§ 16 "Предание старцев"

§ 16 "Предание старцев"

Поскольку Иисус был иудеем, а христианство начиналось как иудейская секта, мы для начала рассмотрим иудейскую традицию I в. Как Иисус и первохристиане отвечали на религиозные предания, которые, несомненно, сыграли роль в их иудейском воспитании?

16.1. Роль предания в иудаизме. Важно отметить, что в иудаизме времен Иисуса этот вопрос дискутировался. Преимущественно это был спор фарисеев с саддукеями. Для фарисеев Тора была как письменной (Пятикнижие), так и неписьменной (устное предание). Саддукеи же считали авторитетной только письменную Тору[172]. Поскольку фарисеи заработали на сей счет дурную репутацию, надо попытаться понять, почему они столь высоко ставили устное предание. Фарисеи понимали: в письменном законе всех жизненных случаев не предусмотришь; и, если они не хотят, чтобы письменная Тора превратилась в архаичный реликт, Тору нужно дополнять и интерпретировать, отвечая на изменяющиеся общественные условия. Для фарисеев Тора была чем?то более великим, более святым и актуальным для жизни, чем письменное слово как таковое. На практике это означало рост предписаний и правил, призванных решать ситуации, не оговоренные в письменном законе. Для фарисеев они были авторитетны, но не сами по себе, а только если их можно было рассматривать как толкования письменного закона, как раскрытие сокрытого в письменной Торе⁴. Но если предание — оправданная интерпретация письменной Торы, его можно считать частью Торы и наделять авторитетом Торы. Саддукеи же полагали, что, коль скоро оно не есть часть письменной Торы, оно и не может обладать авторитетом.

Существовали две формы интерпретации: галаха и агада. Галаха — это декларация воли Божьей о какой?то конкретной ситуации, правило о том, как нужно поступить. По мере того как одно поколение сменялось другим, правила прежних учителей запоминались и передавались дальше, в результате чего возникло большое прецедентное право, охватывающее все случаи практической жизни, вопросы не только религиозные, но и гражданские и уголовные. Именно эту удлиняющуюся цепочку передаваемого учения, серию взаимосвязанных "галахот" Марк и Матфей называют "преданием старцев". Впервые оно было кодифицировано и записано в Мишне (II в. н. э.). Мишна в свою очередь стала объектом изучения, которое вылилось в создание Талмуда. Но этот процесс уже был достаточно развит к 70 г. н. э.[173]

Агада — это интерпретация Писания, предназначенная не для регуляции поведения, а для назидания. Она была гораздо свободнее, чем галаха, — результат вольной работы воображения над содержанием Писания с целью вынести из него религиозные и нравственные уроки, полезные для благочестия и поклонения. Часть агады сохранена в Талмуде, но в основном она рассеяна по различным мидрашам. В главе V у нас будет возможность рассмотреть некоторые методы, использовавшиеся учителями времен Иисуса для того, чтобы выводить из письменного закона свои толкования и уроки (§ 21).

16.2. Отношение Иисуса к преданию. Достаточно очевидно, что Иисус отвергал значительную часть господствовавшей галахи. Каким бы ни было его отношение к письменному закону (см. ниже § 24.5), нет сомнений, что он резко выступал против нескольких признанных установлений устного закона. Поскольку по субботам он регулярно посещал синагогу (Мк 1:21; Лк 4:16; 13:10; и ср. Мф 23:3), нельзя сказать, что он отвергал предание целиком. Однако реалии таковы, что в единственных евангельских упоминаниях о предании как таковом Иисус решительно его критикует (Мк 7:1–13/Мф 15:1–9). В данном отрывке Иисус прямо противопоставляет "заповедь Божию" и "слово Божие" "преданию старцев". Фарисеи могли считать галаху частью Торы Божьей и радоваться ей (послушание ей — послушание Богу). Однако Иисус, похоже, находил это предание утомительным и чуждым духу любви к Богу и ближнему, — серией детальных правил, которые не стимулировали, а удушали послушание в свободной любви.

Большие сомнения Иисуса в устном предании особенно явствуют из его позиции по трем вопросам — субботы, ритуальной чистоты и обета "корван". Интерпретируя заповедь о субботе, раввины выявили 39 различных видов работы, запрещенных в субботу (в частности, "…завязывать две петли… делать два стежка… писать две буквы…")[174]. С точки зрения Иисуса, такой подход делает людей рабами субботы; предание о субботе мешает им выполнять заповедь о любви. Субботняя галаха не только не объясняет волю Божью, но и противоречит ей (Мк 2:23–3:5). Аналогичным образом обстоит дело с фарисейскими правилами об омовении рук перед едой (Мк 7:1–8). "Предание человеческое" способствует тому, что верующий остается на уровне чисто внешнего поклонения и тем самым поощряет ханжество[175]. Еще резче Иисус критиковал казуистику "корвана" (Мк 7:9–13): она давала повод сыну излить свой гнев на родителей, сняв с себя всякие обязательства перед ними (для этого сын посвящал храму все деньги, которые должны были пойти на поддержку родителей). Предание, зародившееся как один из способов интерпретации закона, на практике оказывалось выше закона.

Если бы Иисус родился раньше, когда предание еще не стало таким массивным, когда тенденция контролировать и ограничивать приемлемое поведение еще не стала такой заметной, его отношение к преданию в целом могло бы оказаться более положительным. Но увидев во время своего служения, к каким последствиям приводят многие правила, он полностью отверг целый ряд преданий, которыми руководствовались фарисеи, и резко выступил против того подхода, который подчинял этим преданиям религию и личные взаимоотношения.

16.3. Если Иисус подходил к преданию радикально, то отношение первых иерусалимских христиан, видимо, было гораздо консервативнее. Судя по озабоченности иерусалимских верующих насчет трапезы Петра с необрезанным Корнилием (Деян 11:2сл.), они по–прежнему считали важным соблюдать ритуальную чистоту во время еды. Общую достоверность этой информации Деяний подтверждает как минимум наличие аналогичной озабоченности у тех иерусалимских христиан, которые вызвали конфронтацию между Петром и Павлом в Антиохии (Гал 2:12; см. далее § 56.1). Согласно Деян 21:20сл., многие иерусалимские верующие были "ревнителями закона" (в частности, ревнителями обрезания и "обычаев"). Кроме того, из Деян 6:14 ясно следует: до Стефана иерусалимские христиане были верны храму и "обычаям, которые передал нам Моисей" (ср. выше прим. 4). По–видимому, именно эта верность Торе, соблюдение Торы, письменной и устной, трансформировали оппозицию фарисеев к Иисусу в гораздо более терпимое отношение к деятельности его учеников (Деян 5:33–39); и именно это привлекло многих фарисеев в новую секту, не мешая им оставаться фарисеями (Деян 15:5; 21:20; см. далее § 54).

16.4. Совершенно иным был подход другого фарисея (или бывшего фарисея) — Павла. Некогда Павел хранил глубокую верность отеческим преданиям (Гал 1:14). Однако обращение и последующая миссия к язычникам привели его к выводу: предания иудаизма суть оковы для веры; они не только не помогают вере, но стесняют и уничтожают ее свободу. Поэтому от иерусалимских апостолов он перенял только одно традиционное обязательство — практическую заботу о нищих (Гал 2:10). Отсюда резкие слова в Гал 4:8–11 и предупреждение против "преданий человеческих" в Кол 2:

К чему позволяете диктовать вам: "Не трогай того, не ешь этого, не прикасайся к тому…" Все это значит просто следовать человеческим заповедям и учениям. Да, это имеет вид мудрости — с ее неестественным благочестием, самоумерщвлением и строгостью к телу. Но от этого нет никакого проку в борьбе с чувственностью

(Кол 2:21–23; NEB)[176].

Здесь Павел прямо отвергает взгляды синкретического христианства, находящегося под влиянием фарисейского иудаизма (в частности, представление о необходимости для языкохристиан соблюдать замысловатое устное предание (галаху); см. далее § 61.2). Большую терпимость Павел выказывал к желанию иудеохристиан хранить верность отеческим преданиям, например, в вопросах пищевых запретов и святых дней (1 Кор 8; Рим 14). Конечно, Павел считал таких верующих "слабыми в вере" и радовался собственной свободе (Рим 14:1,14; 1 Кор 10:25сл.), — но он не настаивал, что вера во Христа требует от иудея отказываться от всех своих традиций (как и не требует она от язычников перенимать эти традиции). Лично Павел не усматривал ценности в этих преданиях как таковых (ср. 1 Кор 8:8; Гал 6:15); в компании ортодоксальных иудеев он предпочитал их соблюдать, но не возобновлял прежней приверженности им (1 Кор 9:19–22; Деян 21:23–26; ср. Рим 14:19–15:2; 1 Кор 8:9–13). Он возражал против того, чтобы люди пытались навязать друг другу собственные предания (или собственную свободу от преданий).

Одним словом, отношение Павла к иудейскому преданию было ясным: веру во Христа невозможно и нельзя ставить в зависимость от соблюдения тех или иных преданий. Если унаследованное предание мешает свободе во Христе и мешает поклоняться Богу, от него следует отказаться. Человек с сильной верой может как соблюдать, так и игнорировать галахические правила, и ему это не вредит. А если у кого вера слаба, соблюдение иудейских обычаев способно отчасти помочь, — но тем самым вера и признает собственную немощь.

16.5. Таким образом, отношение первого поколения христиан к иудейскому преданию было глубоко многообразным: от горячей верности на одном конце спектра до полного отрицания — на другом. Достаточно очевидно, что иудейское предание не способствовало единству в первоначальных христианских церквах: эллинисты вскоре начали выступать против него в самой Иерусалимской церкви (см. далее § 60), а уж в церквах, состоявших не только из иудеев, но и из язычников, оно больше вызывало споры, чем служило основой общины. Павел, несомненно, не считал иудейское предание достойным того, чтобы его соблюдали все христиане. Более того, в данном вопросе наблюдается некоторый разрыв преемственности между Иисусом и первохристианами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.