По дремучему лесу

По дремучему лесу

Сергей выпил на поминках тестя в загородном ресторане. Там престарелые полковники с генералами, за полчаса свернув поминальную часть вечера, с аппетитом поглощали борщ и окрошку, цыплят на вертеле и салат «оливье» под «Столичную» водку. Пели военные песни, шутили и рассказывали молодым занятные истории боевого прошлого. В сторону осиротевшей дочери в черном смотреть никто не смел.

Потом Сергей выпил на презентации своей книги в ресторане Доме литераторов, где в Дубовом зале бывшей масонской ложи среди геральдики, каминов, балюстрад литературные мужи вкушали телятину «Орлов», перепела «Голицын», суздальские пирожки, запивая водкой «Смирнофф» и квасом с хреном. И со страхом ожидали появления тени императора, обещанного старым завсегдатаем. Наташа сидела с женой издателя, молоденькой девочкой, и терпеливо выслушивала ее рассуждения об успехе, деньгах, славе… И поглядывала на мужа, сияющего, в ореоле этих блестящих субстанций.

А потом… потом Сергей пил просто по привычке. На его столе копились пачки отзывов, звонил издатель и требовал ответить хотя бы самым «нужным» читателям, от которых всё зависит. Сергей послушно кивал голосу в трубке, выпивал «для вдохновения» и внимательно прислушивался к внутренним ощущениям. В голове поднимался вихрь из необычных фраз. Он бросался к столу, пытаясь их записать, но вихрь уносило, а внутри оставался мутный туман. И тогда он снова пил, попадая в сладкий омут тоски.

Когда спирт поглощал волю и разум, он забивался в угол, съеживался и сидел там затравленным зверьком, пережигая в душе мрачную пустоту. В огромном мире, бесконечном, переполненном бурной жизнью, он остался один, и даже некому было поиздеваться над ним, ударить или плюнуть в лицо… Это все же хоть какие-то проявления жизни. Он сидел на дне черной бездонной пропасти без стен и неба над головой, тупо молчал, закрыв глаза. Луч света не достигал сюда, рассеиваясь где-то высоко наверху. Холодная влажная кожа стягивала лицо, руки, спину, как погребальная пелена. Он упивался собственным ничтожеством и шептал под нос: «Вот и все, что тебе осталось, брат Серега, — покаяние с рассвета до заката. Вот твоя диета: грусть на завтрак, слезы на обед и рыдания на ужин».

Как-то в детстве Наташа посмотрела по телевизору фильм. Там, в прекрасном весеннем городе с цветущими каштанами, уютными кафе под яркими тентами за довольно обычной девушкой ухаживал мужественный брюнет с хорошими манерами, элегантный, добрый и богатый. Фильм кончился, началась программа «Время» — она смотрела на экран и видела продолжение киноромана. Ночью она почти не спала, а если и забывалась прозрачным мечтательным сном, снова и снова проживала тот фильм, в котором уже она сама, взрослая, принимала ухаживания парижского красавца.

Несколько раз в ее жизни появлялись юноши и мужчины, чем-то похожие на тот идеал, но у реальных парней что-то всегда было не то: одежда, манеры, голос. Сергей и вовсе не напоминал того красавчика, скорей, был его противоположностью. Но чувства к нему нахлынули, как штормовой девятый вал, — и смели все Наташины представления о мужчинах.

Но вот однажды, когда Сергей очередной раз ушел от нее в мир своих пьяных иллюзий, Наташа погрузилась в одиночество. Ничего не помогало. Мысленный разговор с отцом, рассеянная молитва, болтовня с подругами — все стало каким-то односторонним. Она слышала только свои жалобы, а утешения в ответ не получала.

В тот самый день появился он — реальное воплощение девичьей мечты. Он подсел за столик в кафе, где она ожидала подругу, и как со старой знакомой легко и непринужденно заговорил. Наташа, чуть ошеломленная, слушала его бархатный баритон, смотрела на мужественное лицо в стиле Шона Коннери, в меру волосатые руки с длинными пальцами, на элегантный костюм тонкой синей шерсти, вдыхала горьковато-лимонный аромат его одеколона — и мысленно улетала в детские парижские воспоминания.

Мужчина ласково глядел на нее умными карими глазами и откровенно любовался. Надо заметить, в тот день Наташа была чудо как хороша. Высокая печаль придавала ей таинственную глубину души и недоступность роковой красавицы. Невыплаканные слезы стояли в темно-янтарных глазах влажной поволокой и делали взгляд магнетически притягательным. Одета она была в платье для коктейлей, обнажающее прекрасные плечи с легким золотистым загаром. Да, подругам иногда удавалось затащить ее в бутики, где все это продавалось. И не всегда Наташа могла увильнуть от покупки такой вот заграничной вещицы из чего-то призрачно-тонкого, обволакивающего и обнажающего.

Подруга позвонила, сообщила, что застряла в пробке и просила не ждать. Наташа глянула на часики. Мужчина извлек из бумажника визитную карточку с золотым тиснением и положил на столик рядом с ее рукой. Той самой, с золотым обручальным кольцом. Она взяла карточку и неуверенно поднялась. Встал и он, проводил до выхода. Открыл дверь и посадил в дежурное такси.

Очнулась от ступора она только в машине, когда шофер третий раз спросил, куда же, наконец, ехать. Она ответила и в смятении обнаружила в ладони карточку. Наверное, то, что она взяла визитку, выглядело согласием на знакомство… Только этого не хватало! Наташа поискала глазами, куда бы ее выбросить, но на законном месте дверной пепельницы оказалась пустая ниша. Выйдя из такси, она прошла по улице, но все урны для мусора будто специально попрятались от нее. Так и лег этот злополучный кусок атласного картона с золотыми буковками в сумочку.

Дома шумели гости и веселый Сергей. Ее с порога втянули в разгульный круговорот. О визитной карточке она вспомнила только ночью, когда помыла посуду и присела отдохнуть. Из спальни доносился храп мужа, воздух в квартире был тяжелым и прокуренным. Еще один день тоскливого одиночества. Она вспомнила про карточку и не стала ее выбрасывать. Просто не захотела.

Как заключенный в камеру пыток, вошла она в спальню, задыхаясь от перегара и обиды, села на какой-то стул, и тихо заплакала. Взгляд ее, рассеиваясь призмой соленой влаги, ползал по стенам, потолку, окну, прошлому и настоящему.

Наташа… девочка, ну что глядишь ты на меня с такой печалью и мольбой? Знаю, как ты растеряна, какое одиночество окружило тебя гулкой пустотой. О, что за мучение чувствовать на себе этот кроткий растерянный взгляд доброй девочки! Но кто я такой, чтобы давать тебе советы или чему-то учить? Ты лучше туда, в красный угол, к святым образам подними свои глаза, полные слез. Не я, убогий, а Он — спаситель и решитель наших бед. К Нему обратись. Он не опустит глаз, как я. Он услышит тебя. О, если бы ты знала, как Он тебя любит! Разве могу я так любить? Не печалься, милая, но воздохни к Спасителю из самой глубины сердца. И получишь просимое, обязательно, слышишь!

Она упала на коленки, замерла и молча всмотрелась в лики Спасителя, Пресвятой Богородицы, преподобного Сергия Радонежского… В душе появилось ощущение: её слышат, это с детских лет понятное «уже можно». Позабыв молитвы из книжек, своими словами, сбивчиво, она жаловалась, выговаривая обиды. Она плакала и успокаивалась, она просила и благодарила. Наконец, слова кончились. Наташа стояла молча и прислушивалась к себе, к звукам в доме. За окном с ворчанием отъехала машина, этажом выше зашумела вода и хлопнула дверь, Сергей всхрапнул и затих. Только сердце её медленно ритмично выбрасывало протяжные шумы, которые отдавались в горле и ушах. В тишине и полумраке, она чувствовала присутствие света. Нет, глаза по-прежнему видели темноту — это было именно внутреннее ощущение. Пронеслись картинки прошлого — все такие светлые, будто залитые солнцем. Она улыбнулась, поднялась и оглянулась.

На столе в лунном сиянии белели исписанные листы бумаги. Наташа подошла, включила настольную лампу, взяла листочки в руки и стала читать.

«Счастье!.. Да знаем ли мы, какую цену должны заплатить за это! Годы и годы одиночества, томления души, постоянное по капле питье горечи обид и оскорблений; непонимание самых близких людей, черная пустота вокруг и днем и ночью — и всё для того, чтобы сердце твое стало отзывчивым на чужую боль и чужую радость. Тогда случайной улыбке ребенка ты обрадуешься, как жаждущий — глотку воды. Тогда на самом дне отчаяния вдруг появится в твоей жизни человек, который чувствует и думает, как ты. Он каждое слово твоё примет, как откровение, потому что это и его слово, которое он искал. Тебе лишь удалось чуть раньше услышать и высказать, найти и подарить другому. Просто вы шли разными путями к одной цели и встретились в двух шагах от той самой важной и единственной в жизни цели».

Взяла другой листок, а там:

«Что ты можешь сказать обо мне? Что ты видишь? Посмотри на меня. Ты способен увидеть лишь тонкий молекулярный слой, а всё, что внутри, остается тайной. Ты можешь открыть мою книгу и прочесть мои письма. Там я раскрываюсь, кажется, полностью. Но и это опять же не я, потому что пишу в необычном состоянии, когда меня чем меньше, тем лучше. Так что ты можешь сказать обо мне? Так… что-то навеянное мечтами, отраженное лучами, отозвавшееся эхом. Мы сами с собой живем — и почти ничего о себе не знаем. Так, что мы способны сказать о других? Все наши суждения почти всегда неверны. Человек глубок и обширен, как космос — и вместе с тем прост и мал, как песчинка. Мы похожи и на ангелов и на бесов, вмещаем свет и тьму. Каждый из нас бог и ничтожество. Как же нас определить? Чем охватить и измерить? Только одним словом, в котором и всё и ничего, — человек».

Руки с листочками медленно опустились. Она, кажется, все поняла! Ей показалось, что она всё-всё поняла. Нет, это не беда, это — лечение болезни. Сердце любимого живет, оно страдает.

Наташа метнулась к сумке, достала карточку. На кухне сожгла ее в пепельнице, высыпала пепел в мойку и смыла сильной струей воды. Вытерла руки и прислушалась к себе…Ей стало хорошо и спокойно.

Да, да, иногда Наташе становилось очень хорошо. Казалось сердце таяло от нежной радости. А иногда приходили боль и грусть, или одиночество; на душе холодало. Она пила терпкое вино печали и вновь обнаруживала в глубине сердца пульсирующий источник жизни. Её каждый раз удивляло: он не иссяк, он по-прежнему переполнен, бьёт ключом, выплескивая в каждую клеточку существа свежую прохладу живой воды — и тогда легкая прозрачная слезинка стекала по прохладной щеке.

…А по ночам ей снова и снова снился загадочный сон. В белом свадебном платье ступала она по болотистому лугу. Под босыми ногами хлюпала жидкая грязь. Высокая, по самую грудь, крапива обжигала руки, колючий осот цеплялся за белые кружева. Над головой клубились серо-черные тучи. Ее нежные босые ноги облепили пиявки. А впереди, на востоке редели облака и призывно проблескивало яркое солнце. Она спешила туда, рвалась к этому свету несмотря на все колющие, режущие и затягивающие препятствия.

И вот, когда просвет в облаках приближался и готов был обнять все вокруг властными лучами восхода…

…Когда грудь наполнялась сладостным упоением полной свободы…

…Когда все тяготы пройденного пути уходили в прошлое!..

…Она неожиданно просыпалась и с громко стучащим сердцем оглядывала серый потолок и стены комнаты.

Хотелось плакать и жаловаться, петь и благодарить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.