Переписка Святейшего Патриарха Тихона с русским зарубежным духовенством

Переписка Святейшего Патриарха Тихона с русским зарубежным духовенством

Русская эмиграция на протяжении десятилетий была для Советов средоточием и источником опасности, хранителем и рассадником монархических и буржуазных идей, антисоветских программ и конкретных планов свержения «большевицкой» власти. Поэтому органы ОГПУ особенно интересовались контактами Патриарха Тихона с эмигрировавшим духовенством.

На допросах в 1922 г. Патриарха Тихона спрашивали, получал ли он письма из-за границы от беглого православного духовенства, когда и кем пересылались эти письма, давал ли Патриарх ответы на них и через кого[134]. Патриарх отвечал, что он был в переписке с митрополитом Антонием (Храповицким), митрополитом Евлогием (Георгиевским), архиепископом Анастасием (Грибановским) и другими, причем, как говорил Патриарх, до него доходили не все письма. Корреспонденцию он получал через иностранные миссии: Латвийскую, Эстонскую, Финляндскую, Польскую, иногда Чехословацкую. Письма обычно приносили чиновники или курьеры миссий. В пересылке активное участие принимали архиепископ Финляндский Серафим (Лукьянов) и епископ Рижский Иоанн (Поммер).

Как говорилось в обвинительном заключении по делу Патриарха Тихона, следствием было установлено, что в пакеты, содержащие в себе официальную переписку с заграничными церквами по деловым вопросам церковного управления, «вкладывались собственноручные письма б[ывшего] патриарха»[135].

ОГПУ стало известно содержание многих писем к Патриарху, хранящихся в его личном архиве. Следователям они дали «богатый» материал для фабрикации обвинительного заключения. Начало переписки относится к 1918 г., когда линия фронта отделила Украину от Центральной России, последние письма датируются 1922 г.

В 1918 г. Патриарх, озабоченный ситуацией на Украине, послал А. Д. Самарина с письмом к митрополиту Антонию. А. Д. Самарин был арестован на станции Брянск. По поводу его ареста и изъятого письма Патриарх Тихон вынужден был направить письмо в СНК, где писал, что поручил Самарину передать митрополиту Антонию его и Всероссийского Собора «взгляды по тогдашнему злободневному вопросу об автокефалии Украинской Церкви». Патриарх подчеркивал, что «поручение, данное Самарину, ничего политического, тем более контрреволюционного в себе не заключает», и просит Совет народных комиссаров снять этот пункт из обвинения, предъявленного А. Д. Самарину[136].

Связь с заграничными церковными деятелями делала вину Патриарха перед советской властью в глазах органов ОГПУ еще более тяжкой. В «Обвинительном заключении по делу гр. Беллавина и др.» говорилось, что «между Тихоном-Беллавиным и вождями зарубежной контрреволюции установилась с первых дней Октябрьской революции тесная и непрерывная связь, не прекращающаяся, в сущности говоря, ни в один из периодов борьбы белых против Красной Республики»[137].

В следственное дело Патриарха Тихона попало несколько его подлинных писем к митрополиту Антонию (Храповицкому) 1918 г., по-видимому перехваченных властями[138], и копии писем митрополита Антония 1921 г., скорее всего перлюстрированных в ОГПУ[139].

С 1921 г. Патриарх переписывался и с митрополитом Евлогием (Георгиевским). В фонде митрополита Евлогия (Р-5919) в ГА РФ хранятся пять подлинных писем Патриарха Тихона[140]. Часть писем митрополита Евлогия в машинописных копиях оказалась в следственном деле Патриарха Тихона[141]. Они охватывают период с 1921 по 1922 г.

Большую роль в передаче документов Патриарху Тихону и от него зарубежному духовенству сыграл архимандрит Жировицкого монастыря Тихон (Шарапов), впоследствии епископ. Архимандрит Тихон был неутомимым и бесстрашным защитником православия в польских землях. В 1918 г. о. Тихона, тогда еще иеромонаха, назначают в г. Здолбуново, где он организует православное братство и начинает издавать журнал «Православие». Журнал вскоре был закрыт петлюровцами, а о. Тихон арестован вместе с архимандритом Виталием (Максименко) и вывезен в униатский монастырь в местечке Бучач. Здесь они присоединились к находившимся в заключении митрополиту Антонию (Храповицкому), архиепископу Евлогию (Георгиевскому) и епископу Никодиму (Кроткову). После освобождения о. Тихон остался на территории Польши в Здолбунове, где основал Здолбуновское Богородичное братство с целью защиты православия от притеснений со стороны поляков и оказания помощи раненым солдатам и беженцам из России.

В январе 1922 г. иеромонах Тихон приехал в Москву по поручению совета православных епископов для доклада в качестве дипломатического курьера одной из стран по согласованию с Наркоматом иностранных дел с целью ознакомить Св. Патриарха Тихона с положением Православной Церкви в Польше. Вернулся о. Тихон из этой поездки уже архимандритом.

Архимандрит Тихон оставил записки, где описал подробно свое посещение Патриарха и передачу ему портфеля с церковными документами из «заграницы». Эти записки под заголовком «Дипкурьер» воспроизводит М. Е. Губонин, познакомившийся и подружившийся с епископом в среднеазиатской ссылке.

«В январе 1922 года я приезжал инкогнито из заграницы в Москву, к Святейшему Патриарху по церковным делам, в качестве дипломатического курьера одной дружественной страны [Литвы]. Понятно, что приезд мой был согласован с Народным Комиссариатом Иностранных Дел, в частности с Наркомом тов. Чичериным, у которого я бывал на официальных приемах. Таким образом, в Наркоминделе знали, что в качестве дипкурьера едет “поп” Тихон Шарапов для доклада Патриарху о положении русских церковных дел в Польше и Западной Европе. Я был острижен и одет в гражданское платье. Ехали, как и полагается подобной публике, не в “столыпинском” вагоне, а в неизмеримо более роскошной обстановке. По приезде в Москву у вокзала меня ожидала комфортабельная машина под флагом той страны, откуда я прибыл. Автомобиль довез меня до посольства, где я остановился».

Иеромонах Тихон решил встретиться с Патриархом за несколько дней до назначенной аудиенции, чтобы при встрече Патриарх был уже ознакомлен с положением дел, отраженным в бумагах. О. Тихон решил подойти к Святейшему во время службы в храме Христа Спасителя, где Святейший Патриарх должен был возглавлять чин отпевания скончавшегося митрополита Евсевия (Никольского).

С огромными трудностями проникнув в алтарь после разоблачения Патриарха, воспользовавшись замешательством, иеромонах Тихон подошел к Патриарху. Он не без юмора описывает эту сцену:

«Вот тут-то, когда раздалось это извечное и классическое: “Рясу!.. Рясу Святейшему!!. Давайте же рясу-то!!” – и все забегало и заходило ходуном, я вышел из своей засады и молниеносно проскочил между растерянно метавшимися иподиаконами и батюшками, в горах облачений и всевозможной одежды разыскивавших пресловутую рясу, и – очутился у св. престола, где в неожиданно образовавшемся пустынном пространстве стояла одинокая фигура Святейшего Патриарха, что-то благодушно бормотавшего себе под нос.

При моем быстром приближении он обернулся, взглянул как-то мельком на меня и, отвернувшись опять к престолу, произнес, “ничтоже сумняся” – как будто мы с ним вчера только виделись:

– А!.. Приехал?.. Когда же ко мне-то?..

Я скороговоркой сказал, что через несколько дней.

Он кивнул слегка головой.

– У меня, Ваше Святейшество, – проговорил я, – портфель тут с собою для вас. Как мне передать его вам?.. Где?..

Он мотнул головой в сторону и пробурчал лаконично:

– Отдай вон – Крониду!..

Я немедленно передал портфель последнему наместнику Свято-Троицкой Сергиевой лавры – маститому старцу, архимандриту Крониду, стоявшему невдалеке и спокойно наблюдавшему всю эту сцену. Я его как-то не заметил раньше. Он с виртуозной ловкостью сунул портфель за пазуху, делая вид, что внимательно застегивает свою рясу…

В это же самое мгновенье налетели иподиаконы с рясой Святейшего, и на меня как-то сразу несколько человек обратили свое неприязненное внимание, и я опять услыхал: “Гражданин, что вам здесь нужно?..”, “Гражданин, здесь не полагается!..” и прочие, тому подобные, “безумные глаголы”. Я стал извиняться, отговариваясь незнанием алтарного этикета, и поспешил удалиться, внутренне радуясь, что все обошлось так прекрасно»[142].

Если бы все не было проделано так виртуозно и успешно, путь о. Тихона по тюрьмам и ссылкам, скорее всего, начался бы на три года раньше.

«Выехал я из России 3 февраля 1922 года, – писал он, – и вывез с собой за границу следующие патриаршие акты:

1. указ о возведении архиепископа Евлогия [Георгиевского], управляющего западноевропейскими русскими приходами, – в сан митрополита;

2. ответную Грамоту Сербскому Патриарху Димитрию [Павловичу];

3. грамоту Антиохийскому Патриарху Григорию [Аль-Хаддаду] о сирийских делах в Америке;

4. указы и дела по вопросам церковной жизни в Польше и

5. словесный реприманд митрополиту Антонию [Храповицкому] за карловацкие резолюции…»[143]

Митрополит Евлогий в своих записках указывает на получение указа через неких коммерсантов:

«В конце февраля (или в марте) среди берлинской эмиграции распространился слух о прибытии кого-то из Москвы с известием, что Патриарх возвел меня в сан митрополита. Я не поверил. Но вот как-то раз на одном литературном собрании прихожан подходит ко мне протодиакон и говорит: “А ведь – верно! Приехали из Москвы какие-то коммерсанты, и в кармане у них патриарший указ на Ваше имя…” – “Вы путаете, что-нибудь не так… ” – ответил я. “Нет, – верно! Завтра они приедут к вам”. На другой день, действительно, указ был мне вручен»[144].

Возможно, память подвела Владыку, и с коммерсантами была связана какая-то другая оказия.

Во время поездки иеромонаха Тихона 8 февраля 1922 г. Здолбуновскому братству указом Патриарха Тихона присвоены права патриаршей ставропигии, его председателю – сан архимандрита[145]. Святейший Патриарх Тихон назначил о. Тихона уполномоченным по делам Православной Церкви в Польше, одновременно был назначен благочинным монастырей Гродненской епархии и благочинным Бытинского округа.

Деятельность архимандрита Тихона как защитника православия вызвала возмущение со стороны польских властей и послушного им православного священноначалия в Польше. Он был сначала запрещен в священнослужении, а 30 июня 1924 г. лишен должности. 15 октября 1924 г. арестован польскими властями и 17 октября выслан из Польши в Германию. 25 октября он был исключен из числа братии монастыря. Три месяца проживал о. Тихон в Берлине при бывшей посольской церкви на Находштрассе, 10, после чего написал Патриарху Тихону о своем желании вернуться в СССР.

После переговоров Святейшего Патриарха Тихона с Наркомотделом разрешение на возвращение архимандрита Тихона в СССР на постоянное жительство было получено. 17 января 1925 г. архимандрит Тихон прибыл в Москву в разгар гонений, хорошо понимая, что его ждут страдания. По прибытии он сделал ряд докладов Святейшему Патриарху Тихону о состоянии Православной Церкви в Польше, в результате которых Патриарх издал ряд указов, отрицающих законность и каноничность Варшавской автокефалии и осуждающих ее сторонников.

22 марта 1925 г. состоялось рукоположение архимандрита Тихона во епископа Гомельского, викария Могилевской епархии. Хиротонию совершали Святейший Патриарх Тихон, митрополит Петр (Полянский), архиепископ Николай (Добронравов), архиепископ Пахомий (Кедров). При хиротонии Святейший Патриарх Тихон, вручая архиерейский жезл епископу Тихону (Шарапову), произнес такие слова:

«Предстоящий тебе путь Святительского служения в исключительно трудных условиях есть путь Крестный и Мученический. И, может быть, твое сердце трепещет и смущается! Мужайся! Благодать Святаго Духа и сила крестная укрепят тебя. Взирай на твердость мучеников Христовых и их примером воодушевляйся на предстоящий тебе подвиг»[146].

Слова Святейшего Патриарха относительно предстоящего крестного пути полностью сбылись. Проведя многие годы в ссылках и заключении, епископ Тихон был расстрелян в 1937 г.

30 марта 1925 г. по указу Святейшего Патриарха Тихона епископу Тихону поручалось принять на себя духовное попечение о членах Русской Церкви в Польше, сохранивших верность Московскому Патриаршему Престолу, которое он должен был совмещать с управлением Гомельским викариатством. В начале апреля он выехал во вверенную ему епархию и 3 апреля 1925 г. был в Гомеле.

Первым помощником епископа Тихона в контактах с зарубежьем стал журналист Димитрий Александрович Ишевский. Он родился 9 февраля 1894 г. в посаде Мелекесс Самарской губернии Ставропольского уезда. Учился в Симбирской гимназии, затем в частной гимназии в Москве. Еще будучи гимназистом, с 1912 г., стал посылать фотохронику московской жизни в петербургские иллюстрированные журналы, а в 1914 г. предпринял издание собственного журнала «Неделя». Война прекратила эту деятельность: Ишевский организовал фото-историческое бюро при Главном комитете Всероссийского земского союза, ездил на кавказский и персидский фронты.

Февральская революция и октябрьский переворот застали его в Москве. В начале июня 1918 г. Ишевский был командирован газетой «Русское слово» в качестве специального корреспондента в Заволжье, занятое чехословаками. Вернувшись в Москву, он вскоре отправился на юг России, где в ночь на 25 сентября 1918 г. был арестован ВЧК. Его обвинили в причастности к так называемому делу Локкарта[147], которое слушалось в Кремле в ноябре и декабре 1918 г. Ишевского приговорили к тюремному заключению сроком на пять лет с применением принудительных работ. 19 июля 1919 г. он бежал из Таганской тюрьмы и пешком по шпалам Александровской железной дороги перебрался в Польшу. В августе 1919 г. Димитрий уже публикует свои материалы о «судебно-тюремных мытарствах» и читает доклад о Советской России. 4 ноября 1919 г. с паспортом Российской дипломатической миссии при польском правительстве за подписью ее начальника генерала Кутепова выехал через Германию в Прибалтику со специальным поручением Французской военной миссии и Британского военного контроля в Варшаве. Поселился в Берлине и жил там до января 1927 г., затем переехал в Лейпциг. Постоянно помещал свои корреспонденции по церковным, политическим, общественным, национальным, культурным вопросам в эмигрантские газеты[148].

В начале марта 1925 г. за поддержку Русской Церкви (вероятно, не без содействия епископа Тихона) Димитрий Ишевский был удостоен грамоты от Святейшего Патриарха Тихона. Текст указа гласил:

«Божией милостью Патриарх Московский и всея России Тихон.

Во Святом Дусе сыну Нашему и Божию рабу Дм. Ал. Ишевскому за его усердие и ревность по защите словом печатным Св. Матери Церкви Православной и неизменную преданность Московскому Патриаршему Престолу, преподаем Наше Первосвятительское благословение.

Дано в Богоспасаемом граде Москве, в лето от рождества Бога Слова по плоти 1925-е месяца февраля 16 (марта в 1 день)»[149].

В письмах Д. А. Ишевского к епископу Тихону (Шарапову) есть свидетельства, что последнему удавалось переправить Ишевскому материалы для напечатания или передачи церковным деятелям[150]. Таким образом были опубликованы заметки о хиротонии архимандрита Тихона во епископа и другие материалы, в частности послание Патриарха Тихона о пределах канонической юрисдикции Варшавского митрополита от 24 марта (6 апреля) 1925 г., написанное за день до кончины Святейшего Патриарха (или подписанное этим днем)[151].

М. Е. Губонин, хорошо знавший епископа Тихона и имевший возможность изучить архив Преосвященного, нашел в его бумагах вырезку из эмигрантской газеты с этим актом, присланную Д. А. Ишевским епископу Тихону, и включил ее в качестве иллюстрации в сборник «Акты Святейшего Тихона…»[152]. М. Е. Губонин писал, что послание произвело «достаточно яркий и впечатляющий эффект, укрепив до некоторой степени позиции патриархистов в Польше…»[153].

М. Е. Губонину при разборке архива епископа Тихона удалось выяснить, что инициатором и автором этого послания был сам Преосвященный Тихон. Найденный в бумагах епископа листок из не выясненного М. Е. Губониным печатного издания, имел надпись рукой Преосвященного Тихона: «Сей Акт написан мною, мною же представлен к подписи Патриарха и, по подписании, послан в Польшу на имя сенатора Богдановича В. В.»[154].

История пересылки и распространения этого акта раскрывается в переписке Д. А. Ишевского и епископа Тихона (Шарапова).

В письме из Берлина от 7 апреля 1925 г. Ишевский сообщает, что акт Святейшего от 24 марта уже помещен во всех газетах, при этом были приложены вырезки из «Русской газеты» и «Руля» (одна из них и попала на страницы «Актов Святейшего Тихона»). Послание было передано также в «Вечернее время» (Париж), «Новое время» (Париж).

Ишевский запрашивал благословения брать у митрополита Евлогия письма для пересылки в Россию.

В день написания письма Русская Церковь была потрясена кончиной ее Предстоятеля – Святейшего Патриарха Тихона. В это время епископ Тихон уже находился в своей епархии. По приезде он стал активно бороться с обновленческим расколом. В Москву от гомельских органов власти в ОГПУ поступило следующее секретное донесение: «…епископ Тихон своими действиями окончательно ликвидирует оставшиеся еще в Гомельской губернии обновленческие приходы, каковых еще имеется до 25 по губернии. Так как в каждом обновленческом приходе есть некоторая часть мирян, стоящая за тихоновщину и стоит еп[ископу] Тихону появиться – через часа 2–3, он уже повел за собой остальных мирян, которые заставляют попа повиноваться епископу Тихону, а в противном случае отлучают от церкви.

В случае замедления ответа будем принуждены прибегнуть к аресту его…»[155]

Вскоре последовал арест. Узнав об этом, Д. А. Ишевский 20 апреля 1925 г. пишет: «Теперь, к ужасу моему, вижу, что наши предчувствия, увы, сбылись. Путь Креста и страданий начался и для Вас!.. И как раз в тот трагический момент, когда особенно нужно присутствие таких, как Вы, там иерархов. Неужели действительно непросветная тьма опустилась на нашу несчастную Родину и с угасшим последним Первосвятительским Маяком все и надолго погибло?»[156] Димитрий Александрович просит присылать ему полную и подробную информацию о Церкви.

Через три дня он снова пишет епископу Тихону: «Снова тягостное молчание, и нет писем от Вас… И как раз именно теперь важно иметь своевременно известия из России»[157]. Ишевский сообщает о получении за границей «Предсмертного завещания» Святейшего Патриарха[158]. Журналист считает, что уже никто не сомневается в подложности документа. Он пишет, что давно просил, предвидя арест Владыки, наладить сношения с ним (Ишевским) «многих авторитетных и верных почившему Первосвятителю особ». «Вся Европа, – пишет он, – жаждет узнать правду о том, что там у Вас творится, кто является Местоблюстителем почившего Патриарха, и по возможности должна сюда проскочить официальная бумага, дабы наши иерархи могли по сему поставить в известность Вселенских Патриархов и тем самым укрепить международное значение Его покойного Святейшества»[159].

Тем временем епископ Тихон, пройдя могилевскую и минскую тюрьмы, 21 мая 1925 г., обвиняемый по ст. 123 УК, был доставлен в Москву. В сентябре 1925 г. Владыка получил разрешение на проживание в Москве без права выезда. При одном из посещений митрополита Крутицкого Петра (Полянского) подписал составленный 12 апреля 1925 г. акт о передаче последнему высшей церковной власти. В ночь на 1 декабря 1925 г. был арестован по делу митрополита Петра.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.