ИЗ КНИГИ «КОЭЛЕТ» Стихотворные переложения Дмитрия Гольдштейна
ИЗ КНИГИ «КОЭЛЕТ»
Стихотворные переложения Дмитрия Гольдштейна
* * *
Сказал Коэлет: суета сует,
Всё суета, всё в мире быстротечно.
За родом род является вослед;
Уходит — а земля пребудет вечно.
Поднимется светило и во тьму
Сойдёт опять, свершив дневное бденье,
И устремится к месту своему,
Откуда начинает восхожденье.
Летит, кружится ветер и опять
Идёт на юг и к северу несётся,
И снова поворачивает вспять,
И ветер на круги свои вернётся.
Текут, струятся в море воды рек,
Но море не преполнится, а реки
Туда же направляют свой разбег,
Чтоб течь опять. И будет так вовеки.
Что было — то опять произойдёт.
Всё будет вновь — деяние и слово.
Нет нового. Один круговорот.
Под солнцем ничего уже не ново.
Нет памяти ушедшим, и о тех,
Что завтра жить не памятуя будут,
Потомки, повторяя этот грех,
Когда-нибудь вот так же позабудут.
* * *
Я царствовал в Израиле, была
Мне воля — через мудрость вековую —
Познать пути земные и дела,
Осмыслить и постичь судьбу людскую.
Всё испытав и сердцем и умом,
Я горьким опечалился ответом:
Суров удел, ниспосланный Творцом
Своим рабам, дабы томились в этом.
И нет числа усилиям людским,
И только ветра тщетное ловленье.
Кривое не становится прямым,
А мнимое не знает исчисленья.
И вот я молвил сердцу своему
В волнении и сладостной надежде:
Нет равных мне по славе и уму
Средь нынешних и тех, что были прежде.
Я царствовал и в царстве был любим,
Являя мудрость речью и на деле.
Не знал мне равных Иерусалим
Средь восходивших на престол доселе.
Мой дух обрёл в тиши дворцовых стен
Немало знаний, мудрости и света.
Я говорю отныне, что и это —
Лишь суета, томление и тлен.
Несли мне скорбь познанья, и едва ль
Мне горечи убавила наука.
От многих знаний — многая печаль,
* * *
Я предавался множеству утех,
Вкусил блаженство радостно и шумно.
Но понял сердцем, что безумен смех,
И говорю: веселие — безумно.
Я видел угнетение благих,
Мощь подлых, муки сломленных в гордыне,
И славил мёртвых больше, чем живых,
Живых людей, что здравствуют поныне.
Воистину, чудесен вечный сон, —
Не знают скорби те, кто смежил веки.
Ещё счастливей тот, кто не рождён
И не узрит творимого вовеки.
И видел я вокруг, что всякий труд
И всякое людское устремленье
От зависти единственно идут;
Всё это — ветра тщетное ловленье.
И я возненавидел труд земной, —
Ведь в час моей кончины, не по праву,
Богатство, власть, величие и славу —
Всё обретёт идущий вслед за мной.
И как мне знать, почившему, что он
Мои дела забвению не предал,
Всем овладев, свершая свой закон.
* * *
Кто дышит — тот не властен над судьбой,
Кто умер — ни над чем уже не властен.
Льва падшего блаженней пёс живой:
Тот мёртв, а этот — жизни сопричастен.
Кто жив ещё — тот знает, что умрёт,
А мёртвому неведомо и это.
И нет ни воздаяний, ни забот,
Ни памяти ушедшему со света.
Ничто не тронет спящих мёртвым сном, —
Исчезло всё: их радости и боли.
И нет им счастья более ни в чём,
И горя нет, и нет под солнцем доли.
* * *
Не лёгкому даётся быстрый бег,
И в битве побеждает не могучий,
Не мудрому богатство и успех,
Но каждому на свете — срок и случай.
И смертным не дано предусмотреть
Ни времени, ни места рокового, —
Заходит рыба в пагубную сеть,
И бьётся дичь в силках у птицелова.
Вот мудрость — та, что сказывали встарь:
Был город — мал и тих. Но к стенам града
Войною подступил великий царь,
И долго шла жестокая осада.
Тот город спас мудрец-простолюдин
И этим мог прославиться навеки.
Но беден был. И после — ни один
Не вспоминал об этом человеке.
Размеренные речи мудреца
Слышней, чем грубый окрик властелина.
И мудрость лучше царского венца,
А здравый ум всегда дороже чина.
* * *
Кто роет яму — тот в неё падёт,
Кто движет камни — скорчится с надсаду,
Плывущий в лодке — сгинет в бездне вод,
Ужалит змей взломавшего ограду.
А если притупился твой топор,
То и тростник покажется железным.
Не всё решает сила и напор, —
Лишь мудрый труд становится полезным.
Не прошипев, не жалит даже змей,
А жало — злоязычного не хуже.
Речь мудрого — божественный елей,
Слова глупца — лишь пагуба ему же.
Глупец ведёт ненужный разговор,
Задуматься на миг не удосужась.
Начало слов — бессмыслица и вздор,
Конец речей — безумие и ужас.
Дом протечёт, попортится добро, —
Лишь только лень свои расставит сети.
Пир — для веселья, ну а серебро,
Как водится, всегда за всё в ответе.
Ни в мыслях, ни в обители своей
Не молви о властителе худого,
Не проклинай вельмож и богачей, —
Быть может, птица звук твоих речей
Перенесёт и перескажет слово.
* * *
Пусти свой хлеб по водам и пойми,
Что в трудный день найдёшь себе подмогу.
Дай часть зерна — семи или восьми.
Что будет завтра — ведомо лишь Богу.
Где рухнет древо — там ему лежать,
Дожди прольют, когда настанет время.
Но кто боится туч — тому не жать,
Кто ждёт ветров — тот не посадит семя.
Зачем ветра кружатся без конца?
Откуда кости в материнском чреве?
Непостижимы замыслы Творца
Ходи путями сердца своего
И по тебе лишь ведомым дорогам.
Но помни, что за все до одного
Дела свои ответишь перед Богом.
А чтоб душа твоя была чиста —
От грешной плоти отводи худое,
Поскольку детство — это суета,
А юность — лишь томление пустое.
И помни о Создателе своём
До самого до горестного срока,
Доколе, провожая день за днём,
Ты сам не молвишь: "Нет от жизни прока".
Доколе не померк небесный свет
И не иссякли дни благополучий.
...Наступит день безрадостных примет.
Вослед дождю опять вернутся тучи.
И в ножнах станут ржавыми ножи,
Червь сгубит плод, а гниль разъест волокна,
И дрогнут сердцем сильные мужи,
И помрачатся те, что смотрят в окна.
Запрутся двери, встанут жернова,
Умолкнут сладкогласые певицы,
Покинут птицы с криком дерева,
И пробудится всяк по крику птицы.
И люди убоятся высоты,
Беды в дороге, а в воде — отравы.
Миндаль рассыплет мёртвые цветы,
Замрёт кузнечик, и полягут травы.
Затем, что день настал, а срок истек.
То — день скорбей и срок земных страданий.
В дом вечности уходит человек,
И плакальщики стонут на майдане.
Придут ветра, светила скроет мрак,
Падёт и треснет чаша у колодца,
А колесо покатится в овраг,
И ржавая цепочка оборвётся.
Дух возвратится к Богу. Человек
Судьбу всего живущего разделит,
И прахом ляжет в землю. И вовек
Всё суета сует, — сказал Коэлет.