«Услышать шелест крыльев Святого Духа…»

«Услышать шелест крыльев Святого Духа…»

Итак, во–первых, необходимо переживать молитву как борьбу . Во–вторых, как крик из глубины души, который, как мы уже сказали, у разных людей принимает разную форму. Однако когда мы пойдем вперед, то заметим, что вопль нашей души не доходит до Бога. Он должен измениться, стать безмолвием в атмосфере молчания.

Бог есть Бог субботствующих и молчащих, и это мы почувствуем тогда, когда возопим к Нему. Что бы ни говорили о молчании, мы не поймем его значения и смысла, если не пройдем по этим ступеням последовательно. Почему? Что такое безмолвие? Когда ты кричишь, то не слышишь другого; тебе надо замолчать, чтобы различить его голос; или когда вокруг тебя стоит гул, то в нем теряется звук твоего собственного голоса. Надо замолчать всем, замолчать тебе самому, чтобы услышать другого. Это ощущение и эту реальность мы переживаем во время обращения нашей души к Богу.

Итак, наша молитва в своем прогрессе — но что значит «в прогрессе» — в своем исходе начинает выходить изнутри нас, чтобы стать действительно одним движением к Богу. Мы увидим, что она есть некое молчание в молчании, абсолютное и глубинное, поэтому мне нужно или учиться молитве в шуме, потому что невозможно достичь абсолютного безмолвия, или каждому необходимо по мере возможности стремиться к абсолютному молчанию ради молитвы. Ведь даже пение птицы и журчание реки или родника, что течет неподалеку, дуновение ветра способно нарушить молитву и бывает громче слова, исходящего из твоих уст. И об этом необходимо знать, чтобы достичь результата в молитве. Также нужно научиться и молиться в абсолютной тишине, а для этого великое значение имеет ночь! Итак, я стану молиться среди шума, но буду особо стремиться к молитве в тишине, чтобы иметь возможность разговаривать с Богом. Бог быстрее отвечает тем, кто хранит молчание в безмолвии.

Взывая к Богу, я должен останавливаться. Я непрерывно вдыхаю и выдыхаю, но мгновением сосредоточения и молитвы является средний момент паузы, остановки, промежуточное пространство между вдохом и выдохом. Если я не научусь правильно дышать, то неверной будет и моя жизнь, и молитва, и все остальное. Мне надо научиться схватывать тот промежуточный миг, мгновение слуха, который позволит мне увидеть, что это есть основное в молитве — а отнюдь не мой голос. Если я не буду взывать, то не пойму этой столь простой вещи. Если я буду непрестанно взывать ко Господу, то могу заметить, что моя душа делается слушающей, а Бог слышимым.

Я увижу, что важнейшим является следующее: обострение слуха в полной тишине. Итак, мне д?лжно научиться молчать, то есть научиться слушать, научиться ждать, чаять голоса Божия. Только посреди молчания я услышу биение моего сердца, но не телесного сердца, ибо я почувствую свой животворящий дух, свою ипостась, которая есть не что иное, как Святой Дух. Нам все дается Святым Духом.

Если я достигну безмолвия, то смогу понять это дуновение, услышу шелест крыльев Святого Духа, почувствую Его близость, устремлюсь к обретению Его и осознаю, что значит «и не знаем мы, что есть Дух Святой». Я увижу, что на самом деле за столько лет жизни в миру и затем в монастыре мне ни разу не пришлось ранее опытно узнать сошествие Святого Духа: Мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый (Деян. 19, 2), и не видели.

Мы произносим эти слова, быть может, по своему смирению или по смиреннословию, однако не понимая сути, дорогие мои. Священное Писание есть нечто, что требует вмещения, усвоения. Оно не живет в нас, не проживается нами, ибо наша жизнь внешняя. Сейчас мы беседуем о Святой Троице, и я, к примеру, говорю: «Святая Троица есть Три Лица, есть одна природа, есть то, есть это… Христос имел две природы, был одной Ипостасью, одним Лицом». Что это значит? Мы разумеем это не более, чем понимают и остальные, то есть миряне. Почему? Рассуждать об этом может каждый, но осознать можно только в духе через Святого Духа.

Нам необходимо откровение, подобное дарованному Иоанну Богослову. Предание прекрасно повествует о том, что скала, что находилась посреди пещеры, вмиг раскололась и обратилась в три обломка, которые обновили сознание Иоанна и помогли ему постичь таинство Святой Троицы. Святой Иоанн, тотчас уверившись, написал о Святой Троице. Дивное предание! В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин. 1, 1). Попробуй для начала осознать это (не говорю о том, чтобы пережить!). А вдохнуть в тебя это может один лишь Бог.

Итак, мало–помалу Бог движется в нашей душе и занимает Свое место в нашем существовании, Его шаги и Его голос сливаются с нашими шагами и голосами, и тогда мы становимся единым целым с Богом. Тогда опытно приобретаем знание бытия Святого Духа, Его присутствия, начинаем стремиться к Его стяжанию. Мы взываем к Нему: «Приди и вселися в ны, Душе Святый, и очисти ны от всякия скверны», ибо наша душа забита изнутри переполняющей ее мерзостью, и мы сами ничего не можем с этим поделать.

Когда, дорогие отцы мои, с вами произойдет это, то есть когда вы ощутите близость Духа и необходимость его присутствия — ведь мы еще не достигли Его стяжания, — тогда увидим, что наше сердце бьется более интенсивно. Неужели вы не замечали, как учащенно пульсирует сердце от радости или страха, когда нам сообщают о том, что сейчас придет такой–то, кого мы ждем, или такой–то, кого мы боимся? Мы чувствуем тайну, беспокойное чаяние, выходящее наружу и ощутимое через биение сердца. Это и есть суть духовные переживания, которые нельзя описать иначе, как через тени телесных параллелей и иносказаний.

Итак, в нас присутствует таинственное, напряженное ожидание. Испытав его, можно двинуться дальше, наслаждаясь безмолвием, тем, что называют предвкушением пришествия Духа и познанием присутствия Бога.

Сосредоточьтесь, чтобы понять то, о чем я говорю. Объяснить это непросто. Нужно устремление души, и тогда будет по слову Господа: Просите, и дано будет вам… стучите, и отворят вам (Мф. 7, 7; Лк. 11, 9). Как только вы воззовете к Богу, Он придет к вам и объяснит то, чего вы не понимаете своим умом. Нет для нас иного учителя, кроме Христа. Господи! научи нас молиться (Лк. 11, 1). Всякий, кто берется наставлять другого в молитве, может привести его к единственному умозаключению: «А, он ничего не понимает сам и ничего не знает, пойду–ка я лучше напрямую ко Христу!» Любой, кто принимается за подобные рассуждения, есть демагог и обманщик, а его высокоглаголание заставит нас признать некомпетентность человеческого учительствования в этой области и обратиться к Святому Духу: «Святой Дух, научи меня!».

Когда я пойму, что Святой Дух уже недалеко, и я готов принять Его в себя, то произойдет возрождение моего бытия и оживление моей души, преображение моей жизни, начнется таинственное, волнительное ожидание, и я стану предвкушать предвестия Его пришествия. Все, о чем я попрошу Его, Он даст мне, и я в этом не сомневаюсь: Все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам (Мк. 11, 24).

Поэтому я молчаливо ожидаю дары, которые получу, и так же тихо наслаждаюсь приближением Царствия Небесного. Я знаю, что Бог — на Небесах, а я — здесь. Я готовлюсь войти в лоно Царствия Небесного, услышать ангельские гласы, звучащие там, в вышине. Постепенно я начинаю более или менее осознавать, что есть рай и что есть Царствие Небесное. Ибо как мне молиться Богу, обитающему на Небесах, не представляя, где именно, среди чего Он находится?! А я должен узнать, где Он находится и что это такое, внутри чего Он находится.

Итак, я начинаю формировать некое предварительное представление о тайнах Царствия Небесного. Что такое небо, что за обители там существуют? Что есть «праведное Солнце»? Кто такие святые? Как они живут на небесах? Почему посреди святых — Христос? Что такое, хотя бы приблизительно, Святая Троица? Ведь я пока еще здесь. Вдали начинают рассеиваться облака, и я вижу! Да, вот — луна. А это, должно быть, созвездие Плеяд, а вон то — звезда.

От постижения этих тайн, постепенно открывающихся передо мною, моя душа делается более горячей. И тогда, мои дорогие, мы переходим на следующий этап духовной жизни, именуемый «наслаждение в молчании», или «безмолвие в наслаждении», то есть теперь мы испытываем уже нечто иное. Не то безмолвие, о котором говорили раньше, но преимущественно духовное безмолвие, безмолвие моего духа (а прежде было безмолвие моей души).

И вот сейчас, стоя возле врат на небеса и испытывая сладость, удовольствие, тепло, я безмолвствую, стараясь услышать голос Бога. Молчит мой дух, который скоро воскликнет: Авва, Отче! (Гал. 4, 6). Я сам молчу и радуюсь. Ощущаю внутри себя тепло, даже и телесное, пребываю в покое, отдыхаю. Сейчас я расположен к молитве, но молиться не хочу, не дождавшись Его, Бога.

И вот в атмосфере такого духовного молчания начинают различаться дуновения Святого Духа, соединяющего меня с Богом, приводящего человека к соприкосновению с Божественными энергиями (cвятые отцы различали бытие Бога в сущности и в энергиях, через которые Пресвятая Троица открывается людям. — Прим. ред.) и к осознанию Божества. Святой Дух, Который есть Свет, войдя в меня, раскрывает передо мной глубины моего собственного сердца.

Для того, чтобы понять, что есть я, мне прежде всего необходимо понять, что есть Небо. Чтобы осознать то, что является моим собственным, мне нужно сперва приблизиться к тайне Святой Троицы, к особой роли Святого Духа в Ней.

Видите, какое непреодолимое пространство лежит между нами и нашим сердцем! Чем оно заполнено! Какие страсти, какая гниль, грязь — но мы об этом не знаем. Каждый из нас считает себя личностью, святым, важной персоной, кем–то, кто может предстать пред Богом и сказать Ему: «Боже мой, Боже мой, я дал Тебе это, я посвятил Тебе, я сделал, я показал…»

Когда приближается Святой Дух, Он снимает покров, мои дорогие, с моей внутренней черноты, греховности, и я открываю истинное свое лицо. Таким образом, вы видите, что дело самопознания есть дело молчания. Святой Дух Своим пришествием словно лучом освящает мое сердце в тот час, когда я Его жду на поле брани плоти и духа, где дух должен одержать победу над плотью. Итак, Святой Дух открывает мне две вещи.

Во–первых, я осознаю, что поле боя находится в моем сердце. И именно сюда должен сойти Бог. Именно здесь мы можем сблизиться, познакомиться, полюбить друг друга, пообщаться и в конце концов соединиться.

Во–вторых, я понимаю глубину неведения и забвения Бога в своей жизни. Ведь крича и взывая: «Боже мой, Боже мой!», я не к Богу взываю на самом деле, но интересуюсь только собой. Я молюсь, потому что так велит поступать Евангелие, потому что этого от меня требует мой духовный отец, потому что сейчас я имею в этом нужду и в данный момент у меня есть такое желание. Неведение и забвение. Мы так до конца и не понимаем значения этих двух слов. А именно они укоренены в нас и заслоняют от нас Бога. Я Бога не помню и не знаю. Почему? Мои страсти скрывают Его от меня. Мы разделены! После изгнания из рая человек не может вкушать от Древа Жизни, соединиться с Богом и вновь обрести жизнь. Ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2, 17), — предупреждал Господь. И изгнал человека из рая. Зачем? В тот день, как вы вновь вкусите от Древа Жизни, оживете, — далее говорит Он. Сейчас рай закрыт, и Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21). Запертое находится внутри человека. Оно закрыто херувимами. Мое сердце заключено, словно на засов, моими собственными страстями. Это хочет сказать Господь.

Итак, я начинаю понимать, что такое страсти и что я объят ими. Я начинаю понимать, что не знаю Бога!.. Что же такое Бог? Он Тот, о Ком я, вероятно, двадцать лет произносил проповеди с амвона, к Кому взывал посреди Церкви: Боже! будь милостив ко мне грешнику (Лк. 18, 13). Взывал, перебирая четки: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного», пожалуй, не зная ни того, что есть Господь Иисус Христос, ни того, какое значение имеют слова «помилуй мя» и «грешного». Коль скоро я не понимаю смысла всего этого, то зачем и как стану говорить: «Помилуй мя»? Но теперь я осознаю значение этих слов, чувствую, что значит «Царствие Небесное», «сердце», «страсть», «Бог входит в нас» и что именно здесь наше поле брани.

Вот теперь–то все начинает становиться на свои места. Раньше я звал тебя: «Отец Феоктист!» — теперь же приближаюсь к тебе со словами: «Иди, иди же сюда». Невозможно докричаться, когда ты внизу, а я наверху. Даже если я сорву свой голос, и нас услышат все вокруг. Но обычно, когда я люблю человека, мне хочется побыть с ним наедине, поговорить совершенно просто, сидя рядышком.

Итак, я хочу, чтобы Господь спустился ко мне на поле моей брани. И тут, мои дорогие, наступает один из самых решающих и страшных моментов нашей духовной жизни. Именно тогда становится ясно, сможем ли мы просить Господа и молиться Ему. Это те минуты, когда мы переживаем драму человека, который говорил: «Уйди, Боже»; и тут же: «Приди, Боже мой». Когда Господь приближался к нему, он воспринимал Его словно палача и говорил: «Уйди, Палач мой». А когда Бог собирался уйти, то останавливал Его: «Приди, Друг мой». Суть в том, примем ли мы Бога или Его отвергнем. До этого момента мы барахтаемся в луже и сами знаем, что мы не более чем плещемся в ней. До этого момента мы играем с Богом в игрушки, «с которыми не шутят». Но наступает момент, когда мы должны со всей решимостью дать ответ — принять или отвергнуть Бога.

Раньше мы испытывали ощущение борьбы. Теперь же рождается чувство, что Господь одерживает над нами верх. Мы можем сказать Ему: «Уйди». Но после этого придется определенно и бесповоротно признаться себе в том, что ушел мой последний самый надежный товарищ, и другого друга у меня не будет.

Это очень важный момент. Почему? Сейчас мы должны отвергнуть или согласиться с тем, что мы есть, потому что мы открыли в самом себе столько грязного, темного, вероломного, лукавого, и нам тяжело и невыгодно в этом признаться, и часто мы прячемся за своим эгоизмом, за своей самоуверенностью, за любовью к самому себе. Это час пробуждения моего собственного «я», и я не хочу согласиться с тем, чем являюсь — грехом.

Прекрасно предстоять перед Богом со словами: «Господи Иисусе Христе, Ты, даровавший мне знание, удостоивший меня стать Твоим тружеником, сделавший меня монахом! Господи, Иисусе Христе…» — это просто. Но вот сесть и сознательно сказать: «Боже, милостив буди мне, грешному!» — сколько раз я способен произнести эти слова? Если я смогу сделать это! Потому что, чтобы этого достигнуть, мне в любом случае необходимо сокрушить собственную сущность… Но это необходимо: когда ты раскалываешь орех, скорлупа его трескается и рассыпается, а ты собираешь ядрышки. Так д?лжно поступить и со своим сердцем, чтобы достать из него доброе, а мусор выбросить, осознав, что то, что я имею, кем я являюсь, что я любил, к чему стремился, чего искал в своей молитве до сих пор, — все почитаю за сор, по слову апостола Павла (Флп. 3, 8). И мне необходимо осознать наличие этого мусора в себе и этот сор отвергнуть, чтобы наполниться Богом.

Итак, мы с Ним противоборцы. Он еще там, и я начинаю понимать, сколь далеко Он от меня. Поэтому размышляю, взвешиваю, должен ли я вступать с Ним в борьбу. Я уже говорил вначале, чем является Он, в откровении Его Царствия, в блистании Его света. А я здесь со своей чернотой. Итак, буду бороться. Но как непросто мне принять это решение!

Когда я выберу продвижение вперед, тогда начнется молчаливое всматривание в свое сердце с помощью Святого Духа. Постепенно я начну ощущать потребность вспоминать Бога и узнавать Его. При переходе в это измерение, если мне удастся преодолеть трудности и не отвергнуть Бога ради самого себя, я сумею понять с трудом и п?том, что означает выражение «отвергнись себя», которое мы повторяем ежедневно. Но давайте его на самом деле ощущать как отвергнись себя (Мф. 16, 24; Мк. 8, 34; Лк. 9, 23), и тогда первые слезы польются из наших глаз — слезы нашего рушащегося эгоизма. Это еще не те слезы, о которых говорят наши отцы: «Проливайте слезы» — те суть слезы Духа. Первые слезы свидетельствуют, сколь скудны они и до какой степени я не имею ничего, ибо то, что течет из моих глаз, еще очень и очень человеческое.

У меня возникает боль, что–то во мне начинает биться, и я плачу, я начинаю вновь и вновь взывать: «Боже мой, Боже мой!» И говорю: «Приди, Душе Святый, очисти меня от моего греха. Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, приди и научи меня в моем невежестве, приди и войди в меня, ибо я полон стольких зол, очисти меня от всякой скверны. Вынь все, что у меня внутри грязного, для того, чтобы вселиться в меня». После этого я могу произнести слова молитвы ко Святому Духу.

Когда я достигну этого, тогда Господь, готовый немедленно ответить на нашу молитву, не раздумывая ни секунды, устремится в мое сердце. Но, скажете вы мне, почему это происходит после стольких мучений? Закоснение Господа в исполнении наших просьб есть наше некое субъективное переживание. Нам всегда кажется, что мы молимся, а Бог медлит. На самом же деле Господь не медлит не то, что ни минуты, но даже и ни единого мгновения.