XXXII Саул и Давид. Поражение Голиафа и возвышение Давида при дворе. Гонения на него. Кончина Саула

XXXII

Саул и Давид. Поражение Голиафа и возвышение Давида при дворе. Гонения на него. Кончина Саула

Саул между тем, мучимый угрызениями совести за свое непослушание Богу и опасениями за свою будущность, сделался мрачным и подозрительным, часто стал страдать от приступов невыносимой тоски. Приближенные, чтобы чем-нибудь развлечь унывающего царя, посоветовали ему прибегнуть к утешению музыки, и это привело к первой встрече Саула с его будущим преемником Давидом. Обладая нежной душой и посвящая большой досуг своей пастушеской жизни музыке, Давид настолько усовершенствовался в музыкальном искусстве, что приобрел обширную известность, так что и приближенные царя указали именно на него как на наиболее способного своей сладостной игрой разогнать мрачные думы и тяжелую тоску Саула. И вот, действительно, юный пастух был приглашен во дворец и, когда нужно было, играл для царя. Но эту обязанность ему еще приходилось исполнять так редко, что он имел возможность надолго уходить в свой родной город и продолжал заниматься своим пастушеским делом. Один случай, однако же, боль ше сблизил его с царем.

Началась опять война с филистимлянами, и во время ее выступил из рядов неприятелей один исполин – Голиаф, который предложил единоборством с ним решить дело войны. Несмотря на великолепную и высокопочетную награду, предложенную Саулом, именно, выдать свою дочь за победителя, из израильтян никто не осмеливался вызваться на единоборство со страшным, закованным в латы исполином, который поэтому и издевался каждый день над войском израильским. В это время Давид, по поручению своего отца, пришел в израильский стан, чтобы навестить своих состоявших на службе братьев. И при нем опять филистимский исполин, по обычаю, выступил из рядов своих и громовым голосом начал издеваться над трусостью и малодушием израильтян. Когда Давид узнал, в чем дело, то его юная душа не стерпела такого поношения над «воинством Бога живого», и он закипел неудержимой отвагой.

В пустыне он поражал львов, нападавших на его стада, – при помощи Божией он решил поразить и этого льва, поносившего его народ. О его решении доложено было Саулу, но царь, увидев перед собой невзрачного юношу и считая его более способным играть на арфе, чем вступать в единоборство со страшным исполином, отклонил его предложение, и только восторженная уверенность и храбрость Давида заставили его согласиться на принятие вызова. Саул предложил ему свои доспехи, но они были слишком велики и тяжелы для Давида, и он решил вступить в борьбу с Голиафом со своим пастушеским оружием. Враждебные войска стояли между Сокхофом и Азеком, верстах в двадцати к юго-западу от Иерусалима, на двух противоположных берегах долины (вади), по которой зимой протекал поток, высыхавший летом. И вот, когда исполинский филистимлянин, по обыкновению, выступил для издевательства над израильтянами, из рядов войска на противоположном берегу вади отделился юноша в простой пастушеской одежде, с посохом и пращой в руках и котомкой за плечами. Он смело спустился в долину и, набрав в ней наиболее удобных для пращи гладко омытых кремнистых камней, стал в воинственное положение перед исполинским врагом. Такой противник мог показаться Голиафу только насмешкой над ним, и он в высокомерном негодовании заметил, что ведь он не собака, чтобы какому-то мальчику выходить против него с палкой в руках и камнями. Когда Давид смело отвечал ему, что он не собака, но хуже ее, то Голиаф разразился на него бранью и грозно закричал, чтобы презренный пастух подошел к нему поближе, и Голиаф без унизительной для него борьбы отдаст его тело птицам и зверям на съедение. Но переговариваться долго не было надобности. Меткой и привычной рукой Давид метнул камнем из пращи, и ошеломленный великан повалился на землю, а Давид, подскочив к нему с быстротой лани, его же мечем отсек ему голову. Филистимляне, пораженные таким чудесным подвигом юноши, в смятении бросились в бегство, преследуемые израильтянами. Подвиг Давида приобрел ему дружбу доблестного Ионафана, который с этих пор «полюбил его как свою душу», а Саул приблизил его к себе и сделал военачальником, хотя и не выдал за него своей дочери в награду за победу над Голиафом. Но расположение Саула к Давиду скоро было испорчено восторженными похвалами последнему. Когда они возвращались с поля битвы, женщины и девицы повсюду встречали их песнями и плясками, с торжественными тимпанами и кимвалами; но среди песен подозрительное ухо Саула расслышало оскорбительный для него припев: «Саул победил тысячи, а Давид – десятки тысяч!» Мрачное подозрение запало в душу царя по отношению к юному герою, и он два раза как бы в исступлении пытался пронзить его копьем, когда Давид предавался сладостной музыке с целью разогнать тоску царя. Не успев в этом, Саул старался подзадорить храбрость Давида, чтобы отважными подвигами его среди филистимлян привести его к верной погибели. Но Давид постоянно оставался невредимым и за дочь Саула Мелхолу совершил опасный подвиг обрезания не ста даже филистимлян, как назначил Саул, а двухсот, и представил вещественное доказательство самого подвига. Таким образом, Давид сделался зятем царя и все больше приобретал себе любовь народа; но зато «стал Саул еще больше бояться Давида, и сделался врагом его на всю жизнь». Он стал открыто преследовать народного любимца и своего тайного преемника, и вследствие этого начинается ряд удивительных приключений Давида, которыми Промысл постепенно подготавливал его к занятию престола. Это была трудная школа испытаний, в которой должно было укрепиться в Давиде убеждение, что судьба и жизнь человека находятся в руке Божией, и даже царь со всем его воинством, будучи лишен помощи Божией, становится беззащитнее и беспомощнее последнего раба.

Потерпев неудачу в своих замыслах погубить Давида посредством филистимлян, Саул открыто стал искать его смерти, и приказ об этом сообщил не только всем своим приближенным, но даже и другу Давида, своему сыну Ионафану. Последнему удалось на время утишить кровожадную ярость своего отца, и Саул даже поклялся, что он перестанет замышлять на жизнь Давида. Но новые подвиги Давида в войне с филистимлянами опять растравили рану в сердце Саула, и он в мрачном исступлении опять метнул в него копьем, когда Давид вдохновенно играл перед ним на своей арфе. Трясущаяся от яростного возбуждения рука, однако же, и в этот раз изменила Саулу, и брошенное копье пролетело мимо и вонзилось в стену, а Давид спасся бегством. Разъяренный неудачей этой новой попытки отделаться от своего ненавистного зятя, Саул велел окружить его дом и схватить его ночью. И от этой опасности он спасен был лишь хитростью своей глубоко преданной жены Мелхолы. Тогда Давид бежал к престарелому пророку Самуилу и там в сонме пророков пением и музыкой облегчил свою утомленную гонениями душу. Саул отправил в погоню за ним своих слуг и в Раму, чтобы схватить его там; но слуги три раза поддавались влиянию восторженных песен пророков и сами начинали пророчествовать. Взбешенный Саул, наконец, и сам отправился в Раму; но лишь только он заслышал знакомые ему звуки пророческих песен, как мрачная душа его просветлела, дух злобы отошел от него и опять сошел на него Дух Божий, так что он опять на время оставил свою кровожадную мысль. Давид, великодушно прощая злополучному царю, изливал свою скорбь другу своему Ионафану и пытался было через него расположить к себе царя. Но кровожадность царя теперь была неисцелима, и когда Ионафан при представившемся случае стал ходатайствовать перед отцом своим за своего друга Давида, то едва и сам не погиб от руки Саула, в ярости метнувшего копьем и в своего любимца наследника-сына. Узнав об этом, Давид трогательно простился с Ионафаном, который, сознавая несправедливость, терпимую своим доблестным другом, при разлуке с ним плакал горькими слезами; но Давид плакал еще больше. Любовь между ними была изумительная, какая только может быть между двумя доблестными чистыми душами. Они расставались почти навсегда и встретились между собой только еще раз в жизни, но уже при самых печальных обстоятельствах.

Давид и Голиаф

Расставшись со своим другом, Давид направился в священнический город Номву, где в это время находилась скиния, а при ней жил и первосвященник (1 Цар 21). Он прибыл в город голодным и истомленным, и, чтобы подкрепить свои силы, он под предлогом важного царского поручения, требовавшего необычайной поспешности, выпросил у первосвященника Ахимелеха хлебы предложения и меч Голиафа, хранившийся в скинии как трофей, и с запасом священных хлебов, которые по закону можно было вкушать только лицам священнического чина, удалился за пределы родной страны, где под видом простого странника остановился в филистимском городе Геф. Но убежище там оказалось ненадежным. Приближенные Анхуса, царя гефского, стали высказывать ему свои подозрения насчет незнакомца и говорили ему: «Не это ли Давид, царь той страны? не ему ли пели в хороводах: Саул победил тысячи, а Давид – десятки тысяч?» Чтобы отвратить это опасное подозрение, Давид принужден был притвориться безумным, и когда его привели к царю, «чертил на дверях, кидался на руки свои, пускал слюни по бороде своей», так что у Анхуса исчезло всякое подозрение, а Давид, воспользовавшись этим, поспешил удалиться отсюда в дикую пещеру Адолламскую, где около него собрались его родители и братья, которые, вероятно, начали подвергаться преследованию Саула, а также и все недовольные отверженным царем, так что около Давида собралось до четырехсот человек. Поместив своих родителей под защиту царя моавского, Давид со своими последователями опять возвратился в пределы родной страны.

Саул, между тем, истощался от бессильной злобы. Услышав о том, что первосвященник отдал Давиду хлебы предложения, и подозревая его, а вместе с ним и все священство в заговоре с Давидом, разъяренный царь приказал своим слугам подвергнуть их избиению, но когда слуги отказались поднять руку на служителей Божиих, то он поручил исполнить это кровожадное дело некоему Доику идумеянину, который именно и сделал ему донос на первосвященника. Убито было восемьдесят пять священников и разрушен самый город; спасся только сын первосвященника Авиафар, который, захватив с собой некоторые священные принадлежности (эфод), прибежал к Давиду и рассказал ему о страшном злодеянии Саула. Давид мог только горевать, что сделался невольной причиной такого бедствия, и, дав у себя убежище Авиафару, сам принужден был спасаться от настигавшего его царя. Однажды в городе Кеиле он едва не окружен был войском Саула, но заблаговременно бежал с своими последователями и скрывался в неприступных горах и лесах. При этих гонениях бывали случаи, когда Саул оказывался в полной власти Давида, который легко мог бы предать его смерти и таким образом не только избавиться от гонителя, но и наследовать престол. Но Давид содрогался от одной мысли положить руку на помазанника Божия и скорбел даже после того, как однажды отрезал край одежды Саула, зашедшего для нужды в пещеру, в глубине которой скрывался царственный беглец со своими последователями. Этот последний случай до слез растрогал Саула; когда он узнал о том, с каким всепрощающим великодушием гонимый Давид отнесся к нему даже в тот момент, когда его жизнь вполне находилась в руках последнего, то стал раскаиваться в своем безумии и, уже смиренно признавая Давида своим будущим преемником, просил его только о том, чтобы он не искоренил его потомства и не уничтожил имени отца его, в чем и поклялся ему Давид. Но дух злобы скоро опять овладел Саулом, и он вновь устремился в погоню за Давидом, которому скоро представился новый случай доказать несправедливому царю свое непоколебимое и благородное великодушие. Однажды ночью Давид пробрался в стан царя и, упрекнув своего спутника Авессу за намерение убить Саула, захватил с собой лишь копье и кружку с водой у постели царя, и с вершины соседней горы громко укорял Авенира, начальника царских телохранителей, за его невнимательность и плохую бдительность около священной особы царя. Устыженный этим, Саул опять на время прекратил преследование, но чтобы порвать всякую связь с Давидом, выдал жену его Мелхолу за другого человека. Тяжко огорченный таким оскорблением, Давид, опасаясь дальнейшей ярости царя, в другой раз искал убежища у царя филистимского города Гефа. Но там положение его было крайне двусмысленное и тяжелое, так как царь гефский Анхус, отдав ему во владение целый город Циклаг, требовал от него враждебных набегов на его родную землю.

Когда началась открытая война с израильтянами, Давид вынужден был даже дать Анхусу прямое обязательство в оказании ему военной помощи и, таким образом, поставлен был в печальную необходимость поднять оружие на свой собственный народ. Только подозрение военачальников в верности Давида избавило его от этого тяжкого обязательства, так как филистимляне принудили Анхуса возвратить Давида из похода как весьма ненадежного союзника в войне с израильтянами. Между тем на Циклаг за время его отсутствия напали амаликитяне и все в нем истребили. Это бедствие так вооружило против Давида самых его последователей, у которых погибло в разрушенном городе все достояние, что они хотели даже побить его камнями, и только военный успех его в погоне за амаликитянами восстановил авторитет Давида, который быстро настиг хищников, рассеял их, возвратил пленных и захватил богатую добычу.

Но испытания Давида быстро приближались к концу. В родной земле его совершилось важное и, вместе, печальное событие: скончался Самуил на 88 году своей жизни и торжественно погребен был в Раме оплакивавшим его народом. Это событие еще более тяжким бременем легло на душу Саула, так как он в глубине своего сердца не переставал благоговеть перед помазавшим его пророком. Смерть его, несомненно, еще сильнее показала его совести все его неправды и преступления, которые так глубоко огорчали престарелого пророка и наверно ускорили смерть его. В нем он, несмотря на полный разрыв с ним, продолжал видеть некоторую для себя нравственную опору в крайней нужде. Теперь его не было, а между тем обстоятельства складывались все грознее и мрачнее. Филистимляне, заметив внутренние беспорядки в царстве Израильском, порешили воспользоваться удобным случаем для захвата добычи и с огромным войском двигались внутрь страны. Саул, уже ясно сознававший свою отверженность перед Богом и своим народом, предчувствовал надвигавшуюся беду и был в отчаянии и страхе. С мгновенным пробуждением отголоска прежней веры он вопросил Бога об исходе предстоявшей битвы, но Бог не ответствовал на его слабую веру. Тогда злополучный царь совершил еще одно великое преступление и прибег к суеверию, обратившись к волшебству, при помощи которого он хотел узнать свою судьбу. В Аэндоре, близ горы Ермон, жила волшебница, и к ней-то ночью, переодевшись, отправился Саул в сопровождении нескольких своих приближенных. Волшебница сначала отказалась было приступить к волшебству, опасаясь наказания; но когда посетители поклялись, «что не будет ей беды за это дело», а будет дана хорошая награда, женщина спросила: «Кого же вывести тебе?» – «Самуила выведи мне», – отвечал Саул. Волшебница совершила свое волхвование и вскрикнула от ужаса, потому что она одновременно увидела призрак Самуила и узнала, что посетитель ее – царь. «И сказал ей царь: не бойся (скажи), что ты видишь»? – «Ви жу, – отвечала женщина, – как бы бога, выходящего из земли». – «Какой он видом? – спросил у нее Саул. Она отвечала ему: «Выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду». – «Тогда узнал Саул, что это Самуил, и пал лицем на землю и поклонился». Затем, встав, он в страхе услышал загробный голос пророка: «Для чего ты тревожишь меня, чтобы я вышел?» – «И отвечал Саул: тяжело мне очень; филистимляне воюют против меня, а Бог отступил от меня и более не отвечает мне ни чрез пророков, ни во сне, (ни в видении); потому я вызвал тебя, чтобы ты научил меня, что мне делать». – «И сказал Самуил: зачем же спрашиваешь меня, когда Господь отступил от тебя? Господь сделает то, что возвестил через меня; отнимет Господь царство от рук твоих, и отдаст его ближнему твоему, Давиду. И предаст Господь Израиля вместе с тобою в руки филистимлян; завтра ты и сыны твои будете со мною, и стан израильский предаст Господь в руки филистимлян». Страшный голос смолк, но слова его ужасом гремели в преступной совести Саула; он вдруг всем своим исполинским телом рухнул на землю и лежал в изнеможении. Только уже подкрепившись пищей, он способен был возвратиться в стан, куда и отправился в ту же ночь. Страшный приговор Самуила не замедлил осуществиться во всей своей точности. Битва с филистимлянами произошла в окрестностях Изрееля. Израильтяне не выдержали напора железных колесниц своего противника и в первый же день битвы вынуждены были отступить к горе Гелвуе, усеяв путь свой убитыми. Филистимляне между тем все более напирали на бегущего Израиля. Сыновья Саула и между ними храбрый Ионафан уже пали под ударами врагов; но вот неприятельские стрелки настигли уже самого Саула, начали осыпать его градом стрел, «и он очень изранен был стрелками». Гибель была очевидна и неминуема. Гордый царь, однако, не хочет умереть от руки необрезанных и повелевает своему оруженосцу обнажить меч и заколоть его. Но оруженосец не смеет поднять руки на помазанника Божия, и тогда злополучный царь совершает последнее преступление своей жизни – самоубийство, которому последовал и его верный оруженосец. Торжествующие филистимляне бросились грабить убитых и, найдя тела Саула и Ионафана, варварски надругались над ними и затем повесили их на стенах города Вефсана. Такой позор возбудил мужество в жителях города Иависа Галаадского, которые, помня оказанное им некогда Саулом благодеяние, сделали отважный набег, сняли царственные тела со стены, сожгли их, кости похоронили в своем городе под дубом и в память погибшего царя постились семь дней, выказав таким образом редкую добродетель благодарности к павшему царю.

Весть об исходе битвы гелвуйской скоро дошла до Давида. Один молодой амаликитянин, захватив венец и запястье Саула, поспешил к Давиду, надеясь обрадовать его вестью о смерти царя и, чтобы увеличить свою предполагаемую награду, даже ложно заявил, что он сам приколол его. Но Давид пришел в ужас от этого святотатства и велел предать амаликитянина смерти за то, что он поднял руку свою на помазанного царя, и сам с окружающими своими горько оплакивал не только своего друга Ионафана, но и злополучного царя Саула. Скорбь его выразилась в вдохновенной песне: «Краса твоя, о Израиль, поражена на высотах твоих! как пали сильные, погибло оружие бранное! Саул и Ионафан, любезные и согласные в жизни своей, не разлучились в смерти своей… Дочери израильския, плачьте о Сауле, который одевал вас в багряницу с украшениями… Сражен Ионафан на высотах твоих. Скорблю о тебе, брат мой Ионафан; ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской. Как пали сильные, погибло оружие бранное!..» Песнь эта сделалась историческим памятником, и петь ее научался весь народ (2 Цар 1:17–27).

Так закончилось царствование первого царя израильского народа. Жизнь Саула распадается на два периода, из которых первый представляет собою жизнь его с Богом и второй – жизнь без Бога. Первый период поэтому служит обнаружением лучших качеств его души – смирения и упования на Бога, послушания воле Божией, за которыми следовали успех и победы. И за этот период он немало сделал для политического возвышения своего государства. Иноземное иго было свергнуто, и окружающие хищнические народы потерпели тяжкие поражения, заставившие их отказаться от расхищения царства избранного народа. Но во втором периоде явно берут перевес его худшие качества – высокомерие, самонадеянность, непослушание, за которыми, в свою очередь, неизбежно следовали неурядицы во внутреннем управлении, тоска, суеверие, поражения, отчаяние и самоубийство. Во всем этом он был зеркалом своего народа и своей судьбой еще раз преподал глубокий урок, что избранный народ должен полагать свою силу не в человеке, хотя бы он был и царь, но единственно в Боге, который один их помощник и покровитель, и без Него они неизбежно станут беспомощной и жалкой добычей своих нечестивых соседей. Этот урок глубоко запечатлелся в душе Давида, который теперь беспрепятственно мог выступить в качестве царя израильского народа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.