Медвежий угол

Медвежий угол

Вскоре от редактора я узнала, что мне хорошо бы снова «смотаться» в командировку на пару дней в северные края, поскольку Север, считает шеф, я знаю как свои пять пальцев, да и родина моя там. На дворе знойное лето – время отпусков и полное отсутствие сенсаций. А в экзотических местах обязательно что-нибудь эдакое найдется. К тому же представители северных народов охотно общаются с журналистами, особенно с теми, кто может говорить на их родном языке. Я, долго не раздумывая, согласилась. Хотя путь неблизкий.

Мне повезло на пусть маленькую, но сенсацию. В день моего приезда два известных в округе рода играют свадьбу, причем со всеми обычаями, такого теперь, увы, не увидишь, и я, не желая пропустить ничего, бегу (именно бегу!) в чум невесты наниматься помощницей по хлопотному свадебному хозяйству. Меня радостно привечают и тут же дают задание – мелко порезать тушу молодого бобра и натопить жира, этим жиром потом будут мазать невесту перед тем, как она покинет отчий дом. Жир должен легко впитываться в кожу, чтобы на всю жизнь защитить молодую Коко от злых духов и бесплодия, и я начала делать свою работу с особенным старанием.

В то время другие женщины чистили рыбу на уху и пекли лепешки. По этому поводу в чуме также была проведена генеральная уборка. Коко сегодня ничего не делала, по уставу своего рода она должна была плакать, но ей плакать почему-то не хотелось, ей хотелось на дискотеку в город, она целый день наряжалась, вертелась перед зеркалом, красила брови, ресницы, губы, потом стирала и снова красила. «Мама, слышь, а когда я выйду замуж – курить можно будет?» – спросила она неожиданно у матери. На что та тут же ответила:

– Там уж пусть муж решает, что тебе можно, а что нельзя. Я тебя ему отдаю чистую, неиспорченную. Тесто месить умеешь, лепешки стряпать будешь пока, а там дети пойдут, надо будет их воспитывать, чум свой справите, стадо у вас хорошее будет. Ну поплачь, давай поплачь, чай, навсегда родной чум покидаешь.

– Да ну, мам, неохота, размажу тушь, представляешь, какая буду страшная? Я, мам, тут вот что подумала, а если Тэтамбой любит ученых женщин и захочет поговорить со мной про математику или эту… политику, что ему отвечать?

– Коко! Ну что ты говоришь такое? Если бы Тэтамбой любил ученых, он что, в городе бы их не нашел? Он целых два года учился в училище на механика и приехал оттуда холостым, значит, ему дома нравится. И потом, ты ведь у нас умная, вон сколько всего знаешь про разные лифчики, духи, помады. Номера, размеры! Поди сыщи, такую, как ты! Да ни в жизнь! Фу ты, забыла! Забыла! Надо же багульник размять, шаман чем окуривать-то вас будет? Ну все, я пошла, а ты поплачь-поплачь, чтобы потом в жизни плакать не пришлось.

Тут в чум вошел хозяин, увидев дочь, стоящую у зеркала, направился к ней, на долю секунды замер, остановился, как бы оценивая, насколько она хороша, а потом, взял за рукав, повернул ее к себе и спросил:

– Скажи, Коко, только правду, чтобы я все знал с самого начала: у тебя были мужчины?

– Папа, что ты говоришь?..

Дочь подняла на него склеенные ресницы, и старик решил повторить вопрос:

– Ты спала с каким-нибудь мужчиной, как мы спим с твоей мамкой?

– Нет.

Старик удовлетворенно закряхтел и отправился к выходу.

– О-о-о, теперь Тэтамбой должен, должен хорошо нам будет. Каждый год гостинцы носить, нетронутую берет. Молодец, Коко!

Солнце потихоньку начинало садиться, на небе стал вырисовываться ярко-малиновый закат, олени в стаде стали ложиться, прилегли и собаки, а чум стал напоминать встревоженный муравейник, несмотря на то что кругом было светло, хозяева зажгли керосиновые лампы. Младший брат Коко включил магнитофон с песнями популярного певца, за что тут же от сестры получил подзатыльник, но магнитофон не выключил, а убежал вместе с ним в стадо. И только когда суматоха немного улеглась, хозяева на меня обратили внимание.

– А-а, журналистка, – улыбнулся отец невесты, – снова к нам приехала в тайгу. Почему такая бледная, что случилось? Болеешь? Ты, говорят, все стойбища в округе знаешь? Ну и какое лучше? Где белых оленей больше? Где волков меньше, а больше ягеля, а?

Я стояла, немного смущенная, не зная, что ответить. Признаться, я никогда не задавалась таким вопросом.

Хозяин внимательно осмотрел меня с головы до ног, улыбнулся и сказал:

– Айда за мной, счас лечить тебя будем. Эх, ты, ученая! А в позапрошлом году щеки-то у тебя были розовее нонешнего, и тела больше было на тебе. А теперь кожа да кости. А глаза-то как горят! Как горят! Так же все ночами пишешь? Что врачи-то говорят?

Вдруг хозяин резко замолчал, словно осекся, посмотрел виновато в пол, потом, погодя, погладил меня по плечам и добавил:

– А ты их не слушай. Врет нынче медицина, хоть за деньги, хоть так, а все равно врет. Эти их передовые технологии, мать их за ногу! До сих пор не изобрели хорошего лекарства от описторхоза. Придешь в больницу, а там лечат тебя как двадцать лет назад. Единственное, что изменилось, шприцы пластиковые сделали, а все остальное или как было, или еще хуже стало.

Увидев сына в стаде, хозяин прикрикнул:

– Шурка, а ну Чирка сюда, мигом!

Чирок – самый резвый молодой олененок в стаде.

Шурка побежал за ним, поймал и за уши упрямца приволок к отцу.

– Так-так-так, – начал командовать хозяин, обращаясь к сыну, – беги к чуму и найди стакашек какой, да смотри, чтобы чистый, да побыстрей. Одна нога тут, другая там. А то музыку твою сломаю, как в прошлый раз, помнишь?

При этих словах хозяин показал рукой на магнитофон.

Сын быстро вернулся с пластиковым стаканом и протянул его отцу.

– На хрена он мне-то, – сам держи и заодно Чирка сзади придерживай! – выругался сердито хозяин, нащупывая правой рукой на шее Чирка вену.

Я стояла как вкопанная, хозяин в то время достал из потайного кармана карандаш с врезанным в него лезвием, потер лезвие о рукав и осторожно надрезал Чирку вену.

Темно-красная кровь брызнула на меня, но хозяин в таких делах был мастером, он пальцем вену прижал, затем легонечко отпустил и подставил стакан. Маленький ручеек крови тут же направился в пластиковую посудину. Когда кровь набежала до краев, хозяин прижал пальцем вену, достал из кармана кусок не то глины, не то мела и аккуратно замазал место пореза. «Ну, теперь пущай», – обратился он к сыну.

Шурка Чирка отпустил, и тот со всех ног умчался в стадо. Минуты через полторы произошло то, что я, наверное, не забуду никогда. Стакан с кровью был протянут мне со словами «Пей».

Я посмотрела в глаза хозяина и его сына, в них читалось: «Только так можно выздороветь. Больше мы ничего не знаем. Не бойся, сначала страшно, а потом все будет хорошо. Мы в это верим», и… начала пить свежую кровь.

…Она отдаленно напоминает разбавленную водой муку, кажется, что хлопья застревают между зубов. И это чувство невыносимо. Я отняла стакан ото рта, поморщилась, ничего более противного мне пить не приходилось.

– Давай, допивай быстрей, а то свернется, теплынь же кругом, – сказал мне по-отцовски хозяин, – вот увидишь, как полегчает, здеся все витамины и как их эти… минералы.

Я послушно допила содержимое стакана. Поморщилась.

– Ну а теперь вот это, чтобы вкус враз забыть, – мой лекарь протянул бутылку дорогой водки. Я подставила стакан, хозяин налил мне огненной воды со словами «Залпом запей. Так быстрей все пройдет». Я послушалась. И, когда стакан уже был пуст, с ужасом обнаружила, что закуски-то и в помине нет.

– А вы рукавом занюхайте, как папа, – советовал мне Шурка, видя мое смущение.

– Ниче, ниче, потерпи, все будет нормально, – заверил меня хозяин. – Сейчас на свадьбе и покушаем. Все будет в лучшем виде. А если вдруг тебе наша свадьба покажется неинтересной, то можешь уйти в соседский чум, там есть видеомагнитофон и кассеты с индийскими фильмами. Штук сорок, поди, этих кассет будет.

Я их всегда, как маленько выпью, смотрю со своей бабой. Она, понятное дело, дура, плачет, переживает, иногда подпевает по-ихнему-то, по-басурмански. А мне тоже ихние песни нравятся, ну и танцы еще. Шмыг – туда, шмыг – сюда. Там всегда танцуют, хоть хорошо, хоть плохо на душе. Прям как ханты в тайге летом. Кругом благодать, чего бы не потанцевать…

Я улыбнулась.

Мы молча направились к чуму. На душе у меня сразу же сделалось невероятно мерзко от выпитой крови. Тошнило.

– Ну наконец-то ты пришел, – обратилась хозяйка к мужу, – уже гости должны приехать, а ты все еще не переоделся. Старик ей что-то грубо ответил и направился к старому комоду надевать новую рубашку и брюки, на такой пустяк, как носки или же галстук, он не стал обращать внимания и ходил всю свадьбу без них, правда, этого, похоже, никто не заметил.

Северные люди редко на детали обращают внимание. Для них главное в человеке – глаза и взгляд, по ним они определяют душевное состояние, намерения и интересы, а остальное не так уж важно.

– Идут! Идут! Идут к нам! – закричала ворвавшаяся разом в чум ребятня. – А Тэтамбой, нарядный такой, сразу и не узнать, в кожаной куртке, галстуке. В руках очки еще эти… против солнца.

– Коко! К себе быстро! Сиди там, пока не позовем! – скомандовала мать.

Мы, женщины, помогавшие по хозяйству, стали в ряд вдоль по правую сторону чума. Только тут я разглядела в дальнем углу в полумраке шамана, он курил трубку и разговаривал сам с собой, при этом образно жестикулируя. Хотя я могу и ошибаться, шаманы ведь общаются не только с видимым. Тот невидимый, похоже, о чем-то с шаманом спорил, потому что последний то и дело что-то доказывал.

В чуме пахло багульником и жженым мраморным мхом и от этого у меня начала кружиться голова, в ушах появился странный звук, больше похожий на треск весеннего снега, по которому едет упряжка. Показалось, что я далеко-далеко от происходящего.

Я жалобно попросила у хозяев пить.

– Счас-счас, журналисточка, ты моя хорошая, счас, счас-счас, погоди, – засуетилась с приветливой улыбкой мать невесты, – чуток погоди, я нацежу тебе добротного морса из княженики, помнишь, мы тебе ее в город мороженую посылали, когда ты в больнице лежала, сказали, тебе понравилась…

Она убежала за печь и вернулась оттуда с ковшиком прохладного кисловатого голубого морса. Я закрыла глаза от блаженства и прислонилась к стене. Что может быть лучше морса из княженики?

– Возьми! – Я испуганно посмотрела вбок.

Хозяин чума протянул мне нож, я, ни о чем не спрашивая, сильно схватилась за рукоятку, мне внезапно полегчало. Голова перестала кружиться, мысли стали ясными, откуда-то пришли силы и уверенность в себе.

По местному преданию, когда у человека появляются слабость и головокружение, это в него вселяется недобрый дух, нужно резко схватиться за рукоятку ножа, и тогда он немедленно выйдет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.