ХРИСТИАНСТВО И ВЕТХОЗАВЕТНАЯ БИБЛИЯ
ХРИСТИАНСТВО И ВЕТХОЗАВЕТНАЯ БИБЛИЯ
… Говоря: "новый" (завет)
показал ветхость первого
(завета)
а ветшающее и стареющее
близко к уничтожению.
К Евреям, гл.8.
"БИБЛИЯ" по–гречески значит "КНИГИ" — во множественном числе. Ветхозаветная Библия — это ЛИТЕРАТУРА, многовековая священная литература еврейского народа. Вместе с "неканоническими " в Библии — более 40 отдельных книг; и дальше будет видно, что они весьма разносоставны по качеству — по духовной ценности своего содержания.
*
Первые страницы книги Бытия. "Сотворение мира"… Сразу приведу аналогию, которая поможет мне объясниться. Пушкин написал:
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух…
("Полтава")
Вообразим, что нашлись бы такие почитатели поэта, которые стали бы утверждать, что так как творчество его вдохновенно (что справедливо), то мы обязаны думать, что воздух имеет свойство дремать и свободную волю. Противники стали бы доказывать, что это антинаучно… Этот дикий пример довольно точно характеризует фактическое положение дела в спорах относительно библейских сказаний о сотворении мира, о первобытном рае и об изгнании из него человека. Недавно в антирелигиозную печать попали лекции по "догматике" в нынешней Московской Духовной Академии. Там серьезнейшим образом утверждается, что на первых страницах Библии описаны натуральные события в нашем времени на нашей земле — вплоть до того даже, что дни творения суть именно календарные сутки, а возраст Земли и вся история человечества исчисляются в семь тысяч лет. Пределом же церковного либерализма до сих пор считается признание библейских "дней" за эпохи. В нашем катехизисе принимается за исторический факт, что при сотворении нашего земного мира сначала все было ХОРОШО ВЕСЬМА — не было страданий и смерти, был "рай" на земле; но все это было нарушено непослушанием двух первых людей, которых звали Адамом и Евою… В ответ на это антирелигиозники усердно доказывают, что нельзя называть "сотворением мира" возникновение ничтожной частички мира — нашей планеты; что научная вероятность "первой четы" людей равна нулю; что НЕ БЫЛО РАЯ, ибо нам достовернейше известно, что за сотни миллионов лет до появления человека на земле уже были смерть и страдания, уже действовал всеобщий закон борьбы за смертное существование, словом, что в свете наших научных знаний библейская предъистория человечества оказывается мифом.
В этом несусветном споре правы атеисты. Вопрос поставился так неверно именно потому, что мы, христиане, до сих пор пытаемся истолковать символы священной поэзии в качестве естественнонаучной и исторической информации. Правда, есть в библейском тексте моменты, которые при желании могут быть оценены как удивительные прозрения. "Да произрастит земля"… "Да произведет вода"… Это может быть понято как указание на относительную самобытность природной Эволюции. "Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему"… Начало христианства? Даже неверующий читатель должен бы изумиться этому древнейшему выражению гуманизма. В загадочном "познании добра и зла" можно усмотреть идею, что добро и зло узнаются только соотносительно между собою и что, стало быть, в блаженном неведении и в первобытной животной наивности нет еще и добра… Существуют и другие более или менее остроумные комментарии к тексту первых трех глав книги Бытия. Тайна полового стыда, муки рождения, господство мужчины, некоторая природная "испорченность" человека — это правда, это сама жизнь, и это и придает библейскому мифу такую значительность. Но нет ответа на главный вопрос: почему же мир, сотворенный, по Библии, "хорошо весьма" — на деле оказывается "лежащим во зле", весьма нехорошим? Кто, когда его так испортил? Мы думали, по Библии и Катехизису, что мир Божий испорчен преступлением первых людей на земле. Нет — теперь непреложно установлено, что и до человека мир был совершенно таков же, каким мы его знаем.
Наш знаменитый философ Н. А. Бердяев писал о некоем докосмическом грехопадении, в результате которого последовало "миротворение" во времени и пространстве. Вероятно, это очень глубоко — но весьма проблематично уже по одному тому, что ставит человека в центре не только земного мира, но и всего Космоса; и во всяком случае: грехопадение прежде творения — это уже "не по Библии"… Можно вообразить и другую гипотезу — о восходящей Эволюции, позади которой не было "рая". Космос, в котором все "хорошо весьма" — это предчувствие, этого еще не было, это еще строится, это Божественный Замысел, которому мешает мировое зло. Грехопадение совершается сегодня, везде, где мы в нашей свободе искушаемся злом, отпадаем от Бога. То, что мы называем "испорченностью" мира и человека, есть их недостаточность по отношению к идеальному "хорошо весьма"…Но и эта гипотеза — "не по Библии". А по Библии — священный миф, к которому мы можем относиться с величайшим благоговением, но который нельзя истолковать ни прямо, ни как угодно аллегорически в качестве истории мира и человека. К тому же в этом мифе нет самого главного: восстание ангелов, Диавол, происхождение мирового зла — об этом ничего не говорится на первых страницах Библии.
Для очень многих христиан открытие мифичности этих первых страниц священной Библии имело и будет еще иметь трагические последствия. Вот что написал об этом некто Ф. Шахерль — "порвавший с религией" бывший католик:
"…Вместе с Адамом держится и отпадает все догматическое христианство. Если Адам в раю не согрешил, то нет нужды ни в каком Искупителе. Искупление оказывается тогда совершенно не нужным. Святой Павел говорит, что Христос это второй Адам. Но если не существует первого Адама, то у нас нет нужды и во втором Адаме"
(цит. из кн. Г. А. Гуреева "О вере в Бога", М.1961, стр.39). Католик верил в библейскую историю Адама и Евы. Он воображал себе их бессмертными, телесно–бессмертными сверхчеловеками, личности которых столь радикально повлияли на судьбу всего Космоса и всего живого на земле, на всякую личность человеческую, все в корне испортили, внесли в мир грех, страдания, смерть… Да верны ли эти сведения о столь великих таинственных телесно–бессмертных голых сверхчеловеках? Естественно. что в такой своей вере наш католик наконец усомнился — и вот у него пропала вера и во Христа. В приведенных его рассуждениях характерна страшная душевная скудость — какое?то казенное отношение ко Христу, который оказался, видите ли, "не нужен", какое?то дикое забвение об уродстве грехов наших, которым не нужен никакой Искупитель… Но формально он прав: ибо святыня христианства была у него, что называется, намертво привязана к некоему схоластическому сооружению, в основе которого была заложена буквально понятая библейская история Адама и Евы. Основание выпало — и все здание рухнуло.
Чтобы этого не случилось со мною. я должен перестроиться в моем отношении к первым страницам ветхозаветной Библии. Пока что в нашем научном откровении мы очень немного знаем об истории Космоса и планетарного человечества; но этого ничтожного знания достаточно, чтобы положительно отвергнуть натуралистическое истолкование первых трех глав книги Бытия. Нет, это не история, а священный миф — символы религиозной интуиции. Самое общее их значение: не в Боге причина зла и страданий; Бог всемогущ — но у Него и свобода. И в более частных толкованиях, у кого есть к ним охота, должно не путать символику духовной жизни с естествознанием.
Но как же с учением апостола Павла о "втором Адаме"? Вот оно в кратчайшем виде:
"… Ибо если преступлением одного подверглись смерти многие, то тем более благодать Божия и дар по благодати одного Человека, Иисуса Христа, преизбыточествует для многих"
(к Римлянам, гл.5).И еще:
"… Ибо как смерть чрез человека, так чрез Человека и Воскресение мертвых. Как во Адаме все умирают, так во Христе все оживут"
(к Коринфянам, гл.15). Для нас теперь это значит: подобно тому, как в мифической истории об Адаме грех и смерть одного человека распространились на весь род человеческий, — подобно этому и тем более святыня единосущного нам Человека Христа в таинственной общности становится достоянием всего человечества доброй воли. В одном из песнопений святой Пасхи дается образ: "…совоскресил еси всеродного Адама". Этот всеродный Адам есть всеродный Человек (если не ошибаюсь, в древнееврейском языке "Адам" и значит "человек"), — ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО; его в таинственном единстве "совоскрешает", приобщает к Божественной жизни Христос. Итак, воспользовавшись сравнительным образом мифического Адама, апостол передал нам сверхразумную ПРАВДУ своего откровения о Христе.
Здесь уместно сказать вообще об условности сравнительных образов в священном Писании. В евангельской проповеди Второе Пришествие Христа уподобляется пришествию ВОРА — но только в отношении внезапности (по Луке, гл.12). В притче о неверном управителе нам ставится в пример для подражания МОШЕННИК — но только в отношении догадливости (по Луке, гл.16). Обычно мы этим смущаемся, но никто все?таки не думает, что в евангельской проповеди одобряется воровство и мошенничество. Еще пример — самый вразумительный. Известна в ветхозаветной Библии повесть о пророке Ионе — по всем вернейшим признакам не быль, а художественный вымысел сатирического плана, притча о жестоком пророке. Но вот мы читаем, как Сам Христос ссылается на историю пророка Ионы — видит в ней прообраз Своего погребения (по Матвею, гл.12) и даже Своего служения (по Луке, гл.11). Разве можно на этом основании считать мифическую историю подлинной? Конечно, нет — скорее, у нас зашевелятся сомнения в подлинности разноречивых евангельских ссылок; во всяком случае мы должны принять в них только условно–сравнительный смысл.
Но скажут: апостол Павел пользовался образом Адама не просто для сравнения, у него это было совершенно необходимое начальное звено в целостной философии человеческой истории… Здесь мы подходим к другому общему соображению: об относительности иудейских элементов в христианстве. "Спасение от иудеев" (по Иоанну, гл.4). Христианство вышло из иудейства и многое унаследовало из иудейства. Так оно унаследовало сначала и еврейское обрезание, предписанное в библейском Законе; но апостол Павел выступил против обрезания, оно должно было отмереть, чтобы дать жить христианству. ХРИСТИАНСТВУ ЕЩЕ ДОЛГО ЖИТЬ — ДО СКОНЧАНИЯ ВЕКА… И кто знает — от каких еще ветхозаветных элементов предстоит ему освободиться? Тот же апостол Павел, например, ссылаясь на ветхозаветный Закон, предписывал женщинам молчать в собраниях и даже с вопросами обращаться только дома к мужьям (к Коринфянам1, гл.14). Но вот ныне в Русской церкви женщины читают Писание (Псалмы, Апостол), в Англиканской — проповедуют; а в Шведской их рукополагают уже и в священный сан. Не может быть никакого сомнения, что в наши дни апостол не повторил бы своих наставлений о молчании женщин по ветхозаветному Закону. Совершенно на таком же положении находятся в наше время иудейская космогония и антропогония эпохи апостола Павла. Современный христианин, по совести, ДОЛЖЕН НЕ ПРИНИМАТЬ ИХ, и это будет не ересь, не бунтарство, а искреннее СМИРЕНИЕ. Не в том смирение, чтобы насиловать свой разум, а в том, чтобы смиренно сказать: НЕ ЗНАЕМ… Знаем только, что в начале Библии — не история, а священный миф.
*
"Всемирный потоп" (кн. Бытие, гл.6,7,8), вероятно, имеет уже какую?то историческую основу в великом местном наводнении. "Даже легенда о потопе нашла археологическое подтверждение" — толстый слой ила, разделявший культурные слои" (проф. Немировский в журн."Новый мир", 1969, №9, стр.265). Но то, что будто бы сказал "Бог" по этому поводу — что хочет истребить человечество и все живое, ибо "раскаялся, что сотворил их", — показывает религиозную дикость писателя. Историю со строительством Вавилонской башни "высотою до небес" (Бытие, гл.11) вспоминали и будут еще вспоминать, как символ несбыточных мечтаний о космическом могуществе безбожного человека. Но идея "Бога" здесь тоже примитивна до смешного: "Господь" будто бы испугался и смешал языки строителей… Эти столь недостойные представления о "Боге" отбрасывают тень сомнения и на первые страницы книги Бытия — на их религиозную ценность.
*
С Авраама (Бытие, гл.12) начинается история еврейского народа. Приведу выдержки из писем, которыми обменялись по поводу ветхозаветной истории два верующих человека:
"… Понятным становится, почему католическое духовенство запрещало мирянам читать Библию, почему англосаксы, не выпускавшие из рук Библии, могли совершать такие невообразимые пакости над своими "меньшими братьями" в Азии и Африке….Все эти ревнители веры Авраамы, Исааки и Иаковы, все эти Давиды и Соломоны, при ярком дневном освещении оказываются жуликами, вралями, кровожадными распутниками… И благочестивые иудейско–изральские царьки столь же яростно избивают не только своих противников, но обязательно и их жен, детей, стариков, слуг и даже волов и ослов, как это делают и неблагочестивые царьки"…
На это отвечал один выдающийся священник:
"… Ваши недоумения понятны мне. Виновато в них прежде всего церковное учительство: оно не разъясняет смысл ветхозаветной истории. и люди начинают рисовать себе Давида, например, в виде кроткого псалмопевца в духе средневековых икон. А когда они берут в руки Библию — оказывается, что он человек суровый, страстный, жестокий и просто коварный. И получается недоразумение. А на самом деле Давид действительно достоин всяческого уважения и даже, если хотите, и титула "кроткий", но не в свете наших современных христианских этических норм. Да, он жесток, да, он груб, но скажите, положа руку на сердце, какой другой восточный деспот того времени перенес бы то, что перенес Давид от пророка Нафана, в глаза обвинявшего его в убийстве Урии; или какой человек вел бы себя так, как вел себя Давид во время восстания Абшалома? Пора оставить мысль о том, что Давид — это христианский святой. Он — великий еврейский царь, который, несмотря на черты грубости и варварства, присущие эпохе, стоял на голову выше современников по своему благородству. Вы говорите: почему все эти ветхозаветные цари убивали "во имя Божие"? Здесь снова недоразумение. Вы мыслите себе ветхозаветную религию статичной, готовой и притом такую, какую вы ее вычитали из скверных учебников так называемого Закона Божия. Но это представление не соответствует ни науке, ни Библии. В священном Писании дается эволюция религиозной истории Израиля — от примитивных представлений эпохи патриархов до национального монотеизма Моисея и от синкретической религии эпохи судей и первых царей, когда Богу Иагве (Иегове) поклонялись наряду с Ваалом, Астартой, Анат и другими богами, до пророков, которые явились величайшими религиозными гениями всех времен и народов. Они возродили монотеизм Моисея, забытый в период завоевания Ханаана, но превратили его в универсальный, этический монотеизм… Ветхий Завет есть памятник нашего — христианского — религиозного прошлого. Он "ветх", т. е. стар, но в нем есть и вечно юные элементы. Никто не требует от христианина равного отношения к Евангелию и к книге Иисуса Навина. Но христианство есть религия историческая: оно не висит в воздухе, а родилось, как результат Богочеловеческого процесса. В этом процессе человеческой стороной была история Израиля, отображенная в Библии без фальшивой елейности, а с беспощадной правдой в своем конкретном развитии от первобытного национального монотеизма до пророков и апокалиптиков…. Не надо забывать, что откровение никогда не давалось людям в готовом виде, а постепенно раскрывалось их огрубевшему сознанию. Этот закон необычайно ярко виден на примере истории богоизбранного народа. Религия Авраама — это не религия Моисея, религия Моисея — не религия эпохи судей, религия Давида — это не религия Амоса или Исайи, религия Торы, Закона — это не религия апокалипсисов и уж, конечно, не религия Евангелия"…
Грандиозное недоразумение заключается в том, что Ветхозаветная Библия, которую в большей ее части мы должны бы рассматривать как историю еврейского народа и его несовершенных религий — историю во многом лишь отрицательно–поучительную, — ветхозаветная Библия поставлена у нас в положение абсолютной святыни. В том?то и дело, что у нас в одной Книге переплетены вместе история злодеяний Иисуса Навина (которого можно назвать еврейским Гитлером) и Евангелия Иисуса Христа. В святоотеческих творениях цитаты из Ветхого Завета приводятся на совершенно "равных правах" с новозаветными. Правда, отцы и учителя старались истолковать все в ветхозаветной Библии как прообразы и пророчества. "Амалекитяне" и другие враги древнего еврейства, с которыми оно вело беспощадно- истребительные войны — это бесы, духовные силы зла в нашем сердце. Любовная "Песнь Песней" — это прообраз любви Христа и Церкви. "Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень" (Псалом 136) — это дышащее дикою злобою пожелание пленных иудеев вавилонским матерям истолковывалось как наставление об истреблении начатков греховных помыслов в подвижнической жизни христианина… Но вместе с благочестивыми перетолковываниями на почитателей ветхозаветной Библии должен был воздействовать и самый дух первобытных еврейских религий. Вероятно, правильно догадывался первый корреспондент об антихристианском влиянии Библии на поведение колонизаторов. Положительно можно утверждать, что в Ветхозаветной Библии находили свое оправдание религиозные войны и преследования Средних веков. У нас на Руси протопоп Аввакум мечтал — уж как бы он по священному ветхозаветному образцу расправился с никонианами: "я бы их, что Илия — пророк, всех перепластал во един день"… Петр Великий всерьез спрашивал архиереев — как ему поступить с сыном, уличенным в измене; и получил в ответ вместе с робким упоминанием евангельской притчи о блудном сыне также и прямое указание на священный иудейский закон, что злословящий отца или мать должен быть предан смерти… Петр выбрал священный Закон.
Много горя принесли нашему народу ЧУДЕСА еврейской истории. С них и началось у нас крушение прославленной "мужицкой веры", превращение ее в мужицкий нигилизм. Замечено, что и до сих пор неверующий русский ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК вспоминает о религии с чувством обиды. Особенность ветхозаветных чудес — их необузданная сказочность и духовная низость. Это по преимуществу знамения жестокости расизма, вроде египетских казней или этой печально знаменитой остановки солнца — чтобы еврейские захватчики успели засветло истребить всех побежденных (кн. Иисуса Навина, гл.10). Подобного рода "героический эпос", к которому и сами евреи давно уже относятся только с улыбкой, преподносили нам в качестве непреложной истины священного Писания. Да будет благословенна наука, освободившая нас от жестоких библейских суеверий.
*
И вместе со всем этим — мы видим в ветхозаветной Библии подлинные драгоценности духа, действительные пророчества о Новом Завете.
Книга Иова. Пролог на небе: скептик–сатана получает от Бога разрешение испытать праведника в великих страданиях. Да, они способны привести человека в отчаяние. "На что дана жизнь человеку, которого путь закрыт и которого Бог окружил мраком"?… "Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня". "Тело мое одето червями и пыльными струпьями; кожа моя лопается и гноится". Гибель детей, утрата имения, страдания телесные в страшной болезни — и страдания психические, столь близкие к нашему нервному веку. "Когда подумаю: утешит меня постель моя, унесет горесть мою ложе мое, — ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня"… "Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои — суета". "Ужасы устремились на меня; как ветер, развеялось величие мое, и счастье мое унеслось, как облако". В этом безутешном горе, во глубине несчастья человек не может осмыслить тайны невинных страданий, унывает, ропщет на Бога — и уповает на Бога, сыновне принимает Его страшный таинственный Промысл. "Вот, Он убивает меня: но я не перестану уповать на Него". И эти бесконечно удивительные слова, которые могли бы стать надписью на каждой христианской могиле: "А я знаю: Освободитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого увидят Его. Истаивает сердце в груди моей!" Чудо христианской надежды — за тысячу лет до Явления Христа. На пределе страданий праведник получает Божественный ответ "из бури" — ответ, который можно пересказать одним словом: ТАЙНА. Книга Иова
"отвечает на тайну тайной; Иов утешается загадкой — но утешается! Когда сомневающийся говорит: "Я не понимаю" — Знающий отвечает: "Да, ты не понимаешь", и сразу возникает надежда, — значит, что?то стоит понять. Античный мир не заметил этой книги…"
(Г. Честертон, "Вечный человек").
Благочестивые друзья Иова увещевают его не роптать, рабски покориться Богу; но кончается дело тем, что " сказал Бог Елифазу Феманитянину: говорит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов"… История заканчивается тем, что Иов — снова здоров и богат, у него — новые дети. Монахиня Мария проникновенно толковала это, как ВСТРЕЧУ с любимыми в жизни будущего века (статья "Рождение в смерти"). Достойно сожалений многословие отступлений, которыми перегружена великая книга.
Книга Псалмов. Здесь тоже много всякого словесного балласта, не говоря уже о текстах с пожеланиями мыть ноги в крови врагов (Пс. 57), с раннего утра избивать их (Пс. 100) или разбивать о камень детей (Пс. 136). Тем более поразительна духовная высота других мест. Главное — этот удивительный ЯЗЫК, на котором псалмопевцы умели обращаться к Богу. "Услышит тебя Господь в день печали"… "Призри на меня и помилуй меня; ибо я одинок и угнетен. Скорби сердца моего умножились; выведи меня из бед моих". "Господь свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться? "Сердце мое говорит от Тебя: "ищите лица Моего"; и я буду искать лица Твоего, Господи". "Близок Господь к сокрушенным сердцем", и смиренных духом спасет". "Я сказал: Господи! помилуй меня, исцели душу мою; ибо согрешил я пре Тобою"… "Как лань желает к источникам водным, так желает душа моя к Тебе, Боже. Жаждет душа моя к Богу Крепкому, Живому: когда прииду и явлюсь пред лице Божие!.. Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога — ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего и Бога моего". "Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража (смена караула) в ночи". "Душа моя истаивает от скорби: укрепи меня по слову Твоему". "Твой я — спаси меня"…"Заблудился я, как овца потерянная: взыщи раба Твоего, ибо заповеди Твои я не забыл". "Ко Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня"… Впоследствии Ян Гусс напишет из тюрьмы: "вот когда я научился понимать псалмы". К величайшему сожалению, в наших русских храмах исполнение псалмов совершенно испорчено нудным "вычитыванием" их в огромных порциях без разбора. Думается, что первым делом будущего литургического возрождения должно бы явиться музыкальное исполнение тщательно избранных и отредактированных фрагментов библейских псалмов.
В книгах пророков даже неверующие комментаторы признают высокий дух авторов, красоту языка. И хотя уже все почти в этом огромном словесном наследии имеет только местно–исторический интерес, — есть тексты, которые и сегодня для нас звучат в полную силу:
"К чему Мне множество жертв ваших? говорит Господь. Я пресыщен всесожжением овнов и жиром откормленного скота; и крови тельцов, и агнцев, и козлов не хочу….Не носите больше даров тщетных; курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, собраний праздничных не могу терпеть; беззаконие — и празднование! Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя; простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сироту; вступайтесь за вдову. Тогда придите и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю"…
(Исайя, гл.1) Или вот еще о посте:
"Вот пост, который я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу… Раздели с голодным свой хлеб, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого — одень его"…
(Исайя, гл.58). Подобные противопоставления внешней обрядности и истинного служения Богу — совершенно в духе Нового Завета. В этом духовном предварении евангельской проповеди и заключается здесь "пророчество". Что же касается избрания так называемых "мессианских мест" ветхозаветной Библии и толкования их в качестве чудесных предсказаний дат и событий евангельской истории, то это (особенно в Евангелии по Матвею) оказывается часто весьма спорно, а то и вовсе напрасно… Но есть одна особенная тема, совершенно удивительные, загадочные письмена, от которых у всякого христианина дрогнет душа:
"… Он был презрен и умален перед людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от него лица свои; он был презираем, и мы ни во что ставили его. Но он взял на себя немощи наши, и понес наши болезни; а мы думали, что он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание умиротворения нашего было на нем, и ранами его мы исцелились. Все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу; и Господь возложил на него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно, и не открывал уст своих; как овца, веден был он на заклание, и как агнец перед стригущим его безгласен, так он не отверзал уст своих"…
(Исайя, гл.53). За эту главу пророка называют ветхозаветным евангелистом. Ибо — это речь о Христе.
*
В писаниях Нового Завета пророческий образ страдающего Праведника соединился с символами ветхозаветной кровавой жертвы и "искупления" (выкупа из плена, освобождения за плату), — и все это было отнесено ко Христу. "На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира" (по Иоанну, гл.1). В Евангелиях по Матвею (гл.20) и по Марку (гл.10) передаются слова Самого Христа"… Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить, иотдать душу Свою для избавления многих" (дословно: " в выкуп за многих"). И на Тайной Вечере — слова, вошедшие потом во все литургии Востока и Запада: "Сие есть тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов… Сие есть кровь Моя Новаго Завета, яже за вы и за многи изливаемая во оставление грехов". В разных вариациях образы жертвы и выкупа повторяются в апостольских посланиях. "… Не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценной кровию Христа, как непорочного и чистого Ангца" (1 послание Петра, гл.1). "Имеем Ходатая пред Отцом, Иисуса Христа, Праведника; Он есть очищение грехов наших, но и всего мира" (1 послание Иоанна, гл.2). "Христос умер за грехи наши, по–Писанию (к Коринфянам 1, гл.15). И так далее, многократно.
КРЕСТУ ТВОЕМУ ПОКЛОНЯЕМСЯ, ВЛАДЫКО… Христос, Сам Бог во Христе страдает с нами и за нас. Это священно, это ТАИНСТВО, которое все христиане чувствуют, но никто не может исповедать в рациональных выражениях. Кажется, именно здесь, в тайне Креста с особенной остротой познается то общее качество религиозного опыта, которое упомянутый проповедник прекрасно выразил однажды в словах: "ДУША ЗНАЕТ, А УМ ЕЩЕ НЕ ПОНИМАЕТ". У Пушкина: " Он имел одно виденье, непостижное уму"… У Толстого в "Анне Карениной" сопоставляются переживания таинства смерти и таинства рождения, когда душа поднимается "на такую высоту, которой она и не понимала прежде, куда рассудок уже не поспевал за нею. Вот так и в тайне Креста Христова. Можно преклониться пред ней с простотою. Можно ее отвергнуть. " Объяснить" ее невозможно… Апостол Павел писал об этой невозможности: "…А мы проповедуем Христа Распятаго - для иудеев скандал, а для эллинов — глупость, для самих же призванных, иудеев и эллинов — Христа, Божию Силу и Божию Премудрость" (К Коринфянам 1, гл.1) Для Иудеев распятие Мессии было "скандалом", а для эллинов сверхразумная Божия Премудрость, обозначенная в иудейских символах, была "глупостью". В другом месте: "Если Бог за нас, то кто против нас? Тот, Который Сына Своего не пощадил (вероятно, лучше было бы перевести: Сыном своим не поскупился, но предал Его за всех нас - как с Ним не дарует нам и всего? (К Римлянам, гл.8). Нельзя толковать это только рассудочно — получилось бы, что Бог в Сыне Себя Самого предал в жертву Себе Самому… Рассудочно — это "глупость"; символически же — выражение, предельное выражение Божественной любви и нашей надежды. То же и у другого апостола: " Ибо так возлюбил Бог мир, что Сына Своего Единородногоотдал " (по Иоанну, гл.3). "В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Онвозлюбил нас и послал Сына Своего во очищение грехов наших" (1 послание Иоанна, гл.4). Разумеется ветхозаветное очищение жертвой. Опять получается, что Бог пожертвовал Сыном, чтобы принести за грехи наши жертву Себе Самому… Символ ЛЮБВИ, бесконечной ЛЮБВИ, не имеющей рационального значения. Тайна Искупления сверхразумна.
Схоластики вознамерились понять непостижное уму, втащить рассудок на недоступную ему высоту. Жестокую ветхозаветную символику они истолковали буквально. Получилось то, что Н. А. Бердяев называл судебной теорией выкупа. Ее дикая сущность в том, что без этой "искупительной жертвы" Бог не мог бы простить грехи Адама и всего человечества. "Бог потребовал кровавой жертвы ", — это не антирелигиозная насмешка, а цитата из семинарского учебника (выше, стр.4). В нашем Катехизисе прямо так и написано, что страдания и смерть Христа были "удовлетворением правосудию Божию". Автор Катехизиса митрополит Филарет был так увлечен судебной теорией, что исказил в этом направлении русский перевод Нового Завета: слово, обозначающее символическое "очищение" человека, у него везде переведено как прямое "умилостивление и воздаяние Правде Божией" (стр.240). Эта "жертва умилостивления" в параллельном значении символа есть также и "выкуп", но выкуп дается ВРАГУ, и кто?то из древних учителей толковал, что Христос принес выкуп Диаволу… Так кощунственно сближаются образы Бога и Дьявола. Попытки рассудочно понять символы Искупления получают прямо антирелигиозный смысл.
Но по справедливости должно признать, что изобретатели судебной теории имели достаточно формальных оснований в текстах Писания. "Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха" (1послание Иоанна, гл.1), — это НАПИСАНО, так ДУМАЛИ апостолы… Н. А. Бердяев писал, что уже в самих этих символах Писания отразилось несовершенство человеческого восприятия божественного откровения. "Христианство учит о распятии Бога, что было для иудеев соблазн, для эллинов безумие. Но великую идею страдания и распятия Самого Бога человечество исказило привнесением понятий, взятых из падшего мира и отношений, существующих в нем. Таково унизительное для Бога и человека понятие искупляющего значения крови: Христос вместо нас испытывал страдания за наши грехи, Бог принес в жертву Своего Сына, чтобы получить сатисфакцию за грехи людей и т. д. (из "Экзистенциальной диалектики Божественного и человеческого"). "Понимание христианского откровения зависит от структуры сознания, которое может быть шире и уже, глубже и поверхностнее. Человеческое сознание очень зависит от социальной Среды, и ничто так не искажало и не затемняло чистоту христианского откровения, как социальные влияния, как перенесение социальных категорий властвования и рабства на религиозную жизнь и даже на самые догматы. И священное Писание есть уже преломление откровения Бога в ограниченной человеческой среде и ограниченном человеческом языке. Обоготворение буквы Писания есть форма идолопоклонства. Поэтому научная библейская критика имеет освобождающее и очищающее значение" (из "Самопознания"). "…Я иду дальше, я склонен думать, что в языке самих Евангелий есть человеческая ограниченность, есть преломленность Божественного света в человеческой тьме, в жестоковыйности человека. Жестокий эсхатологический элемент исходит не от Самого Иисуса Христа, он приписан Иисусу Христу теми, у кого он соответствует их природе". Судебная теория выкупа есть человеческое привнесение" (там же). К величайшему сожалению, я не читал последней книги Философа: "Истина и откровение". Опыт критики откровения".
Но уже в святоотеческий период началась полемика с будущей судебной теорией. Не помню в каких точно выражениях преподобный Иоанн Кассиан называл БОГОХУЛЬСТВОМ, когда Богу приписывается возмущение гневом. Преподобный Исаак Сириянин писал: "Где же "правда Божия? Мы грешники — а Христос за нас умер!".. Богохульское толкование насчет "правды" отвергается, тайна же остается необъяснимой. Не знаю, как у католиков, а в нашей (византийской) церковной поэзии мотив "умилостивления Бога правды" почти отсутствует. Напротив, — Cам Бог страдает в страдающем Человеке Иисусе. "Одеяйся светом яко ризою, наг на суде стояше, и в ланиту ударение прият от рук, их же созда"… "Обложился еси венцем поругания, землю живописавый уветами". "Днесь Владыка твари предстоит Пилату, и кресту предается Зиждитель всех. О Владычняго человеколюбия!" "Кто изречет образ страшный, воистину новый: Владычействуяй бо тварию днесь страдания приемлет, и умирает нас ради"…Смерть Христа — не "выкуп" Диаволу, а катастрофа в царстве зла. "Егда снизшел еси к смерти, Животе Бессмертный — тогда ад умертвил еси блистанием Божества"… "Егда во гробе нове за всех положился еси, Избавителю всех, ад всесмехливый, видев Тя, ужасеся".Вот еще сильный образ: "Жизни вечныя Камень во чреве прием (приняв), яд всеядный и з б л е в а от века яже поглоти мертвыя". В пасхальном слове святителя Иоанна Златоуста дается похожий символический образ, что ад обманулся: взял Человека — а встретился с Богом!.. Так условно–символически, "в загадочных отражениях" обозначается сверхразумная тайна Креста и Воскресения — торжество Божественной Любви в предельном человеческом уничижении Иисуса Христа. Когда же, бывает, проповедники пытаются "объяснить" все в прямом смысле семинарской премудрости о "жертве умилостивления", то ничего у них не получается, вернее же сказать, получается только горестное унижение нашей Святыни.
Обращаясь к евангельской истории, мы видим, что Христос страдал и умер не по "правосудию Божию", а по неправому суду человеческому. Что привело Его на этот суд? Вот еще выписка из трудов проф. М. М. Тареева:
"Если мы спросим, в чем состояло спасительное дело Христа в самом общем его характере, то ответ может быть один: все люди до Христа служили Богу внешне и символически, а Он, даровав человеку вечную Божественную жизнь, научил нас поклоняться Богу духовно и истинно, т. е. самим делом, не призрачно… Христос открыл человеку великую истину, что Бог есть Дух, что он не нуждается подобно человеку в пище и питии, что Он не смотрит на лица, на происхождение, на внешнее положение и внешнюю праведность человека, что Он не требует от него внешних жертв, что Он может открываться только в духе человека, что Он хочет от человека духовной жертвы — душевной чистоты, милости и любви; во свете этой великой истины Он научил человека видеть сущность своей жизни в духе и в духе же совершать служение Богу. Бог есть Дух и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине (Ио.4, 24). Духовная жизнь в человеке, которую даровал людям Христос и которая проявляется прежде всего в живой вере и деятельной любви, — духовная жизнь есть истинная вечная Божественная жизнь и потому служение Богу в духе есть служение истинное — действительное, а не призрачное. Духовная жизнь есть истинное, непреходящее благо для человека и вместе с тем, как явление Божественной жизни, обнаружение Божественной славы, она есть подлинное служение Богу. Христос научил нас, что служение Богу должно составляться не особыми специфическими действиями человека и учреждениями, но вся жизнь человека должна быть Богослужением…
В то время, как ветхий человек, не знавший духовной жизни, мог служить Богу только символически, и мог быть в своем символическом Богослужении вполне искренним, как и на самом деле язычники и иудеи поражают нас своей религиозной искренностью и полным соответствием своего духовного склада религиозным представлениям в религиозной практике, — в христианине одностороннее символическое служение Богу является более или менее сознательной изменою духу Христа"…
("Христианская свобода"). Восстание против фарисейства - вот что привело Иисуса на суд Синедриона. Можно вообразить, что если бы Христос, не узнанный, явился бы среди нас сегодня — конечно, Он вступил бы в конфликт с нашим фарисейством сегодняшним. Но что БЫЛО ТОГДА, в действительности, когда Он ходил по земле Иудеи! Христос — Учитель любви и духовной свободы. Во всей авторитетности Своего чудотворства Он принципиально нарушает священный Закон. "Милосердия хочу, а не жертвы", — повторяет Он слова пророка Осии. "Не человек для субботы, а Суббота для человека"…" Не то, что входит в уста, а что выходит из уст, может осквернить человека". "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры". "Слепые поводыри слепых!" Для иудейских законников слышать это — невыносимо. "Они же пришли в бешенство и говорили: чтобы нам сделать с Иисусом"… А Он, мы это видим почти на каждой странице Евангелий, постоянно обличает их "c гневом, скорбя об ожесточении сердец их". И самое ужасное, о чем им страшно подумать — Он свидетельствует о Себе, что Он?то и есть… Мессия, Христос?! Служители самой "православной" религии не узнавали Сына Божия. Для них Он — не только Нарушитель Закона, Отступник: Он — безумный Самозванец! "И еще более искали убить Его иудеи за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцом Своим называл Бога, делая Себя равным Богу" (по Иоанну, гл.5). В этом беспримерном конфликте компромисса не может быть, развязка неотвратима. "И смерть уже витает над Его священной главой" (Фаррар). Арест. суд Синедриона."… Опять первосвященник спросил Его и сказал Ему: Ты ли Мессия, Сын Благословенного? Иисус сказал:
Я;
и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы и грядущего на облаках небесных… Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей? Вы слышали, богохульство. Как вам кажется? Они же все признали Его повинным смерти. И некоторые начали плевать на Него, и, закрывая Ему лицо, ударять и говорить Ему: прореки. И слуги били Его по щекам"…(по Марку, гл.14). Второй суд — у Пилата. Иудеи кричат: "Мы имеем Закон, и по Закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим (по Иоанну, гл.19). Вот за что умер Христос. Сын Человеческий осознал Себя Сыном Божиим; эту правду Он исповедал пред ужасом Креста, за эту правду Он умер — и силою этой правды совершилось Его Воскресение… Таков смысл евангельской истории — и это уже "не вмещается" в пророческие символы ветхозаветной Библии.
Но есть в символе Искупления одна сторона, которая, мне кажется, отчасти доступна нашему уразумению. Есть интуиция таинственной ОБЩНОСТИ человечества — не только телесной, но и духовной общности. Вспоминая павших в битвах великой войны, я отчетливо сознаю, что и ЗА МЕНЯ убиты они. Видя страдания больных и уродов, я испытываю безотчетное чувство, что и ЗА МЕНЯ страдают они… Даже при моей холодности я способен радоваться и гордиться, огорчаться и стыдиться ЗА ДРУГОГО человека. Читая произведения великого писателя, я радуюсь, что он и за меня, ЗА ВСЕХ НАС выразил то, что и мы носили в душе, но никогда не сумели бы так прекрасно сказать… Вот и в этой работе я так часто цитирую "чужие" слова, потому что беден своими; но в Церкви — ВСЕ ОБЩЕЕ. У Достоевского старец Зосима учил: "Если сам согрешишь, и будешь скорбен даже до смерти о грехах твоих или о грехе твоем внезапном, товозрадуйся за другого, возрадуйся тому, что если ты согрешил, то он зато праведен и не согрешил"… Тот же старец говорил о таинственном ЕДИНСТВЕ всех: "Юноша брат мой у птичек прощения просил: оно как бы и бессмысленно, а ведь правда, ибо все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, а в другом конце мира отдается". В семье, "домашней церкви", мы как нельзя более искренне радуемся друг за друга и страдаем друг за друга, бесконечно прощаем друг другу, — и это бывает столь же чудотворно, как чудесно зарастают раны в живом теле…И вот — все это, — только проблески и подобия той таинственной ОБЩНОСТИ, в которой Христос страдает с нами и за нас, и Божественное совершенство Его Личности становится достоянием всего человечества доброй воли. Об этом и сказано было пророчество в свитке Исайи — что ранами Его мы исцелились.
*
"Всякое боговдохновенное Писание полезно для научения, для исправления, для наставления и праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен" (к Тимофею, П, гл.3). По этому апостольскому критерию очень немногие из текстов ветхозаветной Библии могут быть ПОЛЕЗНЫ для современного читателя. Зачем перечитывать нам сегодня, например, подробнейшие инструкции о ритуале кровавых жертвоприношений? Или другие предписания отмененного Закона, за НАРУШЕНИЕ которого умер Христос? Или историю еврейских войн и преступлений? Или сомнительной ценности поучения Соломона? Давно уже пора бы нам приступить к изданию, в свободных вариантах, новой — христианской, общечеловеческой "Библии", куда вошли бы избранные, воистину Богом вдохновенные тексты мировой литературы. Идею такого рода хрестоматии пробовал осуществить наш Л. Н. Толстой в своем "Круге чтения"; но (как и все, что он пытался сделать, изменяя своему художественному призванию) это был труд невысокого качества.