Глава 25

Глава 25

Мое пробуждение. Как я ищу И. И. на заводе в роли рабочего. Первый обед в оазисе после бури. Беседа И. с сотрапезниками. Владыки оазиса

Проснулся я точно от какого-то толчка, также внезапно и сразу, как и заснул. Под впечатлением необычайно яркого сна в первые мгновения никак не мог взять в толк, где я, что же со мной на самом деле происходит.

Снилось мне, что я вместе с И. и Яссой в Общине Раданды. Мы дежурим у ворот.

Вокруг нас ревет и бесится буря. Но мы стойко работаем и то и дело открываем ворота и впускаем, и вводим, и вносим с помощью братьев и самого Раданды караваны, несчастных, полуживых людей и даже зверей.

Сон до того был реален, с одной стороны, и впечатления бури так властно засели во всем моем организме — с другой, что прошло немало времени, пока я окончательно отдал себе отчет, что я не у Раданды, что Ясса спит в соседней комнате, что я в оазисе матери Анны и что И.: Вот где же И.? Он должен ведь быть здесь, со мной. Но комната была пуста, никаких следов того, что И. здесь спал, не было. Вскочив со своего дивана, я хотел бежать в душ, как заметил на стеле записку: "Не медли, приводи себя в полный порядок. Сторож даст тебе какао и скажет, где меня найти. Дела много, помни, что я тебе говорил, что каждый сильный на учете. Помни об этом и не рассеивайся".

Я спешил, как только мог. Старик-сторож принес мне еду и сказал, что И. на заводе и чтобы я шел туда сейчас же. Нечего и говорить, как я торопился выполнить это приказание.

Выйдя из дома на островок, я увидел, что наметенные горы песка на дорожках уже аккуратно убраны, но цветочные клумбы еще в жалком виде. Сторож растолковал мне дорогу на завод. Я шел через тихие фруктовый и пальмовый сады. Даже если бы я и не видел их раньше такими густыми и прелестными, то все же был бы поражен разорением и печальными остатками леса. Уцелела только половина деревьев, и именно те, которые были укутаны чехлами и пригнуты к земле канатами. Сейчас здесь работало много людей, внимательно осматривавших вырванные с корнем и сломанные деревья. Некоторые из деревьев люди сажали обратно в удобренную наново землю, иные спиливали и уносили прочь, тут же засаживая пустые места новыми деревьями.

Несколько рослых людей пытались поднять грандиозную пальму, всю в созревающих плодах, но не могли справиться с тяжелым деревом. Я поспешил им на помощь, и здесь я мог без осторожности применить мою голиафову силу. Через несколько минут общими усилиями дерево было поднято и сидело в своей обновленной и удобренной яме. Трудившиеся с деревом очень меня благодарили за помощь, удивляясь моей необычайной силе и ловкости. Они застенчиво попросили меня помочь им поднять еще одну не менее громадную и тяжелую пальму. Я был в восторге от того, что мог оказать помощь, и не в меньшей радости, что впервые был признан ловким. Но новое дерево задержало меня довольно долго, так как пальму надо было еще раскутать от ее чехлов и канатов, обновить ее яму, и все это вместе заняло не менее часа. Я ни на минуту не забывал своей главной цели: найти скорее И. Но в это утро все было против меня, все меня задерживало.

Не успел я, напутствуемый тысячами благодарностей и благословений садовников, выйти на площадку для игр, как услышал у красивого сарая для хранения игральных принадлежностей жалобные стоны и причитания старенького сторожа. Оказывается, он хотел открыть ворота сарая, загнанные ветром глубоко внутрь, не рассчитал своих сил, упал, опрокинутый воротами, и сломал себе ногу. Пришлось отнести беднягу в больницу, что было тоже не очень близко.

Боясь причинить боль его сломанной ноге, я нес его на руках, как малого ребенка, что его крайне смущало. По дороге мне встречались люди, предлагавшие взять мою тяжелую ношу, но я помнил, что у всех дела по горло, помнил и наставление И.: "Не бойся тяжелой ноши". Пока я донес бедненького сторожа до больницы и сдал его сестрам, времени прошло немало. Определить, который теперь час, я совершенно не мог. Солнца не было видно, царил серый свет, о котором можно было сказать, что он и предрассветный, и с одинаковым правдоподобием он мог сойти за преддверие вечера, так внезапно здесь всегда наступающего. Зная дорогу на завод только так, как мне рассказал о ней сторож на островке, я теперь, проблуждав по оазису, никак не мог разыскать нужный путь. Юноши и девушки расчищали дорожки и увозили горы песка. У них я расспрашивал о дороге на завод и, наконец, добрался туда.

Еще не доходя до целого ряда больших зданий, я услышал стук молотков, громкие голоса, лязг пилы и громыхание каких-то тяжелых предметов. Войдя на широкую площадку перед самыми зданиями, я был задержан целой вереницей верблюдов, тащивших огромные двухколесные телеги с песком и еще с чем-то блестящим, что я принял за железные опилки, но что на самом деле оказалось стеклянным порошком.

У самого большого здания суетилось много всякого народа. Каждый был занят своим делом, никто не обращал на меня внимания, и я не знал, у кого спросить об И. Случайно я поднял глаза вверх и увидел Грегора, стоявшего высоко на узкой деревянной лестнице, у широкого окна второго этажа. Он подавал команду в глубь комнаты, держа в руках какие-то инструменты. Боясь помешать его работе, я его не окликнул, а прошел в широкие ворота завода, думая оттуда пробраться к нему наверх. Меня остановила женщина, предупреждая, что в ночь произошли большие повреждения в стенах и крыше завода, что сейчас подымают новые куски для заделки брешей и проходить небезопасно. На мой вопрос об И., она улыбнулась и, выведя меня вновь наружу, подвела к такой же узкой лесенке, на какой я видел Грегора, ведшей к верхнему балкону. Женщина объяснила мне, что по этой лесенке, через балкон, я попаду в зал, где работает И. То, что женщина называла балконом, было на самом деле довольно широкой галереей, опоясывавшей все здание с этой стороны. И лесенка, по которой я поднимался, принятая мною за деревянную, оказалась стеклянной. Я влезал по ней вверх, несколько сомневаясь, выдержит ли она мой голиафов вес, так как она имела вид изящной детали украшения, а не предмета для подъема таких тяжелых и громоздких тел, как мое.

Как бы то ни было, сомнениям моим суждено было кончиться очень скоро, потому что я благополучно достиг галереи. Не успел я на нее взобраться, как сразу ощутил прохладу по сравнению с жарой внизу и услышал голос И.:

— Ты бы, Левушка, еще дольше собирался, — смеялся он, видя, как я опешил, что не могу отыскать его среди хаоса нагроможденных кучами стеклянных кирпичей самых разнообразных размеров. — Сюда, сюда, там ты или сам провалишься, или провалишь еще незакрепленные куски в полу и стене, — кричал мне И. И я наконец увидел узкий проход, в конце которого стоял. И.: в одежде туземца, распоряжаясь и лично помогая нескольким рабочим в такой же одежде укладывать кирпичи в зияющие бреши пола и стены. — Одевайся скорее, вот одежда. Мне нужны точный и верный глаз и очень сильные руки, — продолжал он, снова смеясь, видя, как я превратился буквально в Левушку, "лови ворон".

Боже мой, до чего же И. был прекрасен! Если в первые дни знакомства я хотел возложить на его голову венок из цветов и видел в нем греческого Бога, то сейчас моя душа наполнилась благоговением и восторгом. Все я мог себе представить. И., спасавшего людей во всяких обстоятельствах, с риском для своей собственной жизни, вплоть до чудесного спасения в ночь бури гибнущего каравана! Но И. в одежде туземного рабочего, ворочающий камни, полунагой, измазанный глиной или каким-то серым порошком… и все же он был прекраснее всего, что можно было вообразить себе среди живых земли.

Мигом переменив свое платье на короткие панталоны и блузу, я занял указанное мне рабочее место и, под команду И., с одной стороны, и команду Грегора — с другой, помогал рабочим аккуратно и точно укладывать стеклянные кирпичи.

Много времени прошло в напряженной работе, но зато бреши в стене были заделаны полностью, а в полу оставались еще большие дыры. От кирпичного хаоса не осталось и следа, когда раздался рожок и И. приказал всем окончить работу и отправляться приводить себя в порядок, готовясь к обеду. Весело шла работа, еще веселее все понеслись в душ. К нам пришел Грегор, откуда-то с крыши слез Василион, и все мы вместе закончили кое-какие мелкие и несложные штрихи в работе.

И., никогда и ничего не упускавший из вида, задержался несколько, чтобы указать Грегору, как закончить важные детали в полу, чем я воспользовался и сбегал в замеченный мною внизу душ. Мигом приведя себя в порядок, я возвратился наверх, отыскал платье И. и, подавая ему его, сказал:

— Яссы нет, Учитель, разреши мне напомнить, что пора переодеваться, звучит второй рожок.

И. весело смеялся и уверял, что никак не ожидал, чтобы оазис матери Анны привел меня в такую дисциплину. Грегор и Василион проводили И. в свою ванную комнату, находившуюся тут же, возле мастерской. Через самое короткое время мы шагали по саду и с ударом колокола вошли в столовую. Здесь не только не было уже никаких следов пребывания больных и раненых, но все так блестело и сверкало, точно все заново вымыли и покрыли блестящим лаком. Мать Анна показалась мне и моложе, и еще обаятельнее в своей сияющей вуали и чудесном белом платье. Пригласив нас за свой стол и указав всем нашим друзьям их прежние места за соседними столами, мать Анна заняла свое обычное место, приказала подавать кушанья и обратилась к И.:

— В твоем присутствии, Учитель, все идет чудодейственно. Никто из тяжело изувеченных не умер. И даже мать с двумя детьми, которых откопала собака в песке пустыни, как и сама собака, живы, хотя никто из нас не надеялся спасти их жизни.

Только данная тобою капля жидкости спасла и мать, и детей, и животное. Кроме того, наиболее ценные деревья и оранжереи, укрытые по казанному тобою способу, уцелели. Нам не грозит голод. Спасибо тебе.

— Голод вам не грозит, мать Анна. И главное, караван с зерном и мукой, а также с новыми удобрениями, которые дадут вам возможность обработать орошенный вами кусок пустыни под пшеницу, благополучно достиг Общины Раданды, как я получил об этом сведения, — ответил И, — Али посылает твоему оазису и новую породу ослов, чрезвычайно выносливых, и машины, вроде нескольких соединенных плугов, которые глубоко вспашут пустыню. Караван, услыхав колокола-набаты Раданды, поспешил к его Общине и не понес никакого урона ни в людях, ни в животных, хотя пережил тяжелый час бури в пустыне. Едет к тебе и агроном, оказавшийся мужественным и отважным человеком. Благодаря ему, его личной помощи вся поклажа на бесновавшихся животных уцелела.

Я был потрясен. Ведь во время моего сна я живо, ясно видел белого человека, на вид ирландца, сидевшего на шее огромного животного, бесновавшегося, ревевшего, несшего вьюки и извергавшего пену изо рта. Белый человек гладил шею животного, стараясь передать ему свое спокойствие. Я сам бросился ему на помощь и ввел верблюда, уже ничего не соображавшего и не видевшего ворот, охваченного ужасом.

Что же это такое? И. снился точно тот же сон?

И. посмотрел на меня, улыбнулся, сверкнул своими юмористическими искорками глаз.

— В духовной мощи человека — все «чудеса», Левушка, и все сны сбываются тогда, когда мощь духа и сердца равны. Признать часть науки и отрицать ее вывод может только невежда. Если человек пошел по дороге знания, он не должен поддаваться суеверию или останавливаться на полпути только потому, что ему кажется «невероятным» то или иное из действий или событий, им наблюдаемых. Как сон Яссы, когда ты видишь спящим его тело и не видишь его трудящегося сознания, так и твой сон, когда ты не видишь своего физического тела, не помнишь работу сознания, — не зная, что и как делало тело, спало ли оно или было дано тебе в новой, еще тебе пока непонятной форме, — все это только маленькие этапы к великому знанию.

Есть разные пути. Одним сначала объясняют, точно указывают, и тогда они действуют. Другим ничего не объясняют, как действовать. Они духовно готовы. Лишь высшее их сознание и действия в нем не спускаются в их физическую орбиту жизни, и потому они не сохраняют в своей памяти работы сознания на высших мирах. Выведи сам следствия из всего, что я тебе сказал, вспомни точно свой «сон», отчего ты проснулся — и ты не будешь нуждаться в моем подробном объяснении. Не один раз ты уже видел помощь, невидимую для других. Тебе стоит припомнить ночь бури на Черном море, образ Флорентийца, которого ты видел, но не видел его капитан. И, по всей вероятности, многое из пережитого и виденного тобою раньше ты теперь поймешь и воспримешь по-другому. Но сейчас — кушай. Учи урок полного внешнего самообладания, хотя бы внутри бушевала буря.

Ответ моего дорогого друга и Учителя действительно поднял в моем сознании целую бурю вопросов, удивительно острых и недоуменных. Я почувствовал крайнюю необходимость получить ответ на них немедленно, с одной стороны, и тут же, сразу, как бы молниеносно сообразил, что должен сдать урок полного самообладания, с другой. Оба эти мои противоположные чувства — немедленно привести все в ясность и ждать, пока настанет для этого возможность, — утонули в совершенно новом счастье: я понял, что мой сон был не сном, а реальностью, где я трудился с И. и Яссой. Но как? Как могло это быть? Я не мог взять в толк, только всем существом знал, что это было действительностью.

Все это, как хаос в пустыне, пронеслось во мне в одно мгновение, и над всем возносилась одна задача: задача текущего «сейчас», в которое я должен выполнить урок полного самообладания. Мысленно сложив к ногам И. свое огромное благоговение, я сделал усилие, собрал внимание и начал жить жизнью окружавших меня людей. Лица туземцев, в огромном большинстве, носили следы тяжелого утомления. Многие были ранены, с перевязанными руками и ногами. Кое у кого повязки были на головах и глазах. Как я узнал потом, несколько человек были очень тяжело ранены бесившимися животными, которых удавалось вводить из пустыни под крышу только благодаря листьям И. Обезумевшие верблюды и несколько слонов не слушали даже самых опытных вожаков.

Из присутствовавших в зале, сегодня гораздо менее многочисленных, чем обычно, весьма немногие были склонны к разговорам. Царила тишина, почти равная тишине трапезной Раданды. Лица были сосредоточенны, решительны и мужественны, но суровости в них не было. Я так же, как и в первый раз, ощущал льющиеся вокруг доброжелательство и удовлетворенность как две главные волны эманаций присутствовавших людей. Ничего похожего на протест или возмущение пронесшейся бурей, принесшей столько скорбных событий оазису, здесь не было. Точно каждый из присутствовавших был мудрецом и вливал мудрость и культуру сердца в общий чан любви.

Неожиданно для меня встал И., и его чудесный бодрящий голос полился, точно свежая струя. Никогда еще не ощущал я так сильно прилива бодрости и радости от этого голоса.

— Я обещал вам, мои друзья и дети, переговорить с вами о задачах вашей жизни среди современного вам человечества. Это обещание я дал вам накануне той ночи, когда разразилась буря. Я призывал вас к мужеству и сохранению полного самообладания. Что значит полное самообладание в страшные минуты? Это значит сохранение полной трудоспособности организма. Это значит иметь такую силу верности, чтобы тушить волнение трудящегося рядом и даже вливать ему мир и уверенность. Сохранили ли вы силу самообладания в эту ужасную ночь? Были ли вы до конца мужественны и преданны вашему общему делу, тому строительству и утверждению жизни, к которым готовила, воспитывала и звала вас мать Анна?

Ответили ли вы героическим напряжением всех ваших сил в наступивший момент испытания, когда надо было действовать, а не колебаться?

И. сделал маленькую паузу. Сам он походил на Божью грозу по той силе и сиянию, что наливали волнами, шедшими от него, весь зал. А люди, слушавшие его стоя, с благоговейно сложенными руками, глядели в его лицо, точно глаза их были прикованы к этой силе. Они как бы окаменели, ожидая его решающего слова об их поведении. У меня мелькнула мысль, что так, вероятно, должны ждать люди решения своей участи в последний час вечного суда.

— О да, вы выполнили задачу вашего текущего страшного мгновения. Решающий час борьбы вы перелили в час Творящей Жизни. Вы защитили оазис, вы утвердили Жизнь.

Как тих, как нежен был голос И. в этих последних словах. Если бы не та мертвая тишина, в которой он раздавался, пожалуй, трудно было бы его услышать.

И вдруг, точно ворвавшийся стон бури пролетел по зале, так мощно вырвались благословения из груди многочисленных слушателей. Боже, как изменились лица людей! Такие за минуту до того напряженные, они сияли сейчас счастьем и радостью, какие я наблюдал только у безмятежно счастливых людей.

— Все что могло в эту ночь ответить задаче текущей минуты, все было мужественно, боролось любя, победило любя и достигло утверждения Жизни на земле. Моими устами все Светлое Братство шлет вам свой поклон и привет благодарной радости. Вы разделили его труд и пронесли на землю, выполнили на ней Его задачу. Будьте благословенны! Проявленными мужеством и отвагой вы слились с огромным количеством невидимых помощников, которые могут теперь ближе и легче помогать вашим трудам, так как в эту ночь, бесстрашные, вы стерли грани условностей между собою и ими. В каждое воплощение каждый духовно развитой человек несет в себе ту или иную задачу, а иногда и несколько, смотря по тому, сколько талантов ожило в его костре сил и какие из них перешли в творческие аспекты Единого. Первая, наиважнейшая грань условности, мешающая развиваться талантам человека, — страх.

Вы не только его победили, вы раскрыли мужество и отвагу как действия, где вы забыли о себе и думали только о родине. Благо вам! Переступив эту первую грань, вы должны идти дальше. Вы знаете, что Жизнь есть Вечное Движение, в котором никто и ничто не может остановиться. Люди, достигшие бесстрашия, уже не могут жить в одной узкой полосе пути, пути личного созревания и совершенствования.

Они, как маяки, должны быть привлекающим огнем в единении людей. Ваш час настал.

Многие из вас оставят свой любимый оазис, где они думали провести всю жизнь и лечь рядом с отцами и дедами в песок пустыни, под шелест могучих пальм. Вам — тем из вас, в ком созрело мужество, настал час покинуть этот кусок земли. Кто готов героически отречься от тишины и красот природы, от радостей простой и чистой жизни в любимом поэтическом месте земли, кто может жить во всей вселенной, видеть в ней не места и людей, но пути вселенной к Единому и его труду, — те уедут отсюда со мною. Уедут прежде всего в Общину Раданды, о которой они слыхали. Там увидят иную моду условного приспособления к внешнему общению с людьми. Со мною же они уедут в оазис Дартана, где будут наблюдать еще одну моду внешней и фазу внутренней жизни людей, и тогда уже отправятся в Америку, к Великому Учителю Флорентийцу. Там, усвоив внешнюю культуру передового народа, они внесут в нее весь огонь своей верности, всю глубину чести, благородства и честности, всю высоту духовных знаний и освобожденность в единении с людьми, в которых вы закалились здесь, под руководством матери Анны. Я счастлив, что среди всех собравшихся здесь людей не нашлось ни одного сердца, которое страдало бы от мысли, что надо покинуть все родное и привычное и отправляться на край света вносить свои действия любви и мира на благо людей. Готовьтесь же, друзья мои, к далекому путешествию. Одним из вас суждено больше не вернуться сюда, иные возвратятся седыми стариками, но с сердцами такими же юными и чистыми, с какими покинут родину. Они принесут сюда ту повышенную внешнюю культуру, которую усвоят в дальних странах, чем придадут еще большее значение в мировом движении человечества своему оазису. Вашему небольшому безвестному островку, затерянному среди зыбучих островков пустыни, суждено играть роль духовной лаборатории в переживаемый вами момент эволюции мира. Вашим потомкам суждено быть первыми пионерами новой расы, высоко одаренной психическими силами, которую готовит Жизнь на смену сходящей с исторической сцены, ныне еще цветущей расы. Мужайтесь же. Творите любви и радости ваш день и не отходите от единения со всеми невидимыми помощниками, труд с которыми для вас отныне будет так же ясен и легок, как и труд с живыми земли. Небо и земля для вас — едины. Вечером мы еще раз поговорим с вами, а завтра в ночь уедем в Общину Раданды. Буря к тому времени окончательно уляжется. Сегодня идите заканчивать приводить оазис в полный порядок, чтобы к моменту отъезда уезжающие оставили его таким же великолепным и в таком же порядке, как он был до бури.

Радости присутствовавших я описать не берусь. Все повскакали с мест, обнимали друг друга, прыгали, смеялись, точно отмечали день великого праздника. Зал быстро опустел, остались только наши друзья, лица которых выдавали их внутреннее волнение.

— Благослови нас, дорогая мать Анна, на продолжение труда, — обратился И. к матери Анне.

Лицо матери Анны сейчас поразило меня. Я подумал, что до этой минуты вовсе и не понимал, кто такая мать Анна. Не живое ее лицо, которое быстро обернулось ко мне, когда я крикнул "Анна!", я видел сейчас перед собой. Это — как мгновениями у Раданды — был древний лик слоновой кости, с иконы незапамятных времен. Что-то столь мужественное вышло на поверхность этого лица, что заслонило собой и доброту, и женственность, и обычную ласковость этой женщины настолько, что можно было принять эту голову за голову мужчины.

— Бог благословит, Великий Учитель. Ты ведь хочешь не только окончить чинить завод, но и познакомить твоих близких друзей-учеников со старейшинами моего оазиса и их лабораторией, — тихо ответила мать Анна, и даже голос ее показался мне несколькими нотами ниже обычного, точно отзвук какого-то неземного колокола был ему фоном.

— Ты угадала, мать Анна, сегодня в первый раз за все время уединения в твоем оазисе Владыки его должны войти в общение с белыми людьми, присланными к ним Светлым Братством. Как ты знаешь, таких свиданий хранимым тобою Владыкам предстоит семь, и только тогда они и ты освободитесь от труда земли. Я обещал тебе сказать об Анне. Сегодня, в начале ночи, я скажу тебе о ней. Сейчас же прибавлю только одно: не жди себе смены в ней. Ее верность поколебалась, а ты сама знаешь, что хотя бы раз усомнившийся, хотя бы раз отдавшийся личным чувствам и их владычеству над собой после того, как был призван к служению Эволюции Вечного, не может быть тебе преемником… Сейчас мы уйдем работать. На заводе дела, самого необходимого, где нужно мое руководство, не более чем часа на три. Благоволи зайти за нами к этому времени и проводить нас к Владыкам. Я возьму всех своих учеников с собою.

— По воле твоей, Учитель, быть, — снова тихо ответила мать Анна, и снова в моих ушах точно прогудел какой-то колокол вселенной.

Глубоко погруженный всем вниманием в речь И. и его разговор с матерью Анной, я только теперь, когда мы вышли из круглого зала и молча шли все вместе И. на завод, имел возможность посмотреть пристально на моих дорогих друзей, которых я только мельком видел в ночь бури.

Как все они изменились! Я не сказал бы, что кто-нибудь из них постарел за одну эту ночь. Но на лице каждого появилась новая решительность и зрелость, как будто бы ночь бури вырвала из их сердец полное бесстрашие и утвердила их в нем. Я читал в них новое понимание слитости данного «сейчас» со всей Вечностью и неотделимость каждой текущей минуты от Жизни всей вселенной.

Лица моих друзей и всегда, сколько я их знал, был мужественны. Но теперь я наблюдал на них как бы отражение некоторой части силы лица И. Как будто только сегодня они, через свой бесстрашный труд ночи, смогли слиться с ним гораздо теснее.

Вскоре мы были на заводе и погрузились в горячую работу, причем не только нам, но и Наталье Владимировне И. нашел подходящий и полезный труд. Сам же он, хотя и не переодевался в рабочий костюм, но руководил всем, и голос его раздавался в самых неожиданных местах, всюду выправляя малейшие заминки и рассеивая недоумение.

Я работал рядом с Бронским и Игоро. Все мы под команду Грегора и самого И. усердно и очень аккуратно укладывали подносимые нам кирпичи. Работа была тяжелая, так как приходилось поднимать и прилаживать кирпичи огромной величины и веса, и меня то и дело отрывали во все стороны, где была нужна особенно большая физическая сила. Я был счастлив оказывать всем помощь и не скрою, что довольно гордился своей репутацией «силача». Для меня самого это свойство было так ново, что я, спеша куда-либо на помощь, все еще сам опасался, не убежала ли моя голиафова силушка.

Пот лил со всех нас градом, времени мы не замечали, нам казалось, что прошло едва полчаса, поэтому мы обомлели, когда раздался голос И.:

— Ну, терпеливые мои работники, теперь все ответственное сделано. Остальное сделают и без вас. Важно было сохранить машинное отделение так, чтобы ничто не нарушило хода машин. Скоро придет за нами мать Анна.

Когда груды стеклянных кирпичей легли на должные места и туземцы, все время убиравшие мусор в зале, почти очистили помещение, я увидел несколько огромных ящиков, привязанных канатами к кольцам в полу. Я понял, что это были какие-то ценные машины, укрытые Грегором и Василионом во время бури от песка и ветра.

Канаты, державшие ящики, проходили через пол в нижний этаж и там тоже крепились к кольцам в полу.

Как ни быстро мы приводили себя в порядок, все же мы пришли позже матери Анны, которая сидела между И. и Натальей Владимировной и разговаривала о чем-то с горячо спорившей, как мне показалось, Андреевой. Я услышал только последние слова матери Анны:

— Еще долго будет вам труден путь земли и работа на ней, мой друг, потому, что земля, в каком бы месте ее Вы ни жили, требует развития всех приспособлений человека, если он идет по ней носителем духовных откровений. Нельзя иметь в сердце Божественную доброту и — при ней — не развить до такого же масштаба в себе приспособления такта. Нельзя владеть огненной силой духа и не развить в себе приспособлений для полного понимания сил и характера встречного, чтобы всегда знать точно, до какого предела Вы можете и должны вовлечь его в свой огонь силы. Нельзя прикасаться к жерновам мельницы Бога иначе, как пронося в перемолотом виде все дары Истины людям. Если подать непонимающему самое заветное Сокровище, он может умереть от неумелого обращения с Ним, не принеся пользы ни своему окружению, ни себе. И даже в развоплощении он может пострадать, так как поймет, оставив тело, чем владел, и от раскаяния и сожалений задержится в мире страстей гораздо дольше, чем сделал бы это, даже ничего не зная. Приспособления бдительности внимания не имеют ничего общего с трусливой возможностью, как Вы поняли вначале мои слова. Но я думаю, что знакомство со старейшинами моего оазиса даст Вам больше, чем кому-либо другому. И Вы на деле поймете весь вред, приносимый людям земли и созданиям надземных миров отсутствием полного самообладания в человеке, одаренном развитыми психическими силами, если Жизнь посылает его Своим гонцом.

— Готовьтесь, друзья мои, — обратилась мать Анна ко всем нам, — к одной из величайших встреч вашей жизни. Те, кого вы увидите, сошли с иной планеты на Землю в незапамятные времена по счету и понятиям Земли. Вам не дано пока знать об их жизни. Все, что я могу сказать вам о них, — что они вместе со мною были вывезены Радандой из тайной Общины, где их укрыл спасший их Али, тогда еще юный мальчик, по приказанию своего Учителя. Старейшины, или, как их называет Учитель И., Владыки оазиса, кончают здесь свои обязательства Земле. Вы слышали, что сегодня состоится их первое свидание с белыми пришельцами. Вы начинаете ряд их свиданий, которых всего должно состояться семь, и тогда они освободятся от обязательств перед Землей, и я вместе с ними. Я — тот гонец, которого выбрала Жизнь возвестить Владыкам ваш приход — начало их освобождения. Вы — те гонцы, что выбрал Учитель И., чтобы передать в широкий мир результаты их трудов первого кольца. Учитель И. - тот гонец, кого избрало все Светлое Братство, все Великие Сущности, для проведения новых задач культуры духа, сердца и материи в серый день, в земную атмосферу условностей времени и места. В Учителе И. развиты все его приспособления, ибо все аспекты Единого ожили в нем; поэтому для этой великой миссии он и избран Светлым Братством. И один единственный закон держит всех нас в высокие и мелкие моменты труда и действий: закон верности. Ныне, в этот важнейший момент, соберите ваши силы духа, мысленно вознеситесь и прильните ко всему самому высокому, что знаете, и, утвердясь в верности, помните: нет чудес, есть та или иная ступень знания. Вы не в мир сказок и чудес войдете, но в мир величайшей реальности. Чтите Вечность, протекающую в этот миг.

Мать Анна сошла вниз и пошла рядом с И., к зеленой стене оазиса. Стена отстояла довольно далеко от завода, шли мы быстро не менее двадцати минут. Странно было здесь видеть игру проходивших ночью ураганов, оставивших неприкосновенным довольно большой кусок стены. Рядом было все исковеркано и изломано, а на большом протяжении даже цветы на высоченных деревьях цвели, и их гроздья показались мне среди общего разорения еще роскошнее и ярче.

Я не мог понять, куда же ведет нас мать Анна. Мы подходили уже к самой стене, и дальше идти было некуда. Как вдруг я увидел, что И. открыл перед нею нечто вроде калитки, точно так же плотно и незаметно вделанной, как ворота оазиса, в самую гущу кривых стволов стены. Калитка вела в нечто похожее на каменный грот, что на самом деле оказалось туннелем из такого же стекла, из какого был сделан маяк.

Когда мы вышли из туннеля, то попали во внутренний дворик, совершенно очаровательный по цветущим роскошным цветам и царившему в нем порядку. Я видел только на гравюрах испанские патио, но мгновенно ощутил во всем окружавшем меня какие-то черты древне-мавританского стиля и культуры. Все здесь было не от современности, даже учитывая, что вообще мы были за тридевять земель от цивилизации Европы. Посредине бил фонтан, чистый и высокий, и вода тихо журчала в водоеме. Зеленая стена была здесь двойная, а весь дворик был обнесен еще высокой стеной, сплошь утопавшей во вьющихся цветущих растениях с цветами самой сказочной формы и красоты.

Мне так и думалось, что я в мире грез, несмотря на предупреждение матери Анны.

Очевидно, И. побоялся, что я возвращусь к старому доброму другу Левушке "лови ворон", взял меня под руку, возвращая к действительности. Я вошел в полное внимание.

Теперь мать Анна, не менее похожая на видение из сказки в своей сияющей вуали, шла одна впереди всех и, подойдя к узкой, едва заметной черной резной двери, постучала в нее три раза молотком. Дверь немедленно отворилась, точно нас ждали.

Мы прошли светлую, тоже всю в цветах галерею и очутились в просторном вымощенном дворе.

Здесь было несколько зданий, выстроенных так своеобразно из какого-то непонятного камня, что, если бы не рука И., я обязательно «словиворонил» бы снова.

Главное здание, самое большое, было круглое, со стеклянной крышей, сверкавшей даже сейчас, в тусклом свете. Надо было себе представить ее нестерпимое сверкание при солнечных лучах пустыни. Стены этого здания были белые с тремя широкими черными полосами вверху и четырьмя такими же внизу. Окон совсем не было. По черным полосам шел золотой орнамент, но, быть может, то были непонятные мне надписи.

В отдельных местах двора стояли семь небольших, но высоченных домов, совсем темных, почти черных, однако, из чего они были сделаны, я понять не мог. В них были резные двери такой художественной работы, что они могли бы занять почетное место в любом музее.

Пока я собирался рассмотреть получше ближайший домик, двери всех семи открылись сразу, и из них вышли семь фигур. Бог мой! Я уже видел поразительный рост людей.

Я видел необычайную высоту Флорентийца. Видел высоченного Али, потрясавшего своей высотой, но те, кого я увидел сейчас, только и могли быть великанами из сказки.

И. остановился, остановилась возле него мать Анна, остановились и все мы.

Фигуры, одетые так же, как была одета в момент нашего приезда мать Анна, с высокими посохами в руках, сошлись все у круглого здания, выстроились в ряд и молча поклонились нам.

— Добро пожаловать, — сказал на языке пали человек, стоявший в середине, на груди которого висела на цепи пятиконечная сверкающая звезда. — На каком языке можно говорить с твоими учениками, Учитель, чтобы все они понимали нашу речь? — продолжал он, обращаясь к И. — Некоторые из моих учеников знают язык, на котором ты говоришь сейчас, Владыка.

Но если ты желаешь быть понятым абсолютно всеми, то благоволи избрать один из современных европейских языков, — отвечал И. — Хорош ли будет английский? — переходя на этот язык, ставший, кстати сказать, нашим обиходным, снова спросил Владыка.

— Этот язык хорошо знают все мои ученики. Если благоволишь объясняться на нем, затруднений не будет.

Взяв за руку Наталью Владимировну, И. подвел ее к старшему Владыке и сказал:

— Этот ученик хорошо знаком тебе по иным местам и в иных телах. Сегодня Али посылает его к твоей мудрости и просит тебя обучить его в твоей лаборатории всем оккультным знаниям, о которых он говорил с тобою и которые Светлое Братство нашло необходимым и своевременным вынести в широкий мир… Этот брат, — подводя к нему Ольденкотта, продолжал И., - будет верным спутником первого, земным его помощником в делах и воспитателем его детства. Оба они пройдут новое кольцо жизни в полном целомудрии. Ему дана сила лечить людей, помоги ему своими знаниями и дай те камни, что суждено передать Земле и открыть их на ней как новые вещества в химии. Так судило Светлое Братство… Это — Грегор. О нем я тебе уже говорил. Передай ему новые краски и помоги закрепить их на своих картинах, с тем, чтобы вынести их тайну в мир для широкого пользования. Помоги ему в твоей лаборатории постичь жизненность изображения и новую обработку холста под масло, чтобы сделать и их достоянием масс, а не индивидуальным достижением.

Он должен создать новую эпоху в искусстве… Это — брат его, Василион. Все, что ты ему передал относительно стекла и фарфора через мать Анну, он уже выполнил.

Через него Светлое Братство просит тебя вынести в мир все новые способы обработки, создания цвета и формы стекла и фарфора, а также новой эмали, открытых тобою.

Старший Владыка взял за руку Василиона и поставил перед своим соседом справа, а Грегора — перед своим соседом слева. Андрееву он оставил перед собой, а Ольденкотта отвел к самому крайнему Владыке слева от себя.

— Четыре устроены, — улыбнувшись, сказал он И. И от этой улыбки точно сверкнул луч солнца. — Еще трое. Что через них?

— Это два носителя печали в прошлом, — взяв Бронского и Игоро за руки, сказал И. — Эти тоже идут вместе. Ныне Светлое Братство ввело их в кольцо носителей радости. Через них должна влиться в мир новая сила воздействия красотой в протекающем во времени искусстве. В твоей лаборатории открой им все тайны творчества Вечности, чтобы могли сразу проникать в новые узлы нервной системы людей, действуя сознательно на огонь толпы слушателей и, видя ясно, как и что привлекает человека в их искусстве. В твоей лаборатории открой им путь к исцелению безумных людей путем звука и слова.

Владыка отвел Бронского и Игоро к двум своим товарищам справа. Седьмым из учеников оставался только я, и только один из Владык, средний с левой стороны, еще не имел ученика.

— Этого ученика посылает тебе, Владыка, Флорентиец. Он просит тебя вспомнить, как неоднократно в течение нескольких жизней на Земле, ты передавал свои щедрые знания оккультных миров нескольким писателям и как все они использовали эти знания на личные свои цели, чем навлекли на тебя и твоих сотрудников толпы мелких темных сил, создавших даже вокруг тебя самого большущее войско со стойкими крепостями. Твои многократные усилия и помощь самого Флорентийца освободили тебя от жуткой связи с темными силами. Но сведения, которым Жизнь судила проникнуть в мир людей в поэтической и литературной форме, остались не вынесенными в толпу. Этот мальчик, на которого ты смотришь сейчас такими печальными глазами, точно читаешь его будущую судьбу среди людей, всегда отрицающих тех великих пионеров, что разрушают их устойчиво сохраняющие быт условности, обладает достаточной силой духа, чтобы не потерять своей радостности и не впасть в уныние. Он также несет в себе непоколебимую верность, за которую тебе ручается Флорентиец. Вторым ему поручителем прими меня. Вскрой ему все внутренние пути познания духовного творчества надземных миров и проводи его по всем планам, чтобы понял на опыте всю слитность творящих земли и неба. Его ближайшая подготовительная задача: сорвать с сознания людей все закрепощение в условной религии, в условностях позволенного и непозволенного в ней. Путем могучего дара писателя он должен помочь человеку утвердиться в жизни земли на собственном стержне чести и бесстрашия. Другие твои сотрудники передадут остальным ученикам все для той же цели раскрепощения человека свои великие знания. И так начнется и создастся первое кольцо передачи части ваших знаний и трудов Земле. Светлое Братство хранило вас, всех семерых Владык, как ему было указано свыше. По сознательной или бессознательной вине, но при активном участии всех семи Владык пострадала, в конечном счете, раса Атлантиды. Ныне наступил новый период подготовления к созданию следующей расы. Всем вам назначен огромный круг из семи свиданий с выдающимися людьми Земли, которые будут выносить накопленные вами знания в мир по частям, как найдет своевременным Светлое Братство. В это первое свидание оно просит вас передать моим ученикам все то, о чем вам сказано вчера. Как только эта ваша задача будет выполнена, одна из черных полос на вашей лаборатории, которые не вами были проложены, но появились, как только вы приступили к занятиям в ней, исчезнет. И это будет значить, что задача ваша выполнена в совершенстве и последний круг вашего освобождения — он же круг вашего последнего служения Земле — начат. Ваше непослушание в далекие времена было началом гибели цветущего государства и одной из одареннейших психически рас. Теперь настало ваше время помогать созиданию новой, освобожденной расы, с не менее сильно развитыми психическими свойствами. Примите привет Светлого Братства и его поздравления и радость о новом вашем — Владык мощи — включении в мировой труд созидания новой расы и ее утверждения на Земле.

Он поклонился самому высокому Владыке, и все семеро ответили ему глубоким поклоном.

— Я сам займусь с твоим учеником, писателем и будущим проповедником освобождения, — ответил Главный Владыка, беря меня за руку и ставя перед собой рядом с Андреевой. — Но, пока я буду занят со своим старинным и буйным приятелем, — указывая на Наталью Владимировну, продолжал он, — писатель будет учиться со знаменитейшим писателем древности, которому давно уже открыты творческие пути многих миров. — И он подвел меня к единственному остававшемуся свободным из семи Владык.

Как только мы все были распределены среди наших новых Учителей, старший Владыка еще раз поклонился И., приглашая его и мать Анну войти вместе с нами в лабораторию, но И. ответил:

— Как у вас есть своя мировая задача и в эту минуту вы служите проводниками Жизни, чтобы зарядить новые приемники для Нее, так и у меня есть задача, полученная от Светлого братства, не терпящая промедления. Рядом с вами, служа вам проводом для всего, что Светлое Братство поручало ей передать вам, а также через вас этому месту Земли и его населению, равно как и дальним Общинам пустыни, идет мать Анна. Путь ее, хотя и тесно связанный с вами, все же не ваш путь. К ней Светлое Братство направляет меня сегодня. Оставив вам семь моих учеников, я возвращусь с нею на островок, чтобы передать ей ее задачи ближайших и дальнейших дней. Будьте благословенны. Учащие и Учащиеся! Да сойдут мир и усердие в ваш взаимный труд. Перед лицом Живого Бога совершается эта значительнейшая минута в жизни каждого из вас, и начинается величайшая минута новой мировой задачи всего Светлого Братства.

Простившись общим поклоном, И. и мать Анна исчезли в цветущей галерее, и тихий звук закрывшейся вскоре за ними узкой двери сказал нам, что они теперь отделены от нас недоступными для нашей власти препятствиями.

Молчание и неподвижность, точно Владыки стали статуями, длилось довольно долго в этом внутреннем дворе. Тишина, мертвая тишина пустыни — вот что я услышал в первый раз в жизни. Во всю мою жизнь дальше я уже никогда не слышал подобной тишины, хотя много бывал в одиночестве, в самых тихих и пустынных местах.

Владыки все так же стояли, как статуи. Я еще чего не сказал об их внешности, кроме их роста. Цвет их кожи был медно-красный, но очень приятный, матовый, похожий скорее на кость, обработанную в этом цвете, чем на кожу живого человека.

Волосы были у некоторых черные, у других темно-рыжие и у всех спадали до плеч красивыми волнами.

Лица?.. Но их и назвать-то лицами было невозможно. Это были огромные лики, изображавшие собою Древнюю Мудрость. Это были символы, но никак уже не люди. И если, как сказала мать Анна, они пришли на Землю с другой планеты, то ничего не было удивительного, что на Земле они и казались мне символами Вечности.

Боже, как много вопросов снова пронеслось бурей через мою голову. Как хотел я знать об их жизни и делах, но все эти мысли прервал старший Владыка, сказав своим тихим, но таким четким, какой невозможен на Земле, точно стеклянным голосом:

— Войдемте в дом знания, пришельцы. Вы — первые люди за долгое время, которых приказано впустить в лабораторию стихий. Неожиданного в ней для всех вас будет много. Но, входя туда, помните одно: нет религии выше Истины. Истина одна, путей Ее бездна. И вы войдете в дом знаний, чтобы людям легче было понять, как сбросить с себя владычество вековых условностей и дать возможность Творящему Началу в себе подняться на поверхность. Ни одного обета никто из нас не спрашивает с вас, ибо входите сюда не для того, чтобы молчать, но для того, чтобы говорить людям о новых, входящих в действие массы людей началах жизни.

Если вас сюда привели, значит, вы готовы. Только бесстрашный и чистый сердцем может переступить порог лаборатории стихий. Лжец и лицемер умрет, сожженный на пороге огнем стихий. Вам суждено передать людям новые знания, говорить и писать о них.

Но говорить на нашем языке значит вносить силу, утверждать в действии то, что дерзнул сказать. Каждое слово должно раскрывать слушающему его путь к действию в новом знании. Говоря, оценивайте не только самое знание, как таковое, но ищите новых начал в себе — пробужденных аспектов Единого, которые все раскроются в вас, когда войдете в дом знания. Оценивайте теперь по-новому слово, и только такие просветленно понятные слова ваши взойдут как семена, а не плевелы. По жатве понимайте силу и чистоту собственного посева. Ибо для путей Бога — препятствий нет.

Каждый из Владык взял своего ученика за руку, и двинулись мы за Владыкой-Главой к дверям лаборатории не так, как стояли, а по той очереди, как И. передавал нас.

Поэтому я очутился вновь седьмым и шел со своим Учителем последним.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.