Странный новый мир внутри библии[1]
Странный новый мир внутри библии[1]
«Павел обращался к своим современникам как сын своего времени. Но наряду с этой истиной гораздо важнее другая истина: как пророк и апостол Царства Божьего он обращался ко всем людям всех времен. Различия между прежним и нынешним временем, тамошними и здешними условиями необходимо принимать во внимание. Но, принимая их во внимание, мы должны прийти к осознанию того, что эти различия не имеют никакого принципиального значения».[2]
Это начальные слова самого влиятельного, или, в любом случае, самого взрывного комментария на Библию в XX в. — «Послания к Римлянам», созданного Карлом Бартом в 1918 г. Он был назван «снарядом, упавшим на детскую площадку теологов», брутально нарушив все их игры. Первое предложение метко подытоживает историко-критический метод интерпретации Библии, достигший небывалых высот благодаря ученым XVIII, а особенно XIX вв., в частности, преподавателям самого Барта. Этот метод указал на множество аспектов, в которых Павел — или Моисей, или Иеремия, или даже Иисус из Назарета — мог восприниматься как «сын своего времени, обращающийся к своим современникам», разделяя их мировоззрение и будучи связан им. Но в последующих предложениях Барт неожиданно атакует историко-критический метод «тщательных исследований», выходя за его границы и за границы всех его достижений, к той трансцендентной реальности, которую он обозначил как «странный новый мир внутри Библии». Примерно в то же время иудейский богослов Мартин Бубер, автор книги «Я и Ты», широко известной и среди христиан, создавал перевод и комментарий на Тору, которые подобным образом показывали, что привычное современной науке противопоставление критического метода Талмуду устарело, и больше не может считаться адекватным.
В этом не было и нет возвращения назад, к состоянию, которое предшествовало историческому, текстуальному и литературному изучению Танаха и Нового Завета. Но мы можем и должны продвигаться вперед, за пределы этих исследований, ведь Танах — это не только музейный экспонат, или уцелевший артефакт ближневосточного племенного культа, или единственное доступное произведение, написанное на иврите, которое мы можем использовать как лексикон для возрождения языка. Он не менее, чем все это, но он должен быть чем-то большим. По той же причине не адекватны и описания Нового Завета как хранилища литературных образцов, или как очередного мистического культа эллинизма, или как пережитка мифологической космологии, или как отчаянных усилий апокалиптической общины переформулировать свою идентичность, после того как ее чаяния Второго Пришествия, обещанного (и ожидаемого) Иисусом, были так жестоко обмануты.