XXV Вход Господень в Иерусалим и следовавшие за ним дела, притчи и беседы. Ответы на лукавое совопросничество фарисеев, саддукеев и книжников

XXV

Вход Господень в Иерусалим и следовавшие за ним дела, притчи и беседы. Ответы на лукавое совопросничество фарисеев, саддукеев и книжников

В жизни Христа наступал последний решительный момент. Злоба врагов все возрастала и изыскивала средства подорвать Его влияние на народ и даже убить Его. Теперь не время было более воздерживаться от открытого провозглашения мессианства. Доселе Христос заявлял о Себе как об обетованном Мессии в большинстве частным образом и отдельным личностям; теперь настало время объявить об этом всенародно, и самым торжественным образом заявить, что Он есть истинный Царь Мессия, истинный Сын Давидов. И Спаситель сделал это заявление своим торжественным входом в Иерусалим. Перед большими праздниками толпы богомольцев, собиравшихся отовсюду, имели обычай входить в святой город торжественно и со всевозможными выражениями радости. Такой вход захотел сделать и Христос, который, как общепризнанный народом пророк и славный учитель, по необходимости должен был занять видное положение; и Он воспользовался этим обстоятельством, чтобы в последний раз открыть славу свою. Доселе Он вступал в Иерусалим обыкновенно пешком; теперь Он хотел вступить в него так, как не раз вступал некогда Его предок Давид, именно, сидя на осле. Это мирное и полезное животное высоко ценилось на Востоке, и для иудеев с ним связывалось немало исторических воспоминаний, которые делали его даже более благородным и любимым в их глазах, чем гордые кони, добывавшиеся из Египта. Еще более возвышалось в глазах их значение осла вследствие торжественного заявления Пророка, что на осле именно вступит в Иерусалим Мессия – Царь (Зах 9:9). И поэтому такой именно вход Спасителя в святой город мог служить лучшим и самым наглядным провозглашением Его мессианства.

Рано утром девятого Нисана Спаситель оставил свой мирный и гостеприимный кров в Вифании и по обычаю пешком направился с своими учениками к Иерусалиму. Спустившись в небольшую долину, сплошь покрытую смоковницами и маслинами, они приблизились к деревне Виффагии, которая подобно Вифании находилась в таком близком расстоянии от Иерусалима, что по раввинскому закону считалась как бы частью его. Тайные ученики и последователи Христа в это время жили во многих местах, и (вероятно) к одному из них, жившему в Виффагии, Он отправил двоих учеников, чтобы они взяли у него осла для торжественного входа в Иерусалим. Ученики в точности исполнили повеление и привели ослицу с молодым осленком.

Между тем до Иерусалима уже долетела молва о намерении Христа вступить в святой город, и толпы галилейских поклонников, расположившихся около города, с понятным чувством радости и самодовольства устремились на гору встречать Его, для чего по пути срезывали молодые, только что вскрывавшиеся ветки пальм и других придорожных дерев, чтобы оказать Ему особенный почет. Ученики, возбужденные этим обстоятельством, постилали свои плащи и покрыли ими осленка, на которого воссел их учитель, а народ стал устилать путь ветвями, как это было в обычае на Востоке. Так некогда иудеи устилали смоковничными и пальмовыми ветвями путь Мардохею, когда он ехал из царского дворца, и персидское войско так же выражало свой восторг Ксерксу перед переправой через Геллеспонт. И вот шествие двинулось. Через гору Елеонскую и Иерусалим вели три дороги, но так как две из них не более как тропинки, то Спаситель избрал самый торный большой путь – именно южный, который и теперь считается лучшим. И лишь только двинулось шествие, как неудержимый восторг охватил и учеников, и всю окружавшую толпу народа. В порыве восторженной радости за своего Учителя апостолы воскликнули: «Осанна Сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне! Осанна в вышних!» Народ подхватил этот радостный клик, и в толпе разносилась молва о том, как Он воскресил Лазаря из мертвых. Дорога тут постепенно поднимается на гору Елеонскую, по зеленым полям и под тенистыми деревами, и на вершине ее круто поворачивает к северу. На этом-то именно повороте впервые открывается вид на Иерусалим, который дотоле скрывается за отрогом горы. Там в прозрачном воздухе, поднимаясь из окружающей глубокой долины, стоял перед ним знаменитый историческими воспоминаниями город, и утреннее солнце, сверкавшее на мраморных башнях и золоченых кровлях храмовых зданий, отражалось в море ослепительного блеска, перед которым зритель должен был закрывать глаза. Этот вид на знаменитый город действительно поражал своим великолепием, и многие иудейские и языческие путешественники останавливали здесь своих коней и с восторгом немого изумления глядели на это дивное зрелище.

Иерусалим в то время, окаймленный целым рядом гордых башен, считался одним из чудес мира и представлял великолепное зрелище, о котором теперешний Иерусалим не может дать и приблизительного понятия. И вот этот город во всем своем величии открылся перед взором Христа, его истинного Царя! Всякого другого это величественное зрелище могло привести в восторг; но истинный Царь смотрел не на внешний блеск города, а на внутреннее достоинство его жителей, и перед Его взорами открылась такая страшная бездна неверия и порока, уже назревших для совершения величайшего и гнуснейшего преступления на земле, что этот великолепный вид поразил бесконечно сострадательное сердце Христа невыносимой болью. Он не раз плакал и проливал слезы над человеческой бесчувственностью и греховностью, но теперь Он громко зарыдал. Весь позор издевательства и вся нестерпимая боль Его страданий спустя пять дней бессильны были исторгнуть хоть один стон из Его груди или вызвать хоть одну слезинку на Его истомленные веки; здесь же Его внутренняя скорбь пересилила Его человеческий дух, и Он не просто плакал, а неудержимо рыдал, так что подавленный голос едва мог произносить слова. «О, если бы и ты! – воскликнул Он, когда народ в изумлении смотрел и не знал, что подумать или сказать, – о если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему!» Скорбь прервала Его слова, и когда задушенный рыданием голос несколько оправился опять, Он мог только прибавить: «Но это сокрыто ныне от глаз твоих; ибо прийдут на тебя дни, когда враги обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего». Это был последний призыв со стороны Мессии преступному городу, избивавшему пророков, к покаянию, но так как он не внял и этому призыву, то должен был понести предсказанную ему участь. И действительно, сорок лет спустя пророчество Христа исполнилось во всей его точности.

Когда Иисус оплакивал город и произносил свое пророчество над ним, шествие приостановилось. Но теперь и народ, находившийся в долине Кедронской и около стен Иерусалима, а также и все паломники, расположившиеся в шалашах и палатках, густо пестревших по зеленым склонам внизу, завидев приближение народной массы на горе и услышав отголоски радостных кликов, поняли, что означало все это. Срывая с дерев зеленые ветви, народ бросился по дороге на гору встречать приближавшегося Пророка. И когда встретились эти две народные волны, одна сопровождавшая Его из Вифании и другая, вышедшая навстречу к Нему из Иерусалима, то Он оказался в середине народной массы, которая шла и впереди и сзади, крича «осанна» и махая ветвями – до самых ворот Иерусалима. Среди толпы было несколько фарисеев, и восторг народа был для них острее меча. Что значат эти мессианские крики и царские титулы? Разве они не опасны, разве пристойны? зачем Он допускает их? «Учитель, запрети ученикам твоим». Но Он не хотел останавливать их. «Если они умолкнут, – сказал Он в ответ, – то камни возопиют». И фарисеи, при всем своем озлоблении, невольно чувствовали, что они бессильны остановить прилив народного восторга. Когда шествие приблизилось к городским стенам, то весь город объят был необычайным волнением и тревогой. «Кто это?» – спрашивали жители, смотря на шествие из-за решеток и с кровлей, стоя на базарах и улицах, по которым двигалось оно; и народ восторженно и вместе простодушно отвечал: «Это Иисус, Пророк из Назарета Галилейского». Внутри города народ рассеялся, а Христос направился к храму. Восторженные клики народа нашли отголоски и здесь. Даже дети, вероятно из храмового хора, кричали Ему: «Осанна Сыну Давидову», и когда книжники и фарисеи с затаенной злобой обратили Его внимание на это, то Он отвечал им: «Разве вы никогда не читали: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу?» К вечеру Спаситель возвратился в Вифанию.

На другой день ранним утром Он опять направился в Иерусалим – для проповеди в храме, и по пути совершилось событие, наглядно изобличавшее лицемерие и бесплодие того народа, которой некогда был избран Богом и не оправдал своего избрания. Поспешая на проповедь и не желая заставлять Себя ожидать народ, который «с утра приходил к Нему в храм слушать Его», Спаситель оставил Вифанию раньше завтрака и, почувствовав голод, искал глазами какой-либо смоковницы, плодами которой можно бы подкрепиться. Вдали виднелась роскошная по своей листве смоковница, обещавшая дать желаемое; но когда Христос подошел к ней, она оказалась совершенно бесплодной. Эта обманчивая внешность поразительно изображала собой бесплодие и обманчивую внешность иудейского народа и особенно вождей его, вся религиозность и благочестие которых выродились в бесплодную выставку внешней обрядности, и чтобы показать своим ученикам, какая участь ожидает за это, Он проклял ее, говоря: «Да не будет же впредь от тебя плода вовек». И смоковница тотчас засохла. Когда ученики выразили удивление этой действенности слова их Учителя, то Он прибавил им поучение касательно силы веры.

Вход Господний в Иерусалим

Вера так всемогуща, что обладающий ею даже если скажет горе – поднимись и ввергнись в море, то совершится и это. «И все, чего ни попросите в молитве с верою, получите». Прибыв в храм и осмотревшись кругом, Спаситель с горестью увидел, что обычная иудейская алчность опять забыла некогда преподанный Им урок и по случаю стечения народа опять превратила храм Божий в торжище. Все храмовые дворы опять переполнены были волами и овцами, продавцами голубей и ростовщиками; великолепный портик занавожен был прогоняемым скотом и оглушался гулом торгующихся голосов и звоном монет. Христос не хотел проповедовать в таком оскверненном месте. Еще раз, с смешанным чувством скорби и гнева, Он выгнал отсюда всех, и никто не осмелился воспротивиться Его сокрушающей ревности. Он не потерпел даже, чтобы народ нарушал тишину святилища, проходя через него с сосудами и делая его местом обыкновенного прохода. Огромная масса иудеев, доходившая иногда до двух и даже трех миллионов и наводнявшая священный город во время недели праздника, несомненно, делала двор язычников еще более безобразным и шумным зрелищем, чем во всякое другое время, тем более что в тот день по закону всеми поклонниками выбирался и покупался пасхальный агнец. Но ничто не могло оправдать того, чтобы дом Отца Небесного, бывший домом молитвы для всех народов, обращен был в место более всего похожее на те грязные и мрачные вертепы, где разбойники делят злоприобретенную добычу.

Свою обычную проповедь Он начал не раньше, как по приведении храма в состояние приличия и тишины. Труд этот был теперь несомненно легче, потому что он уже раз совершался. Когда прекратилась безобразная торговая суетня, храм опять принял свой обычный вид. Страждущие приходили к Христу, и Он исцелял их. Слушатели сотнями теснились к Нему, дивились Его учению, жадно ловили каждое слово из Его уст. Между другими слушателями обращали на себя внимание греки, которые, заинтересовавшись беседой и рассказами о необычайном проповеднике, хотели даже лично переговорить с Ним, о чем и докладывали через ап. Андрея. По преданию, это были посланные от Авгаря V, царя Едесского, который, услышав о необычайных делах Христа и вместе грозящей Ему опасности от вождей иудейского народа, предлагал Ему убежище в своих владениях. Появление этих чужеземцев показало, что настал час прославления Сына человеческого в народах, и Он воскликнул: «Отче, прославь имя Твое!» И в ответ на это раздался голос с неба: «И прославил, и еще прославлю». Голос этот не для всех слышен был одинаково. Для многих он показался простым раскатом грома, но другие говорили, что это «ангел говорил Ему», и только немногие слышали его раздельно.

Между тем слух о новом изгнании торжников из Храма дошел до синедриона, и члены его, оправившись немного от смущения, явились в храм с целью потребовать от Проповедника ответа на вопрос: «Какой властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал такую власть!» Вопросами этими имелось в виду, очевидно, вызвать Его на какое-либо такое заявление, которое, как бывало и прежде, дало бы им основание обвинить его в богохульстве и побить камнями. Но коварство это обрушилось на их собственную голову. Провидя их злую мысль, Христос с божественной мудростью сказал им, что Он ответит им, если только они сами предварительно ответят на Его вопрос, именно: «Крещение Иоанна откуда было – с небес или от человеков?» Вопрос этот сразу смутил совопросников, и водворилась мгновенная тишина. «Отвечайте Мне», – настаивал Спаситель, прерывая их шепотливые переговоры. Но ответа не последовало. Они вполне понимали значение и цель вопроса. Отклонить его, как не относящийся к делу, не было никакой возможности. Иоанн открыто и выразительно свидетельствовал об Иисусе, признавая Его, перед самыми уполномоченными от синедриона, не только пророком, но пророком гораздо большим себя самого, даже величайшим пророком, Мессией. Признавали ли они это свидетельство, или нет? Ясно, что Христос имел право требовать от них ответа на этот вопрос, прежде чем отвечать им. Но они не могли или, вернее, не хотели отвечать на него. Он ставил их в безвыходное положение. Они не хотели сказать «с неба», потому что они отвергли его; они не смели сказать «от человеков», потому что вера в Иоанна (как видно даже из Иосифа Флавия) была так сильна и единодушна, что открыто отвергать его значило бы подвергать опасности свою личную безопасность. Поэтому они – Учители Израилевы – поставлены были в позорную необходимость сказать: «Не знаем». Такой ответ со стороны лиц, на обязанности которых лежало изучать закон и религию и объяснять их народу, был для них полным позором, тем более постыдным, что он дан был в присутствии множества народа. Но Христос, по своему бесконечному милосердию, не настаивал на дальнейшем расспросе, а просто ответил им: «И Я вам не скажу, какою властию Я это делаю», и затем опять продолжал поучать народ. Но так как тут присутствовали и ученые вожди народа, то Он рассказал несколько притчей, имевших близкое отношение к ним и вообще к иудейскому народу.

Так, Он рассказал притчу о двух сыновьях, из которых первый, отказавшись сначала исполнить просьбу отца, потом раскаялся и исполнил ее, а другой льстиво дал обещание, но никогда его не исполнил, и затем спросил их: «Который из двух исполнил волю отца?» Они, конечно, могли ответить только «первый». Тогда Он показал им ясное и великое значение их собственного ответа. Оно состояло в том, что самые мытари и блудницы, несмотря на свое открытое и позорное нарушение закона, показывали им, – им, ученым и высокопочтенным законникам священного народа, – путь в Царство Небесное. Эти грешники, которых они ненавидели и презирали, прежде их входили в эти врата, пока еще они не были закрыты. Иоанн приходил к этим иудеям «путем праведности», т. е. с проповедью их принятого закона и обычаев жизни, и они только на словах говорят, что приняли его, а на самом деле отвергли; мытари же и блудницы покаялись по зову его. Несмотря на свое кажущееся благочестие, они, эти вожди, раввины своего народа, перед очами Божиими были хуже тех грешников, к которым даже прикоснуться пальцем они считали осквернением.

Затем Он пригласил их «выслушать другую притчу», притчу о непокорных виноградарях, которые не хотели отдать плодов виноградника. Этот виноградник Господа сил был дом Израиля, народ иудейский был Его возлюбленным насаждением. Вожди и учители, которым вверен был народ, естественно, должны были отдавать господину произведения виноградника. Но несмотря на все, что Он делал для своего виноградника, от него не было плодов или только, быть может, были дикие плоды. Так как виноградари не могли представить плодов и не смели обнаружить своей непроизводительности, за которую были ответственны, то они оскорбляли, били, ранили и убивали одного вестника за другим, которых господин виноградника посылал к ним. Наконец он послал своего сына, но этого сына, которого они узнали и не могли не узнать, они также били, выгнали вон и убили. «Итак, когда придет хозяин виноградника, что сделает он с этими виноградарями?» Слушатели из народа, по своему искреннему убеждению, или присутствующие фарисеи, с целью показать свое презрительное отношение ко всему, что могла означать эта притча, отвечали, что «злодеев этих он предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям, которые будут отдавать ему плоды во времена свои». Второй раз таким образом они вынуждены были дать ответ, который роковым образом осуждал их самих: они своими собственными устами признавались, что справедливость Божия требует отнять у них их исключительные преимущества и передать их язычникам.

Теперь еще яснее им стали видны смысл и цель этих притчей, и они жаждали мщения. Но страх сдерживал их, потому что для народа Христос еще был великим пророком. А Он продолжал беседу и высказал еще одно предостережение в притче о «брачном пиршестве царского сына». Притча эта весьма похожа на сказанную раньше, в доме фарисея, именно притчу о великом ужине, но отличается от нее многими подробностями и всем заключением. Званые гости не только не обратили внимания на приглашение, но некоторые из них даже оскорбили и убили царских слуг, посланных с приглашением к ним, и за это подверглись истреблению, и город их был сожжен разгневанным царем. На пир были приглашены другие; собрались на него добрые и злые. Царь входит и замечает, что один из гостей вошел на пиршество не в брачной одежде, показав этим свое неуважение к царю и его сыну. За это он изгнан был царскими слугами и ввержен во тьму кромешную, где будет плач и скрежет зубов. И этот рассказ Христос заключил уже не раз высказывавшимся замечанием, что «много званых, но мало избранных».

Столь очевидные по своему значению и цели притчи все больше и больше озлобляли иудейских главарей и фарисеев. Ярость их была так велика, что они готовы бы были сейчас же схватить Его. Только боязнь народа удерживала их, и потому Он мог невредимо удалиться в свое спокойное убежище. Но в эту самую ночь или рано утром на следующий день враги Его составили новое совещание (теперь, по-видимому, они почти ежедневно составляли совещания), чтобы обсудить, нельзя ли как-нибудь уловить Его на словах и вызвать на такое заявление, которое давало бы им полное право обвинить Его в мятежности и предать гражданской власти римлян.

На следующее утро Христос в последний раз отправился с своими учениками в притворы храма, и лишь только Он начал свою обычную проповедь, как явились и враги Его с своими коварными замыслами. На этот раз фарисеи явились вместе с своими противниками иродианами, т. е. партией, главной целью которой было поддерживать дом Иродов сохранением добрых отношений к римскому императорскому двору, для чего именно необходимо было подавлять среди иудеев все национальные и патриотические движения. Такой союз фарисеев с иродианами давал знать, что они решили поставить дело Христа на политическую почву и хотели обвинить Его в политической неблагонадежности. Они хорошо знали, как римляне опасались мессианских движений в иудейском народе – движений, для подавления которых им приходилось не раз тратить много усилий и средств. Христос недавно объявил Себя Мессией открыто перед народом; но так как тогда это объявление не повело ни к какому народному мятежу и потому не дало юридического основания для Его обвинения, то теперь они попытались добыть эти основания коварством. Прикрывая свое коварство внешним почтением и вежливостью, фарисеи подошли к Спасителю и просили Его разрешить им недоумение. «Учитель, – сказали они с льстивым притворством, – мы знаем, что Ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому-либо; ибо не смотришь ни на какое лицо». Этим они как бы просили Его безбоязненно и нелицеприятно высказать им свое личное мнение, как будто они действительно нуждались в Его мнении для своего руководства в нравственном вопросе практической важности и были совершенно уверены, что только Он один мог разрешить удручавшее их недоумение. Но напрасны были все эти лукавые подходы и извивы змеиной лести. Острое жало и ядовитые зубы обнаружились сразу. «И так скажи нам: как Тебе кажется, позволительно ли давать подать кесарю, или нет?» Он должен, думалось им, ответить «да» или «нет». Если Он ответит «да», то одного этого достаточно будет, чтобы народ отвернулся от Него как от человека, признающего ненавистное иго язычников и, следовательно, не имеющего права на достоинство Мессии. Если же Он, с другой стороны, чтобы поддержать свое влияние на народ, ответит: «нет, непозволительно», то они сейчас же поймают его с поличным и предадут прокуратору как открытого мятежника, и Пилат немедленно и сурово расправится с ним, как недавно расправился с другими галилеянами, кровь которых он смешал с кровью принесенных ими жертв. С затаенным дыханием ожидали они ответа, но из уст Христа раздалось слово, которое сразу разбило все их злобные ковы. «Что искушаете Меня, лицемеры, – отвечал им Спаситель. – Покажите Мне монету, которою платится подать». Ему подали динарий, на лицевой стороне которого выбиты были надменные и красивые черты императора Тиверия, а на обратной его титул – Pontix Maximus. «Чье это изображение и надпись?» – спросил Христос. «Кесаревы», – отвечали совопросники. Тогда коварный вопрос их разрешался сам собой. «Итак, отдавайте кесарево кесарю и Божие Богу». Если они уже настолько потеряли свою политическую самостоятельность, что пользовались кесаревой монетой, то этим самым они признавали себя обязанными и платить подать кесарю, подобно тому, как, получив от Бога свое бытие и различные блага, они должны были это Божие отдавать Богу. Таким образом и этот замысл разлетелся в прах перед божественной мудростью Христа, и совопросники должны были смолкнуть. Но несмотря на такой ответ они впоследствии с наглой лживостью обвиняли Христа, что Он «запрещал давать подать кесарю» (Лк 23:2).

Главными совопросниками Христа доселе были фарисеи. Другая сильная партия, саддукейская, состоявшая из богатых классов и иерархов, мало принимала доселе участия во всем этом деле и относилась к Христу с тем высокомерным презрением, которым она вообще наделяла невежественных, по ее мнению, галилеян. Но так как теперь молва о галилейском Учителе гремела по всему Иерусалиму и им стало известно о тех необычайных ответах, которыми Он поразил фарисеев, то и саддукеи решили поближе познакомиться с проповедником и испытать Его в знании закона и иудейского богословия. Для этого они придумали один из самых казуистических вопросов, касавшийся притом области, в которой они открыто выражали свое неверие, именно загробной жизни и воскресения. С этой целью они выбрали из области раввинской казуистики случай, что одна женщина последовательно выходила замуж за семь братьев, из которых каждый умирал бездетным, и желали знать, кому из них она будет принадлежать по воскресении. Хотя и воображаемый, случай этот, однако же, был возможен, так как закон постановлял, что если муж умирал бездетным, то для восстановления ему семени и продолжения его имени на вдове его должен был жениться брат его, и первородный сын от этого второго брата записывался как сын умершего. Сами не веря в загробную жизнь и воскресение и предполагая, что Иисус, который, как они слышали, учил о воскресении и держался тех же воззрений на него, как и их противники фарисеи, они предвкушали удовольствие поставить Его этими запутанными вопросами в затруднительное положение и таким образом осмеять Его и само учение о воскресении. Некоторые из раввинов имели, правда, более возвышенные понятия о загробной жизни, но большинство держалось в этом отношении самых грубых представлений. По ним воскресение будет восстановлением людей не только в их прежних телах, но и с их прежними вкусами и страстями; воскресшие не только будут есть, пить и жениться, но восстанут в тех же самых одеждах, в которых они ходили, даже с теми же телесными признаками и недостатками, «дабы люди могли признать, что это те же самые лица, которых они знали при жизни». Даже сам вопрос, предложенный саддукеями, находил уже у раввинов свое разрешение в том именно смысле, что «женщина, бывшая в замужестве за двумя мужьями в этом мире, в мире будущем будет отдана первому». Имея в виду все эти грубочувственные представления и вообще отрицая воскресение (учения о котором, по их мнению, не заключались в признававшемся ими Пятикнижии Моисея), они и приступили к Спасителю с своим вопросом. Но и их надменная ученость должна была понести заслуженное поражение. С обычным спокойствием Христос отвечал им, что их понятия о воскресении и загробной жизни ложны, и именно вследствие неправильного понимания ими Св. Писания. Чада мира сего женятся и выходят замуж, потому что они смертны и брак необходим для продолжения рода. Но вступившие в Царство Небесное и по своем воскресении уже не будут жениться и выходить замуж, так как они будут бессмертны подобно ангелам, и им не будет надобности заботиться о поддержании рода. Что же касается собственно воскресения, то их мнение, что Моисей не учит о нем, совершенно ошибочно. Так он называет Бога Богом Авраама, Исаака и Иакова. Но Бог не может быть Богом лиц несуществующих, а потому патриархи, хотя тела их были мертвы, очевидно, еще были живы в загробном мире и ожидали воскресения. Таким образом, для Бога все мертвые еще живы, и поэтому так легко Ему воскресить их впоследствии! Ответ этот был так божественно мудр, что даже некоторые из книжников не могли воздержаться от выражения своего восторга и открыто заявляли Ему свое одобрение: «Учитель, Ты хорошо сказал!»

В свою очередь фарисеи, обрадовавшись поражению своих противников, захотели еще раз испытать Его вопросом, и один из них, законник, спросил Его: «Учитель! какая наибольшая заповедь в законе?» В этом вопросе уже звучало некоторое признание за Ним авторитета учительства, и законник мог действительно обратиться к Нему за разрешением затруднявшего его вопроса. Среди законников шли постоянные споры о том, какая именно наибольшая заповедь, исполнение которой наиболее соответствовало понятию праведности, и по обычаю вопрос этот запутывался в бесконечной казуистике, занимавшейся бессмысленными мелочами вроде разделения заповедей на тяжелые и легкие, первостепенные и второстепенные, выводные и дополнительные и т. д. Христос, провидя искренность законника, преподал ему истинное поучение в этом отношении, сказав, что главная и наибольшая заповедь состоит в любви к Богу и вторая подобная ей: «Возлюби ближнего твоего как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки». Законник вполне согласился с этим определением, и Спаситель заметил ему: «Недалеко ты от Царствия Божия». Ему недоставало только веры в Христа как Мессию.

«После того никто уже не смел спрашивать Его». И тогда Христос сам обратился к велеученым совопросникам с вопросом, ответ на который должен был просветить их касательно истинного достоинства Мессии. В своем ослеплении они потеряли из виду Его истинное достоинство и ожидали увидеть в Нем политического завоевателя, который покорит для них весь мир со всеми его сокровищами, и так как Христос не соответствовал этим ожиданиям, то они и объявляли Его обманщиком, соблазнителем народа. Чтобы навести их на истину, Христос спросил их: «Что вы думаете о Христе? Чей Он сын?» Они ответили Ему, что «сын Давидов». Но сыновством определялось лишь внешнее плотское отношение Христа к Давиду, между тем из хорошо известного им псалма (Пс 109:1) видно, что Давид называет Его и своим Господом, сидящим одесную Бога. Таким образом, Царство Христа не земное, а небесное; не понимая этого, велеученые книжники и законники, очевидно, совершенно не знали истинного достоинства Мессии. Если бы они понимали это, то увидели бы, что признаки Мессии находят полное соответствие в лице гонимого ими Иисуса Назарянина. Народ с услаждением слушал эту беседу, а фарисеи и книжники упорно молчали, злобствуя на свое поражение и бессилие сделать что-либо с ненавистным проповедником.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.