Кавказ

Кавказ

Возможности широких исследований для российских ученых на Кавказе открылись несколько позже, чем в Крыму. Несмотря на живейший интерес и государственную потребность в них, мешали затяжные войны и постоянная политическая напряженность. Работы в зоне контакта и противостояния Российской империи с государствами ислама (Персией и Турцией) и частью местных племен были тесно связаны с дипломатическими и военными успехами. Продвижение осуществлялось достаточно медленно; по-настоящему уверенно Россия почувствовала себя на Кавказе только ко второй половине XIX в. Теперь вокруг некоторых памятников строят русские православные монастыри с целью «охранять и возобновлять древнейшие христианские храмы Кавказа и способствовать распространению света евангельского учения среди окрестных некрещеных инородцев-мусульман». (Кузнецов, 1977, 119). Именно в это время, в 1840-50-е гг., совершает ученые путешествия основатель армянской и грузинской археологии, российский академик французского происхождения М. И. Броссе (1802–1880). Решительный поворот на «закавказском направлении» четко обозначился на Археологических съездах в Казани (1877) и в Тифлисе (1887). В конце 1870-80-хгг. огромный вклад в изучение Северного Кавказа внес В. Ф. Миллер. Материалы его работ 1886 г. составили первый выпуск специальной «кавказской» серии для публикации материалов экспедиций МАО.113

Однако живой интерес к «кавказским древностям» можно проследить гораздо раньше. Первые походы, маршрут которых пролегал в 1780-90-х гг. через горы Северного Кавказа, позволили открыть ряд важных объектов. По верному выражению А. А. Формозова, везде на Востоке ученым прокладывал дорогу военный разведчик. В 1781 г. квартирмейстер русской армии отметил храм Тхаба-Ерды, удивительный памятник грузинской архитектуры XII в. в сердце чеченских гор, на реке Ассе.114 В 1829 г. начальник Кавказской линии и Черноморья, генерал Г. А. Эммануэль, получив сведения о старинных храмах возле аулов Сенты и Шоаны, послал на Теберду и Кубань специальную «партию», куда включил архитектора И. Бернардацци. Генерал намеревался восстановить церкви, чтобы крестить в них «кавказские племена».115

Особенно привлекательны были, конечно, древние христианские памятники Закавказья. В 1782-83 гг. по заданию князя Потемкина «первый русский рисовальщик войны», Михаил Михайлович Иванов (1748–1823), покинув Россию для изучения «приобщенных к ней сопредельных стран», посетил Армению и Грузию. В Закавказье ему удалось проникнуть на самые опасные и недоступные окраины Османской империи, где истинными хозяевами были курдские племена. В древней Армении он написал акварель с видом величественных развалин средневековой столицы Багратидов, Ани.116 Это был подлинный «мертвый город», наполненный памятниками средневековья. Вся первая половина XIX в. ушла на общее ознакомление с ним, еще небезопасное. В 1846 г. Ани внимательно осмотрел А. Н. Муравьев, включив заметки о городище в книгу «Грузия и Армения» и назвав городище «Армянской Пальмирой»; примерно в те же годы его древности изучают академики М. И. Броссе и Г. В. Абих.117

Ани, «на который целые полвека смотрели через реку казаки Анийского пограничного поста», отошел к России по Берлинскому договору 1878 г., однако его руины долго оставались лишь местом паломничества для армян. Археологическая комиссия обращает внимание на этот перспективный памятник только в 1880-х гг. С 1892 г. молодой приват-доцент Петербургского университета Н. Я. Марр начал здесь регулярные раскопки, неразрывно связав свое имя с открытием древнего города. (Марр, 1934) Исследования продолжались до 1913 г. Они были чрезвычайно успешны и послужили хорошей школой для многих археологов и историков церковного искусства (среди участников — Я. И. Смирнов, К. К. Романов, Н. П. Сычев, H. Л. Окунев, архитектор Т. Тораманян и др.) Один за другим были изучены полтора десятка храмов X–XIII вв. с многочисленными фресками, надписями, великолепной резьбой по камню.118

Материалы исследований были изданы Н. Я. Марром гораздо позже, уже в советское время. Его знаменитая и очень насыщенная монография «Ани» имеет весьма причудливую композицию, в ней переплетены дневниковые детали раскопок с лингвистическими экскурсами, наблюдения над иконографией, архитектурой и эпиграфикой— с личными впечатлениями. Это своего рода воспоминания и размышления, переплетенные с фиксационными материалами, интерпретациями, датировками, элементами научной полемики.119

Рано привлекли внимание и церковные древности Абхазии, так как много памятников сохранилось в сравнительно доступных изучению районах, но только в 1950-80-х гг. археологические исследования позволили обозначить роль древностей позднеантичной и раннесредневековой эпох в Восточном Причерноморье. Часть их восходит к IV в., однако большинство сохранившихся сооружений принадлежит второму, более позднему периоду церковного строительства в Абхазии (XI–XIV вв., период Абхазского царства).

Самый известный памятник ранней Абхазии — обнаруженный еще в 1952 г. на городище Питиунт комплекс из четырех последовательно сменявших друг друга церквей (IV–VI вв.), вторая из которых имела мозаичный пол. Древнейшая, плохо сохранившаяся, позже определялась как кафедральный храм епископа Стратофила, участника Первого Никейского собора (325). За стенами Питиунта в 1960-80-х гг. исследованы другие ранние церковные постройки (храмы, часовни, мартирий) V–VI в.120 В центре Лазики, Археополисе (Нокалакеви), где была известна только церковь во имя Сорока севастийских мучеников, обнаружили целый ряд храмов, в том числе отдельно стоявший баптистерий, а в окрестностях— храм-тетраконх.121 Оказалось, что церковные здания Абхазии V–VI вв. строили и базиликальными, и центричными, как и в Малой Азии.122 Декоративные элементы показали сильное воздействие византийской каменной резьбы (широко представлены мраморные детали, выполненные в мастерских Проконнеса и доставленные в готовом виде, и местные подражания им).123

Грузия и особенно Абхазия были теми источниками, откуда христианские миссионеры в X в. начали проникновение на Северный Кавказ.ш Сведения о некрополях и храмах его западных и центральных районов, где распространение христианства совершилось в первой четв. X в., накапливались в печати с первой пол. XIX в.125 Позднее развернутся работы советских исследователей (В. А. Кузнецов, В. Б. Ковалевская, В. И. Марковин и др.), появятся обобщающие труды по церковной архитектуре Алании X–XIII вв. Важнейшую роль сыграли работы Северокавказской археологической экспедиции, сосредоточенно изучавшей средневековые поселения. (Кузнецов, 1962; Он же, 1977; Ковалевская, 1981; новые материалы см. в сборниках Армавирского музея, особенно: ИАА, 1996).

Следы первого знакомства алан с изделиями христианского мира отмечены на таких ярких памятниках, как высокогорные кладбища Северо-Западного Кавказа VII–IX вв., открытых более столетия назад, но лишь сейчас по-настоящему вошедших в науку. В могильнике Мощевая Балка обнаружены крестики и медальоны (в том числе с редким типом Богоматери).126 Наглядные примеры ранней миссионерской деятельности христиан из Закавказья обнаруживают дальше на Восток, в предгорьях Дагестана, где на курганном могильнике близ Беленджера (Чир-Юрт) открыты два небольших прямоугольных в плане двухкамерных христианских храма, найдены крестики (в т. ч. золотой). (Ковалевская, 1981; Магомедов, 1975; Он же, 1975а).

Христианизация Алании приходится на период правления Константинопольского патриарха Николая Мистика (901–907 и 911–925). В епархии, существовавшей до XIII в., было построено не менее 50 христианских храмов (цифра на начало 1980-х гг.), многие из которых связаны с кладбищами. Оформление могил (ингумации в неглубоких узких каменных ящиках, «плиточные могилы») отличалось от типологически весьма разнообразных погребений кавказских племен I тыс. н. э. Надгробными памятниками служили кресты, частью с греческими надписями (в основном утрачены). 27

Церковное строительство находилось под воздействием абхазско-византийской архитектуры и широко развернулось в первой половине X в., оставив серию христианских церквей — возможно, древнейших из сохранившихся на территории Российской Федерации. В их числе известные крестовокупольные храмы на горе Шоана и близ аула Сенты.128

Центр Аланской епархии X-XIII вв. находился, как полагают, на Нижнеархызском городище (подлинное название неизвестно) в верховьях р. Большой Зеленчук. Здесь высока концентрация церквей (14), надгробных крестов, надписей, христианских некрополей. «Северный Зеленчукский» храм, самый большой из крестовокупольных на Северном Кавказе, по-видимому, был кафедральным собором епархии (найдены неординарные погребения и церковная утварь).12 На Большом Зеленчуке раскопан целый ряд меньших храмов, например, погребальная одноапсидная церковь, все внутреннее пространство которой заполняли каменные ящики-саркофаги.13

Христианские памятники обнаруживают не только в долине Зеленчука. Крупный церковный центр западной Алании был, возможно, на нынешнем городище Ильичевском, где открыто до семи каменных храмов (в их числе единственная в аланском строительстве базилика), и множество христианских артефактов. В окрестностях исследуют часовни, относимые к XI–XII вв., граффити и т. п. (Ложкин, 1995). Отдельную группу составляют церковные постройки Верхнего Чегема.

Постоянно открывают новые памятники — но, несмотря на резкое обогащение наших знаний о христианских древностях Аланской епархии, их исследование далеко от завершения. Многие давно известные объекты не имеют надежных дат или дают почву для бурных дискуссий, — такие, например, как «Зеленчукская плита». 31 Возникают сложности не только с датировкой, но и с конфессиональной принадлежностью ряда храмов, среди которых нужно в первую очередь назвать церкви городища Верхний Джулат (Татартуп) в Северной Осетии. Их руины описали путешественники XVIII в., а остатки открыли в 1950-60-хгг. Бесстолпные храмы, окруженные христианскими кладбищами, построены из квадратного «золотоордынского» кирпича и расписаны фресками. Уникальными считают сводчатые крипты, куда можно спуститься из апсиды. В этом видят указание на западнохристианскую (католическую) архитектурную традицию, связывая появление (или перестройку) храмов с периодом после монгольского нашествия, когда монашеские ордена вели миссионерскую деятельность на землях Золотой Орды.132

Христианство не исчезло с Северного Кавказа и после прихода монголов, отдельные территории сохраняли его до конца средневековья (кое-где до походов крымских Гиреев в начале XVIII в., а в горной Осетии и позднее). Однако процветание Аланской епархии закончилось с XIII столетием. Христианское население еще некоторое время приводило в порядок разрушенные храмы и некрополи, но после похода Тамерлана в конце XIV в. эта активность замирает, а христианские центры в ущельях Зеленчука пустеют, постепенно исчезая в разрастающемся лесу. Там им суждено было дожидаться прихода археологов.

Средняя Азия. Вглубь Средней Азии ученые из России проникли только во второй половине XIX в., но за немногим более столетия экспедиции из Москвы, Санкт-Петербурга и других городов, вместе с выросшими в сотрудничестве с ними местными центрами сделали поразительно много. В 1950-80-х гг. открыта вереница памятников, протянувшаяся от восточных рубежей Европы вглубь степей, пустынь и гор Центральной Азии до самого Китая (см. гл. IV). Опыты суммирования сведений о древностях христианства в Туркмении, Казахстане, Узбекистане, Таджикистане и Киргизии показали, что, несмотря на фрагментарность и спорность, материал понемногу складывается в яркую картину.133

Уже Бартольд видел в торговых путях, пересекавших междуречье Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи, своего рода «пути веры». Действительно, связав четыре великих империи (Рим, Парфия, Кушан и Хань), Великий Шелковый Путь дал не только возможность товарно-денежного обмена, но и расширил религиозные контакты в Евразии. Путь шел сначала из Парфии и Ирана через такие города как Мерв, Самарканд, Термез, постепенно смещаясь с юга, из Бактрии, в центр Средней Азии (Фергану, Согд) и на север (Ташкентский оазис), в степи кочевников Казахстана, Семиречья и Сибири.

Предполагают, что в Мервском оазисе митрополия возникла уже в середине III в.134 Приведенные в сводной публикации объекты Мерва, как и многие другие в Средней Азии, не всегда безусловно христианские, но, пожалуй, так даже интереснее (Усманова, 1994). Из архитектурных сооружений наиболее известен «овальный дом» городища Гяур-кала, функционально определяемый как монастырь.135 Вторым важным объектом «христианского Мерва» считают большой, необычный и сложный по составу некрополь (со II–III по V–VI вв.) за стеной Гяур-калы, своего рода «кладбище иноверцев».136 К этим основным объектам добавляется комплекс Хароба-Кошук, интерпретируемый как нестори-анский храм.137 С Мервской митрополией связываются также отдельные находки: клад из Геок-депе (раннехристианские золотые медальоны и бляшки); оттиски печатей с равносторонним крестом на буллах из Ак-депе (VI–VII вв.); резные камни сасанидского времени с таким же крестом; керамическая форма для отливки подвесок и нательных крестов несторианского типа с Эрк-кале.

Приток христиан в Среднюю Азию усилился с середины V в., после Эфесского и Халкедонского соборов, когда «сирийская церковь» отделилась от константинопольской. В VII в. процветают общины в центре и на востоке Средней Азии. В VI–X вв. христиане проникают дальше — в Семиречье, Ордос, Монголию, к озерам Лобнор и Ганьсу. Центром несториан, особенно в раннем средневековье, был Согд, имевший давние, еще со времен Александра Македонского, контакты со Средиземноморьем и Индией. Согдийские несториане, достигнув Восточного Туркестана и Киргизии, донесут христианство до Китая, и на его западной границе, в Турфанском оазисе, переведут на свой язык тексты литургий. В Самарканд христиане проникают в V в.; с VII в. здесь известна митрополия; но следы христианства пока немногочисленны (хотя Марко Поло упоминал о построенной в XIII в. церкви Иоанна Предтечи). На городище Афрасиаб найден равноконечный крест-тельник или крестообразная подвеска VIII в. Близ Самарканда (Ургут) обнаружены кайраки с изображениями несторианского креста и бронзовое (сирийское?) кадило с изображением эпизодов Нового Завета. (Даркевич, 1976а). Следы знакомства с христианством показали некрополи урочища Дурмен.138

Город купцов, согдийский Пянджикент, сохранил более яркие следы христианства. Знаменитые росписи VI–VIII вв., отражая ритуал многих религий, знают и такой сюжет, как раздача Иосифом зерна в Египте (детали иконографии заставляют предполагать его христианский прототип). Лежащий дальше на северо-восток Чач (Ташкентский оазис) дал только случайные материалы (письменных сведений о проникновении туда христиан нет). Еще в 1920-х гг. на берегу р. Салар (Ташкент) нашли погребение, содержавшее, среди других ценностей, статуэтку Христа на ослике и набор металлической посуды, вероятно, литургического назначения.140

В Старом Термезе за городскими стенами изучены руины церкви В целом план храма очень сложен, назначение отдельных помещений не всегда очевидно. Среди них — крестообразные с купольными перекрытиями, апсидные и др. Один зал расписан (квадратные рамки с крестом посередине, в центр которого вписан круг с арабской надписью, а в расширенные ветви — меньшие круги, что по форме напоминает «несторианские» кресты). К сожалению, исследователь публикации не предложил даты постройки храма, говоря лишь о его возможном разрушении в конце XIII в. Архитектурные аналоги ищут в памятниках Малой Азии и Армении VII–VIII вв., восходящих к сирийской архитектуре IV–VI вв.141

Христианство достигло расцвета у кочевников Киргизии и южного Казахстана, где в VI–VII вв. выросли центры Западно-Тюркской империи и крупные города Шелкового Пути (Отрар и др.). Несториане продвигались дальше на север и восток не всегда добровольно, им приходилось осваивать новые территории, поскольку с юга наступал, сменяя зороастризм, ислам. В VIII–IX вв. в Мерве, одно время даже бывшем столицей халифата, христианские общины процветали, но затем благоденствие кончилось. Зато христианство распространялось среди тюркских и монгольских кочевых племен, на рубеже IX–X вв. возникла Карлукская митрополия, христиане жили в городах на Сыр-Дарье. Вдоль северо-восточной части Шелкового Пути открыто особенно много связанных с сирийским христианством зданий, кладбищ, предметов и надписей.142

Древнейший из архитектурных объектов — церковь сер. VII — нач. VIII в. в столице тюркских каганов Суябе (Ордукент) (городище Ак-Бешим, раскопки Л. Р. Кызласова: Кызласов, 1959; Высоцкий, 1989). Храм стоял в укрепленном предместье вне шахристана, но близко к нему. Он сложен из пахсы и строго ориентирован. Центральный зал почти круглый, украшен ганчем и росписью; в нем открыты три служебные ниши; камеры-пастофории имели отдельные входы. Большой двор-айван, своего рода внутренний «атриум», вытянут по продольной оси. План в целом описывают как сирийскую крестообразную постройку, но с добавкой азиатского айвана; его сопоставляют, впрочем, и с храмом Хароба-Кошук в Мерве.143

В Кыргызстане известны и два монастыря. Один, на Иссык-Куле, до сих пор не найден.144 Второй монастырь, т. н. «Таш-Рабат», лежит в горах Центрального Тянь-Шаня, на берегу притока Кара-Коюн, всего в 20 км от границы с Китаем, в очень пустынной местности (от караванной тропы 18 км, причем она отделена хребтом). Здесь еще в 1901 г. Ч. Валиханов отметил несторианское надгробие с надписью. Полное исследование (1978-80) дало дату (X в.) и определило здание как стационарный жилой комплекс монастырского типа; в XIII в. он пришел в упадок и позже использовался как рабат. Конструктивно и технически здание не отличается от построек Средней Азии своего времени (в частности, имеет выход на крышу, украшено резной штукатуркой и т. д.), но типологически оно необычно. 143

Самая известная и многочисленная, лучше всего изученная категория христианских памятников Средней Азии, конечно, кайраки Кыргызстана: плоские крупные «гальки» с равноконечными крестами и сиротюркскими эпитафиями. Они отмечены у несториан в Северном Притяньшанье со второй половины VIII до середины XIV в. Аналогичный обряд известен в самой Сирии V–VI вв. и в соседних областях Ближнего Востока; он стойко сохранялся в местах расселения сирийцев или принявших христианство народов Средней Азии (Шифман, 1987). Основная масса кайраков принадлежит XIII–XIV вв., но два восходят к 789 (с именем: «девица Иаланч») и 909 гг. Эти самые ранние из известных эпитафий семиреченских несториан хронологически продолжают линию памятников Мерва, Самарканда и Ургута, где аналогичные надгробия датируют VI–VII вв.146 Обычно надпись содержит дату по тюркскому календарному животному циклу, имена усопших и их родителей. Надписи кайраков показывают, каким образом сирийская религиозная литература оказала влияние на тюркскую письменность и, возможно, речь; как сочетались элементы разных языков.147

История этих языковых реликтов, возникших благодаря распространению учения христиан, приводит на память ситуации, связанные с взаимоотношениями латыни и греческого — церковных языков Средиземноморья, их длительным сохранением в условиях иноверческого окружения и влиянием на местные наречия Северной Африки (о чем говорилось в гл. И). Многовековые связи сирийцев на Аравийском полуострове, в Индии, Средней Азии позволили их письменности проникнуть к древним тюркам, от них— к уйгурам, и принести с собою в степи и тайгу «ветерок античности» (Пигулевская, 1946). Культура семиреченских несториан не только типологически принадлежит христианской общности Ближнего Востока. Она показывает прямое влияние сиро-палестинских традиций на оседлое население Притяньшанья, прямые связи с Сирией и Византией. Этот остров христианства был так же благополучен в окружении иных религий вплоть до середины XIV в., как монастырские поселки Нубии; затем его окончательно сменил ислам (в долинах Ферганы) и шаманизм (в горах). Когда примерно через пять столетий сюда пришли русские исследователи, они могли, подобно французам в Северной Африке, испытать гордость от встречи с памятниками, оставленными единоверцами, — ведь под кайраками лежали их предшественники, «восточные» христиане, достигшие этих отдаленных мест почти на полторы тысячи лет раньше.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.