ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВА ЛАВРА
ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВА ЛАВРА
«Как медведица шерстью, густо заросла Русь лесами. Они стояли сырые, дремучие по всей русской земле — из края в край… В темной их глухомани таилось много всякой дичи и всякого зверья — вепри и лоси, олени и рыси, медведи и волки, белки и лисы, барсуки и бобры, куницы и зайцы… Казалось, что лишь диковинные неодолимые звери и лихая нечисть таятся в лесных дебрях. И беглый человек в лесу ютился, и озорные шайки в лес уходили».
Десятки верст исходили по таким лесным дебрям вокруг небольшого подмосковного городка Радонеж братья Варфоломей и Стефан в поисках подходящего места для поселения. Это было около 1345 г., и наконец братья нашли то, что искали: большой, поросший лесом холм, у подножия которого протекал ручей. Ни на самом холме, ни в окрестностях не было никакого жилья. Именно здесь, на плавно возносящемся холме Маковец, братья, засучив рукава, стали рубить лес, очищать бревна и складывать сруб приземистой избушки-кельи. Рядом с ней вскоре выросла небольшая часовенка, предназначавшаяся для чтения «часов» — псалмов и молитв, приуроченных к определенным часам дня.
Троицкий собор — главная святыня Лавры
Вскоре Стефан ушел на Москву, и Варфоломей остался один. Жил он скромно и достойно: бортничал, ловил рыбу, собирал коренья и орехи… И растеклась по окрестностям молва об отшельнике, начали к нему приходить люди, просили пристанища, но привыкший к одиночеству Варфоломей поначалу отклонял их просьбы. «Знайте прежде всего — говорил он им, — что место это трудно, голодно и бедно; готовьтесь не к пище сытной, не к питью, не к покою и не к веселью, но к трудам, посту, печалям, напастям, ибо многими скорбями должно войти в Царствие Божие. Узок и скорбен путь, вводящий в жизнь вечную». Однако Сергий (монашеское имя Варфоломея) соглашался на совместное с другими жительство, и селились рядом с ним приходившие. Сначала собралось 12 человек; взяв с каждого обет целомудрия и братства, он повелел им срубить себе кельи… Сообща поставили они небольшую церквушку во имя Пресвятой Троицы, и вскоре вокруг нее образовался небольшой монастырь. Основывая обитель, Сергий Радонежский, как сказано в одном из его «Житий», «поставил храм Троицы… дабы взиранием на Святую Троицу побеждался страх перед ненавистной раздельностью мира».
В первое время обитель была очень бедна, даже воска для свечей не было, и вместо них в церкви горела лучина. Книги, нужные для богослужений, писались на берестяной коре, но братия со смирением переносила нищету, видя перед собой пример Сергия: он всем был слугою, сам рубил дрова, носил воду, молол муку, делал обувь, шил одежду, а по ночам молился…
Постепенно территория монастыря увеличилась, его огородили тыном, в центре возвели церковь и общественные здания, а вокруг них — кельи. Между кельями и тыном расположились огороды, житницы и различные хозяйственные постройки. Иноки просили святого Сергия принять на себя игуменство, но он по смирению своему отказывался, говоря им: «Желаю лучше учиться, чем учить; лучше повиноваться, чем начальствовать, а вы хотите взвалить на меня бремя выше моих сил». Чтобы окончательно отклонить от себя сан игуменский, Сергий отправился к преосвященному Афанасию, который тогда управлял митрополией всей Руси. Тот радушно принял святого подвижника, но объявил, что никто, кроме него, не должен быть игуменом обители. Когда же Сергий вновь стал отказываться, митрополит сказал ему: «Возлюбленный! Ты все стяжал, а послушания иноческого не имеешь», — и смиренному Сергию оставалось только согласиться. В 1357 г. митрополит Афанасий рукоположил его в игумены монастыря.
Возвратившись в обитель, преподобный Сергий не изменил прежнего образа жизни: по-прежнему служил братии, подвизался в непрерывной деятельности, посте и молитве. Никогда не видели его праздным: в церковь на богослужение он являлся первым, уходил последним; в свободное от работы время наставлял духовными беседами иноков. Число их со временем увеличилось, а между тем в обители все сильнее стал ощущаться недостаток в самом необходимом. Хлеба на всех недоставало, братии порой приходилось голодать, ходить же в соседние села за подаянием игумен строго запрещал.
Между тем росла слава о преподобном Сергии не только как о подвижнике, но и как о чудотворце. Согласно преданию, как-то один верующий привез к нему неизлечимо больного сына и стал со слезами умолять о помощи. Но когда преподобный подошел к привезенному отроку, то увидел, что тот уже мертв. Горько зарыдал отец, и тогда Сергий, тронутый его горем, стал горячо молиться Богу, а через некоторое время, к всеобщей радости, мальчик ожил.
И богатые вельможи, и бедные простолюдины шли к убогой келье преподобного Сергия в надежде найти здесь совет, утешение и благословение. Тогдашний князь Московский Иван Иванович сильно возлюбил смиренного старца, часто посещал его в обители и видел ее бедность. И вспомнилось тогда князю, что у государей земли Русской искони было заведено заботиться о благосостоянии храмов и монастырей, наделять их землями и всяким добром. И подарил он обители окрестные земли, щедро наделил ее деньгами и хлебом и повелел сделать церковную утварь из золота и серебра. После этого посыпались в монастырь щедрые вклады и от других усердных христиан…
Дальнейшее развитие этой обители связано с активной деятельностью энергичного игумена Никона — преемника преподобного Сергия. Окрестности обители стали заселяться, леса вырубали и на их месте строили новые деревни и села, проводили большие дороги. При Никоне монастырь получил другие земельные пожалования и вклады, и сам игумен прикупами постоянно увеличивал монастырские владения. Обитель имела уже несколько сотен деревень, многочисленные стада, рыбные промыслы, соляные варницы, бобровые гоны. Игумен вел торговлю с Великим Новгородом, торговые пути монастыря тянулись к Волге и Белому морю. Монастырские крестьяне создавали своим трудом богатства, почти равные доходам царя.
Но в августе 1408 г. полчища татарской конницы под водительством хана Едигея подошли к Москве и окружили город, рассчитывая сломить его долгой блокадой. Месяц стояли вражеские войска под Москвой, грабя окрестные села. Был разграблен и Троицкий монастырь, однако в самой Орде в это время обострились раздоры, и хан Едигей, взяв с москвичей «откуп» в 3000 рублей, поспешил назад.
Когда троицкие монахи возвратились в свою обитель, они увидели на ее месте только пепел от пожарища. Но скоро с помощью великого московского князя пепелище стало застраиваться, и игумен Никон отстроил монастырь, во всем следуя его прежней планировке. На месте старой церкви, где был похоронен скончавшийся в 1392 г. преподобный Сергий, возводится новая — тоже деревянная, но больших размеров. В 1422 г. преподобный Сергий был причислен к лику святых, его официально объявляют покровителем и заступником земли Русской, и в связи с этим над гробом его начинается возведение белокаменного Троицкого собора.
Летописи сообщают, что на закладку собора прибыли выдающиеся церковные деятели и князья, с помощью которых игумен Никон «собирает отовсюду зодчиа и камнесечцы», и очень скоро «церковь прекрасну воздвиже». Но игумен очень сокрушался, что белокаменный Троицкий собор не был украшен живописью. Предчувствуя скорую кончину свою и желая завершить внутреннее убранство собора при жизни, он призвал прославленных иконописцев Андрея Рублева и Даниила Черного, «изрядных вельми, всех превосходящих и в добродетели совершенных».
Работа заключалась не только в том, чтобы расписать храм фресками; надо было еще написать большое количество икон для высокого многоярусного иконостаса. Приступать к росписи собора можно было только через год после его возведения, когда фрескам уже не будет угрожать осадка здания. Теперь же первой заботой было создание главной иконы — «Троицы», которая должна была стоять по правую руку от Царских врат.
Поставленный «в похвалу» выдающихся заслуг Сергия Радонежского перед Отечеством и Церковью, Троицкий собор всегда играл видную роль в политической жизни государства. Здесь, у гроба преподобного Сергия, торжественным «крестоцелованием» скреплялись договоры и союзы, совершались молебны перед военными походами и по окончании их; у раки с мощами преподобного Сергия крестили наследников престола и отмечали другие события. Например, в 1442 г. под сводами Троицкого собора состоялось клятвенное примирение великого князя Василия II с двоюродным братом Дмитрием Шемякой[60]. В 1552 г. царь Иван Грозный, перед походом на Казань, приходил в Лавру и пред гробом преподобного Сергия получил невидимо благословение от святого заступника небесного. Оно осенило царя, и пали перед ним твердыни Казанского ханства.
За стенами Троицкого монастыря дважды получал убежище юный Петр I — во время знаменитой «хованщины» и при попытке царевны Софьи завладеть престолом.
Значение Троице-Сергиевой лавры было велико и в истории культуры и искусства России. В ней собирались древние рукописи, замечательные произведения прикладного искусства, созданные самими монахами и пожертвованные великими князьями и боярами. Монастырские доходы давали возможность приглашать для строительных работ лучших зодчих и украшать храмы иконами, написанными лучшими иконописцами Древней Руси.
Первым каменным зданием, появившимся на территории ТроицеСергиевой обители, стал Троицкий собор. Его построили в 1422–1423 гг. на месте старого одноименного храма, сгоревшего в 1408 г. Белокаменный Троицкий собор представляет собой небольшой кубический храм с тремя высокими апсидами с восточной стороны. Единственным украшением фасадов служит резной белокаменный пояс из трех лент искусно высеченного орнамента. Такой же орнамент украшает верхние стены апсид и барабан главы. Могучий, приземистый и в то же время динамичный собор как бы вырастает из самой земли. Современники видели в его архитектурном облике выражение силы и величия нарождающегося Русского государства.
Для росписи стен собора и писания икон игумен Никон пригласил артель иконописцев, которыми руководили преподобный Андрей Рублев и его знаменитый товарищ Даниил Черный. К сожалению, стены Троицкого собора утратили роспись XV в.: она была сбита по ветхости и в 1635 г. заменена новой. Но в Троицком соборе сохранился великолепный иконостас XV в. с редчайшим собранием древнерусской живописи. Именно для этого храма была создана самая прекрасная и совершенная икона Андрея Рублева — всемирно известная «Троица».
В течение почти полувека Троицкий собор оставался единственным каменным зданием монастыря, а в 1469 г. была построена каменная трапезная, которая, к сожалению, тоже не сохранилась. Но именно она, по предположениям некоторых исследователей, послужила прообразом Грановитой палаты Московского Кремля, возведенной спустя 20 лет.
Напротив Троицкого собора стоит церковь во имя Сошествия Духа Святого (Духовская), возведенная в 1477 г. псковскими мастерами. Стены храма украшены узорчатым поясом, выложенным из терракоты и окаймленным двумя рядами изразцов. В древности Духовская церковь служила и дозорной башней: с нее наблюдали за окрестностями, а при приближении врага извещали колокольным звоном. При этой церкви, в особой палатке, покоится прах невинного страдальца, инока Максима Грека — мужа незабвенного в российской церковной истории.
В 1548 г. с южной стороны Троицкого собора возвели Никоновский придел — небольшой и очень уютный храм, выросший над захоронением игумена Никона. Центральную же часть Троице-Сергиевой лавры занимает Успенский собор, своими формами повторяющий Успенский собор Кремля, а размерами даже несколько превосходящий его. Строительство его была начато в 1559 г. по инициативе Ивана Грозного, но средств не хватало, и работы продвигались медленно. Только в 1581 г. после трагической гибели царевича Ивана, сраженного посохом в припадке отцовского гнева, монастырь получил от царя крупную сумму «на помин души» покойного. На эти средства и было завершено строительство, а освящение Успенского собора состоялось в 1585 г. — уже после смерти «грозного царя». Но еще целых 100 лет собор стоял нерасписанным.
Росписи выполнили в 1684 г. местные мастера и славившиеся по всей России стенописцы из Ярославля. В надписи на западной стороне Успенского собора перечислены имена всех 35 художников «дружины» во главе с Д. Г. Плехановым; в ней же сообщается, что роспись была завершена всего за один сезон — с 20 мая по 30 августа.
В западной части Успенского собора находилась большая паперть, где в 1606 г. были погребены бренные останки царя Бориса Годунова, его кроткой супруги Марии, невинного сына — царя Федора и дочери Ксении (в иночестве Ольги)[61].
В 1608 г. к монастырю подступило 30-тысячное польское войско под командованием Сапеги. Тогда в монастыре находились царские воеводы — князь Г. Б. Долгорукий и дворянин А. Голохвастов с небольшим отрядом, а остальные — иноки да окрестные жители, укрывшиеся в обители. Поляки хотели ограбить Лавру и перебить иноков, среди всеобщей смуты оставшихся верными отечеству. Мало было защитников, но сильны они были духом, а обитель была тверда верой и защитой «великого старца и чудотворца, заступника и скорого молитвенника». Все целовали над гробом преподобного Сергия крест и клялись сидеть в осаде без измены.
Зерна в монастыре было достаточно, но мельницы находились за пределами обители, и молоть рожь было затруднительно; дрова и сено осажденные должны были добывать с боем. Но день и ночь не умолкало в обители Божественное пение, два раза шел неприятель на приступ, но вынужден был отступать с большими потерями. Ожесточенные неудачей поляки решили взорвать монастырь, но осажденные узнали, что под стены обители ведется подкоп, однако места его разузнать никто не мог.
Несмотря на многочисленные лишения, монастырь стойко держался в течение 16 месяцев, ибо каждый его инок был воином, и ни один не запятнал изменой славы своей обители. А в сентябре 1610 г. воевода М. В. Скопин-Шуйский разгромил вражеское войско. Как только поляки ушли под Дмитров, монастырская братия поспешила послать в Москву старца Макария с радостной вестью. Известие произвело огромное нравственное воздействие на все государство и вселило надежду на скорое окончательное освобождение. В летописях об этом сказано так: «Сам царь Василий, услышав об отбежании Литвы от Троицкого монастыря, зело возвеселися сердцем, благодаря Бога». Торжественно праздновала обитель, а вместе с ней и вся Россия свое освобождение от неприятеля. В память такого благодеяния и милости Божией Лавра на вечные времена учредила крестный ход вокруг монастырских стен — 12 января.
Но когда царь Василий Иванович Шуйский был свергнут с престола, Россия вновь погрузилась в бездну смуты. Бояре предложили русский престол польскому королевичу Владиславу, и поляки изменой были впущены в Москву — будто бы для усмирения мятежного народа. Враги торжествовали: Смоленская и некоторые другие области были в их руках, Новгород захвачен шведами, патриарх Гермоген томится в темнице. Повсюду было брожение умов, и казалось, что государство не сможет выдержать страшную борьбу. И тогда на общественное служение вновь выступила Троице-Сергиева обитель. Да и откуда, как не из обители преподобного Сергия, должно было раздаться слово, чтобы поднять народ на защиту отечества!
При общем отчаянии и смятении на защиту государства поспешили архимандрит Дионисий и келарь Авраамий. Во время осады Авраамия не было в монастыре, но он всей душой болел за него и делал все, что мог, для его пользы в столице. Они стали рассылать во все стороны грамоты, увещевая народ, уже потерявший надежду на будущее. И русская душа не осталась безучастной к кличу за спасение родины: первыми поднялись нижегородцы, за ними — остальные. Нижегородцев поднял Кузьма Минин-Сухорук, которому три раза во сне являлась Пресвятая Богородица и приказывала собрать людей ратных и идти избавлять Москву от врагов.
Когда князь Д. М. Пожарский и воевода Д. М. Трубецкой уже стояли под Москвой, но из-за взаимных распрей бездействовали, келарь Авраамий переходил из стана в стан и мирил несогласных. Все монастырские средства архимандрит Дионисий и келарь Авраамий употребили на помощь Отечеству. Так, казакам, которые требовали денег и не хотели идти сражаться, они предлагали взамен драгоценную утварь и сокровища монастыря. И умоляли, чтобы они не расходились до окончания дела. Увидев это, казаки устыдились и не взяли ничего, а потом «успокоились и пришли в послушание своим начальникам». А когда в Москве вздорожал хлеб, келарь Авраамий открыл все житницы монастырские и продавал хлеб по дешевой цене. Увечные, раненые, оставшиеся без жилья — все находили пищу, кров и заботливый уход в больницах и странноприимных домах.
Где еще можно найти подобного Дионисия, подобного Авраамия и подобную братию! Сам Патриарх Иерусалимский Феофан, посланный вселенскими патриархами для поддержания на Руси православия, приходил в эту обитель подивиться на них…
Во время польской осады стены и башни монастыря сильно пострадали, и когда наступило мирное время, началось их восстановление и дальнейшее укрепление. Стены надстроили по образцу укреплений московского Китай-города — три яруса с бойницами. Время возведения новых башен совпало с периодом, когда в русской архитектуре широко распространился стиль «узорочья», для которого характера пышная декоративность. Поэтому башни Троице-Сергиева монастыря (при своих высоких военно-оборонительных качествах) имели еще и великолепное декоративное убранство.
В художественном отношении наиболее интересна Уточья (или Утичья) башня, защищавшая северо-восточный угол стены. По преданию свое название она получила из-за обилия уток, водившихся на соседнем пруду. Рассказывают, что по этим уткам стрелял Петр I. А первоначальное название — Житничья — башне было дано по находившемуся вблизи житному двору, в котором хранились хлебные запасы. Башня увенчана ажурной четырехъярусной башенкой со шлемом. Исследователи установили, что прототипом такого оригинального решения послужило завершение ратуши в голландском городе Маастрихте, что легко объясняется оживленными культурными связями между Россией и Голландией.
В 1744 г. Троице-Сергиев монастырь приобрел статус лавры (от греч. laura). Так назывались лишь некоторые крупнейшие православные мужские монастыри. В России они подчинялись непосредственно патриарху, с 1721 г. — Святейшему Синоду.
Шли в обитель преподобного Сергия со всех концов земли Русской, и кого только не было в этой толпе: старики и старухи, согнувшиеся под тяжестью лет, — с немощными телами, но с радостными и светлыми лицами. Шли калеки, женщины с грудными младенцами, барышни, студенты, офицеры, целые семьи… Многие располагались на ночлег прямо под открытым небом и отдыхали при свете костров. Ученый англичанин Стэнли о значении Троице-Сергиевой обители в жизни русского народа отзывался так: «Это самое сердце национальной и религиозной независимости в период общего порабощения! Подобно Кремлю, она содержит в себе самые разнообразные учреждения: монастырь, Академию, дворец, церкви, стоящие внутри стен, которые своей толщиной и высотой указывают на иное, кроме религиозного, предназначение этой обители. Сюда со всех сторон империи стекаются бесчисленные богомольцы. Каждая деревня по дороге от Москвы отмечена каким-либо историческим воспоминанием. Император не бывает в Москве, не посетив Лавры, не заплатив дани благочестия ее святыне. Грозный Иван построил по крайней мере половину ее зданий. Петр дважды находил убежище в ее стенах. Елизавета Петровна и Екатерина II пешком ходили сюда из Москвы со всем двором своим, не затрудняясь переходом более пяти миль в день с сосудом невской воды для освящения. Многие из знаменитых людей настоящего времени также пешком отправляются на поклонение Лаврской святыне. Лаврская просфора служит лучшим подарком для семейства от богомольцев, возвратившихся от святыни».
Троице-Сергиева лавра всегда участвовала в гражданской и государственной судьбе нашего Отечества и самого начала своего существования содействовала его политическому росту. А в некоторые трудные для государства годы являлась и спасительницей его! Во время Отечественной войны 1812 г., во время Крымской и Балканской войн обитель неоднократно помогала средствами, а также посылала некоторых своих братий ухаживать за ранеными.
Много содействовала Лавра и распространению просвещения в России. Преподобный Сергий сам отличался особой любовью к книгам и хотя по недостатку средств не мог приобретать для обители много книг, но «явился яко река, обильно всю землю напояя словом учения». И если в начале своего существования монастырь крайне нуждался в церковно-богослужебных книгах, то их стали переписывать в самой обители. В деле книжном преподобному Сергию следовали преемники его, все ученики и иноки монастыря, некоторые из которых вышли потом в настоятели других обителей.
Любовь преподобного Сергия к ученым занятиям унаследовал и преемник его на игуменском месте Никон, ревностно заботившийся об обогащении обители книгами. Доброе дело, положенное первыми игуменами, широко разрослось позднее и в других монастырях. Да и сама Лавра рассылала книги нуждавшимся: так, например, в больницу Соловецкого монастыря был передан сборник XVI в., содержавший жития святых. А Евангелие учительное XV в., написанное в самой Лавре, было отправлено в Успенский Стромынский монастырь.
В первой половине XVII в. монастырь окружало более 30 сел, в каждом из которых был собственный штат священнослужителей. Для их подготовки по указу Анны Иоанновны на территории Лавры была открыта семинария. Ученики в нее первоначально набирались из детей священников вотчин Лавры, позднее — из детей лаврских слуг и крестьян.
Семинария занимала несколько строений в северо-восточной части Лавры, имела учебные классы, помещения для администрации и подсобное хозяйство, а также занимала две комнаты под Царским дворцом. Потом в это здание перевели Московскую духовную академию, для чего Царский дворец пришлось несколько перестроить.
В Академии собрались учащиеся со всей России. Их учеба и быт проходили по специальному уставу, режим был жестким и очень строгим, почти монашеским. В Академии изучался широкий круг предметов: библейская история, богословие, Священное Писание, библейская археология и другие богословские предметы, а также светские — философия, словесность, гражданская история, математика и языки (греческий, еврейский, немецкий и французский).
До Октябрьской революции вся страна знала «Троицкие листки» — четыре странички духовно-назидательного текста. В них освещались вопросы вероучения и христианской нравственности, объяснялся смысл церковных обрядов, печаталась история «святой Руси».
К началу ХХ в. богатейшая библиотека Духовной академии насчитывала более 500 000 единиц хранения, в их числе были ценнейшие старопечатные книги (греческий «Апостол» XI в., «Пятикнижие» Моисея 1142 г. на еврейском языке, «Временник» Георгия Амартола с миниатюрами XIII в., «Огласительные слова» Феодора Студита XIV в. и др.). Но через год после Октябрьской революции Троице-Сергиева лавра была «национализирована»: Сергиево-Посадский Совет рабочих и крестьянских депутатов отобрал у Лавры скотный двор со всем живым и мертвым инвентарем, столярные и слесарные мастерские, каретный сарай на конном дворе и несколько экипажей и т. д. Библиотека, книжная лавка, а также редакция «Троицких листков» были запечатаны. Все ее здания и имущество поступили в ведение Особой комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры. Возглавляли Комиссию партийные комиссары, а в состав ее входили искусствоведы и художники. Первым ученым секретарем Комиссии был известный философ и священник отец Павел Флоренский, жизнь которого была тесно связана с Сергиевым Посадом и Троице-Сергиевой лаврой.
В ноябре 1919 г. монастырь был закрыт и на его территории разместился Музей[62], но большую часть строений Лавры заняли различные научные, административные, учебные и культурные учреждения, а некоторые здания отдали под жилье. Многие из них были обезображены позднейшими наслоениями или испорчены безграмотными поправками, а ведь это были редчайшие памятники русского зодчества!
Библиотеку Лавры разместили на чердаке Трапезной, и она оказалась недоступной для работы. Многих монахов репрессировали, и на четверть века в Лавре воцарилась «мерзость запустения». 28 ноября 1930 г. с колокольни сбросили часть колоколов, в т. ч. «Царь-колокол». Писатель М. М. Пришвин, будучи свидетелем этих варварских действий, с болью и горечью записывал в своем дневнике: «В Лавре снимают колокола, и тот в 4000 пудов, единственный в мире, тоже пойдет в переплавку. Чистое злодейство, и заступиться нельзя никому, и как то неприлично: слишком много жизней губят ежедневно, чтобы можно было отстаивать колокол».
В годы Великой Отечественной войны на территории Лавры размещался госпиталь, но в сентябре 1943 г. Советское правительство по ряду причин переменило свою политику по отношению к церкви. Стали открываться храмы, воссоздаваться епархии, из ссылок возвращались священники. Летом 1945 г. наместником закрытой еще Лавры был назначен архимандрит Гурий, возвращенный из ссылки в Среднюю Азию. А потом в Лавру потянулись подвижники, подъявшие на себе тяжелый труд восстановления монашеской жизни. Претерпевая голод и холод, притеснения и поношения и от населявших Лавру жителей, и от антирелигиозно настроенных работников Музея, и от местных властей и милиции, они приступили к возрождению обители преподобного Сергия. И уже в Великую субботу 1946 г. в Успенском соборе Лавры состоялось первое богослужение.
Но сами монахи первоначально жили вне Лавры — на частных квартирах. Даже Святейший Патриарх Алексий в свои первые приезды в Лавру останавливался в доме И. В. Сарафанова — старосты Ильинского храма. Но постепенно, в течение 10 лет и с большим трудом, удалось освободить все здания Лавры от размещавшихся в них учреждений, хотя жилые помещения на территории монастыря оставались еще и в 1960-е гг.
В 1993 г. Лавре были возвращены хранившиеся в музее келейные иконы преподобного Сергия Радонежского, его богослужебные облачения и другие святыни.
На открытом пространстве Троице-Сергиевой лавры, между Троицким собором и колокольней, стоит обелиск высотой около 10 метров, сооруженный из дикого камня. Наверху обелиска, украшенного мрамором, — позолоченный шар, на поверхности которого устроены солнечные часы. На четырех сторонах постамента вделаны белые мраморные доски. На них вырезаны краткие описания заслуг Отечеству, в разное время прославивших обитель, о которой отец Павел Флоренский в статье «Троице-Сергиева лавра и Россия» писал так: «Чтобы понять Россию, надо понять Лавру… Лавра воплотила в себе священнейшие воздыхания наших собственных глубин, но с таким совершенством и полнотою, с каким мы сами никогда не сумели бы воплотить. Лавра — это мы, более чем мы сами; это мы — в наиболее родных и наиболее сокровенных недрах нашего собственного бытия».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.