–имяславцев: иеросхимонаха Николая, схимонаха Исаакия, схимонаха Мартиниана и монаха Манассию[1801]. По свидетельствам имяславцев, Государь»принял их очень милостиво, выслушал всю историю их удаления с Афона и обещал им свое содействие к мирному урегулированию их дела, а Ее Императорское Величество<…>настолько была растрогана их печальной повестью, что не могла удержаться от слез» [1802]. В ходе беседы Государь, между прочим, пообещал инокам, что их вопрос будет разобран Церковным Собором  [1803]. После встречи Николай II записывает в дневнике:«Приняли четырех афонских старцев из изгнанных оттуда» [1804].

На высочайшую аудиенцию афонских монахов сопровождали редактор»Дыма отечества»А. Л. Гарязин и, по поручению обер–прокурора Синода Саблера, экзекутор канцелярии обер–прокурора М. Шергин. По окончании аудиенции афонцы поделились с Шергиным своими впечатлениями, которые он изложил в докладной записке, датированной 14–м февраля 1914 года:

Монашествующие вернулись из дворца в самом радостном настроении, глубоко растроганные оказанным им Высочайшим вниманием. По их словам, после получасового ожидания во Дворце, они были удостоены милостивой беседы с Государем Императором и Государыней Императрицей Александрой Феодоровной в продолжение приблизительно 40 мин[ут], причем в комнате, где велась беседа, из свиты никто не присутствовал. В конце Аудиенции, на просьбу монашествующих о даровании им Высокой милости лицезреть Наследника Цесаревича, в комнату вошел Его Императорское Высочество и подал монахам руку, которую те поцеловали, а один из них, в благоговейном чувстве склонившись перед Царственным отроком, облобызал Его в голову. Затем Высокомилостивая Аудиенция была закончена и монашествующие доставлены на вокзал [1805].

В архиве священника Павла Флоренского сохранилась литография письма, в котором сами имяславцы рассказывают о своей встрече с Государем Императором:

Государь умудрил нас грешных во всех подробностях доложить Ему о гонении, Имени Христа ради, на нас»имяславцев», о лишении нас Св. причастия, обращении нас в мирское состояние и о всех тех муках, которые мы претерпели при аресте нас на Афоне и выдворении в Россию, а также о тяжелом житии нашем в настоящее время без святой обители.

Просили мы Батюшку Государя нашего повелеть по справедливости рассмотреть дело наше и дать всем нам, инокам афонским, насильственно выдворенным в Россию, вновь соединиться в одной общей обители для дальнейшего служения Господу Богу нашему.

Наши смиренные слова были милостиво и умиленно выслушаны Государем, и дал Он нам полную надежду на скорое окончание дела и на предоставление нам, инокам Афонским, в недалеком будущем святой обители [1806].

Проявление монаршей милости к имяславцам не остается незамеченным в Синоде, тем более, что главный виновник афонского погрома архиепископ Никон так и не был удостоен высочайшей аудиенции после своего возвращения с Афона. Синод начинает искать новые возможности повлиять на имяславцев [1807], а также новые пути для судебного решения их вопроса. 14 февраля, т. е. на следующий же день после приема Государем имяславцев, в Синоде начинается обсуждение вопроса о 25 монахах–афонцах, подавших прошение о пересмотре их дела  [1808]. Определением Синода № 1471 от 14–18 февраля 1914 года Московской Синодальной конторе под председательством митрополита Макария (Невского) поручается произвести над ними суд. Подробные инструкции о производстве суда содержатся в указах Синода за №№ 5871, 6360, 6516 и 6651 соответственно от 31 марта, 16, 18 и 21 апреля 1914 года [1809]. Определение от 14–18 февраля принималось Синодом, вероятнее всего, под нажимом обер–прокурора В. К. Саблера. Об этом свидетельствует тот факт, что первенствующий член Синода митрополит Санкт–Петербургский Владимир в частных беседах выражал крайнее недовольство новым оборотом дела. 26 февраля его посетил архиепископ (впоследствии митрополит) Новгородский Арсений (Стадницкий), который в своем дневнике записал:

Между прочим, был разговор об имяславцах по поводу того, что недавно принята была Государем депутация от них в лице четырех представителей, изгнанных из Афона во время»карательной»экспедиции архиепископа Никона. Митрополит сетовал на такое высокое внимание к ним, принятым Государем, Государынею и Наследником, тогда как Никона, посланного на Афон с соизволения Государя, он до сих пор не удостоил аудиенции.«Бог знает, что у нас делается. Все идет мимо нас. Кто?то там действует, а нам представляют только к сведению». Теперь суд над 25–ю имяславцами, главными вожаками этого движения, передан в Московскую Синодальную контору. Такой оборот дела знаменует недоверие к Синоду, по моему мнению, и являет собою тенденцию отступления от того решительного пути, на который стал было сначала Синод. Да и среди членов Синода нет теперь согласия относительно еретичества так называемых имяславцев. По крайней мере, Митрополиты Московский и Киевский беспрепятственно принимают их в свои епархии, как хороших монахов. Такое разногласие является результатом той беспринципности, какая царит ныне в Синоде. А обер то и делает, что танцует. Ведь помню, как он в бытность свою у меня в прошлом году, во время пребывания у меня Антиохийского Патриарха, когда дело имяславцев только разгоралось, как он метал гром и молнии против»этих»еретиков и все упование возлагал на Никона, которого предположено было послать на Афон для усмирения. А теперь и он уже запел другое. Теперь он сам старается распределить их по российским монастырям, чего прежде так опасался как распространения ереси<…>Какое дело Карлычу вмешиваться в такие и подобные дела? Почему он вступает в переговоры с нами по такого рода вопросам? Да! Мы сами сдали свои позиции и за нас теперь другие думают и делают что хотят и как хотят. Большего рабства Церкви и представить себе нельзя. Мы спим, бездействуем, а Карлычи и<…>Распутины, пользуясь непонятным влиянием, делают что хотят [1810].

В отличие от митрополита Санкт–Петербургского Владимира, митрополит Московский Макарий (Невский), к тому времени уже глубокий старец [1811], был, как кажется, доволен, что дело имяславцев передали для суда в Москву. Он сразу проявил в этом деле активное участие. 23 февраля в покоях митрополита Макария происходит первое совещание по делу о 25 имяславцах, подлежащих суду Московской Синодальной конторы: в совещании принимают участие, помимо самого митрополита, епископы Дмитровский Трифон (Туркестанов), Серпуховский Анастасий (Грибановский) и Верейский Модест (Никитин), а также обер–прокурор Синода В. К. Саблер и прокурор Московской Синодальной конторы ?. ?. Степанов. 27 февраля-4 марта Синод разрабатывает подробную инструкцию»с изъяснением порядка производства дела»над имябожниками. Предполагалось, что в ходе суда над афонскими имя–славцами от них сначала потребуют устного ответа на обвинительные пункты, после чего, в случае полного раскаяния, они должны будут подписать»отречение от заблуждения»; в случае же»упорства в лжеучении»подсудимым будет преподано»увещание с разъяснениями истины и с призывом к повиновению голосу церкви» [1812].

Изменение ситуации вокруг имяславцев не проходит незамеченным и в прессе. О том, что маятник теперь качнулся в их сторону, свидетельствует статья А. Львова»Что это значит?», опубликованная 27 февраля 1914 года:

Как известно, в синодских сферах переменили отношение к»имяславцам». Бесспорно, эта перемена произошла вследствие высокомилостивого приема депутации афонских монахов–изгнанников в Царском Селе. На состоявшемся затем тайном заседании Синода было решено ликвидировать так или иначе громкий вопрос, пересмотреть вновь афонское дело (за пересмотр высказался и обер–прокурор), снять с»имяславцев»обвинение в еретичестве и просить Константинопольского Патриарха разрешить афонцам, в случае если они будут»амнистированы», вернуться в свои обители на Святую Гору. Придуман и почетный выход для архиепископа Никона, автора небывалого всемирного скандала, грозившего расколоть надвое православную церковь. Он заключается в признании, что»греческие духовные власти своими неверными сведениями ввели архиепископа Никона в заблуждение». Конечно, такое оправдание слабое: не греки же водили рукою архиепископа, когда он писал свою знаменитую фарраровскую брошюру–возражение»имяславцам», и не греки могли заставить его учинить жестокую расправу с истязаниями над русскими иноками: но все?таки и такое признание своей вины со стороны Никона утешительно, ибо оно говорит за то, что в афонском деле совершился перелом в сторону справедливости и правды [1813].

В то же время удивление многих вызывает тот факт, что суд в Москве будет производиться только над 25 имяславцами, тогда как выдворено с Афона и разослано по городам и весям России было около тысячи иноков [1814]. В марте–апреле 1914 года пресса высказывает различные предположения о том, как будет происходить суд над имяславцами. Некоторые журналисты утверждают,«что Святейший Синод будто бы отдал распоряжение своей московской конторе вести дело афонских иноков с возможною суровостью, и что результатом этого явится заключение виновных в монастыри, лишение сана и монашества и даже отлучение от церкви» [1815]. Однако неназванный член Синода в интервью газете»Вечернее время»опроверг подобные предположения, указав, между прочим, и на то существенное обстоятельство, что в Синоде никогда не было полного единомыслия по вопросу об отношении к имяславцам:

Среди членов Святейшего Синода всегда были противники командировки архиепископа Никона на Афон, и если последняя тем не менее состоялась, то исключительно по настойчивости обер–прокурора В. К. Саблера, смотревшего тогда на это дело глазами архиепископа Антония Волынского. Последующие события и взрыв народного негодования, а также благосклонное отношение к пострадавшим инокам в высших сферах изменили, однако, взгляд В. К. Саблера, и могу заверить, что в настоящее время он только о том и помышляет, как бы мирно закончить все это начатое дело. Поэтому никаких секретных инструкций о суровом отношении к подсудимым московской синодальной конторе не послано. Наоборот, в принципе уже решено принять все меры к тому, чтобы облегчить течение процесса. Так, состав синодальной конторы пополняется на этот случай монастырскими старцами, которые высоко чтут имя Иисусово; при рассмотрении дела в Святейшем Синоде архиепископ Никон будет устранен от участия в заседаниях и т. д.; и если при этом подсудимые не проявят дерзостного неуважения к суду, то все они будут прощены и водворены в монастыри по собственному избранию. Вообще у нас, в Святейшем Синоде, царит в настоящее время такое настроение, что необходимо во что бы то ни стало исправить»оплошность»архиепископа Никона, а при таком настроении вряд ли можно толковать об усилении наказаний [1816].

Некоторые из подлежащих суду имяславцев в апреле 1914 года начинают съезжаться в Москву. 9 апреля из Переяславского Вознесенского монастыря прибывает иеромонах Имеретий (Рощин). Он встречается с епископом Модестом, епископом Трифоном и обер–прокурором Синода В. К. Саблером [1817]. 16 апреля несколько прибывших для суда афонских иноков встречаются с митрополитом Московским Макари–ем на Троицком подворье [1818].

В то же время 12 имяславцев во главе с иеросхимонахом Антонием (Булатовичем) отказываются от всякого участия в суде. 25 марта 1914 года Булатович направляет Императору Николаю II письмо, в котором предлагает создать независимую специальную комиссию из духовных и светских лиц и дать возможность высказаться обеим сторонам. В случае невозможности созыва подобной комиссии отец Антоний просит дать высочайшее повеление производить суд, руководствуясь не Синодальным посланием, а Катехизисом, Священным Писанием и словами Святых Отцов [1819]. Булатович заявляет, что, если суд Московской Синодальной конторы будет руководствоваться»заведомо неправославными»суждениями Синода об имяславии, он и его единомышленники будут вынуждены заявить о своем отделении от Синода. Булатович, в частности, пишет:

Суд над нами обставлен так, что он не в силах вынести какого?либо справедливого решения по главному догматическому вопросу о том, есть ли Имя Божие по природе — Бог, или — тварь? Есть ли Имя Божие — Божественная сила, или нечто не существующее реально? Есть ли Имя Божие — освящающая в Таинствах Святыня или ничто? Синодальная контора не имеет права войти в расследование этого догматического вопроса, но, согласно той инструкции, которую дал ей Святейший Синод, должна нас только судить — «за измышление нового учения об Имени Божием»<…>Если суд Московской Синодальной конторы состоится в таком виде, в каком он предположен Святейшим Синодом, то это неминуемо доведет догматический спор до такого обострения, в котором невозможно уже будет примирить мнения, но возможно будет лишь разделение, а к каким дальнейшим бедствиям это приведет Россию, это ведает один лишь Бог; одно лишь нам известно, что отступление от истинных догматов навлекало на страну и на народ великий гнев Божий и тяжкие кары, от коих да избавит Царствие Господь [1820].

11 апреля Булатович и его единомышленники направляют в Синод заявление, в котором извещают о своем разрыве с официальной Российской Церковью:

Мы, нижеподписавшиеся, заявляем Святейшему Синоду, что мы всегда неизменно пребывали и ныне пребываем в учении Святой Православной Церкви и не допускаем себе ни на йоту отступить от вероучения Святой Церкви Православной, понимая его так, как оно изложено в Православном Катехизисе и в Творениях Святых Отцов и как оно доселе понималось Церковью. Ныне же Святейший Синод привлекает нас к суду за»измышление», якобы,«и распространение богохульного и еретического учения о Божестве Имени Божия». Не можем мы согласиться с основательностью этого обвинения, будто исповедание Божества Имени Божия есть учение богохульное и еретическое, ибо оно находит многочисленные подтверждения в творениях Святых Отцов Церкви.

18 мая 1913 года Святейший Синод обратился к нам с Посланием, в коем высказал свои мнения о Имени Божием, которые явно противоречат Православному Катехизису и Отцам Церкви<…>

В наших прошениях Святейшему Синоду мы неоднократно указывали на неправославие этих тезисов и просили пересмотреть и исправить их<…>Однако, Священный Синод не только не внял нашим прошениям, но, продолжая пребывать при тех же мнениях, осудил наше согласное с святоотеческим учением почитание Божества Имени Божьего как ересь и наименовал нас, православных иноков, несправедливым и оскорбительным названием»имябожников». Заключая из этого, что вышесказанное неправильное учение о Имени Божием не есть случайно вкравшаяся ошибка, но принято отныне Синодом бесповоротно, как догмат, мы с прискорбием и с горестью вынуждены, ради сохранения чистоты веры Православной, отложиться от всякого духовного общения с Всероссийским Синодом и со всеми единомышленными с ним впредь до исправления означенных заблуждений и впредь до признания Божества Имени Божия, согласно со Святым Катехизисом и со Святыми Отцами.

Посему мы заявляем также, что на суд Московской Синодальной конторы явиться оказываемся [1821].

Это заявление было заслушано на заседании Синода 16 апреля [1822]. После заседания в прессу просачивается информация о том, что Синод готовит новое дело против афонцев, причем им теперь уже грозит отлучение от Церкви. Согласно газетным сведениям, иеросхимонах Антоний (Булатович) должен быть официально признан ересиархом и обвинен в кощунстве, что повлекло бы возбуждение против него уголовного дела [1823]. Надо полагать, что такой сценарий был бы по душе архиепископам Антонию (Храповицкому) и Никону (Рождественскому). Однако дело имяславцев теперь находится в руках других иерархов, которые настроены на мирное разрешение конфликта.

Очевидно, что после 16 апреля Синод оказывается в еще более двусмысленном положении, чем был до сих пор. С одной стороны, о каком суде над имяславцами может идти речь, когда они фактически откололись от Церкви? С другой стороны, продолжается давление со стороны общественного мнения, широких политических кругов, а также высшей государственной власти в лице Императора. 30 апреля обер–прокурор В. К. Саблер официально представил Синоду записку, полученную им от Государя 15 апреля [1824]. В записке говорилось:

В этот Праздник Праздников, когда сердца верующих стремятся любовью к Богу и ближним, душа моя скорбит об Афонских иноках, у которых отнята радость приобщения Св. Тайн и утешение пребывания в храме. Забудем распрю — не нам судить о величайшей святыне: Имени Божием, и тем навлекать гнев Господень на родину; суд следует отменить и всех иноков, по примеру распоряжения митроп[олита] Флавиана, разместить по монастырям, возвратить им монашеский сан и разрешить им священно–служение [1825].

Эта записка, очевидно, является реакцией Государя на адресованное ему письмо иеросхимонаха Антония (Булатовича) от 25 марта, которое цитировалось выше: мысль о том, что непочтение к имени Божию может навлечь гнев Божий на Россию, безусловно, заимствована Государем у имяславцев. В апреле же Николай II направляет письмо митрополиту Московскому Макарию с благоприятным мнением об имяславцах [1826].

Под давлением Государя Императора Синод начинает идти на уступки. В частности, в Определении № 3479 от 22–25 апреля 1914 года Синод постановляет, что»засвидетельствование привлеченными к суду афонскими монахами о своей преданности Православной Церкви, точном следовании ее догматам и учению, отречении от имябожни–ческого лжеучения и послушании богоустановленной иерархии может быть удостоверяемо и без письменного акта, который требовался по данным Московской Синодальной конторе указаниям от Святейшего Синода, устным свидетельством, с целованием Святого Креста и Евангелия» [1827]. В разъяснение этой уступки указывалось, что афонские монахи»испытывают обычный в простых людях страх перед подписями изложенных на бумаге документов», а также страшатся данной ими на Афоне клятвы»не подписываться впредь ни к каким обещаниям и исповеданиям» [1828].

Данной инструкцией, полученной от Синода, и руководствовалась Московская Синодальная контора при производстве»суда над имябож–никами», состоявшегося 24 апреля 1914 года. Из 25 подлежавших суду иноков в Московскую Синодальную контору на утреннее заседание явились лишь шесть: иеромонах Имеретий (Рощин), монахи Антоний (Шумский), Варсонофий [1829], Долмат (Давымук), Константин (Янков) и послушник Парфений (Давымук). Малочисленность подсудимых восполнялась многочисленностью судей, в числе которых были: митрополит Московский Макарий, член Синода архиепископ бывший Тверской Алексий (Опоцкий), настоятель Симонова монастыря епископ Михаил, епископ Иоанникий, настоятель Заиконоспасского монастыря епископ Евфимий, епископы Дмитровский Трифон (Туркестанов) и Серпуховский Анастасий (Грибановский), наместник Троице–Сергие–вой Лавры архимандрит Товия, наместник Чудова монастыря архимандрит Арсений (Жадановский), помощник начальника канцелярии Святейшего Синода С. Г. Рункевич и прокурор Московской Синодальной конторы Ф. П. Степанов [1830].

О том, как проходил»суд над имябожниками», мы имеем противоречивые свидетельства. С одной стороны, в донесениях Московской Синодальной конторы № 1261 от 24 апреля, № 1302 от 28 апреля и № 1442 от 8 мая говорится о том, что и на самом судебном заседании, и на исповеди через духовника контора разъясняла монахам ложность»новых лжеумствований об именах Божиих, возвещаемых схимонахом Иларионом, Антонием (Булатовичем) и их единомышленниками, которые справедливо называются имябожниками», после чего принимала их в общение и снимала наложенные прежде Синодом наказания [1831]. Об отрицании имяславцами»лжеумствований, рассеиваемых Булатовичем», говорится также в донесении митрополита Макария Святейшему Правительствующему Синоду от 28 апреля 1914 года [1832].

С другой стороны, по сообщениям прессы, основанным на свидетельствах присутствовавших в суде имяславцев, суд над последними скорее напоминал торжественное признание правоты подсудимых, чем собственно судебное заседание. Согласно этим свидетельствам, утреннее заседание 24 апреля началось молебном в храме Двенадцати апостолов, совершенным митрополитом Макарием. По окончании молебна члены суда и подсудимые проследовали в Синодальную контору, где, обратившись к инокам, митрополит спросил их,«веруют ли они так, как верует Святая Православная Кафолическая Церковь, как утвердили Вселенские и Поместные Соборы и как верует Святейший Синод и вся иерархия, и не прибавляют ли они к этому учению чего?либо нового и не убавляют ли». Иноки ответили, что они»желают исповедовать святую веру в согласии со всей Православной Кафолической Церковью» [1833]. Далее иноков спросили, признают ли они Патриарха и Святейший Синод. Они ответили, что признают в качестве церковной власти, но их учения об имени Божием не принимают. На вопрос»Почему?«монахи ответили:«Потому что от Синода прислан был на Афон архиепископ Никон и привез с собой хулу на Господа Иисуса Христа». На это митрополит сказал:«Один Никон не Синод. Если Никон ошибся, то в этом Синод не виноват». Афонцы, в свою очередь, заявили о том, что и они не виноваты в том, что Синод прислал такого проповедника, который изгнал с Афона до тысячи человек твердых в вере православной иноков [1834]. В заключение митрополит предложил инокам подтвердить свое исповедание православной веры целованием креста и Евангелия, что они и исполнили. После этого митрополит благословил их и пожелал им всегда и впредь быть верными Церкви. Обо всем совершившемся был составлен акт, подписанный в ходе вечернего заседания всеми участниками суда [1835].

На вечернем заседании 24 апреля в лоно Церкви возвращены еще двое иноков из числа не привлеченных к суду и явившихся добровольно — Андрей (Кучин) и Петр (Латухин). Воссоединение происходило тем же способом, что и на утреннем заседании: митрополит спросил их,«обещают ли они пребывать в Церкви до конца дней, храня во всей неповрежденности ее учение и памятуя, что вне Церкви нет спасения», на что получил утвердительный ответ иноков, засвидетельствованный целованием креста и Евангелия [1836].

Сохранились свидетельства о том, как имяславцы вели себя на суде Московской Синодальной конторы. Одним из участников судебных заседаний был архимандрит Арсений (Жадановский), впоследствии епископ Серпуховский. Его отношение к имяславию с самого начала было достаточно критическим [1837]. Впечатления, вынесенные им с заседаний конторы, только укрепили в нем антипатию к имяславцам:

Мне пришлось присутствовать в Московской Синодальной конторе при допросе афонских иноков, по поводу их взгляда на сладчайшее Имя Господа нашего Иисуса Христа. Получилось тяжелое впечатление от их настроения: они обнаружили все признаки гордыни, духовной прелести. Ведь на собрании присутствовал целый сонм архипастырей Православной Русской Церкви (10) во главе с Митрополитом Московским Макарием, этим высокой духовной жизни старцем, который держал себя смиренно, кротко, как агнец. И что же, — афонские иноки не оказали должной чести этому сонму<…>Чувствовалось, что афонские иноки в своем сердце давно уже произнесли суд не только над собравшимися здесь иерархами, но, как впоследствии оказалось, и над Святейшим Синодом. И нужно было видеть, с одной стороны — спокойное, кроткое обращение с афонскими иноками всех членов присутствия, а с другой — волнение афонских иноков, чтобы убедиться, кем руководит благодать Св. Духа<…>Своим неспокойным настроением на собрании афонские иноки ясно показали, какою мудростию они проникнуты [1838].

Ввиду того, что большая часть подлежавших суду имяславцев на суд не явилась, Синодальная контора продолжает усилия по их привлечению. 1 мая на заседании конторы под председательством митрополита Макария в церковное общение приняты еще двое иноков — Савватий и Сергий [1839]. На том же заседании обсуждается судьба других девяти не явившихся на суд имяславцев, приславших в Синодальную контору заявление о желании быть судимыми не конторой, а Синодом. В ходе заседания»намечалось решение не привлекать их вторично на суд и не судить как не отступивших от православной веры», однако в конце концов решено было направить епископа Верейского Модеста (Никитина) в Петербург для выяснения их позиции [1840].

В Петербурге епископ Модест встретился сначала с шестью иноками, с которыми в течение нескольких часов беседовал об именах Божи–их и о догматах Православной Церкви. Затем он посетил иеросхимо–наха Антония (Булатовича), который произвел на него благоприятное впечатление. Наконец, он отправился в местечко Любань Новгородской губернии, где провел беседу с еще семнадцатью иноками [1841]. По возвращении в Москву 6 мая епископ Модест поделился с прессой впечатлениями от встреч с афонскими иноками в северной столице:

В Петербурге иноки–афонцы произвели на меня доброе впечатление. Они смиренны, дорожат догматами Православной Церкви, признают богоучрежденную иерархию. Спор их об имени»Иисус»объясняется тем, что они, незнакомые с нашим общепринятым богословским языком, выражают свои мысли такими словами, которые у нас имеют несколько иной оттенок.

Бывший гвардейский офицер о. Антоний Булатович производит впечатление интеллигентного человека, начитанного при этом и в святоотеческих творениях. Из продолжительной беседы с ним я вынес впечатление, что он очень удручен поднятым вокруг его имени шумом, который, как он боится, может вызвать ложное предположение, что он идет против православной церкви. О. Антоний заявил, что он не считает своего мнения об имени Божием догматом, не навязывает его другим, но желает только, чтобы будущий Собор высказался по данному вопросу и решил возникший богословский спор.

Вообще, о. Антоний очень терпимо относится к богословским мнениям. Он только хотел бы, чтобы отдельные богословские мнения не хулились до обсуждения их Собором. Он понимает, что разные богословские суждения, как показывает история Церкви, могут мирно уживаться в Церкви Христовой. Например, различные мнения школ антиохийской, александрийской и др. не препятствовали представителям их оставаться в лоне единой Православной Церкви. О. Антоний порывать общения с церковью не хотел бы [1842].

Свою встречу с имяславцами, проживавшими в селе Любань, епископ Модест также описал в положительных тонах:

После молитвы и моего обращения к ним с кратким словом я предложил им самим высказаться, чем болит их душа, и почему они чуждаются нас, епископов православной церкви. Наша беседа длилась шесть часов. Я вынес убеждение, что они признают догматы Христовой Церкви. Я видел их слезы. Я понял, что душа их болит при мысли, что их считают неправославными. У них я также встретил благоговейное отношение к сану епископа. Я уверен, что иноки, от которых я только что приехал, скоро будут славить»единым сердцем и едиными усты»пречестное и великолепое имя Отца и Сына и Святаго Духа [1843].

7 мая, сразу по возвращении в Москву, епископ Модест представил Московской Синодальной конторе доклад, в котором указал, что,«именуя имя Божие и имя Иисусово Богом и Самим Богом», имяславцы»чужды как почитания имени Божия за сущность Его, так и почитания имени Божия отдельно от Самого Бога, как какое?то особое Божество, так и обожения самих букв и звуков и случайных мыслей о Боге» [1844]. На заседании, в ходе которого в общение с Церковью приняты еще двое имяславцев — монахи Иннокентий (Коковихин) и Нарцисс (Баканов), контора рассмотрела»Исповедание веры в Бога и во Имя Божие», поступившее от иеросхимонаха Антония (Булатовича), иеромонаха Варахии и монаха Манассии. Как явствует из донесения конторы Святейшему Синоду от 8 мая за № 1443, контора в ходе заседания 7 мая сочла»поступившие от сих иноков заявления, что они ныне якобы вынуждены отложиться от всякого духовного общения со Всероссийским Синодом и со всеми единомысленными с ним», плодом»недостаточного разумения ими своих деяний и намерений», постановив»прекратить судебное о них производство»(т. е. освободить их от суда) и поручить»архипастырскому попечению Преосвященного Модеста, епископа Верейского, с помещением их во вверенном ему, Преосвященному, монастыре» [1845].

Синодальная контора, кроме того, имела суждение и о других афонских иноках, не подлежавших ее суду. По решению конторы, все иноки должны были подать на имя своих епархиальных архиереев заявления о том,«что они веруют так, как верует Православная Церковь, и желают быть в повиновении церковной иерархии» [1846]. Ни о каком отречении от»имябожнической ереси»не было и речи.

Таким образом, Московская Синодальная контора, по сути, вынесла имяславцам оправдательный приговор: согласно донесению конторы от 8 мая, в исповедании имяславцев»содержатся данные к заключению, что у них нет оснований к отступлению ради учения об именах Божиих от Православной Церкви» [1847]. Узнав о таком компромиссном решении конторы, противники имяславцев в Синоде весьма возмутились.«А где же суд? Его не было, — записал в своем дневнике архиепископ Новгородский Арсений. — Синод, по обыкновению, посрамлен. Никон явился козлом отпущения, а Модест — козлом избавления» [1848]. Впоследствии епископ Василий (Зеленцов), автор подробного исследования об отношении высшей церковной власти к имяславцам, будет писать о том, что Синодальная контора сама вложила в имяславское исповедание православное содержание и оправдала имяславцев на основании собственной»стряпни», не стесняясь тем обстоятельством, что менее недели назад говорила о»лжеумствованиях»главарей движения [1849].

10 мая донесение Синодальной конторы обсуждалось на заседании Синода. Здесь, как и прежде, не было единодушия по данному вопросу. В результате обсуждения Синодом было принято Определение за № 4136 от 10–24 мая 1914 года, которое, как и донесения Синодальной конторы, носило весьма двусмысленный характер. Согласно этому Определению, часть иноков–имяславцев была поручена епископу Модесту»с помещением их в Московском Покровском монастыре и разрешением им рясоношения в монастырях»; об иеросхимонахе Антонии (Булатовиче) и архимандрите Давиде было постановлено иметь особое суждение [1850]. Преосвященному Модесту, кроме того, было поручено»приводить увещаемых иноков к сознанию, что учение имябож–ников, прописанное в сочинениях иеросхимонаха Антония (Булатовича) и его последователей [1851], осуждено Святейшим Патриархом и Синодом Константинопольской Церкви и Святейшим Синодом Церкви Российской и что, оказывая снисхождение к немощам заблуждающихся, Святейший Синод не изменяет прежнего своего суждения о самом заблуждении» [1852].

О том, в какой атмосфере принималось Определение Синода, мы узнаем опять же из дневников архиепископа Арсения (Стадницкого):

<…>Явился архиепископ Никон, который возмущался и оборотом дела с имяборцами и двойственною политикою Саблера. Он принес постановление Синода, под которым не хочет подписываться. И действительно, в постановлении Синода обойден вопрос о суде над ними, о его прежнем решении, и в основу поставлено было донесение Модеста<…>Никон возмущался такою постановкою дела на основании донесения епископа Модеста, который, вопреки прежнему решению Синода, не находит в исповедании имебожников ничего еретического, а только пустое разногласие мнений<…>Митрополит [Санкт–Петербургский Владимир] возмущался поверхностным отношением к этому вопросу митрополита Московского Макария, который живет вне пространства и времени и живет детскими мечтами об Алтае, куда он и отправляется в трехмесячный отпуск. Оказалось, что митрополит Макарий получил письмо от Государя, который высказал пожелание покончить это дело миром<…>В проекте постановления Синода сказано, что волю Царскую нужно принять к руководству. Никон возмущался таким постановлением, под которым не пожелал подписаться, не подписались также и другие члены. После переговоров с Саблером и решено было не подписываться членам Синода, а принять — к сведению. Вместе с тем Преосвященный Никон прочитал проект своего мотивированного отказа от подписи. Тут, между прочим, говорилось, что обязанность Святейшего Синода, как высшей церковной власти и блюстителя правой веры, и состоит в том, чтобы обсудить этот вопрос. Вообще очень складно звучит этот отзыв. Я и спрашиваю:«А что же дальше?» — А ничего.«Как ничего?» — Приложат к делу, и больше ничего. — «Неужели такова судьба отдельных мнений? Ведь Царь не есть глава Церкви. Царь есть сын Церкви. Ведь и он может ошибаться. Синод должен блюсти за чистотою веры. В противном случае нужно Синоду, или Вам — уйти на покой. Ведь самодержавие Царя меньше всего должно касаться нашей веры». Со мною согласились, посетовали на порабощение Церкви, но по всему стало видно, что у Никона не станет смелости довести дело до конца, хотя бы ценою покоя [1853].

Архиепископ Арсений ошибается, утверждая, что члены Синода не подписали Определение. На самом деле под Определением Синода содержатся подписи архиепископа Финляндского Сергия (с добавлением»но без допущения их к Святым Таинствам»после слов»с разрешением им рясоношения»), архиепископа Никона (с тем же добавлением), епископов Архангельского Нафанаила, Саратовского Алексия, Вологодского Александра, Черниговского Василия [1854].

Сравнение Определения Синода и донесений Синодальной конторы выявляет значительную разницу между позицией Синода и конторы в отношении имяславцев: если контора возвращает всем имяславцам в священном сане право священнослужения, то Синод лишь дозволяет им ношение рясы. Однако, поскольку данное постановление, в отличие от других официальных документов Синода, никогда не было опубликовано в»Церковных ведомостях», на протяжении всего последующего времени вплоть до революции 1917 года сохранялась ситуация, при которой одни иноки обращались в Московскую контору, восстанавливались в монашеском звании и — имеющие священный сан — получали разрешение в священнослужении, тогда как другие продолжали находиться под прещениями, наложенными Синодом.

Почему Святейший Синод не пожелал предать гласности свое Определение? Думается, Синодом двигало стремление»сохранить лицо»в глазах светской и церковной общественности [1855]. В то же время это решение могло быть продиктовано пастырскими соображениями: если бы истинная позиция Синода стала известна имяславцам, они вряд ли восстановили бы общение с Церковью [1856]. Очевидно также, что существенную роль играли верноподданнические соображения: воля Государя была высказана слишком однозначно, чтобы Синод мог публично противостоять ей. Кроме того, Синод не решился открыто отвергнуть позицию Московской конторы ввиду авторитета, которым пользовался в церковных кругах митрополит Макарий: последнего, хотя и не принимали в Синоде слишком всерьез, однако побаивались. Наконец, на решении Синода не могли не отразиться дебаты, развернувшиеся вокруг дела имяславцев в Государственной Думе (о них речь пойдет в следующем разделе).

Информация о заседании Синода 10 мая была тщательно скрыта от церковной общественности. Сведения о суде Московской Синодальной конторы, напротив, нашли отражение на страницах прессы и вызвали широкий общественный резонанс. Прежде всего, отозвались сами имяславцы, в том числе те, которые 11 апреля заявили о своем»отложении»от общения с Синодом. 18 мая они направили на имя митрополита Макария заявление, в котором писали:

С искреннею любовью припадая к стопам Вашего Высокопреосвященства, мы приносим глубочайшую благодарность за то, что Вы, Владыко святый, совместно с подведомственными Вам иерархами, не оставив вящую закона справедливость, милость и веру, сняли с нас несправедливое обвинение в ереси. Поэтому мы заявляем, что берем обратно поданное нами 11 апреля сего года в Святейший Правительствующий Синод заявление об отложении от него. Причины, вынудившие нас на сей шаг, ныне устранены, ибо ошибочно и соблазнительно выраженные в синодальном послании от 18 марта 1913 года тезисы, как видно из дела, оставлены в стороне. Просим это наше заявление довести до сведения Святейшего Синода. Заявляем также, что мы со спокойною духовною совестью возвращаемся к послушанию синодальной иерархии и готовы вверить себя окормлению Вашего Высокопреосвященства [1857].

Далее в заявлении имяславцы говорят, что они свое учение»не возводят на степень догмата, ибо оно соборне еще не формулировано», однако ожидают, что»на предстоящем Соборе оно будет формулировано и догматизировано». Авторы заявления просят митрополита Макария доложить Синоду, что они остаются»глубоко оскорбленными словами и действиями архиепископов Антония и Никона». Архиепископ Антоний при этом назван»главным виновником афонской смуты», ибо»он возмутил духовное чувство иноков своими хульными выходками против Имени Иисуса». По поводу»многих клевет»архиепископа Никона в адрес имяславцев, а также бедствий, которые он причинил им»своим жестокосердием и несправедливостью», в заявлении говорится:«Сие да простит ему Господь Бог и мы прощаем». Заявление завершается просьбой о ходатайстве перед Его Императорским Величеством о предоставлении имяславцам скита»Пицунда»на Кавказе с тем, чтобы содержание его было обеспечено»соответствующей долей капитала Пантелеимоновского и Андреевского монастырей, хранящегося в Государственном банке» [1858].

Таким образом, начав со смиренного согласия вернуться в послушание синодальной иерархии, иноки–имяславцьт во главе с иеросхимона–хом Антонием (Булатовичем) заканчивают обвинениями в адрес тех синодальных архиереев, которых они продолжают считать виновниками смуты, выдвигая при этом конкретные финансовые претензии. Никакого покаяния за прежние ошибки в заявлении имяславцев не содержится. Даже отложение от общения с Синодом — акт сам по себе весьма вызывающий — не признается ошибочным: утверждается лишь, что причины, вызвавшие его появление, устранены [1859]. Такая позиция имяславцев, находящаяся в явном противоречии с установленными нормами церковной дисциплины, разумеется, не могла вызвать сочувствия в Синоде. Однако даже после этого никакой резкой реакции от Синода не последовало: синодальные архиереи находились в слишком трудном положении и желали, очевидно, с помощью Московской конторы поскорее положить конец делу имяславцев.

Следует отметить особую роль, которую сыграл в деле имяславцев епископ Модест (Никитин). Во многом именно благодаря его такту и терпению удалось примирить с официальным церковным руководством тех имяславцев, которые занимали по отношению к Синоду решительную и непримиримую позицию. О своей полной поддержке имяславцев епископ Модест вновь засвидетельствовал в письме на имя главного редактора журнала»Дым отечества»А. Л. Гарязина, одного из наиболее активных защитников афонских иноков:

Благодарение Господу Богу, — писал епископ Модест, — все иноки имяславцы оказались истинными чадами церкви. Благодарю Бога за это. Вам же говорю русское спасибо за Вашу помощь мне. О. Антоний и все виденные мною иноки афонские назначены в число братии Знаменского монастыря. Употреблю все усилия, чтобы они остались пребыванием своим в монастыре довольны. Будут жить, смотря по их склонностям, или в Знаменском монастыре в Москве, или вне Москвы на монастырской даче<…>Разность мнений не должна мешать единению и любви<…>Когда Господь Бог вложит в сердце царево желание собрать очень нужный для Церкви Собор, Он Один ведает. До Собора же возможна литературная борьба, но хорошо было бы, если бы она не была остра [1860].

В решении вопроса о судьбе имяславцев деятельное участие принял также митрополит Московский Макарий (Невский), не побоявшийся противостать своим коллегам по Синоду архиепископам Антонию, Никону и Сергию. Митрополит Макарий, отличавшийся благостностью и простотой,

<…>никого не осуждал, ни архиепископа Антония (Храповицко–го), выступавшего с непримиримых позиций в отношении к имя–славцам, ни греческих богословов, подвергших спешному разбору столь важный богословский вопрос об Имени Божием, ни Патриарха Константинопольского, поспешившего объявить»еретиками»афонских монахов–имяславцев; Владыка Макарий осторожно и бережно отнесся к делу великой важности и постарался положить конец розни, затянувшейся из?за смутного времени, и, отложив окончательное решение церковного учения об Имени Божием до времени Соборного обсуждения, внес мир и восстановил справедливость. Святейший Синод, в лице Высшего Церковного Управления, запросил письменно старца схиигумена Германа, настоятеля Зосимовой пустыни, дать свое суждение об Афонских спорах об Имени Иисусовом, на что старец отвечал:«Молитва Иисусова есть дело сокровенное, а потому возникшие разногласия следовало бы покрыть любовью», — что и выполнил на деле, по велению своей совести и по послушанию, митрополит Макарий.[1861]

О положительной роли митрополита Макария в деле имяславцев писал в июне 1914 года князь В. П. Мещерский: