Лишь бы вы были на высоте. (О. Степурко)

Лишь бы вы были на высоте.

(О. Степурко)

Когда жизнь на земле стала для меня бессмысленна и пуста и я начал интересоваться духовными проблемами, Бог, сжалившись надо мною, послал мне о. Александра. Случилось так: один саксофонист, узнав о моих проблемах, познакомил меня с джазовым пианистом Валерой У., который знал о. Александра.

Помню, это было в 1967 году, Валера привёз меня в церковь в Тарасовке, где тогда служил отец. Была дневная служба, церковь полна народу, о. Александр шёл к алтарю. Тогда я не знал, что священникам нельзя в храме подавать руки и при знакомстве протянул руку, и О. Александр, не желая меня смутить, пожал её левой рукой.

Узнав о моём намерении креститься, предложил сначала приехать к нему домой. В назначенный день Валера привёз меня в Семхоз. Беседа протекала довольно странно: больше говорил я, а он слушал, вставляя редкие реплики. Почему?то хорошо запомнилось, как очень просто, без пафоса, я бы сказал, репортажно, о. Александр рассказал мне эпизод о преподобном Сергии: когда приехал князь в монастырь, поклонился настоятелю Сергию, то крестьянин, не признававший в бедном, худом монахе настоятеля, повинился, на что святой сказал: «Ты один правильно рассудил обо мне, а все прочие ошибались».

В разгар нашей беседы вошла Наталия Федоровна, вернувшаяся с работы. «Ты дал детям молока?» — спросила она его, и отец, преувеличивая вину и раскаяние, как это он обычно делал, схватившись за голову, ответил, что забыл. Часто забывая о своей семье, о. Александр всё время отдавал нам.

Крещение состоялось 17 ноября. Помню, отец подвёл ко мне женщину и сказал: «Это Ксюша, — она будет твоей крестной», и, как он умел говорить, с ударением на «хороший» сказал: «Она очень хороший человек». Почему?то особенно запомнилось — перед тем, как окропить меня святой водой, он сказал: «Ну, крепись».

Приход в Тарасовке был невелик. При церкви не было сторожки, и о. Александр общался с прихожанами по пути из церкви и в электричке. На Рождество мы ехали с о. Александром в электричке, в купе сидело много верующих и всегда очень живо шли беседы. В этот раз он объяснял смысл одного тропаря.

Я пригласил своих друзей отметить крещение. Был и о. Александр. (Я тогда жил в полуподвале на Трифоновской). О. Александр рассказал, что летом отдыхал на Селигере, а поскольку он всегда в неладах с техникой, то не сумел найти «общий язык» с моторной лодкой, и один абориген помог ему наладить мотор. «Ну и ты ему выдал индульгенцию?» — неожиданно «пошутила» одна прихожанка в присутствии многих неофитов. О. Александр приложил руку ко лбу и сказал с преувеличенной театральностью: «Я что?то не пойму». И перевёл разговор на другую тему. К сожалению, ему часто приходилось встречаться с бестактностью, а то и с хамством.

В посёлке жила блаженная старушка, инвалид, которую возили на убогой детской тележке. О. Александр в окружении молодых ребят шёл по Тарасовке на станцию. Нам повстречался один из местных начальников, толстый, здоровый мужчина. И при всех набросился с руганью на о. Александра, указывая на блаженную: вот, мол, ей?то не помогают попы. Хотя блаженная питалась тем, что собирала милостыню у церкви, а не у поссовета.

В то время настоятелем тарасовской церкви был о. Серафим, который «славился» доносами. Так, по его доносу лишили регистрации о. Николая, которого о. Серафим обвинил ни больше ни меньше, как в антисоветских проповедях. Это было тем более странно, что о. Николай вообще никогда не говорил о политике. Над о. Александром нависли тучи, и уже были сигналы в ГБ. О. Александр рассказывал, что хотя о. Серафим на него «стучал», но заканчивал свой донос всегда так: «В служебном отношении безупречен».

Как?то одна прихожанка в электричке встретила о. Григория, только что приехавшего из Албании, откуда его выдворил Энвер Ходжа. О. Григорий уже тогда был в преклонных годах, и нуждался в молодом помощнике. Так о. Александр оказался в Новой Деревне.

Надо сказать, что о. Григорий был из старых русских интеллигентов и с большим уважением и любовью относился к о. Александру. На всех службах он говорил: «А сейчас наш проповедник отец Александр скажет проповедь». О. Александр рассказывал, что о. Григорий шутил в алтаре: «Я только конферанс, только конферанс».

В отличие от других священников о. Григорий с любовью относился и к нам — молодым московским прихожанам, рассказывал много интересного.

Из тарасовского периода хочется вспомнить крещение первого моего сына Антона. О. Александр приехал к нам на новую квартиру в Медведково. Тогда я был студентом консерватории, и из мебели были только кирпичи с досками, на которых лежали книги. Я сам смастерил вешалку. О. Александр пришёл и тут же нарисовал на вешалке детскую картинку: крючки стали ножками симпатичных поросят, а сама вешалка превратилась в летящую сову, на крыльях которой сидели поросята.

Помню, как о. Александр вёл службу в Тарасовке в совсем пустынном храме, и только один псаломщик пел за хор. Причём он пел альтовую партию, которая совсем непохожа на мелодию, и это впечатление осталось на всю жизнь: холодный пустой огромный храм, ледяной кафельный пол и возгласы священника, чередующиеся с отрешённым пением псаломщика.

Как?то мы заговорили о детях в церкви, о. Александр рассказал, что схиигумения Мария не заставляла его отстаивать длинные монастырские службы. Провожая мальчика на всенощную, она говорила: «Постой столько, сколько захочешь». «И я, — говорил о. Александр, — зная, что сам могу решить, когда уйти, в результате прослушивал всю службу».

О. Александр рассказывал также, что схиигуменья Мария, которая была одно время его наставником, ещё в 50–е годы предрекала, что после смерти патриарха Алексия, будет назначен патриархом Пимен.

А вот ещё рассказ о настоятеле храма в Акулово. Один священник называл его членом секты «типиконщиков», ему ничего не стоило выбежать на всенощной из алтаря и закричать на весь храм хору, который находился на балконе напротив алтаря: «А где задостойник 8–го гласа?» Служба прерывалась, на балконе клирошане судорожно хватались за книги и начинали в панике разыскивать злополучный задостойник[33]. И таких «великих выходов» из алтаря могло быть несколько. Посредственный бухгалтер, решивший во времена благополучные переменить счёты на епитрахиль, так и остался бухгалтером, скрупулёзно высчитывающим дебет и кредит в службе по своему Евангелию — по типикону, где описан порядок служб.

О. Александр говорил, что к нему, 22–летнему дьякону, обращались люди за поддержкой, минуя счетовода. Конечно, бухгалтер не оставил это без внимания: во времена до знаменитого собора, на котором управление храмов передали поставленным исполкомами старостам, все огромные деньги были у настоятелей. Счетовод платил о. Александру очень мало (даже уборщица получала больше). И поселил он о. Александра с Наталией Федоровной и только что родившимся ребёнком в доме, у которого так промерзала стена, что от подоконника до пола образовывалась огромная наледь, не таявшая до весны. (Обо всём этом я узнал от прихожанки К.) Хочу добавить, что о счетоводе о. Александр рассказывал с юмором, в ролях разыгрывая все реплики, без малейшего чувства горечи и обиды.

Известен эпизод с реставрацией храма в Алабино, где о. Александр был уже настоятелем. Его алтарник, хронический алкоголик, продал храму ворованные керамические плитки из музея. Над о. Александром сгустились тучи, следствие готовило шумный процесс. Это было время, когда в газетах проходила затеянная Хрущевым шумная кампания против церкви. Постоянно печатали «разоблачения» разных людей, вроде Осипова, и по стране закрывались десятки церквей. О. Александр рассказывал, что его делом занялся генеральный прокурор Руденко[34], который хотел на этом сделать карьеру.

Бог чудом спас о. Александра от тюрьмы, но власти, не сумев посадить честного священника, написали в газете клеветнический пасквиль, обвинив его во всех грехах. Епископ был вынужден перевести о. Александра в Тарасовку. Храм в Алабино был частью помещичьей усадьбы. В 60–х годах приезжал хозяин усадьбы и был потрясён тем, что остались от усадьбы лишь храм и колоннада, которую местные жители использовали для сушки дров, ибо она хорошо продувалась.

Хочется сказать отдельно о хоровом кружке, который по совету о. Александра вёл о. Николай В. По тем временам о. Николай сильно рисковал: он жил в коммунальной квартире с неверующими соседями и одного доноса было достаточно, чтобы у него отняли регистрацию. В кружке собиралась верующая молодёжь, мы изучали гласы, литургию, всенощную и другие службы. После спевки пили чай и обсуждали разные новости. Конечно, такое общение очень помогало вхождению в церковь.

Мне посчастливилось быть в катехизаторской группе, которую вёл О. Александр. В ней состояли Миша М., Миша Г., Марина Б. и я, грешный. О. Александр вёл занятия по Символу Веры. После занятий он давал нам список литературы, которую нужно прочитать. Часть книг давал из своей библиотеки. У меня сохранился конспект беседы, посвящённой Христу:

«Если у Магомета есть элементы истерии, болезненности, то личность Христа — трезвость, ни одного намёка на экзальтацию. Обаятельность: призывает учеников и сразу идут. Без конца в пути. Полон сил. Загорелый. Плотник на Востоке, где мало дерева, «тектон» — скорее каменщик. Строитель. Встаёт рано. Гамма слов. Нежность к Матери, забота об апостолах. Чужд сентиментальности. Элементы иронии. Элементы суровости (порождение ехидны — буквально гадючие яйца, змеиное отродье). Сатана — противник. Сомнение Иоанна Крестителя, Моисей, колеблющийся в решительный момент, Будда 7 лет шёл по ложному пути, апостол Павел — все они были раздираемы противоречиями. Но Иисус не таков: каждый раз как отрубает. Даже когда искушение в пустыне. Не колеблется, ни с кем не советуется».

Сейчас я читаю этот отрывочный конспект и вспоминаю, что о. Александр мог бесконечно говорить о Христе, как о близком человеке, причём каждый раз находить новые живые черты. В наше время, когда все слова уже сказаны и перестали работать, о. Александр умел находить живые и действенные слова, волнующие душу и зажигающие сердце. Каждый, кто с ним общался, знает этот эффект: когда приезжаешь подавленный, удручённый, и вот о. Александр скажет несколько слов, улыбнётся, и все сомнения, страхи уходят, и сердце успокаивается.

Однажды он пригласил меня и моего друга для того, чтобы — ни больше ни меньше — мы понесли культуру в московское духовенство. Начал он с того, что рассказал историю о том, как после войны в Загорске хулиганы забавлялись тем, что раскачивали толпу в Успенском соборе, и старушки, зажатые как сельди в бочке, всю службу качались взад–вперёд. «И вот я, — говорил о. Александр, — 14–летний подросток, останавливал эти волны. Я изо всех сил упирался и нажимал в противоположную сторону».

Власти создали «волну», не пускающую культуру в духовенство. По личному указанию Сталина из семинарии были удалены светские предметы: физика, математика и химия. В семинарию принимались в основном юноши из деревень, где, прожив до окончания школы, они и паровоза?то ни разу не видели. Они были политически абсолютно наивны, их туг же вербовали, затем четыре года натаскивали на требоисполнительство и отправляли в приходы.

И в Москве уже появился определённый тип священника: это человек, говорящий с украинско–белорусским акцентом, абсолютно не понимающий жизнь современного человека, враждебный культуре и проклинающий христиан других конфессий. О. Александр хотел, чтобы мы попробовали знакомиться с молодыми священниками и как?то просвещать их. Но вскоре мой друг загремел «за диез»[35], и эта идея так и не была воплощена в жизнь.

В приходе о. Александра создалась уникальная форма работы с детьми: на праздники мы ставили библейские детские спектакли. Первый спектакль «Рождественская Мистерия» — был поставлен в 1975 году в квартире у Тани Э. Родители сделали из одеяла осла, которого изображали двое детей. У осла за ниточку можно было шевелить ушами, правда, манипулиции отвлекали внимание зрителей от священных персонажей. Роль Девы сыграла дочь Тани — Олечка, а Младенец был живой — его «одолжила» на спектакль одна из зрительниц. Окно в комнате было закрыто витражом — на прозрачной бумаге нарисован интерьер пещеры, и ярко светила Звезда. Основные исполнители Девы Марии, Иосифа были всегда одни и те же, а второстепенные персонажи — пастухи, волхвы, жители Вифлеема — включались прямо на спектакле. Даже родители с удовольствием участвовали. Так, Нонна и Лиля пели вместе с детьми, а другие взрослые не пускали святую Чету, прогоняя её репликой: «Рады бы, да самим места мало!»

Этот принцип «вставных персонажей» сохранился и до сегодняшних дней; так, на празднике Рождества в республиканской больнице, где дети нашего прихода показывали мистерию, пастухами и волхвами были ребята отделения «рака крови».

Вскоре мы записали мистерию на кассету. Главную партию спела дочь известного регента Иляна У. Каким?то образом запись попала на Запад и, к своему удивлению, я вскоре услышал мистерию по «Би–Би–Си»[36]. В российской глубинке, как я узнал позже, мистерию записали верующие, и она звучала на праздниках в религиозных семьях. Только там решили, что это сделали баптисты.в этом спектакле сформировался детский коллектив, и мы с автором текста Серёжей Б. решили поставить новый. Скоро должно было отмечаться 600–летие Куликовской битвы, и Серёжа переработал житие преподобного Сергия Радонежского. Если мистерия была написана в общемузыкальных интонациях, то действо было выполнено в интонациях Знаменского и партесного пения. Например, там есть шуточная песня о труде святого Сергия в «зелёной пустыне». Дети с удовольствием «рычали, изображая медведя, который дружил с преподобным».

Премьера состоялась на квартире у Речного вокзала; впервые вместо декораций на задник проецировались слайды с видами природы и монастыря. В сцене Куликовской битвы звучала песня, в которой сигналы трубы чередовались с молитвой о победе. Преподобный во время сигналов духовным видением мог видеть ход битвы. О нём он рассказывал всем монахам. (Этот эпизод дал идею нашей прихожанке Оле Е. написать диплом «Преп. Сергий — покровитель телевидения». Самое удивительное, что диплом засчитали).

Перед спектаклем О. Александр обратился со словом к родителям: «Мы будем молиться за то, чтобы если не мы, то наши дети смогли стать настоящими христианами». Признаться, мне показался этот призыв о. Александра слишком пессимистичным: мне думалось, что, мол, и мы неплохие христиане. Но вскоре я понял, что заблуждался. (Хозяйка квартиры, оскорблённая тем, что о. Александр не стал безоговорочно на её сторону в семейном конфликте, организовала «утечку информации», которая послужила основой грязному пасквилю «Крест на совести» в газете «Труд». Однажды я играл концерт в одном закрытом институте, и был поражён, увидев на стенде «Происки империализма» рядом с карикатурами на толстых буржуев и империалистов в котелках и с бомбами в руках статью «Крест на совести». Она была увеличена фотоспособом метр на метр!..)

К этому времени мне удалось сделать со своей группой рок-фонограмму двух песен из действа и записать в одной студии наложение голосов.

В 1984 году был юбилей св. Франциска Ассизского. Мы написали пьесу и поставили её на квартире на Остоженке. Хотя я тогда жил очень трудно, в тесной квартирке с маленькими детьми, Господь дал удивительные идеи, и позднее я переделал арию Франциска «Когда?нибудь» в джаз–вальс для трубы.

После Франциска на наш след вышли «поклонники» детского христианского воспитания. Хозяина квартиры на Остоженке начали вызывать, и ему пришлось оставить любимую работу: он участвовал в разработке советского «Шаттла» — «Бурана».

О. Александру нравилась пьеса великого князя Константина Романова «Царь Иудейский». У него дома было роскошное издание этого произведения, оставшееся от Елены Семёновны. По его предложению мы сделали спектакль. Серёжа Б. адаптировал текст для подростков (к тому времени участники мистерии из младших школьников превратились в подростков). К. Р. — псевдоним великого князя — использовал интересный принцип: в спектакле принимали участие второстепенные лица евангельской истории: Прокула, жена Пилата, Никодим и другие, они только что разговаривали со Христом, только что с Ним встречались, но Христос и ученики в пьесе не появляются. (Этот принцип позже применил М. Булгаков в драме «Пушкин»), К тому времени мы уже не стали искушать судьбу и ставить драму «Царь Иудейский». Записали её на кассету и этим ограничились.

О. Александр не раз говорил, что враг наш — телефон и что те, «кому надо», достанут нас, как достают сосиски из котла, — схватили одну — потянется вся связка, и о. Александр делал при этом характерный жест. К тому времени и просочилась информация о детских постановках. В приходе начались обыски, людей таскали на многочисленные допросы. В училище меня начали «уходить» с работы: пустили слух, что я участвую в подпольном христианском движении. Собирали комиссии, чтобы не аттестовать, как профнепригодного.

Когда я стал жаловаться на притеснения на работе, о. Александр сказал: «Это все зависть. Из?за зависти совершилась Октябрьская революция».

Траурную арию из «Царя Иудейского» — «Пускай Твои закрылись очи» — я в конце сентября 1990 года исполнял на музыкальном фестивале «Пробуждение» в честь христианского праздника Веры, Надежды, Любови и Матери их Софьи, посвящённого светлой памяти отца Александра Меня. Специально для этого концерта была дописана строфа:

Пускай приют могильный вырыт,

Пускай ликует новый Ирод.

Но он обманут лживою молвой,

Ты — вместе с нами, ты — живой.

И начинал я эту арию с того же погребального спиричуэлса, который играл на кладбище в день похорон о. Александра.

… Володя Е. устроил вечер памяти Е. А. Огневой. Я играл спиричуэлсы в дуэте с Ольгой И. После концерта к нам подошёл о. Александр и сказал, что «Сент–Луиз блюз» — его любимое джазовое произведение.

Дома все свои книги о. Александр писал под музыку — в основном баховского периода: Бах, Гендель, Вивальди. Я и другие прихожане привозили ему пластинки.

В конце 70–х годов у нас появилась бит–месса, в которой польские молодые ребята записали основные номера Кирие, Глория в бит–стиле. Отцу очень понравился номер Кредо, который начинался речитативом и кончался мощной кульминацией.

Сам О. Александр обладал прекрасным голосом и слухом. Так, в том месте литургии, перед поминовением усопших, когда хор меняет тональность на минор, О. Александр, стоя перед Царскими вратами, тихонечко подбирал новый тон для заупокойной ектеньи, чтобы петь в тон с хором. И всегда точно попадал в новую тональность.

Как?то на одном празднике мы попросили о. Александра что?нибудь спеть, и он спел песню из кинофильма «Земля Санникова» — «Есть только миг между прошлым и будущим — именно он называется жизнь». Жаль, что мы не записали его тогда.

Незадолго до смерти о. Александр посоветовал мне написать музыку к «Трём разговорам» Вл. Соловьева. Причём он хотел внести в него современные черты… Я все приставал к о. Александру, чтобы он объяснил причину экстатичности песнопений в протестантской церкви. «Наверное, это связано с аскетизмом внутреннего убранства молитвенного дома протестантов, вот они и компенсируют это эмоциональностью песнопений», — сказал о. Александр.

Когда я играл в группе В. Клейнота, приходилось работать по ночам и очень трудно было вырваться на утреннюю службу. И как же было радостно в один из таких приездов услышать: «Я целый день про тебя думаю».

Мы жили в Рабочем посёлке, в квартире совершенно непригодной к проживанию. И мне пришлось вести бюрократическую канитель (которую хорошо описал Войнович в своей «Иванькиаде»). И вот, когда после пяти лет волокиты, огромного количества писем и хождений, я все же получил квартиру, на освящении её о. Александр сказал: «Я так рад, как если бы сам получил квартиру».

Я написал свою первую книгу о джазе, но из?за того, что джаз — это «масонско–еврейская диверсия в нашей культуре», её отказались печатать. Как?то я снимал дачу в Заветах (поближе к о. Александру), и моя четырёхлетняя дочь подружилась с соседским мальчиком, а у него бабушка была большим начальником, она и помогла мне напечатать книгу, которая несколько лет пролежала в столе[37].

Однажды я пошёл в правый хор и сорвал голос. О. Александр пристроил меня алтарником в один московский храм. Там я насмотрелся много интересного, и это ещё раз утвердило в мысли, что о. Александр был неугодной белой вороной в православном духовенстве.

Мне рассказывали о нелюбви о. Александра к В. Розанову и что он не держал его книг у себя дома. Когда я спросил об этом, он сказал: «Да, это так, у меня в библиотеке есть работы противников христианства и Церкви — нужно знать их аргументы. А когда так поступает христианин, это для меня неприемлемо».

Однажды, в дни гонений на о. Александра, «контора» подослала провокатора, который в роли неофита должен был попросить у о. Александра какую?нибудь книгу, и если бы она оказалась «тамиздатовской», это можно было бы инкриминировать о. Александру.

Но у о. Александра везде были почитатели (в том числе и в «конторе»), и его предупредили о провокаторе. О. Александр дал ему почитать номер ЖМП[38]. Когда тот через некоторое время пришёл вернуть журнал, то чувствовал себя крайне скованным и не знал, как себя вести и что говорить. О. Александр пришёл ему на помощь: когда тот заметил, что в домике много мух, о. Александр, шутя, предложил перебить их и дал провокатору брошюру Шилкина «Диверсия без динамита». О. Александр с таким юмором и неповторимой интонацией рассказывал, как товарищ, необычайно воодушевлённый, носился с атеистической брошюрой по комнате и остервенело бил крылатых врагов, что невозможно было удержаться от смеха.

Однажды в доме прихожанки Ж. мы встретились с только что выпущенным из тюрьмы Красновым–Левитиным. Когда он объяснил, что его выпустили из?за изменения меры пресечения, о. Александр сказал Наталии Федоровне: «Вот, слушай и запоминай, как это бывает».

Раз в год органы производили обыск. Наталия Федоровна как?то сказала; «Вы ещё в нужнике поищите». О. Александр попытался разрядить атмосферу: «Ну, это люди подневольные».

О. Александр рассказал, что, когда его на допросе в прокуратуре спросили, как он относится к критике режима, о. Александр сказал, что его больше волнует церковная самокритика. Этот ответ был занесён в протокол.

Однажды о. Александр собрал приходских поэтов и бардов и сказал, что в нашей стране трудно творчески реализоваться и появился соблазн использовать для этого Церковь. Нельзя быть профессиональным христианином. Нельзя прятать свою профессиональную несостоятельность за Евангелие. Церковь не может из цели превращаться в средство.

Помню, о. Александр как?то сказал, что часто прихожане зазывают его на разные премьеры как свадебного генерала. Он в шутку говорил: «Берут меня в зубы и приносят. Так недавно принесли на спектакль «Мастер и Маргарита», и там из собачьей конуры читали текст, который я знаю наизусть, а дома ждут незавершённые книги».

Как?то в беседе с молодыми прихожанами он рассказал: «Однажды мне пришлось идти двадцать семь километров по пустыне, и, когда я увидел лужу с водой, то стал из неё пить, забыв про всех пауков и тараканов, которые там были. И сейчас сходная ситуация, после десятилетий духовной жажды люди готовы пить из каждой лужи. Но подчас в ней такие пауки и жуки, что они сводят на нет всю ценность воды. Сейчас, как никогда важно показать «Церковь с человеческим лицом», ибо идея малых групп носится в воздухе. Самые консервативные священники собирают общины и… читают на них акафисты. Вот почему нам нужно в своих общинах показать пример христианской жизни, объединившись вокруг Слова Божиего и молитвы».

Один православный критиковал о. Александра: «Вы неправильно ведёте себя с прихожанами: люди хотят быть обманутыми и хотят быть водимыми». — «За что водимыми? За нос?» — спросил о. Александр. Тот не понял и ушёл.

Одна моя знакомая, работавшая в археологическом институте, попросила меня спросить у о. Александра о своей проблеме: в их институте много фанатиков археологии, которые искренне верят в то, что, если бы не народность сартов, жившая в IV веке на Волге, все в их жизни превратилось бы в бессмыслицу. И знакомая сомневалась: я не имею такой фанатической преданности сартам и, может быть, занимаю чьё?то место, кто живёт без сартов в полной бессмыслице и унынии?

О. Александр сказал на это так: «В науке существуют два типа учёных: кузнечики и муравьи. Кузнечики громко стрекочут и далеко прыгают — они являются генераторами новых идей. А муравьи прорабатывают всю фактуру, расчёты, варианты, модели. И без тех и других в науке невозможно».

Я передал о. Александру вопрос корреспондента в интервью со мной о Нюрнбергском процессе над КПСС. О. Александр ответил: «Олег, а Церковь покаялась?» — «Нет», — сказал я. «Ну, а как мы можем требовать суда над атеистами, пока Церковь не покаялась?»

Один прихожанин в начале 70–х годов спросил об СССР. «Да, империя распадётся, но пострадают невиновные, и будет пролита кровь», — сказал о. Александр.

Когда спросили иносказательно, вот, мол, была империя, на плоти и крови народов, и вот она гибнет, зачем защищать её, о. Александр отвечал, что были разные империи: Римская, Британская, Русская. Когда уточнили вопрос: «Нужно ли защищать Русскую империю?», о. Александр сказал, что академик Тарле считал, что России нужно было проиграть войну с Наполеоном, тогда бы в ней была республика и крестьян освободили бы, а победа отсрочила освобождение. «Но я все же считаю, — добавил о. Александр, — что защищать тогда, да и сейчас, свою страну необходимо».

Дочь меня упрекнула, мол, вот моя подруга Т. хвалится, что о. Александр был у них дома три раза, а у нас всего один раз на освящении. Я объяснил, что жаль времени о. Александра, и мне стыдно докучать ему. И когда у сына возникли духовные проблемы, я узнал, когда о. Александр придёт навестить З. А., жившую в нашем районе, и договорился, чтобы о. Александр побеседовал с сыном у неё. В ту встречу о. Александр сказал, что духовные сомнения, трудности — это переходный период: ребёнок, живший за счёт духовности родителей, начинает самостоятельную духовную жизнь.

О. Александр рассказывал, что его пригласили на православную конференцию: нужно было сказать своё мнение по поводу рукоположения женщин. «Не случайно, — сказал о. Александр, — Господь облёк Евхаристию в определённые материальные формы — вино и хлеб, хотя мог и в другие. Так и не случайно, что для совершения таинств Господь поставил Первосвященника и Апостолов мужчин». Но о. Александру ответили: «Это не аргумент».

Одна прихожанка просила запретить пить своему мужу. О. Александр ответил: «Церковь не может действовать полицейскими методами. Если я так — запретом — скажу, то это будет уже прямой грех».

После крещения дочери я легкомысленно предложил о. Александру беспересадочный маршрут на электричке, минуя метро, хотя на этом маршруте с вокзала на вокзал часто бывали опоздания. И вот я увидел, как о. Александр ринулся изо всех сил бежать по площади Ярославского вокзала. И сейчас у меня перед глазами стоит эта сцена. Толпа на площади и несущийся о. Александр с портфелем, придерживающий шляпу.

Однажды весной мы с о. Александром ехали вместе на 24–м автобусе в Деревню. Он дал мне письмо клерикального противника рока о. Жана Поля Режжембаля, в котором тот обвинял рок в сатанизме. (Наши правые фашисты из «Памяти», люто ненавидевшие католиков, муссировали это письмо, а «музыковеды» из «Молодой гвардии» без указания источника постоянно цитируют его).

О. Александр рассказывал, что его идеологические противники из черносотенных ортодоксов собирают на него материал. Памфлеты, клеветнические черносотенные статьи. Много упражнялся в этом жанре некто Шиманов, он собрал четыре (!) тома таких материалов, переплёл и… привёз (не поленился) к врагу о. Александра тогдашнему настоятелю храма в Новой Деревне.

В 85–м году о. Александр с горечью сказал о статье в «Трибуна люду» с описанием приключений и католической диверсии о. Владимира Н. в Москве; рассказывал и о встрече с Серёжей М., который приехал к нему и с непроницаемым «взором Джоконды» стал спрашивать, а читал ли о. Александр книгу члена Политбюро Яковлева? «Не читал, но заранее со всем согласен», — ответил о. Александр.

К юбилею о. Александра мы приготовили для него торжественный пионерский монтаж. Трое прихожан в шортах, с пионерскими галстуками, я с горном, В. с барабаном читали по очереди поздравительные речевки, которые заканчивались словами: «Церковь! Батюшка! Экуменизм!»

Однажды мы с женой, напутешествовавшись по монастырям, — попали под обаяние одного монаха, и, не спросившись о. Александра, стали выполнять его наставления. О. Александр, узнав это, был очень суров — таким я его никогда не видел: «Как ты мог так поступить? Ты же знаешь, что в лавре не совершается ни венчание, ни крещение младенцев, что монахам всегда запрещено было вторгаться в сферу семьи как не компетентным в ней?» Я не знал, как извиниться за свой грех.

Когда Женя Б. отошёл от прихода, увлёкшись Бультманом, в учении которого утверждается, что Евангелие — это катехизиционные притчи, один прихожанин сказал: «Ну вот мы всегда можем привести в нужный момент мысль или идею о. Александра». Так и апостолы, разве могли забыть слова Иисуса?

И действительно, сознание так пропитано мыслями и идеями о. Александра, что практически в любой ситуации приходит на ум, что сказал по тому или иному поводу о. Александр. Думаю, что многие прихожане могут это подтвердить.

… Летом несколько семей снимали дачу в Новой Деревне. О. Александр сказал: «Обы чно территориально мы разобщены, и вот редкий случай, когда живём вместе».

После развода я не хотел, боялся снова жениться; на мой шутейный ответ, что, если есть невеста, — женюсь, о. Александр показал из окна на маленькую белокурую девочку: «Да, есть одна девушка, вот с такими же чудесными волосами. Хотите, я вас познакомлю?» Так случилось, что именно его протеже действительно стала моей женой.

О. Александр часто говорил мне, что нужно уметь быть благодарным Богу за все. Для этого он советовал по чёткам благодарить Бога за все: за жизнь, за близких, за веру, за работу, за мир, за здоровье, за страну, и так два круга.

Когда я спросил о. Александра, чем могу помочь ему, о. Александр сказал: «Ничего не надо, лишь бы вы были на высоте, вы и все мои духовные дети. Это самая большая помощь».

О. Александр никогда ни на что не жаловался. Обо всех его бедах я узнавал от других. Всегда своей улыбкой, немного с самоиронией и с элементом «прикола», о. Александр мгновенно мог развеять любую чёрную тучу души.

Конечно, мне в жизни безумно повезло. Миллионы людей мечтали бы увидеть то, что я видел, услышать то, что я слышал, узнать и понять то, что я понял, благодаря отцу Александру и вере, к которой он меня привёл.

Слава Тебе, Господи, за безмерную благость Твою.

О. Степурко, композитор,

Москва

Данный текст является ознакомительным фрагментом.