Город, не отмеченный в пророчествах

Город, не отмеченный в пророчествах

Утро в Иудее и Галилее, как и повсюду на Востоке – и за тысячу, и за две тысячи лет до того, – начиналось со стука жерновов. Женщины мололи муку на день. Мельницы были крайне примитивны. На землю клали круглый камень, немного выпуклый, на нем утверждали стержень и насаживали другой, чуть вогнутый камень с отверстием для подсыпки зерна. Это и есть тот самый, упоминаемый в Евангелии жернов. Жернова были вещью, до такой степени необходимой в хозяйстве, что их даже запрещалось брать в залог – это значило оставить семью без хлеба. Библия упоминает обычную пищу иудеев: хлеб, рыба, смоквы (инжир), оливковое масло. Мясо ели редко – только в дни, когда приносили жертвы.

В богатых домах помолом – этой грубой и тяжелой работой – занимались рабыни, в бедных – женщины семьи. Муки мололи столько, сколько надо было для одного дня, запасов не делали. Когда говорили, что в стране не слышен больше шум мельниц, – это на языке Востока означало, что пришла большая беда.

Затем ремесленники шли в свои мастерские, которые подчас находились во дворе или возле дома, земледельцы – на поля, женщины, если у них была такая счастливая возможность, занимались домашним хозяйством или тоже начинали работу ради денег.

Земля Палестины плодородна, но плодородие почв «компенсировалось» недостатком воды. Одним из самых страшных бедствий на Востоке всегда была засуха. «И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом; вместо дождя Господь пошлет земле твоей пыль, и прах с неба будет падать…»[46]– так повествует об этом бедствии Библия.

В Палестине было два сезона дождей. В библейские времена они назывались «ранним» и «поздним». «Ранний дождь» идет с половины октября до декабря, поздний – в марте и примерно до половины апреля. Дождевую воду собирали. Для этого в горах высекали большие водоемы, от них шли выложенные кирпичом или камнем водоводы. От рек воду отводили на поля с помощью каналов. Вода всегда имела на Востоке совершенно особый смысл – как источник жизни, пожалуй, такой же, как на нашем севере имеет солнце. Каждому народу свое: у нас бы сказали «красно солнышко», а у них «источник вод».

В Палестине выращивали пшеницу и ячмень, виноград, финики, смоквы, гранаты, оливки. Едва заканчивались осенние дожди, как начинали возделывать поля. Землю пахали, запрягая в плуг волов, как у нас на Украине и на Дону. В марте уже начиналась жатва ячменя.

Н. Зайцев в работе «Очерки быта древних евреев» приводит рассказ современного ему путешественника (XIX век) о том, как выглядит в тех местах уборка урожая. За две тысячи лет в этом примитивном хозяйстве не изменилось ничего.

«Пшеница и ячмень в Сирии обыкновенно бывают наполовину ниже, чем в Северной Европе, так что вместо подкашивания их срывают руками. В других местах, где пшеница бывает гораздо выше, для снятия ее употребляют серпы. Для этого жнецы отправляются в поле очень рано и возвращаются с него пополудни. Они забирают с собой съестные припасы и сосуды для питья, сделанные из тыкв, или кожаные мешки, наполненные водой. Если у них есть дети или бедные родственники, то они отправляются вместе с ними собирать колосья, потому что жнецы много теряют их в то время, когда срезают или срезанное сносят в одно место». (Кстати, закон иудейский возбранял подбирать колосья – их должно было оставлять для бедных.) Гумно устраивали тут же, в поле. Хлеб обмолачивали с помощью специальных повозок, запряженных волами. К брусьям, на которых укреплялась повозка, приделывали несколько железных колес с зазубренной поверхностью, вроде пилы. Проезжая по гумну, эти колеса одновременно очищали зерно и резали солому. Так молотили и тысячу лет назад: под эти самые молотилки царь Давид положил пленных аммонитян.

Веяли самым примитивным способом: выбирали ветреный день, брали хлеб на лопату и подбрасывали вверх. Потом из зерна выбирали ядовитые плевелы и ссыпали его в подземные житницы, отверстия которых закрывали и засыпали землей.

Другой распространенной культурой был виноград. Виноградники обычно устраивали на склонах, их огораживали каменными стенами для защиты от лис, кабанов и прочих любителей сладких ягод. Если была возможность, выкапывали внутри колодец и делали точило (чан для выдавливания сока). Виноградные лозы клали на вбитые в землю колья, иногда растягивали по решетке, так, что они образовывали род беседки. Давили виноград ногами, соку давали перебродить и наливали в мехи или в бочки.

К скудному рациону местные жители добавляли сушеный изюм, козье молоко, сыр. Одежду делали из льна или шерсти.

Ни греческие, ни римские моды не коснулись захолустных иудейских городков. Здесь носили ту же одежду что и во времена патриархов. В самом простом варианте у мужчин она состояла из пяти предметов: рубашки, или, в греческом переводе, хитона, сандалий, пояса, головного платка и верхней одежды – большого плаща, который днем можно было использовать как одежду, а ночью – как одеяло. Из низших слоев населения редко у кого было больше одного комплекта одежды, а какую-то ценность имел лишь плащ. Отсюда, кстати, и запрещение брать в залог верхнюю одежду на ночь: вечером заимодавец должен был возвратить должнику его плащ, чтобы тот мог прикрыться от ночного холода и сырости, а утром снова забирал его.

Одежда значила очень много: она показывала и богатство, и общественное положение человека. Красивые и богатые одежды были частью состояния, передавались из поколения в поколение. В знак скорби принято было разрывать на себе одежду – причем существовало не менее тридцати правил, как это делать. Человек должен был раздирать одежду стоя, до сердца, если траур был по отцу или матери, и на ту же высоту, но с правой стороны, если по кому-то другому. В течение семи дней ее нельзя было чинить, затем еще тридцать дней позволялось лишь зашить на живую нитку, и только после этого можно было починить окончательно. При этом женщины, поскольку им неприлично так обнажаться, должны были в доме разорвать нижнюю одежду, затем переодеть ее задом наперед, и уже потом разодрать верхнюю. Стоит ли удивляться после этого словам пророка Иоиля: «Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши…».[47]Впрочем, и во всем остальном жизнь иудеев была полна мелочных установлений, накопившихся за века. Что можно делать в субботу, а что нельзя, что можно есть, как готовить пищу, как и с кем торговать – например, язычникам нельзя было продавать ничего, что, даже чисто теоретически, могло быть принесено в жертву их богам, и прочая, и прочая…

Иосиф Флавий, как уже упоминалось, писал, что в то время в Галилее было 204 города. Впрочем, понятие «город» в Библии – вещь несколько неопределенная в том, что касается численности его населения. В более древние времена город должен был иметь стену: сколько людей обитало за стеной – это уже второй вопрос. Стены городов строили широкими, чтобы на них было удобно сражаться. Делались они из чего придется. Если был камень – из камня, или из кирпича, или из земли. На земляных стенах сажали деревья, чтобы те своими корнями укрепляли их: тогда в мирное время они служили еще и местом для прогулок. Иногда на стенах строили и дома – из окна одного такого дома апостола Павла, когда ему пришлось бежать, спустили в корзине.

Как обстояло со стенами во времена Иисуса – не совсем понятно. Например, не удалось найти упоминания о стенах Его родного города Назарета. Зато в то время непременной принадлежностью города должна была быть синагога.

Теснота, скученность и грязь за стенами были такими, какими и должны были быть – то есть ужасающими. Особую роль в жизни древних городов играли собаки. В Третьей Книге Царств говорится: «Кто умрет у Ахава в городе, того съедят псы; а кто умрет на поле, того расклюют птицы небесные»[48]. И на самом деле, псы были непременной принадлежностью городов. Сейчас на Востоке с гигиеной дела обстоят значительно лучше, все-таки цивилизация приносит свои плоды. Но еще в XIX веке путешественники рассказывали о стаях бродячих собак, которые, рыская по городу, подъедали объедки, нечистоты и весь съедобный мусор. Не брезговали они и трупами. Поэтому на Востоке угроза, для вящего позора и поругания, бросить труп врага на съедение собакам, была весьма и весьма конкретной. Впрочем, не будь собак, в городах, по причине вопиющей антисанитарии, вообще было бы невозможно жить.

Относительно богатые дома представляли собой внутренний двор, окруженный комнатами, выходившими в него. Некоторые, особенно богатые, имели два этажа.

Кровля дома была плоской, огражденной перилами, на ней отдыхали, ели, принимали гостей. Любопытно, что лестница, ведущая на кровлю, начиналась не во дворе, а снаружи дома или в небольшом закутке перед входом во двор. Некий английский священник-миссионер, живший в XIX веке, пишет: «Когда я был в Египте, я часто подолгу смотрел на крыши над моей головой, и мне было совершенно понятно евангельское сказание о расслабленном. Над брусьями потолка находился большой слой тростника, этот тростник был прикрыт хворостом, а затем все это покрывалось плотной землей, которая образовывала плотную массу. При подобном устройстве кровли родственникам расслабленного очень легко было снять землю, потом хворост и, наконец, и тростник, дело было бы не труднее и тогда, когда бы земля была покрыта черепицами…»[49]

Тот же миссионер объясняет на основании своего опыта еще один библейский сюжет.

«В Турции есть обыкновение всходить на кровлю дома, как скоро раздастся крик “пожар”, чтобы видеть оттуда, в какой он стороне. Этот крик часто заставляет подниматься с испугом жителей целого города; вот почему пророк Исайя говорит в одном месте: “Что такое случилось? Зачем вы все взошли на кровли?” (Ис. 22:1). Восточные жители употребляют еще террасы своих домов на различные хозяйственные нужды, именно на них сушат белье и цветы, приготовляют финики и виноград, плоды которых большей частью составляют им пищу. Здесь они беседуют со своими друзьями во время вечерней прохлады; здесь же они находят спокойное место и для молитвы»[50].

Впрочем, эта роскошь едва ли касалась Марии, которая была женой ремесленника, плотника. Как мог выглядеть ее дом, описывает Анри Дидон.

«Дом, где вырос Иисус, совершенно похож на те, в которых живут палестинские арабы. Тип восточных домов не изменяется веками; обыкновенно он бывает квадратный, земляной или же сложенный из камней; вместо стен по большей части грубый плетень, вымазанный глиной, которая в свою очередь высушена на солнце и обмазана известкой. Крыша представляет собой террасу с балюстрадой; на нее взбираются снаружи с помощью передвижной лестницы или же прямо устраивают лестницу у стены. На террасе расположена так называемая верхняя комната, служащая местом молитвы; в жаркое время года на ней строится шалаш из ветвей или тростника, где можно провести ночь.

В домах обыкновенно бывает одна, реже две комнаты, и часто только одно отверстие – дверь; перед домом – дворик, обнесенный оградой из камней, не скрепленных цементом, или же из связок высушенного хвороста.

В одном из углов двора, около двери, хлебная печь, маленькое, круглое, глиняное сооружение; она закрывается подвижной крышкой, а дно ее выложено камнями, на которые кладется тесто.

Меблировка – самого первобытного свойства: две-три скамьи, стол, подушки, брошенные вдоль стен, матрацы и циновки; подсвечники, в одном из углов лампа, в которой горит масло; большой сундук для белья и платья, плетеная подушка, несколько урн и базальтовый жернов для зерна. Камин, или, вернее сказать, очаг, помещается иногда посреди комнаты; у двери каждого жилища привешен продолговатый ящичек, “мезуза”, в нем лежит свиток пергамента, на котором написаны фрагменты Закона, взятые из книги Второзакония».[51]

Итак, одним из 204 городов Галилеи был маленький городок, название которого сейчас, по его значению для истории человечества, стоит вровень с величайшими столицами. Это – Назарет. Подробное описание этого населенного пункта дает Эрнст Ренан в книге «Жизнь Иисуса».

«Назарет был маленький городок, расположенный в местности, открытой со всех сторон, с которой виднелись вершины групп гор, заслоняющих с севера равнину Эсдрелона… В настоящее время[52] население в нем имеет от 3 до 4 тысяч жителей, и оно, вероятно, не многим изменилось с тех пор. Зимы здесь холодные, но климат очень здоровый. Назарет, как в ту эпоху все небольшие иудейские города, был собранием хижин без всякого стиля и имел тот жалкий и бедный вид, какой в семитических странах имеют все деревни. Дома, вероятно, были те же сложенные из камня лачуги, без убранства внешнего и внутреннего, которые и в настоящее время покрывают богатейшие части Ливана… Зато окрестности прелестны, и никакая другая местность так не гармонирует с мечтами об абсолютном счастье…

Антонин Мученик, в конце VI века, сделал прекрасное описание плодородия окрестностей и сравнил их с раем. Некоторые долины со стороны запада подтверждают вполне это описание. Источник, возле которого сосредоточивалась некогда жизнь и веселье маленького городка – уничтожен. Теперь в его разрытом ложе только мутная вода. Но красота женщин, собирающихся здесь вечером, эта красота, замеченная еще в VI веке, и в которой видели дар Девы Марии, сохранилась и до сих пор… Это сирийский тип, во всей своей чудной прелести. Нет сомнения, что Мария приходила туда каждый день и с кувшином на плече бывала в толпе своих соотечественниц, оставшихся неизвестными…

…Горизонт города узок, но если немного подняться и взойти на площадку, возвышающуюся над самыми высокими домами и обвеваемую постоянным береговым ветром, то перед нашими глазами откроется чудный вид. На западе предстанут прекрасные линии Кармеля, оканчивающиеся остроконечной вершиной, как бы погружающейся в море. Далее мы увидим двойную вершину венчающую Магеддо, горы страны Сихем с их святыми местами из времен патриархов, горы Гельбоэ, маленькую живописную группу, полную то прелестных, то ужасных воспоминаний Сулема и Эндоры, и Фавор, с его прекрасной круглой формой, за которую древние сравнивали его с женской грудью. Между горами Сулемом и Фавором видна долина Иордана и высокие равнины Переи, со стороны востока образующие непрерывную линию. На севере Сихедские горы, понижаясь к морю, скрывают гор. Акр, оставляя открытым один только залив Канфу… Отсюда, по направлению к северу, уже почти виднеется, по склонам Гермона, Кесария Филиппова, самая дальняя точка, доходящая до страны язычников, а с южной стороны, за этими, уже не столь привлекательными горами Самарии, предчувствуется печальная Иудея, как бы сожженная жгучим дыханием абстрактной мысли и смерти».[53]

«Может быть, самая печальная страна в мире – это область, соседняя с Иерусалимом, – пишет он в другом месте своей книги. – Галилея же, напротив, вся в зелени, тенистая, радостная, настоящая страна песнопений возлюбленного из Песни Песней.

В продолжение двух месяцев, марта и апреля, поля здесь представляют один сплошной ковер из цветов самых разнообразных оттенков. Животные малы, но замечательно кротки. Нежные и живые горлицы, голубые дрозды, такие легкие, что от прикосновения их трава не гнется, хохлатые жаворонки, подлетающие к самым ногам пешехода, маленькие черепахи с живым и кротким взглядом, глубокомысленные журавли – все это без робости приближается к человеку и как будто зовет его к себе…

…Эта красивая местность, сделавшаяся в настоящее время, вследствие разорения, произведенного турецким исламом[54], такой угрюмой и жалкой, но где все то, что человек не мог уничтожить, дышит еще и теперь тишиной и негой, во времена Иисуса изобиловала благосостоянием. Галилеяне были энергичны, мужественны и трудолюбивы. Если исключить Тивериаду с ее римским стилем, построенную Антипой в честь Тиверия (около 15 года)[55], то в Галилее вовсе не было больших городов. Однако страна была очень населена, покрыта маленькими городками и всюду искусно возделана. По оставшимся развалинам можно судить, что это был народ земледельческий, неспособный к искусствам, не знающий роскоши, равнодушный к красотам формы, но более всего склонный к идеализму Страна была богата водой и плодами; обширные фермы были окружены виноградниками и смоковницами, сады состояли из яблонь, орешника и гранатовых деревьев…»[56]

Впрочем, неплохо бы добавить к этому идиллическому описанию, что иудеи считали галилеян «гражданами второго сорта» не из-за одной склонности к мятежам. С самого вавилонского плена, с VIII по II век Галилея находилась в руках язычников, соответственно, иудеев там было немного. После возвращения из плена многие из них переселились поближе к Иерусалиму, а когда в 164 году до Р. Х. Симон Маккавей изгнал сирийцев из Галилеи, на обратном пути он увел с собой в Иерусалим остатки евреев. Зато в 104 г. Аристовул, присоединив Галилею к Иудее, поступил так же просто, как и Антиох Епифан: он приказал насильно обратить в иудаизм всех ее жителей. И есть все основания полагать, что с приходом римлян многие из них обратились обратно в языческое состояние.

Еще одно описание приводит Анри Дидон.

«По дороге от Иерусалима, с последних гор Самарийских, виднеется вдали, точно маленькая белая точка, небольшой городок, лежащий на крутых вершинах, гордо высящихся над Изреельской долиной. Серенькие квадратные домики с плоскими кровлями расположены террасами по восточным склонам двух холмов; между ними проходит лощина – это и есть главная улица Назарета. На ней находятся бассейны для омовений, мастерские, лавки, рынок, синагога. В западной, низменной части города бьет ключ, носящий в настоящее время наименование “фонтана Марии”».

Лощина сливается с низменностью, начинающейся на западном конце города, и образует равнину, представляющую собой как бы дно большой чаши, все покрытое цветущей зеленью, в которой и расположен Назарет. Ярко-зеленая весной, летом эта равнина вся высыхает и превращается в ток, на котором назаретяне давят зерна ржи[57] и ячменя с помощью волов и веют их при легком вечернем ветре…

Местность эта полна тихой торжественности; ничего резкого в мягких, волнистых линиях холмов, нет ни крутизны, ни обрывов. Цепь Джебель-эс-Сик образует круг и замыкает собой горизонт. Никакой внешний шум не нарушает этого тихого уединения: взгляд и мысль сами собой возносятся к небесам…»[58]

Каким покоем и какой безмятежностью веет от этих описаний! Словно бы обитатели Назарета вели тихую жизнь среди прекрасной природы, и ничто не нарушало их идиллического существования.

Но на самом деле все было совсем не так.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.