15. Ведь это же не Платон?

15. Ведь это же не Платон?

Забудем про течение времён, Забудем про конфликты мнений,

Взовём же к бесконечности, друзья, и обустроимся навеки в ней.

– Чжуан Цзы –

Когда я пришёл домой, был тихий час, поэтому я на цыпочках поднялся наверх и включил душ. У меня невероятно превосходная ванная комната – такое же далёкое отступление от сельских корней этого дома, как и комната с домашним кинотеатром. Когда появилась Сонайа, она, естественно, заняла комнату для гостей наверху. В доме тогда была всего одна ванная, и нам приходилось делить её, что было немного неловко для нас обоих. Мы решили (окей, она решила), что наилучшим решением будет переделать одну из верхних спален в главную ванную, со входом из моей спальни. Сначала я участвовал в планировке, но скоро моё неуёмное стремление к простой функциональности довело её до белого каления. У неё уже был контроль над всеми счетами, так что она исключила меня из процесса и сделала, что хотела.

Дело закончилось тем, что теперь у меня ванная как из модного журнала. Всё выполнено в элегантном стиле из вишни и чёрного гранита, что не слишком выбивается из общего ощущения дома. Стиль очень японский по своей простоте, и я, конечно, не мог желать ничего лучшего. Я было заикнулся о стоимости, но Сонайа так на меня посмотрела, словно я тронулся. Она прекрасно знает, что деньги это нечто текущее – что они приходят и уходят, и если ты не прерываешь потока, их всегда в достатке. А я иногда забываю об этом.

Душ быстро нагревается. Большой водонагреватель установлен на чердаке специально для этой ванной, чтобы питать многочисленные краны и большую чёрную ванну джакузи. Я лишь однажды вмешался в процесс строительства только для того, чтобы настоять на том, чтобы нагреватель так же обеспечивал горячей водой ванную Сонайи, так как уже тогда внизу располагалось много гостей, и мне бы не хотелось, чтобы Сонайа лишилась горячей воды из-за возросшей в ней потребности. В её ванной нет собственно ванны, и она принимает мою пару раз в неделю, долго отмокая с пахучими маслами, свечами и музыкой.

Стоя под душем, я вернулся в уме к нескольким часам, проведённым на траве с Джолин. Я использовал вариацию аналогии пещеры Платона, чтобы проиллюстрировать разницу между просветлением и мистицизмом, и, похоже, она неплохо ухватила это. Если вы ещё не заметили, я люблю аналогии. Вот аналогия, почему я люблю аналогии: если вы попытаетесь объяснить, что такое огонь тому, кто никогда не видел и не ощущал его, вам довольно сложно будет это сделать, сравнивая его с чем-то знакомым. Конечно, ничто не заменит прямого опыта огня, но это лучшее, что вы можете сделать в данных обстоятельствах. К тому же, это польза ещё в том, что когда тот человек встретится с реальным огнём, он узнает, что это такое.

Джолин не была знакома с аллегорией платоновой пещеры, а тем более с моей кинематографической её вариацией, поэтому я быстренько пробежался по ней.

– Человек сидит в кинотеатре, но не знает об этом. Он сидит так, что всё, что он видит, это экран – ни других сидений, ни других зрителей, только экран. К тому же, он прикован. Он не может двигаться, не может повернуться. Его голова и тело прикованы цепями.

– Ведь это не Платон, да?

– И кроме всего прочего он провёл здесь всю свою жизнь. Это единственная реальность, которую он знает: сидеть здесь, смотреть картинки на экране и слушать звуковое сопровождение. Это всё, что он знает о реальности.

– Вы приукрашиваете.

– Подумай над этим, когда пойдёшь в кино. Ты когда-нибудь слышала термин "добровольный отказ от недоверия"?

Она покачала головой.

– Это то, с чем ты имеешь дело, каждый раз, когда идёшь в кино. Ты соглашаешься отбросить своё умение отличать действительность от кино и позволяешь фильму войти в тебя. Ты знаешь, что фильм это не реальность, но ты сидишь тихо два часа и переживаешь всё так, будто это реально. Ты отказываешься от недоверия, чтобы образовать эмпатическую связь с персонажами, и фильм, в свою очередь, соглашается не переборщить, чтобы в него можно было без труда поверить. Понимаешь?

– Как игра "верю не верю"? – спросила она.

– Именно. А потом, когда фильм закончился, ты снова выходишь на жёсткий свет реальности и прекращаешь отказываться от недоверия. Окей?

– Да.

– Итак, наш парень сидит в кинозале, смотрит фильм, полностью поглощён и верит, что это и есть вся его жизнь. У него нет недоверия. Он эмпатически связан с персонажами и событиями на экране. В конце концов, что он может ещё знать? Картинки на экране это реальность, и так обстоит жизнь.

– Окей, – сказала она с некоторым сомнением.

– Но вот однажды, по какой бы то ни было причине, он замечает, что его цепи на самом деле не замкнуты. Его пленение было непроверенной иллюзией.

– Круто!

– Да, и он так думает, но он ещё боится. Затем освобождается от своих оков и, впервые в жизни, встаёт и, оглядываясь, начинает понимать, что есть другой уровень реальности, о котором он никогда ничего не знал. Ему становится интересно, откуда тогда берутся изображения на экране, которые он всегда безо всяких сомнений принимал за реальность. Он оборачивается и видит мерцающие лучи света над головой, исходящие от какого-то источника.

– Проекторная будка, – сказала она.

– Да. И теперь, где же мы? Наш парень освободил себя от иллюзии начал процесс пробуждения к более высокой реальности, верно?

Она кивнула.

– Он осматривается вокруг себя в кинотеатре, исследуя эту новую, более реальную, реальность, верно?

Она кивнула.

– В этом тёмном зале он всё время видел свет, так? Свет, отражённый от экрана. Но теперь он видит источник света, источник изображений, которые он прежде принимал за реальность. И он определяет прожекторную будку как истинный источник реальности, так как именно из неё исходит свет, единственный свет здесь.

– Ну же, – с нетерпением произнесла Джолин, чувствуя, что я растягиваю.

– Эй, это история пробуждения, а не сказка на ночь. Если что-то непонятно, обратись к Платону.

– Мммм, хорошо. Продолжайте.

– Ты всё поняла? Человек делает первые шаги на пути к освобождению и открытию истины. Он видит, что то, о чём он всё время думал, как о реальности, на самом деле лишь двухмерная игра света и тени. Он откидывает занавески и обнаруживает кудесника.

– Да, я понимаю, – сказала она, улыбаясь, доставив мне удовольствие.

– Обман! – прокричал я.

– Я поняла, – сказала она, хихикая.

– Окей, наш парень собирается с духом и осматривает зал. Как ты могла догадаться, ему потребовалось некоторое время, чтобы приспособиться к этой новой и гораздо более обширной, более богатой реальности. Потребовалось время для адаптации его мышц и чувственного аппарата, уж не говоря о эмоциональном стрессе из-за того факта, что его жизнь вплоть до теперешнего момента была обманом.

– Вы уверены, что это Платон? – спросила она игриво. – Тот самый?

– Поверь мне, я передаю тебе адаптированную версию.

Она засмеялась, и я продолжил.

– Наш парень так же видит проход между сиденьями, ведущий к двери, и что из-под этой двери пробивается свет. Может, он видит это, а может, и нет. Всё понятно?

– И это всё?

– Нет, это то, что происходит. Теперь используем это, чтобы ответить на твой вопрос.

– Я забыла, какой был вопрос.

– Я подожду.

– Ах, да! Разница между мистицизмом и просветлением.

Она начинает меня огорчать. Свернувшись на коленях, она приготовилась внимательно слушать, и я продолжил.

– Когда прошёл первый шок, и он привык к этой новой реальности, он видит, что зал довольно большой и в нём полным полно других людей, как он, занимающихся разного рода деятельностью.

– Платон так говорил? – спросила она.

– Нет, это я сейчас говорю. Платон не стал так долго развлекаться. И теперь мы видим, что…

– В зале много людей, занимающихся разного рода деятельностью? – передразнила она.

– О, правда? – передразнил я в ответ. – Что это за люди? Какой деятельностью они занимаются?

Она немного смутилась.

– Не знаю. Это ваш театр, – сказала она.

– Теперь твой, – ответил я.

Она призадумалась. Надо отдать ей должное, она не сразу начинала выпаливать ответы. Я знал, она просматривает театр в уме, пытаясь собрать всё воедино. Если я мог иметь только один инструмент учения, это была бы усовершенствованная аналогия пещеры. Почти каждый аспект пути к пробуждению может быть проиллюстрирован в рамках кино и прохода, ведущего к выходу. Кончено, я допустил множество вольностей с аллегорией, но, я думаю, Платон был бы не против.

– Ямомото роши в театре, – заявила она с уверенностью.

– Окей, чем он занимается?

– Учит?

– Учит кого?

– Меня?

– Я не знаю, Джолин. Зачем ты ходила на встречу с ним? Зачем ты здесь со мной? Почему ты не покупаешь шмотки с подругами или не пьёшь пиво с любимым парнем?

– Потому что картинки на экране больше меня не обманывают? – она сделала из этого вопрос и смотрела на меня в ожидании подтверждения.

– Ты скажи мне, – сказал я.

Она подумала немного, прежде чем сказать.

– Когда мне было пятнадцать, мы сидели в церкви с родителями, и меня абсолютно поразила одна мысль. Я смотрела на все эти затылки на скамейках впереди меня, и меня вдруг осенило, что они все были словно стадо коров, как… как будто они не были людьми. Как будто они были коровами, притворяющимися, что они люди. Мне показалось это таким смешным, что я не смогла удержаться от того, чтобы не захихикать, и была вынуждена притвориться, что кашляю. Моя мать была просто вне себя от гнева.

Она сделала паузу, может быть, впервые сводя всё вместе.

– Дело в том, что с тех пор это не прекращается. Я почти каждого вижу так. Учителя, семья, друзья. Как будто они спят, или как будто чего-то не понимают, или как будто они не совсем здесь.

Она снова сделала паузу, раздумывая, прежде чем сказать. Это всегда хороший знак.

– Вот почему я начала приходить в ваш дом в прошлом году. Вот почему я пошла на встречу с Ямомото роши. Мне хотелось быть среди людей, которые не выглядели бы так, словно их похищали инопланетяне. Я что, какая-то не такая? Но мне кажется, что я в здравом уме, а все остальные безумны, или что я бодрствую, а они спят, но думать так, всё равно, что подписываться под собственным безумием.

Я вспомнил, что во время той страстной мольбы ко мне относиться к ней серьёзно, она сказала: "Я не хочу быть ещё одной…", но не закончила мысль. Теперь я знаю, что она хотела сказать. Коровой.

– И тебя это беспокоит? – спросил я.

– Я много думаю об этом. Это всегда со мной. Мне кажется, что я больше не часть мира, что я как-то… выпала.

– Давай-ка используем аналогию с кинотеатром ещё раз, – сказал я. – Я не упоминал этого раньше, но когда наш парень впервые сбросил цепи и встал, он увидел, что зал полон других людей, и те, кого он любит и кто ему дорог, сидят, прикованные такими же незамкнутыми цепями, и смотрят те же картинки на экране, как будто это всё, что есть. Окей?

– Окей.

– Что он тогда предпримет?

Она ответила без колебаний.

– Попытается помочь им. Помочь им, ну, выбраться. Проснуться. Распутать цепи и посмотреть вокруг. И увидеть, что происходит на самом деле.

– Ты поступила так же?

– Да, вроде того. В то время я стала задаваться вопросом, могу ли я утерять это. Я пыталась говорить с мамой, с друзьями, даже с братом, и все принимали меня за дурочку. "Чёкнутая Джолин", типа того. Я перестала говорить об этом, когда их это начало раздражать и бесить, как будто это им чем-то угрожало.

– Не вешай носа, Джолин. Людям не нравится, когда кто-то трахает их версию реальности. Попробуй, если тебе всё ещё нужно вывести это из своей системы, но будь готова к неприятным результатам.

Она и ухом не повела на грубое слово. Я не упускаю случая выразиться сильно, когда это оправдано необходимостью сделать акцент. Сейчас это было оправдано тем, чтобы отвести её от альтруистических импульсов на этом раннем этапе.

Я лежал на земле с закрытыми глазами, пропитываясь солнцем.

– Так какая разница между мистицизмом и просветлением? – спросил я её.

Она не спешила с ответом. Прошло несколько минут, и я слегка задремал. Затем, к моему удовольствию, она ответил правильно.

– Понятия не имею.