4. О том, что занятия многими делами по управлению нередко развлекают нас и отвлекают от самих себя

4. О том, что занятия многими делами по управлению нередко развлекают нас и отвлекают от самих себя

Часто бывает и так, что мносообразныя заботы управления развлекают дух наш до того, что он, при множестве дел, не имеет возможности обращать надлежащее внимание на каждое из них. Посему-то Премудрый подает благоразумный совет, говоря: чадо, деяния твоя да не будут о мнозе (Сир. 11, 10); ибо когда мы устремляемся мыслию на многие предметы, то трудно уже бывает нам сосредоточиться на каждом из них вполне. А еще хуже то когда мы чрез меру увлекаемся и развлекаемся внешними предметами, мало заботясь о внутреннем страхе за себя самих, когда погружаемся всецело в посторонния заботы, а о собственном долге и благе вовсе не помышляем, умеем много разсуждать о других, а самих себя не знаем и знать не хотим. В этих превышающих меру заботах душа наша, подобно путнику постоянно развлекаемому посторонними предметами, забывает цель, к которой стремится; как бы отчужденная от своих нужд и потребностей, она уже не чувствует тех недостатков, которые терпит, и не замечает тех упущений и погрешностей, в которыя впадает. Так Езекия, конечно, не воображал, что он худо делает и грешит, когда показывал иноплеменникам все сокровища свои и ароматы; но услышал от Исаии, что этот легкомысленный поступок его навлек на него гнев праведнаго Судии и обратится в пагубу его потомству (4 Цар. гл. 20; Ис. гл. 39). Часто бывает с нами, что когда дела наши по занимаемому нами месту служения умножаются и когда они, по видимому, идут стройно и ведутся исправно, так что другие и самые подчиненные нам удивляются успешному течению их при таком множестве, в душе нашей в тоже время совершается свой суд, обвиняющий и осуждающий нас, хотя во внешних поступках наших и не обнаруживается ничего подобнаго: ибо судия и подсудимый сокрыты в нас самих. Люди не знают, что там делается, не знают, как грешим мы в сердце своемъ; но однакож этот неподкупный внутренний судия свидетельствует нам, что мы грешим. И вавилонский царь не тогда осужден за гордость свою, когда высказал ее в словахъ; он услышал из уст пророческих это осуждение еще прежде, нежели обнаружил себя. Сначала он, можно сказать, даже наперед заглаждал преступление своей гордости, решившись всем подвластным народам проповедывать Бога всемогущаго, Котораго он, по собственному сознанию, оскорбилъ; но потом, напыщенный успехами своего могущества, в мнимом величии своем вообразил себе, что он превыше всего, и вслед за тем с надменностию воскликнул: несть ли сей Вавилон великий, его же аз соградих в дом царства, в державе крепости моей, в честь славы моея (Дан. гл. 4)? В этих словах заключается уже открытое оправдание того гнева Божия, который возжен был тайною гордостию: ибо верховный Судия еще прежде незримо для нас видел то что впоследствии публично осудил и наказал. Таким-то образом Он и обратил сего царя в безсловесное животное, отделил его от общества людей и приобщил к дивиим зверям, низвратив и ум его, чтобы по праведному суду и по закону справедливаго возмездия престал быть человеком тот, кто возмечтал считать себя выше человеков. Впрочем, говоря все это, мы отнюдь не думаем порицать самую власть, а только желаем предохранить слабыя души от домогательства оной, чтобы недостойные не дерзали восхищать высоких должностей начальственных, и те, которые не твердо стоят даже на ровном месте, не приближались к стремнинам.

Источник: Правило пастырское или о пастырском служении. Святаго Григория Великаго-Двоеслова. — Переведено с латинского заслуженным Профессором Академии Д. С. С. Давидом Подгурским. — Киев: Тип. И. и А. Давиденко (аренд. С. Кульженко и В. Давиденко), 1872. — С. 11–13.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.