Загробный мир по представлениям древних народов

Загробный мир по представлениям древних народов

Как уже было сказано, вначале люди не считали душу бестелесным, божественным существом, а наделяли ее материальными качествами и всеми потребностями человека, полагая, что, переселившись в иной мир, душа будет продолжать вести образ жизни живого человека. Поэтому в местах захоронений родственники снабжали умершего всем, чем он пользовался при жизни, погребая с покойником пищу, воду и вещи, которые были нужны или особенно дороги ему.

Американские индейцы при похоронах пели:

Так начнем же погребальный

Хор среди могил;

Принесем мы в дар прощальный

Все, что он любил:

Лук положим к изголовью,

А топор — на грудь,

В ноги — мех с медвежьей кровью

Другу в дальний путь...

Обнаруженные в конце прошлого века близ реки Вуоксы карельские могильники эпохи разложения первобытно-общинного строя свидетельствуют, что и в могилу карела клались домашняя утварь и вещи, которыми умерший чаще всего пользовался при жизни. В мужских могилах обнаружены топоры, конские удила, копья и наконечники стрел, в женских — пряслица (от прялок), серпы, ножницы для стрижки овец. Следовательно, по представлениям карелов, в загробном мире мужчины будут рубить деревья, охотиться, сражаться с врагами, а женщины — прясть, жать хлеб, стричь овец, т.е. выполнять работы, привычные для них в земной жизни.

Первоначально загробная жизнь казалась людям столь материальной, что они вполне ясно представляли себе, как мертвец питается, как он голодает и умирает, т.е. может просто совершенно исчезнуть, если о нем не заботиться. Все древние народы были твердо убеждены, что умершему присущи те же потребности, что и живому. Они считали необходимым кормить покойника, чтобы его голодный дух не надоедал родичам своими посещениями и не доставлял им неприятностей. Так, мексиканцы расставляли по полям куски мяса, насаженные на палки, делая это из страха, чтобы мертвец не явился к ним требовать тот скот, который принадлежал ему при жизни. Белорусские крестьяне вместе с покойником клали в гроб некоторый запас пищи и кое-что из вещей умершего. В глухих русских деревнях был обычай класть позади иконы на полку крошки пирога. Считалось, что там прячутся души предков, и поэтому их «подкармливали». Пережитком подобных представлений являются и христианские поминки.

Древнегреческий историк Геродот (V.в. до н.э.) описал погребальные обычаи скифов. Этим именем греки называли многочисленные племена, жившие с VIII в. до н.э. в степях от Северного Причерноморья до Алтая. Жили они родовыми общинами, но в V в. до н.э. равенства между ними уже не было. Выделялась родовая знать, власть племенных вождей передавалась по наследству, и уже возникло рабство, хотя труд рабов не получил широкого распространения и государства еще не существовало.

По свидетельству Геродота, когда умирал скифский вождь, труп его бальзамировали. Похороны происходили с особой пышностью и жестокими жертвами. В день погребения на могиле вождя убивали и клали рядом с ним одну из жен, нескольких рабов и слуг: повара, виночерпия, конюха, вестника. В могилу клали оружие, украшения, драгоценные вещи из золота и серебра и общими усилиями над ней насыпали огромный холм — курган, стараясь сделать его повыше.

Через год на могиле совершалась тризна. Убивали 50 вернейших слуг умершего и 50 лучших лошадей. Из лошадиных туш вынимали внутренности, набивали чучела соломой и, насадив на шесты, прикрепляли к земле большим полукругом; на мертвых коней сажали убитых слуг. Соорудив эту страшную конницу вокруг могилы, скифы уходили.

Раскопки Чертомлыцкого кургана (в 20 км от Никополя) и особенно последние интересные открытия в Пазырыкских курганах Горного Алтая подтвердили то, что 2500 лет назад писал Геродот. Так, недавно экспедиция археологов Академии наук СССР и Государственного Эрмитажа раскопала в урочище Пазырык Улаганского нагорья ряд больших курганов, сложенных из обломков скал и относящихся к V в. до н.э. Это были могильники-усыпальницы древних саков (скифов) с похороненными в них представителями племенной знати[5]. Несмотря на то что могильники оказались разграбленными, в них сохранилось множество интересных для ученых предметов искусства и быта, ценность которых увеличивалась их прекрасной сохранностью в условиях вечной мерзлоты, хотя со времени захоронения прошло не менее 2500 лет. Некоторые деревянные вещи, кожи, ковры и ткани и сейчас не утратили своего первоначального вида, а на бальзамированных телах погребенных мужчин уцелела даже татуировка. В одной из усыпальниц был обнаружен труп скифского воина. Вместе с ним была похоронена его жена и все, что требовалось ему при жизни: кони в полном убранстве, одежда, меха, пища — куски баранины в кожаных мешках, похожий на брынзу сыр.

Не только у скифов на могилах родовых старейшин и вождей совершались дикие убийства людей. У многих других народов также существовал обычай, согласно которому вместе с умершим богатым человеком хоронили заживо или убитыми его жен и рабов. Вот некоторые примеры. В 1870 г. (!) после смерти принца Марава (Бразилия) его 47 жен были заживо сожжены вместе с его трупом.

Вожди африканских племен задолго до собственной смерти умерщвляли своих рабов, чтобы заготовить себе слуг для будущего загробного хозяйства. Еще сто лет назад перед хижиной вождя можно было видеть торчащие жерди с побелевшими черепами его «загробных слуг». Если вождю приходило на ум что-либо передать в загробный мир своим предкам, он звал раба, передавал ему поручение, а затем отрубал голову. На похоронах матери Чака, южноафриканского царька племени зулусов, было убито 7 тысяч человек, а 12 молодых девушек были погребены заживо, чтобы прислуживать царице в загробном мире. После смерти короля Гуэнцо в монархии Дагомея (тропическая Африка) его сын Грерэ распорядился принести в жертву 1000 человек. Убийства несчастных продолжались с 13 июля по 5 августа 1860 г. Во время похорон монгольского принца всех людей, попадавшихся на дороге, убивали со словами: «Идите служить вашему господину в другом мире».

В гробницах древнего Китая находят сотни убитых рабов.

В древней Индии существовал обычай «сати», по которому после смерти мужа вдову сжигали на могиле умершего. Этот свирепый обычай просуществовал до середины XIX в. Религия учила женщину, что она нужна мужу в загробном мире так же, как и при жизни. И если она сразу не последует за ним, то в конце концов все-таки умрет и явится на «тот свет» на вечную и жестокую расправу к озлобленному мужу. Вот почему суеверные индусские женщины предпочитали один раз испытать муки смерти на костре, чем целую вечность в будущем подвергаться истязаниям разъяренного мужа.

Эти же суеверные представления погубили многих негров, когда в XVI в. колонизаторы стали вывозить их из Африки в Америку. Чтобы избавиться от невыносимых мук рабства, они прибегали к самоубийствам, будучи уверены, что после смерти снова попадут на родину и там воскреснут свободными людьми.

Обычай погребальных почестей и жертвоприношений, связанный с верой в загробную жизнь, был и у наших предков — славян.

Народы, стоящие на низкой ступени развития, не только убивали людей, они также «убивали» вещи. Так, у многих африканских негров есть обычай после смерти царька делать негодными все его вещи: рвать одежды, ломать мечи, продырявливать лодки. Эти «убитые» вещи и кладутся в могилу, чтобы ими пользовался мертвый.

Остатки первобытных представлений о загробной жизни и связанных с ними обычаев проявлялись среди народов Западной Европы в сравнительно недавнее время. Так, еще 200 лет назад в Австрии при похоронах одного графа вместе с ним погребли и его лошадь. Позднее лошадей уже не убивали, но вести за гробом умершего его лошадь было общепринято. Бывали случаи, когда в могилы клали иголку с ниткой, дабы покойник мог, когда нужно, починить себе платье.

Таким образом, вера в загробную жизнь зародилась еще в доклассовом обществе и к началу разложения первобытнообщинного строя была широко развита. С появлением имущественного неравенства представления о загробном мире резко изменились. Частная собственность наложила на «тот свет» свой отпечаток. Раньше, когда не было различия между богатыми и бедными, загробная жизнь всех умерших представлялась одинаковой. Поскольку все люди были равны, постольку и их души должны были жить на «том свете» в одинаковых условиях, т.е. представления о жизни мертвых за гробом соответствовали общественному устройству, которое было у народов на земле. Древние евреи и греки представляли себе загробный мир как далекое подземное царство теней, где все равны и все разделяют одинаковую безрадостную судьбу, но и без особых мук.

С разделением общества на классы в сказаниях о загробной жизни стали упоминаться два отделения для умерших: верхнее (рай) — для одних, и нижнее (ад) — для других; причем обычно рай — для господ, для богачей, ад — для рабов и бедняков.

Как было показано выше, знатный человек, вождь племени, князь или царь, собираясь в «дальний путь», брал с собой в могилу или на погребальный костер все, чем владел при жизни. Вопреки пословице: «Умрешь — ничего с собой не возьмешь», богач считал: «Умру — все с собой возьму». На его могиле закалывали быков и коней, чтоб мертвому князю было чем питаться и на чем ездить на «том свете». Вместе с ним убивали его жен, рабынь, воинов. Это спутники и слуги, которые отправляются вместе с умершим, чтобы охранять его и угождать ему в загробном мире. Наконец, самого мертвеца клали в гроб или на костер в полном вооружении и с лучшими драгоценностями. Богатые родственники не скупились на тризны, пируя на могильном кургане, совершая обильные жертвоприношения и множество других магических действий, обеспечивающих покойнику возможность добраться до той счастливой местности загробного мира, которая зовется раем.

А кто не настолько богат, чтобы приказать убить на своей могиле женщин и слуг, кто не имеет вещей, чтобы совершить путешествие в загробный мир и быть там обеспеченным от всяких бедствий, кто не может, наконец, заплатить жрецам за молитвы и заклинания, тому не добраться до блаженного края.

Так представители господствующих классов превратили бесцветное царство теней в веселое и богатое место, оглашаемое смехом и звоном бокалов, где продолжаются земные удовольствия, где можно есть и пить безотказно, ласкать сколько угодно самых красивых женщин и т.д. и т. п. Так возник воображаемый рай, доступ в который стал достоянием богатых.

На долю бедняка оставался ад, еще не место пыток и мучений, а просто место печали и скорби. Если это и было возмездие, то возмездие за бедность, за то, что вся жизнь бедняка наполнена заботами о своем существовании, а богам и жрецам уделялось слишком мало внимания и средств.

Разумеется, эта общая картина развития взглядов на загробный мир от их возникновения до появления первых классовых обществ включительно не может быть безоговорочно применена к истории любого народа, не может отразить все своеобразие представлений о загробной жизни, которые коренятся в материальных условиях жизни того или иного общества. Здесь могут иметь место в отклонения и исключения, примером чему являются народы древнейшей культуры человечества — Вавилонии, Египта, Греции, представления которых о загробной жизни резко отличаются как друг от друга, так и от приведенной выше схемы. Взгляды этих народов представляют для нас тем больший интерес, что их литературные памятники уже содержат в себе первые проблески свободомыслия, проявлявшегося в сомнении и даже отрицании какой бы то ни было веры в загробное существование.

Древним вавилонянам «будущая» жизнь рисовалась как обитель страдания и печали. У них имелось представление о «мире мертвых», наполненном отвратительными духами, мучающими души умерших. Духи эти выходят и на землю, прилетая из страшной пустыни с запада, чтоб наслать болезни и смерть на свои жертвы. Боги иногда спускались в подземное царство и выбирались оттуда с большими трудностями. Но человеку нет того спасения, какое есть для бога. Смерть не отпускает его на волю, подкашивает, как былинку, пронзает ножом.

«Поэма о Гильгамеше», наиболее замечательное произведение вавилонской литература II тысячелетия до н.э., в высокохудожественной форме ставит извечный вопрос о смысле жизни и неизбежности смерти, о том, что ждет человека за гробом. Гильгамеш, полулегендарный царь Урука, «на две трети бог, на одну - человек», похоронив любимого друга, томимый печалью и страхом неотвратимой смерти, в тяжелых странствованиях ищет тайну бессмертия. Его предок Ут-Напиштим, который получил от богов великий дар бессмертия, при помощи различных магических приемов пытается добыть для героя вечную жизнь. Он советует Гилыамешу одолеть хотя бы сон — может быть, тогда он одолеет и смерть. Но человеческая природа берет свое, и утомленный походом герой сидя засыпает тяжелым сном. Все оказывается напрасным. Гильгамеш снова чувствует перед собой угрозу неизбежной смерти. Он спрашивает:

Что мне делать, Ут-Напиштим, куда мне пойти?

В моей спальне скрывается смерть.

Наконец, Ут-Напиштим открывает ему, что, нырнув на дно океана, Гильгамеш сможет найти растение, дающее, правда, не вечную жизнь, но постоянную молодость. Достав с превеликим трудом траву молодости, Гильгамеш отправляется на родину, решив разделить траву со своим народом. Но случайность губит все. Когда Гильгамеш купался в пруду, подкравшаяся змея похитила чудесное растение. С тех пор змеи сбрасывают кожу и молодеют, а людям суждена старость без обновления.

Опечаленный герой просит у богов последней милости: вызвать с того света хотя бы тень умершего друга. Поэма кончается диалогом между друзьями, в котором тень покойного в самых мрачных красках описывает мир умерших, которые «света не видят, во тьме обитают, пища их — прах и глина».

Смотри! Друг, которого ты обнимал в радости сердца -

Черви его пожирают, как истлевший саван.

Мое тело, которого ты касался в радости сердца,

В пыль и прах превратилось,

В прах и тлен, в прах оно превратилось.

Человек бессилен против природы, которая для вавилонян олицетворялась в виде воли богов.

Глубоким пессимизмом проникнуты слова древнего автора, ибо даже знаменитый Гильгамеш, «могучий, великий, мудрый», несмотря на свое божественное происхождение, не может добиться бессмертия. Оно дается только тем, кто, подобно Ут-Напиштиму, выполняет заповеди религии и требования жрецов. В этой мысли отразилась позднейшая идеология жречества, хотя корни поэмы, несомненно, восходят к народному творчеству. Вавилонская литература развивалась под влиянием религиозного мировоззрения, но и в нее проникли сомнения в истинности религиозных догматов, обещавших праведникам в награду бессмертие. В поэме впервые с предельной четкостью и в то же время с большой художественной силой выражена мысль о неизбежности смерти, которой подвластны все люди, даже прославленные герои, готовые на любой подвиг, чтобы преодолеть неминуемую смерть. В конце концов Гильгамеш утешается мыслью о бессмертии славных дел человека, которые навсегда сохранятся в памяти потомства.

И вопрос о смерти и бессмертии, так волновавший человека в древности, решается мужественно и по существу правильно: человек смертен, но бессмертны его дела.

Мыслью о неизбежности смерти проникнуто и другое произведение, которое принято называть «Беседа господина с рабом», в котором вавилонская религиозно-философская поэзия достигла своих вершин.

Вот заключительные сильные слова диалога, в которых выражена главная мысль автора. Разочаровавшись во всем, господин, наконец, восклицает: «Что же теперь хорошо?» Дерзко и насмешливо звучит ответ раба: «Сломать мою шею и шею твою и бросить их в реку — вот это хорошо. Кто столь высок, чтобы взойти на небо, и кто столь велик, чтобы заполнить землю!» Разгневанный господин грозно говорит рабу: «О раб, я хочу тебя убить и заставить тебя идти передо мной». Но в ответ раздается предостережение раба: «Воистину, господин мой только три дня проживет после меня».

Если в Вавилонии мало верили в посмертное существование, зная, что, умерев, человек превращается в прах, в тлен, в ничто, то в древнем Египте вера в загробную жизнь была очень сильна и имела там особое значение. Ни один народ никогда не заботился так о мертвецах и не думал так много о загробном мире, как египтяне. Они не искали бессмертия, подобно жителям Двуречья, так как считали, что обладали им, будучи уверены в том, что смерть есть не уничтожение человека, а лишь переход его в другой мир. Подобные представления рождались под влиянием естественных факторов, прежде всего географической среды. На западном берегу Нила, у песков Ливийской пустыни, где находились египетские кладбища, в условиях жаркого, сухого, климата тело не столько разлагалось, сколько высыхало, и египтянам удавалось предохранять трупы от гниения.

Пышный заупокойный культ мертвых в Египте был, связан с почитанием бога Озириса, представление о котором, как об умирающем и воскресающем боге, отражало ежегодный расцвет и увядание природы.

Из поколения в поколение рассказывали египтяне бесконечно древнюю сказку о борьбе жизни и смерти — миф об Озирисе. Содержание его таково. В Египте некогда правил бог солнца, влаги и растительности Озирис. Но его убил злой брат Сет, который растерзал тело Озириса на 14 кусков и разбросал по всему Египту. Жена Озириса, богиня Изида, после долгих поисков собрала останки мужа, сложила их вместе и воскресила бога. Но Озирис не остался на земле, а сделался царем и судьей в загробном мире.

В мифе об Озирисе отразились представления египтян о смене времен года и вечности постоянно возрождающейся природы: когда все засыхало и гибло от знойных ветров пустынь, это означало, что Озирис убит; оживление природы связывалось с воскресением божества. Египтяне считали, что, как оживает природа, так могут ожить в загробном мире и умершие люди. Озирис победил смерть и ожил. Значит, думали египтяне, могут воскреснуть и обрести бессмертие и верующие в него люди. Эта мысль четко выражена в следующем религиозном тексте:

Как воистину Озирис живет, так живешь и ты.

Как воистину он не умирает, так не умираешь и ты.

Как воистину он не уничтожается, так не уничтожаешься и ты.

Чувствуя свою зависимость от природы, они думали, что их земная и особенно будущая загробная жизнь целиком зависит от Озириса, бога умирающей и воскресающей природы, бога «вечной» жизни и владыки страны умерших. Царство мертвых — «Аменти», где правит Озирис, по одним легендам, было в далекой блаженной стране Запада, куда вместе с солнцем улетают души умерших, по другим — в подземном мире.

В 125-й главе «Книги мертвых» — религиозно-магических сборников текстов древнего Египта — описывается страшный посмертный суд над душой умершего, отразивший в искаженной форме земной и грозный суд фараона. Озирис восседает на царском троне под балдахином в большом зале правосудия, украшенном огненными языками и большими перьями (перо — символ истины). Позади его сидят 42 судьи-чудовища (по одному от каждой египетской области). Посредине стоят весы справедливости, на которых взвешивают сердце покойника, для того чтобы узнать, вел ли он праведную жизнь. Если человек не нарушал воли фараона и вообще совершил мало грехов, сердце его должно было быть легким, не тяжелее пера (правды), положенного на другую чашу весов. Сердце, по представлениям египтян, было символом души умершего, средоточием его нравственной жизни, вместилищем добродетелей и пороков. Представ перед судом, душа произносит отрицательную исповедь, в которой покойный объявляет себя невиновным в совершении им 42 основных грехов.

«Я не отзывалась дурно о фараоне, не бунтовала, не уменьшала жертв, посвященных богам, не уменьшала хлебов в храмах, не убавляла пищи богов... не ловила рыбы в прудах, посвященных богам... не наносила ущерба скоту, принадлежавшему храму...»

Классовая сущность представлений о загробном суде ярко сказывается в характере этой исповеди. Если человек не запятнал себя грехами и преступлениями против фараона и жрецов, ему выносили оправдательный приговор и оставляли душу жить в царстве Озириса. Там было много воды, которой не хватало на земле, а на райских полях Иару росла пшеница выше человеческого роста. Египтяне верили, что покойный будет жить там вечно вместе с богами, ездить в солнечной ладье по подземному Нилу и вкушать пищу богов. Но если сердце умершего весило много, если его отягощали пороки, чаша весов опускалась вниз, а сердце и душу грешника тотчас пожирало страшное чудовище Амамат (полулев, полубегемот с головой крокодила), и умерший навсегда лишался права на загробную жизнь. Характерно, что понятия об аде у древних египтян не существовало: лишиться бессмертия вообще считалось самым ужасным.

В классовом обществе древнего Египта заупокойный культ был средством идеологического воздействия господствующего класса на сознание трудящихся масс в целях их подчинения. Вера в загробную жизнь, в страшный суд Озириса помогала господствующим классам запугивать народные массы, притуплять сознание бедняков, убеждая их безропотно терпеть земные лишения и муки, суля им в награду мнимое райское блаженство за гробом.

Вера в загробную жизнь имела в Египте широкое распространение и развитие. Живой должен был готовиться к своему загробному существованию, а мертвый требовал от потомков на земле сложного поминального культа.

Стремление обеспечить умершему вечную жизнь выражалось в заботе о сохранении трупа и способе его погребения. По религиозным представлениям египтян, посмертное существование зависит от степени сохранности тела. Египтяне верили, что душа умершего вылетает из тела, но затем постоянно возвращается в него, принося пищу и поддерживая связь с внешним миром.

Поэтому, чтобы душа могла найти тело, его обязательно надо сохранить от разрушения. Этим и объясняется обычай мумифицировать трупы и сооружать прочные гробницы. Поскольку вначале способы бальзамирования были несовершенны и тело могло не сохраниться, в гробницу ставили статую умершего, которая должна была служить заменой тела. Считая, что настоящая жизнь начинается за гробом, каждый имущий египтянин задолго до старости в силу своих средств и возможностей принимался строить себе гробницу.

Загробный мир рисовался египтянам в виде фантастического отражения и своеобразного продолжения земного мира, где в стране мертвых душа будет вести такое же существование, как и на земле. Родственники старались снабдить умершего всем необходимым вплоть до мебели и музыкальных инструментов, чтобы обеспечить ему благополучие в загробном мире.

Сначала, еще со времени родового строя, в гробницу клали подлинные вещи и пищу — «хлеб, гусей, мясо быка и пиво» — все, чем, по понятиям египтян, надо было кормить душу, чтобы она не голодала в загробном мире. Знать завещала жрецам и храмам свой скот и земли «на помин души». Впоследствии египтяне подлинную еду заменяли ее изображениями, всевозможными рисунками яств и напитков на поминальных столах и стенах гробниц, твердо веря, что все это превратится в настоящую еду и питье и обеспечит «загробные потребности» покойного.

Когда в Египте сложилось рабовладельческое государство, заупокойный культ укреплял мысль о неизменности и вечности существующего классового строя. Фараонов стали хоронить в гигантских гробницах — пирамидах, размеры которых отражали социальное расстояние между царем и подвластным ему населением, внушали подданным страх перед величием и могуществом древневосточных деспотов и веру в их божественность, которую проповедовали жрецы: при жизни фараоны считались земными богами, а после смерти приравнивались к небесным. Богатых чиновников и жрецов хоронили в массивных, похожих на огромные скамьи гробницах (так называемые мастаба), куда в нескольких разрисованных саркофагах опускалось набальзамированное и запеленутое льняными бинтами тело покойника (мумия). Туда же клался нарисованный на доске поясной портрет умершего. Вход в гробницу замуровывался, но, по мнению египтян, сам умерший мог невидимо выходить или глядеть наружу большими глазами, нарисованными на стенке гроба. На стенах внутренних помещений гробницы рисовали семью покойного и на первом плане его самого, обычно осматривающего принадлежавшие ему при жизни владения и богатства — ремесленные мастерские, стада, поля, на которых работали рабы. Все это снабжалось возвеличивающими владельца надписями и должно было магически перенести имущество умершего в загробный мир.

Учитывая настроения и желания кандидатов на загробную жизнь, жрецы составляли для них специальные молитвы и заклинания к богам, которые должны были предохранить умершего от грозивших ему на том свете опасностей и обеспечить «соединение со своей семьей в загробном мире», «вкушение хлеба в загробном мире», возможность «не вступать в судебную палату бога».

Все эти заупокойные тексты и составили позднее уже упоминавшуюся «Книгу мертвых», которую клали вместе с покойником и где можно было прочесть, например, «Главу, чтобы не умереть вторично», «Изречение, чтобы не истлеть», «Изречение, чтобы не попасть на плаху бога» и т.д.

По представлениям египтян, каждый выполнял за гробом ту же работу, что и при жизни. И если бедный крестьянин мечтал в царстве мертвых пахать, сеять и жать на полях Озириса, то состоятельные люди этого делать не собирались. С этой целью приобретались и клались в гробницы знатных людей специальные заупокойные статуэтки, представлявшие собою маленькие фигурки слуг из камня, дерева или фаянса с мешочками зерна на спинах и мотыгами в руках, называвшиеся «ушебти», что значит «ответчики[6]». Они-то и должны были выполнять за гробом работу за своих владельцев. Иногда в гробницах находили до 365 таких куколок-двойников, по числу дней в году. Египтяне наивно верили, что эти фигурки в загробном мире оживут одна за другой и превратятся в рабов и крестьян, которые будут работать на умершего, а картины превратятся в имения, которыми он будет владеть.

Но богачи-рабовладельцы даже на «том свете» опасались возможной непокорности слуг. Для этого часто на фигурках вырезались предостерегающие надписи: «О ты, ушебти! Если меня позовут и я буду назначен совершать различные работы, ты отвечай: «Я здесь». Слушайся только того, кто тебя сделал, не слушайся его врага». У деревянных и фаянсовых кукол часто отбиты ноги; это делалось для того, чтобы слуги не могли убежать от господина.

Можно предполагать, что куклы-ушебти пришли на смену более древнему, уже упоминавшемуся обряду, когда на могиле рабовладельца убивали его рабов.

Средние городские слои населения хоронили своих покойников в небольших гробницах со скромным убранством. Мумии приготовлены по дешевому способу, а положенные в могилы ушебти плохо выделаны. Иногда клался всего один «ответчик» с написанной на нем цифрой 365, а магическими заклинаниями, произнесенными над ним, обеспечивалась его работа за умершего в течение всего года.

Египетская беднота просто зарывала покойников в песок без всякого бальзамирования. Но при этом все-таки принимались меры, чтобы и бедняки могли «воскреснуть». Их тела завертывались в циновки и привязывались к доскам с заупокойными молитвами. Доска заменяла умершему и гроб и гробницу. На ней писались названия яств и напитков, которые благодаря магическим заклинаниям должны были обеспечить загробное благосостояние бедняка. Например, заупокойная молитва с просьбой к Озирису дать умершему на том свете 1000 быков, 1000 хлебов, 1000 кружек пива и т.д. Большего родственники умершего не могли для него сделать. Иногда фигурка, изображавшая умершего, закапывалась поблизости от могилы вельможи, чтобы часть даров, приносимых ему, доставалась бедняку, который, таким образом, и в загробной жизни должен был зависеть от богача.

У умерших рабов не было даже своих могил: их зарывали в общей яме.

Мы видели, что египтяне переносили представления о существовавших на земле производственных отношениях в загробное царство, где люди располагались в соответствии с их общественным положением на земле. Загробный культ незаметно внедрял в сознание верующих идею оправдания и утверждения земного неравенства наличием неравенства небесного: для владыки мертвых Озириса так же надо было обрабатывать поле, как и для земных господ. Хотя все мертвые и объявлялись равными перед одним господином — Озирисом, который мог любого призвать к «трудовой повинности», но богатые могли и здесь избавиться от работы, заменив себя «ответчиками».

Доведенные до крайней нужды, подавленные тяжестью жизни, широкие массы населения мечтали о посмертном блаженстве. Вера в загробную жизнь была вместе с тем действенным орудием угнетения в руках господствовавшего класса: боясь суда Озириса, верующие терпеливо переносили свою тяжелую жизнь, надеясь после смерти получить награду за смирение.

Сильна была вера в «потусторонний» мир в древнем Египте, но и тогда религия не могла подавить проблески свободомыслия и критического сознания людей, жизненный опыт которых неизбежно сеял сомнения в том, чему учили жрецы. В некоторых поэтических произведениях звучат нотки неверия в загробную жизнь и призывы к наслаждению всеми благами земной жизни, резко контрастирующие с традиционным религиозным мировоззрением. В одной пиршественной песне поется:

Проводи день радостно, жрец,

Вдыхай запах благовоний и умащений...

Оставь все злое позади себя.

Думай лишь о радости до тех пор,

Пока не настанет день, когда ты причалишь к стране,

любящей молчание.

Другой папирус описывает возмущение благочестивого египтянина тем, что во время погребальных пиршеств приходится слышать подобные песни: «Я слышал песни, в которых возвеличивается земное и унижается загробное».

В известной «Песне арфиста», начертанной на стене пирамиды, автор-вольнодумец наиболее смело отрицает существование загробной жизни, сомневается в пользе похоронных обрядов и пышных гробниц:

... Плач не вернет никого из могилы...

И никто из тех, кто ушел туда,

Еще не вернулся обратно!

А поэтому:

Умножай еще более свои наслаждения,

Не давай своему сердцу огорчаться,

Следуй желанию его и благу твоему,

Совершай свои дела на земле согласно велению твоего сердца

И не печалься, пока не наступит день плача по тебе...

Погибнет все, гробницы исчезнут, «как не бывало», заключает автор, бессмертны только дела людей, труды и мысли народа.

В поэтическом диалоге, который обычно называется «Беседа разочарованного со своей душой», в словах автора звучит глубокий пессимизм человека, разочарованного в жизни и бросающего вызов небесам. Сомнение в существовании вечной жизни ясно чувствуется в следующих словах: «Если ты вспомнишь о погребении, то это горе... Никогда ты не выйдешь, чтобы увидеть солнце. Те, которые строили из гранита и воздвигли палаты... их постигла та же участь, что и усталых, которые умерли на плотах, не оставив после себя потомства. Солнечный зной и рыбы на берегу разговаривают с ними».

Потеряв веру в загробную жизнь, автор с презрением относится и к заупокойным обрядам, не веря, что они могут обеспечить человеку загробное блаженство, хотя требуют больших расходов. В словах автора звучит уверенность, что смерть сравняет всех, и бедных и богатых, готовя им одинаковую участь — уничтожение под лучами испепеляющего солнца или всепобеждающей силой воды.

В литературных памятниках других народов Древнего Востока также встречаются произведения, скептически относящиеся к вере в загробную жизнь. Таковы, например, древнееврейские притчи, приписываемые царю Соломону. В талмуде, еврейском религиозном сборнике толкований Библии, написанном более двух тысяч лет назад, упоминаются мудрецы, которые доказывали, что нет никакой загробной жизни. Даже в самой Библии, «священной» книге древних евреев, воспринятой затем христианами в качестве Ветхого завета, неоднократно попадаются отдельные наивно-материалистические взгляды, отрицающие загробную жизнь и выражающие мысли о том, что со смертью человека для него все кончено, он уже не воскреснет и даже сам бог не сотворит такого чуда. Так, автор «Книги Екклесиаст» делает вывод, что человек не живет за гробом, «все произошло из праха, и все возвратится в прах» (гл. 3, ст. 20). В «Книге Премудрости Соломона» написано: «Случайно мы рождены, и после будем как небывшие: дыхание в ноздрях наших — дым, и слово — искра в движении нашего сердца. Когда она угаснет, тело обратится в прах, и дух рассеется, как жидкий воздух» (гл. 2, ст. 2-3). Но эти «опасные места» «священных писаний» столь старательно замалчивались и замалчиваются богословами и настолько тонут в море библейских поучений о загробной жизни, что верующие обычно даже не подозревают об их существовании.

В религии древних греков, основанной на обожествлении различных сил природы и преклонении перед памятью и подвигами предков — «богоравных» героев, не оформилось четко выраженного представления о загробной жизни, о рае и аде. В Древней Греции жречество не сложилось в особое сословие, не представляло собой сильной, централизованной организации и не оказывало большого влияния на формировавшиеся взгляды людей и народное творчество. Это было, по выражению Маркса, «детство человеческого общества там, где оно развилось всего прекраснее...»[7] Свободно развивавшаяся греческая мифология оставила человечеству удивительный и прекрасный мир чудесных сказаний, воплотивших упорную борьбу человека с природой, воспевших подвиги могучих и справедливых героев народа.

Согласно древнегреческим мифам, два брата верховного божества громовержца Зевса (у римлян Юпитера), повелителя неба и земли, разделили с ним мир: Посейдон (Нептун) получил власть над морями, а владыкой загробного мира, или подземного царства (Оркуса), стал Аид (римский Плутон), или Гадес, от имени которого произошло и наше слово «ад».

Древние эллины представляли себе загробную жизнь несчастьем, и всю трагедию людей видели в том, что они смертны. Нет ничего лучше земной жизни для счастливца, но она коротка. За гробом же человека ждут только ужасы подземного мира да унылое странствование бесприютной души. Греки представляли себе Аид населенным бесцельно блуждающими тенеобразными, призрачными существами, лишенными чувства, мысли, сознания. Они носятся, стонут, постоянно дрожат и не могут согреться. Это души умерших проводят в царстве теней свою печальную и однообразную жизнь. Ужасно царство Аида, и ненавистно оно людям.

В героическом эпосе древних греков рассказывается, как однажды Одиссей захотел вызвать души умерших, чтобы узнать от них будущее: он выкопал яму, налил в нее крови жертвенного животного и стал произносить таинственные слова. С жалобными стонами слетелись тени мертвых, жалкие подобия живых людей; они стали тесниться к крови, так как горячая кровь — это жизнь и тепло; только та душа, которая напьется крови, может говорить с живыми. Среди них была и тень богорожденного героя Ахилла. Одиссей спросил: «Каково тебе в подземном царстве?» Ахилл ответил: «Лучше быть последним батраком на земле, чем здесь царствовать над умершими». Столь безнадежно, беспросветно и мрачно было существование душ в царстве теней.

Бог смерти Танат прилетал на громадных черных крыльях к постели умирающего, срезал мечом с его головы прядь волос, вырывал его душу и посылал ее к царю мертвых — Аиду. Через бездонные пропасти, бездны с проводником, крылатым вестником богов Гермесом, спускалась душа — «психе» глубоко под землю, где текут черные, мертвящие реки, среди них все леденящий Стикс, отделяющий подземный мир от действительного. Полно вечного мрака страшное царство неумолимого Аида, куда никогда не доходят ни свет, ни радости земной жизни.

Умершему, по представлениям древних греков, предстояло переправиться через реку печали и слез — Ахеронт, и мрачный старик-перевозчик Харон за плату доставлял его на другую сторону. Для уплаты за переезд греки клали в рот покойнику мелкую медную монету. Ни одну душу умершего этот лодочник не перевез обратно, туда, где ярко светит солнце жизни. Трехглавый адский пес Цербер, на котором извивались змеи, а хвост оканчивался головой дракона, и много других чудовищ сторожили выход, охраняли вечное безрадостное существование умерших.

С того света нет возврата. Только однажды удалось знаменитому певцу Орфею своей сладкозвучной музыкой склонить сурового Аида на милость: отдать ему трагически погибшую молодую жену Эвридику. При этом условие было таково: пока не выйдут они на поверхность земли, нельзя было оборачиваться назад. Орфей не выдержал, взглянул на Эвридику, и тотчас же бог Гермес увел ее опять в преисподнюю.

Одна из рек подземного мира в греческой мифологии — Лета, река забвения, воды которой заставляли души умерших забывать все перенесенные земные страдания. (Отсюда произошло выражение: «кануть в Лету», т.е. быть забытым навсегда, бесследно исчезнуть.) Тут же живут и боги сновидений, радостных и кошмарных, над которыми царит юный бог сна Гипнос; неслышно поднимается он на своих крыльях над землей с головками мака в руках, льет из рога снотворный настой и погружает людей в сон.

На примере древнегреческой религии мы видим, что на ранней ступени общественного развития представление об индивидуальном бессмертии далеко не у всех народов заключало в себе нечто утешительное: грекам оно казалось «неотвратимой судьбой» и даже несчастьем. Можно предположить, что бурное экономическое развитие греческих государств, классовое расслоение общества и борьба классов не успели за сравнительно небольшой исторический период отразиться в религии, и взгляды на «будущую жизнь» у древних греков еще не развились в полной мере. Но жрецы, выражавшие интересы господствовавших классов, использовали и развивали уже имевшиеся представления, извлекая из них доходы и устрашая народные массы. На так называемых елевзинских таинствах показывалось, например, изображение замогильного царства теней, откуда неслись звуки рыданий и слышался звон цепей — это мучились души умерших, терзаемых вечными страданиями и угрызениями совести.

Другие таинства, называвшиеся орфическими, состояли в том, что жрецы сообщали «посвященным» таинственные обряды и учение о загробной жизни, якобы вынесенные из подземного царства самим Орфеем. Жрецы учили, что совершение орфических обрядов обеспечит посвященным в эти таинства блаженную жизнь за гробом.

Таким образом, в Греции только начинали складываться представления о загробной жизни как о воздаянии за земные дела.

Пытливый ум древних греков настойчиво проникал в тайны природы, объяснять которые «потусторонним» миром становилось все труднее. Развитие торговли, ремесел, мореплавания двигало вперед науку, рождало смелых ученых, великих мыслителей и атеистов, которые своим свободомыслием и материалистическим учением разрушали веру в сверхъестественное. Греческий историк и географ Гекатей Милетский, живший в конце VI -начале V в. до н.э., пытался критически пересмотреть старинные верования. Так, он решил исследовать пещеру, о которой в мифах рассказывалось, что она ведет в подземное царство к его страшному повелителю Аиду и что именно отсюда Геракл вытащил из загробного мира на землю адского пса Цербера, с драконом или змеей вместо хвоста. «Я, — записал потом Гекатей, — был сам в этом месте и спускался под землю. Пещера неглубока. Вернее всего дело происходило так: в этой пещере жила змея, и она жалила людей, как все ядовитые змеи. В потемках люди приняли змею за хвост собаки. А так как яд змеи был смертелен, то ее и назвали адской собакой Цербером. Геракл действительно спускался, только не в ад, а в пещеру. Он увидел змею, поймал ее и вынес этого «пса» на свет. Потом сложилась легенда, будто Геракл спускался в ад и вынес оттуда Цербера, у которого вместо хвоста змея».

Величайший материалист древности Демокрит (460- 370 гг. до н.э.) в сочинении «О загробной жизни» высмеял веру в загробный мир как «лживые басни о том, что будет после смерти», доказывая, что «душа смертна, она уничтожается вместе с телом». «Многие люди не знают, что человеческое тело распадается на атомы, — учил Демокрит, — но эти люди помнят за собой дурные дела, а поэтому проводят всю жизнь в беспокойстве, страхе и мучении, веря лживым сказкам о загробной жизни».

Сохранилось предание, что когда Демокрит находился на кладбище, где он любил проводить время, некие шутники решили напугать его, закутавшись в темные плащи и изображая собою вышедших из могил мертвецов. «Перестаньте дурачиться, — сказал Демокрит. — Вы не испугаете того, кто твердо знает, что если кто-нибудь умер, то мертв и, значит, не может встать».

С разделением общества на антагонистические классы появляются другие причины религиозной веры в загробную жизнь. В эксплуататорском обществе, помимо стихийных сил природы, над людьми господствуют еще и силы данного общественного строя, они испытывают экономический и социальный гнет. Подавляющее большинство общества находится в угнетенном положении. Чувство беспомощности и бессилия перед природой хотя и сохраняется, но отступает теперь на второй план; возникает страх перед непонятными законами стихийно сложившихся общественных отношений, о которых создаются неправильные, фантастические представления. Угнетенные трудящиеся массы чувствуют себя беззащитными перед слепой, неотвратимой и как бы установленной свыше силой общественного развития, которая, действуя неумолимо и беспощадно, одних делает рабами, других — рабовладельцами, одних — нищими тружениками, других — богатыми тунеядцами. Главным корнем религии в классовом обществе и основной причиной веры в загробную, причем лучшую, чем земную, жизнь на «том свете» становится социальное угнетение, невыносимое, безысходное положение трудящихся классов, их кажущаяся беспомощность в борьбе с эксплуататорами, голод, нищета, бесправие, неуверенность в завтрашнем дне.

Забитые и подневольные труженики, будучи не в силах сбросить с плеч гнет эксплуататоров и перестроить общественные порядки, отчаявшись найти действительный путь к спасению, искали призрачного забвения и утешения в ожидании будущей загробной жизни, надеясь хоть на «том свете» получить награду за свои страдания.

«Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т.п.»[8]

В этих ленинских строках из замечательной статьи «Социализм и религия» вскрыты социальные корни мечты трудящихся о посмертном блаженстве и небесной награде.

Развивавшийся рабовладельческий строй, поддерживая религиозные взгляды на «потусторонний» мир, стал использовать их как утешение порабощенных и страдающих людей, что особенно ярко видно на примере Египта. В эксплуататорском обществе начинает складываться вера в загробное воздаяние и возмездие за земные дела, вырабатываются понятия о загробной награде и наказании, совершенно чуждые людям доклассового общества. Угнетатели стремились не только подавлять раба, но и «утешать» его верой в загробное счастье, отвлекая от тяжелых раздумий о своей участи на земле и попыток классовой борьбы. Обманутым и ограбленным трудящимся массам навязывалась дешевая надежда на «вечную жизнь» и «небесное блаженство» в раю, ради которых они должны были мириться со своей долей эксплуатируемых, терпеть и ожидать вознаграждения за покорность и послушание. Реакционную веру в загробную жизнь рьяно насаждала и развивала церковь, помогавшая господствующим классам угнетать народ и одурманивать его сознание.