Беседа 4

Беседа 4

(1, 14) Се еси добра, искренняя Моя, се еси добра: очи твои голубине. (15) Се еси добр, брат мой, и еще красен одр наш со осенением, (16) преклади наши кедровыя, дски наши кипарисныя. (2, 1) Аз цвет польный, и крин удольный. (2) Якоже крин в тернии, тако искренняя Моя посреде дщерей. (3) Яко яблонь посреде древес лесных, тако брат мой посреде сынов: под сень Его восхотех и седох, и плод Его сладок в гортани моем. (4) Введите мя в дом вина, вчините ко мне любовь: (5) утвердите мя в мирех, положите мя в яблоцех: яко уязвлена любовию аз. (6) Шуйца Его под главою моею, и десница его обимет мя. (7) Заклях вас, дщери Иерусалимли, в силах и крепостех села: аще возставите и возбудите любовь, дондеже восхощет.

Сказывают, что очищающие золото по правилам искусства, если красота блеска его померкла от какого–либо с намерением примешеннаго нечистаго вещества, помогают доброцветности плавлением на огне, повторяют это неоднократно и при каждом расплавливании смотрят, на сколько после перваго при последующем плавлении золото стало светлее, и до тех пор не перестают очищать вещество огнем, как самый вид золота засвидетельствует собою, что оно чисто и не имеет никакой подмеси. А почему, приступая к настоящему обозрению прочитаннаго, сделали мы упоминание об этом, будет сие для нас явствовать из самаго смысла того, что написано. Естество человеческое в начале было какое–то златое и сияющее подобием пречистому благу, но после сего от примеси порока соделалось худоцветным и черным; как в первых стихах песни слышали мы от невесты, что нерадение о винограде соделало ее очерненною. Его–то врачуя от безобразия, в премудрости зиждущий все Бог не новую какую–либо красоту, которой не было прежде, устрояет для него, но очерненное преплавляя в чистое, чрез это разложение приводит его в прежнюю лепоту. Посему, как строгие испытатели золота после перваго плавления смотрят, на сколько прибыло красоты в веществе, утратившем нечистоту в огне, и потом, после втораго плавления, если недостаточно очищено первым, вычисляют увеличивающуюся краcоту золота, и многократно делая то же, известными науке средствами пробовать узнают всегда приращение красоты; так и теперь Исправляющий это очерненное золото, как бы плавлением каким просветляя душу подаваемыми ей врачествами, в предшествовавших сему словах засвидетельствовал о благообразии в видимом каких–то коней, а теперь уже открывшуюся в деве красоту одобряет как действительно красоту девы; ибо говорит: се еси добра, искренняя Моя, се еси добра: очи твои голубине (Песн. 1, 14).

Слово научает сказанным, что возстановление красоты состоит в том, чтобы человеку соделаться искренним Источника красоты, снова приобщиться к истинной красоте, от которой он удалился. Ибо сказано: се добра еси, искренняя Моя. Потому прежде сего не была ты добра, что, став чуждою первообразной красоты, от дурнаго сближения с пороком, изменилась до гнусности. Смысл же сказуемаго таков: естество человеческое соделалось готовым принимать все, что ему по мысли; и к чему поведет его наклонность произвола, в то и изменяется; приняв в себя страсть раздражительности, делается раздраженным; когда одолеет похоть, предается сластолюбию; когда явится наклонность к боязни, к страху и к одной из страстей, принимает на себя образ каждой страсти; как и наоборот великодушие, чистоту, миролюбие, негневливость, несокрушимость печалями, отважность, непреткновенность — все сии качества прияв в себя, отличительный признак каждаго из них выказывает состоянием души, наслаждаясь в безмятежии миром. Посему, так как добродетель не имееть никаких связей с пороком, следует, что невозможно быть обоим вместе в одном человеке. Отступившийся от целомудрия непременно предается невоздержной жизни, и возгнушавшийся нечистою жизни самым отвращением от зла преуспевает в жизни неоскверненной. Так и все другое: смиренномудрый далек от гордыни, и надмившийся кичливостию отринул смиренномудрие. И какая надобность останавливаться на сем, говоря о всем подробно? Как в разсуждении того, что противоположно по естеству, отсутствие одного делается положением и присутствием другаго; так, поелику имеем мы произволение, и в нашей власти — сообразоваться, с чем нам желательно, то соделавшейся красивою прилично говорит Слово: отступив от общения с злом, приблизилась ты ко Мне, а став близкою к неприступной красоте, сама соделалась прекрасною, подобно некоему зеркалу, изобразив в себе Мои черты. Ибо действительно, зеркалу подобен человек, претворяющийся согласно с образами произвольно избранными. Увидит ли он золото, является золотом и показывает в образе самые лучи сего вещества; появится ли что отвратительное, — чрез уподобление отпечатлевает в себе гнусность этого, представляя в собственном своем виде какую–нибудь лягушку или жабу, или тысяченожку, или иное что–либо неприятное на взгляд, что только из этого нашлось бы перед глазами. Итак, поелику душа, которую очистило Слово, порок оставив позади, приняла в себя солнечныи круг и сама возсияла с явившимся в ней светом, то посему говорит ей Слово: прекрасна уже ты стала, приблизившись к Моему свету, приближением привлекши общение красоты.

Се еси добра, продолжает Жених, искренняя Моя; потом, останавливая на ней внимание, и как бы усмотрев, что совершается в ней какое–то приращение и усиление красоты, снова повторяет то же слово, сказав: се еси добра. Но, произнося это в первый раз, наименовал ее искреннею; а здесь называет, как узнается она по виду очей; ибо говорит: очи твои голубине. Прежде, когда уподобляема была коням, похвала ограничивалась ланитою и выей; теперь же, когда явною стала собственная ея красота, похваляется приятность очей. А похвала очей состоит в том, что очи голубине; сие же, кажется мне, дает видеть такую мысль: поелику в чистых зеницах очей бывают видимы лица, на которыя око пристально смотрит (ибо сведущие в естествословии говорят, что глаз, принимая в себя вторжения подобий, которыя текут от видимых вещей, чрез это самое производит зрение); то поэтому похвалою благообразия очей делается вид голубицы, открывающийся в их зеницах; ибо на что человек пристально смотрит, подобие того и в себя приемлет. Посему, так как не смотря уже на плоть и кровь, обращает он взор к жизни духовной, как говорить Апостол, духом живя, духом ходя (Гал. 5, 25), духом умерщвляя деяния плотския (Рим. 8, 13), и став всецело духовным, а не душевным и не плотским; то поэтому о душе, освободившейся от плотскаго пристрастия, дается свидетельство, что в очах у него вид голубицы, то есть, что в зрительной силе души светятся черты жизни духовной. Итак, поелику чистым соделалось око невесты; и способным принять в себя черты голубицы; то начинает она посему взирать на красоту Жениха. Теперь дева в первый раз пристально смотрит на образ Женихов, когда в очах у ней голубица. Ибо никтоже может рещи Господа Iисуса, точию Духом Святым (1 Кор. 12, 3).

И дева говорит: се еси добр, брат мой, и еще красен (Песн. 1, 15). С этого времени ничто другое не кажется мне прекрасным; напротив того, отвратилась я от всего, что прежде почиталось таким; не ошибаюсь уже в суждении о красоте, так чтобы прекрасным признать что, кроме Тебя, или какую человеческую похвалу, или славу, или знатность, или могущество в этом мире. Хотя для обращающих внимание на чувство и прикрашено это призраком красоты, но оно не то, чем признается. Да и как быть прекрасным тому, что даже вовсе не имеет самостоятельности? Ибо высоко ценимое в этом мире имеет бытие в одном только мнении думающих, что оно существует. Но Ты действительно прекрасен, и не только прекрасен, но всегда таков в самой сушности прекраснаго, непрестанно пребывая тем, что Ты Сам в Себе, не временем цветешь, а в другое время перестаешь опять цвести, но вечности жизни спротяженна Твоя красота; ей имя — человеколюбие. Ибо от колена Иудова возсиял нам Христос (Евр. 7, 14), иудейский же народ состоит в братстве с народом, приходящим к Тебе из язычников; посему, по причине явления Божества Твоего во плоти, прекрасно Ты наименован Братом возлюбившей.

Потом дева присовокупляеть: одр наш со осенением (Песн. 1, 15), то есть, естество человеческое познало Тебя, или познает, по домостроительству соделавшагося приосененным. Ибо говорит дева: ты, добрый брат, прекрасно и пришел к одру нашему; соделавшись приосененным: а если бы не приосенил Ты Сам Себя, пречистый лучь Божества прикрыв зраком раба; кто стерпел бы Твое явление? Не бо узрит кто лице Божие, и жив будет (Исх. 33, 20). Посему Ты, прекрасный, пришел, но соделавшись таким, что мы возмогли принять Тебя; — пришел, лучи Божества приосенив покровом тела. Ибо естество смертное и скорогибнущее как могло бы уготовиться к сочетанию с естеством пречистым и неприступным, если бы между нами, живущими во тме, и между светом, не послужила средою сень тела? Одром же именует невеста единение естества человеческаго с Божеством, объясняя оное в применительном смысле, как и великий Апостол обручает нас Христу — деву, уневещиваеть душу, и говорит, что прилепление друг к другу двоих до общения в одно тело есть великая тайна единения Христова с Церковию; ибо, сказав: будета два в плоть едину, присовокупил: тайна сия велика есть: аз же глаголю во Христа, и во Церковь (Ефес. 5, 32). По сей–то тайне душа — дева общение с Богом наименовала одром. А сим одром не иначе возможно было сделаться, как в следствие пришествия к нам Господа, приосененнаго телом.

Он не только Жених, но и Домоздатель; Сам и зиждет в нас дом, и служит веществом для здания. Ибо налагает на доме кровлю, украшая дело веществом негниющим, — а таковы кедр и кипарис, в которых свойственная деревам твердость выше всякой причины гниения; ни времени не уступаеть, ни червю не дает в себе зародиться, ни плесенью не изедается. Из дерев сих кедры, так как длинны, связывают широту дома под кровлею; а кипарисы так называемою обшивкою украшают внутреннее устройство дома. Читается же сие так: преклади дому нашего кедровыя, дски наши кипарисныя (Песн. 1, 16). Но загадочное значение дерев, без сомнения, явно для тех, которые следят за связию мыслей. Господь в Евангелии различныя приражения искушений именует дождем, говоря о хорошо построившем дом на камне, что сниде дождь, и возвеяша ветры, и приидоша реки (Матф. 7, 25), и здание осталось ничего не претерпевшим при этом. Итак, по причине сего зловреднаго дождя, потребны нам таковые преклади, а ими будут добродетели, которыя, будучи тверды и неуступчивы, недопускают внутрь себя притока искушений, да и во время искушений противятся влиянию порока. Дознаем же сказанное, с предлагаемым здесь сличив изречение у Екклесиаста, ибо там говорится: в леностех смирится строп, и в празднестве рук прокаплет храмина (Еккл. 10, 18). Если дерева, употребленныя на кровлю, по тонкости гибки и не тверды, а хозяин дома ленив для того, чтобы приложить попечение о здании, то не будет пользы от кровли, и дождь протечет каплями. Ибо кровля по необходимости вдавливается, уступая тяжести воды, и хилость дерев не противится, подламываясь от приражения тяжести; посему вода, скопившаяся во впадине, переходит внутрь, и самыя капли, по слову притчи, изгоняют человека из дому его в дождливый день (Прит. 27, 15). Так загадочным значением притчи повелевается, чтобы по твердости добродетелей были мы неуступчивы притоком искушений, без чего, размягчаемые прибоем страстей, сделаемся со впадинами и примем в свои таибницы со вне проникающий в сердце приток таких вод, от которых портится сберегаемое в нас. Кедры же сии суть Ливанстии, ихже насадил Господь, на которых птицы вогнездятся, которыми еродиево жилище предводительствует (Псал. 103, 16–17). Итак, кедры, то есть добродетели, доставляют безопасность дому брачнаго ложа; на них гнездятся души, соделавшияся птицами и улетевшия от сетей, ими предводителствует еродиево жилище, которым Писание называет дом; сказывають же, что птица сия имеет отвращение оть совокупления, и если по какой–то естественной необходимости составляют они между собою пары, то делают сие, сжимаясь при этом с негодованием, и выказывая неудовольствие: почему, кажется мне, именем сей птицы Слово Божие загадочно означает чистоту.

Сии же преклади на кровле чистой ложницы видит невеста, усматривает же и кипарисное украшение, которое какою–то выглаженностию и складностию в сложении частей придает блеск видимой красоте; ибо невеста говорит, что кипарисная обшивка кровли; а обшивкою называется какое–то сплочение прилаженных и чисто выструганных досок, разнообразящее красоту кровли. Чему же сим научаемся? Кипарис естественно благовонен; он не допускает также гнилости и пригоден для всякой художественной плотничной работы, по своей гладкости и стройности слоев годен также для резных украшений. Посему, думаю, научаемся мы сказанным, не только по навыку преспевать в добродетелях тайно, но не быть нерадивыми и о видимом благообразии. Ибо надлежит промышлять добрая пред Господом и пред человеки (Рим. 12, 13), быть явленными Богови, и увещавать человеки (2 Кор. 5, 11), свидетпельство добро имети от внешних (1 Тим. 3, 7), сиять пред людьми делами светлыми и благообразно ходить ко внешним (1 Сол. 4, 12). Таковы дски по благоуханию Христову, намеком на которое служит кипарис, искусно обделываемый в благообразии жизни, как прекрасно и стройно умел слагать подобное сему премудрый здатель Павел, который говорит: вся у вас по чину и благообразно да бывают (1 Кор. 14, 40).

Так по преуспеянии в этом бывает приращение в нас красоты, потому что равнина нашего естества произращает благоуханный и чистый цвет; имя же цвету крин, в котором естественно усматриваемая белизна дает подразумевать блистание целомудрия. Ибо сие сказуеть о себе невеста, говоря: после того, как при одре нашем приосенен стал телом Жених, который построил Себе меня в дом, кровлю подперев кедрами добродетелей, и потолок украсив благоуханием кипарисов, и я на поле естества соделалась цветом, отличающимся от прочих цветов и доброцветностию и благоуханием; ибо возрасла из удолий крином. Читается же сие так: Аз цвет польный, и крин удольный (Песн. 2, 1). Ибо действительно, по предварительному нашему обозрению, душа возделана на равнине естества. И слыша о поле, разумеем широту человеческаго естества, способность его принимать в себя многия и безчисленныя понятия, речения и уроки. Итак, обработанная Возделывающим естество наше, показанным выше способом, душа благоуханным, белым и чистым цветом возрастает на поле нашего естества. Поле же сие, хотя, по сравнению с небесным жительством, именуется удолием, но тем не менее есть поле, и возделанной на нем душе нет препятствия правильно сделаться цветом; потому что росток из углубления восходит в высоту, что, как можно видеть, бывает с крином. Ибо стебель крина, по большей части в виде тростника выбегая от корня прямо в верх, дает потом на верхушке цветок, находящийся в немалом промежуточном разстоянии от земли, чтобы, как думаю, красота его в превыспренности оставалась чистою, не оскверняемою смешением с землею.

Посему и правдивое око, взирая на соделавшуюся, или вожделевшую соделаться, цветом деву (ибо в сказанном подразумеваем то и другое, — или что величается она, как соделавшаяся тем, чем возжелала, или что должна стать цветом Делателя, по Его премудрости из удолий человеческой жизни появившись в красоте крина) — правдивое, говорю, око Жениха, видя благое вожделение взирающей на Него девы, намеревается ли только она соделаться, или уже соделалась, чем пожелала, прекрасно изъявило изволение, чтобы соделалась она крином, не заглушаемым терниями жизни, которыя Жених наименовал дщерями, молча, как думаю, указывая на враждебныя человеческой жизни силы, которых отец называется обретателем злобы. Посему Жених говорит: якоже крин в тернии, тако сестра Моя посреде дщерей (Песн. 2, 2). Какое усматриваем совершающееся в душе преспеяние в восхождении на высоту! Первое восхождение то, что душа уподобилась коням, истребителям египетской силы; второе восхождение — то, что стала искреннею и соделала очи свои голубиными; посему третие восхождение — то, что наименована не искреннею только, но сестрою Владыки. Ибо говорит Он: иже аще сотворит волю Отца Моего, Иже есть на небесех, той брат Мой и сестра Ми, и мати есть (Матф. 12, 49).

Итак невеста, поелику соделалась цветом и тернистыя искушения нимало не повредили ей в том, чтобы стать крином, забыв же люди своя и дом отца своего (Псал. 44, 11), обратила она взор к истинному Отцу; то посему и именуется сестрою Господа, как введенная в сие родство Духом всыновления, и освободившаяся от общения с дщерями лжеименнаго отца, снова соделывается превзошедшею себя самую, и очами голубиными, то есть духом пророчества, видит тайну. Говорить же она следующее: яко яблонь посреде древес лесных, тако брат мой посреде сынов. Посему что же видит она? Святое Писание именует обыкновенно лесом нечистую человеческую жизнь, заросшую различными видами страстей, где гнездятся и укрываются губительные звери, природныя свойства которых, при свете и солнце оставаясь бездейственными, приобретають силу во тме; ибо по захождении солнца, — говорит Пророк, — с наступлением ночи, во время ея звери выходят из нор (Псал. 103, 19–20). Итак, поелику пустынный зверь, питающийся в лесу, разорил прекрасный виноград естества человеческаго, как говорит Пророк: озоба ? вепрь от дубравы, и уединенный дивий пояде ? (Псал. 79, 14), то в лесу насаждается посему яблонь, которая как тем, что она дерево единой сущности с человеческим веществом (ибо искушено по всяческим по подобию разве греха (Евр. 4, 15), так и тем, что приносит такой плод, которым услаждаются чувствилища души, большее имеет отличие от леса, нежели какое у крина от терния. Ибо крин имеет приятность только по виду и благоуханию, а приятность яблони удовлетворяет трем чувствам, увеселяя глаз красотою вида, услаждая чувство обоняния благовонием, и, делаясь пищею, доставляет услаждение чувству вкуса. Посему невеста хорошо видить различие свое со Владыкою; потому что Он бывает нам усладою для очей, став светом, и миром для обоняния, и жизнию для ядущих; ядый Его да жив будет, как негде говорить Евангелие (Иоан. 6, 57), а человеческое естество, усовершенное добродетелию, делается цветом, только не делателя питающим, но украшающим себя само. Ибо не Он имеет нужду в наших, но мы нуждаемся в Его благах, как говорит пророк: благих моих не требуеши (Псал. 15, 2).

Посему достигшая чистоты душа видить Жениха, соделавшагося яблонию посреде древес лесных, чтобы, привив к Себе все дикия ветви в лесу, приуготовить к обильному произращению подобнаго плода. Посему, как, по причине уподобления тернию, признали мы чадами лжеименнаго отца тех дщерей, которыя, будучи насаждены подле цвета, со временем и сами переходят к благодати крина: так и здесь, услышав об уподобившихся таковым лесным деревам, предполагаем, что означают не друзей, но противников Жениховых и те, которых из бывших сынами тмы и чадами гнева Жених общением плода преобразуеть в сынов света и в сынов дня.

Почему обучившая чувствия душа говорить: плод Его сладок в гортани моем (Песн. 2, 3). Плод же, без сомнения, есть учение; ибо Пророк говорит: коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим (Псал. 118, 103). Яко яблонь посреде древес лесных, тако брат мой посреде сынов: под сень Его восхотех и седох, и плод Его сладок в гортани моем. Ибо тогда подлинно услаждаются Словом чувствилища души, когда при зное искушений осеняет нас сень яблони, и не дает нам сгарать от такого солнца, опаляющаго обнаженную голову. Но найдти прохладу под сению древа жизни можно не иначе, как разве когда вожделение приводит к тому душу. Видишь, для чего вложена в тебя вожделевающая сила? — Для того, чтобы возбудить в тебе любовь к яблоне, наслаждение которою в приближающихся бывает многоразлично; потому что и глаз упокоевается видением красоты, и нос вдыхает благоухание, и тело питается, и уста услаждаются, и отвращается зной, и сень делается престолом, на котором возседаеть душа, отрекшись от седалища губителей (Псал. 1, 1).

Потом невеста говорит: введите мя в дом вина, вчините ко мне любовь: утвердите мя в мирех, положите мя в яблоцех: яко уязвлена любовию аз (Песн. 2, 4–5). Душа, прекрасно уподобившаяся коням, чтобы совершить ей Божественное течение, как бы частыми и усиленными скачками простирается вперед, не возвращается же назад к тому, что улучила в достигнутом уже прежде. Она жаждет еще, и такова сила жажды, что не довольствуется чашею премудрости для утоления жажды не почитаеть достаточным влить в уста целую чашу, но домогается, чтобы ввели ее в самый дом вина, чтобы примкнуть уста к самым точилам, изливающим сладкое вино, увидеть грозд, сгнетаемый в точилах, и ту виноградную лозу, которая питает таковый гроздь, и Делателя истинной виноградной лозы, соделывающаго грозд сей столько питательным и приятным. Излишним было бы делом разбирать каждое из сих понятий порознь, потому что явно усматриваемое в каждом из них переносное значение. Без сомнения же желательно уразуметь оную тайну, почему от истоптания точила багряными делаются Жениховы одежды, о которых говорит Пророк: почто червлены ризы Твоя, и одежды Твоя яко от истоптания точила (Ис. 63, 2)? Ради сего и подобнаго сему невеста желает быть внутри дома, в котором совершается сие таинство вина. Потом, вошедши внутрь, устремляется еще к большему, ибо просит подчинить ее любви, — Любы же, по слову Иоанна, есть Бог (1 Иоан. 4, 8), подчинить Которому душу, как объявил Давид, есть спасение (Псал. 61, 2). Итак, говорить невеста, поелику я в дом вина, то подчините меня любви, или вчините ко мне любовь. Какую ни употребишь перестановку слов, в том и другом случае, то есть, когда душа, или подчиняется любви, или подчиняет себе любовь, означаемое то же.

Или, может быть, сими словами научаемся мы одному из высших догматов, а именно тому, какую любовь надлежит воздавать Богу, и какое иметь расположение к другим. Ибо, если надобно всему быть по чину и благообразно, то в подобном сему тем паче прилична чинность. И Каин не был бы осужден за то, что худо разделил, если бы, право принесши, сохранил приличие по чину касательно того, что было им оставлено на потребу себе, и что посвяшено Богу. Ему должно было в жертву Богу принести начатки из первородных, а он, что было более ценнаго, тем насытившись сам, предложил Богу остатки. Посему надлежит знать чин любви, предписываемый законом, — как надобно любить Бога, как ближняго, и жену, и врага, чтобы исполнение любви не соделалось каким–то безпорядочным и превратным. Ибо Бога любить должно всем сердцем, всею душею и силою, и всем чувством, а ближняго, как себя самаго, и жену тому, у кого чистая душа, как Христос любит Церковь, а тому, кто более страстен, как свое тело; так повелевает установитель порядка во всем подобном, Павел (Ефес. 5, 25. 28); и врага любить должно так, чтобы не воздавать злом за зло, но благодеянием вознаграждать за обиду. Ныне же можно видеть, что любовь у многих смешана, безпорядочна, и по причине ничем несогласимой нестройности действуеть погрешительно. Одни и деньги, и почести, и жен, если расположены к ним горячее, любят от всей души и всеми силами, так что желали бы положить за них и жизнь; а Бога только для вида; ближнему же едва оказывают и такую любовь, какую предписано иметь ко врагам; а к ненавидящим имеють такое расположение, чтобы огорчившим отмстить большим злом. Итак, невеста говорить: вчините ко мне любовь, чтобы воздавала я ее Богу, сколько должно, а каждому из других без недостатка в надлежащей мере.

Или в слове сем можно подразумевать и следующее: поелику я, — говорит невеста, — возлюбленная в начале, за преслушание была причислена ко врагам, а ныне снова возвратилась в ту же милость, любовию примирившись с Женихом, то законность и неизменность сей милости подтвердите мне вы, друзья Жениховы, со тщанием и внимательностию соблюдая непременною во мне наклонность к лучшему.

Сказав это, невеста опять переходит к более возвышенной речи, потому что просит для прочности благ подкрепить ее мирами, и говорить: утвердите мя в мирех. Какия необычайныя и новыя подпоры! Как мира соделаются столпами дома? Как твердость построения кровли опирается на благоухании? Не явно ли, конечно, что достояние добродетелей, многими способами с успехом приобретаемое, по различию действий и именуется? Ибо не только увидеть доброе и придти в общение с наилучшим, но и сохранить непреткновенность в прекрасном есть добродетель. Посему желающий быть утвержденным в мирех домогается себе твердаго пребывания в добродетелях. Ибо добродетель есть миро, потому что она удалена от всякаго зловония грехов.

Иный подивится сказанному в след за сим: почему вожделевает невеста устлать дом не кустами какими и тернами, и сеном, и тростником, лучше же, как говорит Апостол, не древами, тростием и сеном (1 Кор. 3.12), из чего уготовляются вещественные домы; но постилкою на потолке дома у ней служат яблоки; ибо говорить: положите мя в яблоцех, чтобы этоть плод стал для нея всем и во всем, — красотою, миром, услаждением, пищею, прохладою, доставляемою им тенью, покойным седалищем, подпирающим столпом, покрывающим потолком. Ибо, как красота, с вожделением разсматривается; как миро, доставляет приятность обонянию, как пища, утучняет тело и услаждает вкус; как сень, дает прохладу от жара, как седалище, успокоивает после труда; как кровля дома, служит покровом живущим в доме; как столп, делает непреткновенным; как видимое яблоко, украшает потолок. И придумает ли кто какое зрелище красивее разложенных яблок, когда плоды сии, в порядке расположенные на какой–либо плоскости без всяких между собою промежутков, разнообразят вид тем, что краснота одного яблока перемешана с беловатостию другаго? Посему, если возможно, чтобы положение яблок было видимо подемлющимся на плоскости вверх, то может ли что быть изящнее этого вида? А сие не невозможно для вожделения духовных благ; потому что не тяжел плод этого вида, не тянет и не клонится к земле, но по природе имеет стремление в высоту. Ибо добродетель восходить вверх, и обращает взор горе. Посему красотою таких яблок вожделевает невеста убрать потолок собственнаго дома. Ибо, кажется мне, главная забота слова не о том, чтобы от сложения яблоков на подстилке видимо было какое–то заметное зрелище. Какое было бы в этом путеводство к добродетели, если бы в сказанном не усматривалось какой–либо полезной для нас мысли?

Посему, какая это мысль, по нашему гаданию? В лесу естества нашего по человеколюбию Произросший, чрез причастие Плоти и Крови соделался яблоком; ибо в сем плоде можно видеть подобие по цвету и плоти, и крови; белесоватостию он уподобляется свойству плоти, а разлитая по ней краснота свидетельствует видом, что плод имеет сродство с естеством крови. Посему, когда душа, услаждающаяся Божественным, вожделееть обратить взор на этот кров, сею загадкою научаемся следующему: то, что, взирая горе, обращаем внимание на яблоки, значит, что к небесному жительству путеводимся евангельскими учениями, которыя открыл нам Пришедший свыше и превыше всех Сущий, в явление Свое во плоти показав в Себе самом образцы всех добрых дел, как говорит Господь: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем (Матф. 11, 29). Тоже самое говорит и Апостол, предписывая нам смиренномудрие (одним примером можно доказать всю истину сего слова). Ибо взирающим горе говорит: сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Iисусе, Иже во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу, но Себе умалил, зрак раба приим, с плотию и кровию Пребывавший в жизни и вместо предлежащия Ему радости, добровольно Приобщившийся нашего уничижения и Снисшедший до испытания смерти (Флп. 2, 5–8). Посему невеста говорит: положите мя в яблоцех, чтобы, взирая всегда в высоту, видеть мне образцы добрых дел, показуемые в Женихе; там кротость, там негневливость, там незлопамятность на врагов и человеколюбие к оскорбляющим, за злобу воздаяние благодеянием; там воздержание, чистота и великодушие, отсутствие всякаго тщеславия и житейской прелести.

Сказав сие, невеста хвалит стрельца за меткость, за то, что искусно направил в нее стрелу; ибо говорит: уязвлена любовию аз. Сим словом указывает на стрелу, глубоко лежащую в ея сердце; Устреливший сею стрелою есть любовь. Дознали же мы из Святаго Писания, что любовь есть Бог. Он пускает в спасаемых избранную стрелу Свою, единороднаго Сына, Духом жизни помазав тройное жало острия. Острие же есть вера, чтобы, в ком будет она, вместе со стрелою введен был и Устреливший, как говорит Господь: Аз и Отец едино есма (Иоан. 10, 30); и: приидем и обитель у него сотворим (Иоан. 14, 23). Посему душа, возвысившаяся божественными восхождениямн, видит в себе сладкую стрелу любви, которою уязвлена, и уязвление обращает себе в похвалу, говоря: уязвлена любовию аз. Какая прекрасная язва! Какое сладостное поражение, с которым во внутренность проникает жизнь там, где пронзила стрела, отверзшая себе как бы некую дверь и вход! Ибо вместе и прияла в себя стрелу любви, и стрельба изменилась немедленно в брачное веселие. Ибо известно, как руки распоряжаются луком, сообразно с потребностию исправляя то или другое дело; левая рука держит лук, а правая тянет к себе тетиву, привлекая за разрезной конец стрелу, придерживанием левой руки направляемую к цели. Посему служившая незадолго прежде целию для стрелы теперь вместо стрелы себя видит в руках стрельца, между тем как иначе правая и иначе левая рука обемлет стрелу. Но поелику в последствии образы представлений приводятся в переносном значении из брачной песни, то невеста не то представила, что левою рукою поддерживается острие стрелы, а правая обемлет другую ея часть, так чтобы душа стала стрелою в руке сильнаго, направляемою к горней цели; напротив того, представила, что левая рука подложена, вместо острия, под главою, а правою обемлется прочее, чтобы, как думаю, в слове сими вдвойне загадочными выражениями вместе изложено было любомудрие божественнаго восхождения, показывая, что и Жених, и стрелец наш есть один и тот же, что чистая душа служит для Него и невестою, и стрелою, и как стрелу, направляет Он ее к доброй цели, как невесту, восприемлет в общение неистленной вечности, долготу жития и лета жизни даруя десницею, а шуйцею богатство вечных благ и славу Божию (Прит. 3, 16), которой непричастными делаются ищущие славы мира сего. Посему говорит: шуйца Его под главою моею (Песн. 2, 6), — шуйца, которою стрела направлена в цель. А десница Его, меня обемля и привлекая к Себе, делаеть легкою к возношению горе и пускает вверх, и не отлучает от стрельца, так что вместе и несусь в следствие вержения, и упокоеваюсь в руках Владыки. Об отличительных же свойствах сих рук говорит книга Притчей, что долгота жития и лета жизни в деснице Премудрости, в шуице же ея богатство и слава (Прит. 3, 16).

Потом невеста обращает речь к дщерям горняго Иерусалима; речь же сия есть убеждение, предлагаемое с заклятием, — всегда умножать и возращать любовь, пока не приведет в исполнение воли Своей Тот, Кто всем хощет спастися и в разум истины приити (1 Тим. 2, 4). Вот сия речь, которую произносит невеста: заклях вас, дщери иерусалимли, в силах и крепостех села: аще воставите, и возбудите любовь, дондеже восхощет (Песн. 2, 6). Клятва есть слово, собою удостоверяющее в истине; действие же клятвы двояко: она или сама удостоверяет слушающаго в истине, или заклятием других приводит в необходимость ни в чем не лгать. Например: клятся Господь Давиду истиною, и не отвержется ея (Псал. 131, 11). Здесь клятвою подтверждается верность обетования. Когда же Авраам, прилагая попечение о благородном супружестве единороднаго, повелевает рабу своему в брачное сожительство Исааку не приводить никого из рода ханаанскаго, осужденнаго на рабство, чтобы примесь рабскаго рода не причинила вреда благородству преемства, а напротив того избрать сыну супругу в отечественной ему земле и в родстве его; тогда заклятием приводит раба в необходимость не вознерадеть о приказании, и если пошлет его, ради себя самаго сделать то, что признал он за благо для сына; так слуга заклинается Авраамом устроить Исааку приличное супружество. Посему, так как действие клятвы двояко, то здесь душа, восшедшая на такую высоту, какой видели мы ее достигшею в изследованном нами прежде, обучаемым ею душам указуя дальнейший путь к совершенству, своею клятвою не удостоверяет слушающих в несомненности того, что улучила сама; но заклятием руководить их к жизни добродетельной, к неусыпной и бодрственной любви, до тех пор, пока не исполнится благая Его воля, которая в том состоит, чтобы все спаслись и в разум истины пришли. А клятва, как там была о стегне патриарховом (Быт. 24, 9), так здесь в силах и крепостех села; ибо так говорить Писание: заклях вас, дщери иерусалимли в силах и крепостех села: аще воставите, и возбудите любовь, дондеже восхощет. В словах сих разсмотреть должно, во первых, какое это село; потом, какая крепость села и сила его, и есть ли между ними разность, или тем и другим означается одно; сверх того, что значить возставить, и что — возбудить любовь; а выражение дондеже восхощет объясняется сказаннымь прежде.

Что селом Владычнее слово означает мир, явно сие каждому из Евангелия; а что преходит образ мира сего (1 Кор. 7, 31), и ничего не оказывается прочнаго в непостоянном естестве, это явно по громогласному свидетельству Екклесиаста, который все видимое и преходящее причислил к вещам суетным. Посему, какая же сила у такаго села, которое есть мир? Или какая крепость в том, памятование о чем с заклятием, данное дщерям иерусалимским, повеление делает ненарушимым? Если смотреть на видимое, будто бы в нем есть какая–то сила, то подобное предположение отвергает Екклесиасть, именуя суетою все, на что указывают, и чего домогаются люди в видимом. Ибо суетное несостоятельно; а несостоятельное по сушности не имеет силы. Или, может быть, в означении слова: сила множественным числом найдется какая догадка о выражаемом им понятии? Ибо из Святаго Писания известно нам такое различие в разсуждении подобных имен: когда говорится в единственном числе сила, тогда таким речением разумение отсылается к Божеству; а когда то же имя произносится во множественном числе то представляется словом естество ангельское. Так Христос — Божия Сила и Премудрость (1 Кор. 1, 24); здесь единственным числом Писание дает разуметь Божество. Благословите Господа вся силы Его (Псал. 102, 21), — здесь множественное число силы показывает значение разумнаго ангельскаго естества. А слово крепость, сопоставленное с словом сила, усиливает значительность понятия; так Писание повторением равносильных речений тверже выражает, что ему желательно. Так в словах: Господи, крепосте моя и утверждение мое (Псал. 17, 23), каждое из речений означаеть одно и то же, но сопоставление равносильных слов показывает усиление означаемаго. Посему множественное означение сил и подобообразное упоминание о крепостех возводит, как видно, мысль слышащих к естеству ангельскому, так что заклинание, представляемое наставницею обучаемым душам в подтверждение сокровеннаго, делается силою не преходящаго мира, но всегда пребывающаго естества Ангелов, на которых повелевается взирать, чтобы их примером утверждались непоколебимость и постоянство добродетельнаго жития. Поелику имеем обетование, что по воскресении жизнь человеческая соделается подобною состоянию Ангелов (Обетовавший же не лжив); то следует и жизнь в мире сем приуготовлять к жизни, чаемой после сего, так чтобы, живя во плоти, и проводя время на селе мира сего, жить не по плоти и не сообразоваться веку сему, но и во время жизни в мире иметь попечение о жизни чаемой. Посему невеста клятвенным подтверждением внушает душам обучаемых, чтобы жизнь их, с преспеянием проводимая на этом селе, имела в виду небесныя силы, подражая безстрастием чистоте ангельской. Ибо, когда так возставляется и возбуждается любовь, то есть возвышается от присовокупления, и возрастаеть до большей меры; тогда, как сказала невеста, исполняется воля Божия, как на небе, так и на земле, по причине ангельскаго безстрастия, преуспевающаго и в нас. Воть что уразумели мы в словах: заклях вас, дщери иерусалимли, в силах и крепостех села: аще воставите, и возбудите любов дондеже восхощет. Если же найдется иное какое слово, более приближающееся к истине искомаго; то примем благодать, и возблагодарим Открывающаго сокровенныя тайны Духом Святым о Христе Иисусе, Господе нашем. Ему подобает слава во веки веков! Аминь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.