Из тьмы — к великому свету

Из тьмы — к великому свету

В[4] своей весьма интересной статье, посвящённой пасхальной проповеди христианского автора II в. Мелитона Сардийского[5], Е. Вернер главным образом обсуждает связь между определённым пассажем проповеди (строки 651 ff) и традиционной христианской молитвой, в различных формулировках присутствующей в чине пасхального цикла богослужений ряда церквей (напр., Improperia Великой пятницы в Римско-католической церкви)[6]. Молитва эта содержит упрёки израильтянам: Бог обвиняет их в отсутствии благодарности за те многочисленные чудеса (перечисляемые в тексте одно за другим), которые он совершил для Израиля во время Исхода из Египта и странствия по пустыни. Вернер видит в упомянутом пассаже проповеди Мелитона главный источник традиции Improperia; по его мнению, и пассаж, и молитва представляют собой антиеврейскую пародию на гимн из Пасхальной агады, называемый по его рефрену Dayyenu («Было бы нам достаточно»). Речь идёт о благодарственном гимне, который начинается словами: «Как много благодеяний оказал нам Всевышний!»; далее перечисляются пятнадцать последовательных стадий освобождения евреев из египетского рабства и вхождения их в Землю обетованную. К этому предположению Вернера я ещё вернусь в конце, но прежде я хотел бы рассмотреть некоторые другие его соображения.

Вернер продемонстрировал (с. 209), что один из пассажей Пасхальной агады — Lefi-khakh — имеет очевидные параллели в проповеди Мелитона. Там, в частности, говорится: «Он вывел нас из рабства на свободу, из скорби — к радости, из траура — к празднику, из тьмы — к великому свету, из порабощения — к свободе (или: освобождению)»[7]. Параллельное место проповеди Мелитона (1.489—493) в переводе с греческого звучит так: «Сей есть выведший нас из рабства в свободу, из тьмы — к свету, из смерти — в жизнь, из тирании — к вечному царству».

Из четырёх упоминаемых здесь переходов лишь один не имеет параллели в Пасхальной агаде переход от смерти к жизни. Оборот Мелитона «из тирании — к вечному царству», вероятно, соответствует фразе Агады «из порабощения — к свободе (освобождению)». Сходство двух пассажей, судя по всему, не случайно. Здесь возникает проблема, представляющаяся даже более острой, если принять во внимание наличие дополнительных свидетельств, насколько мне известно, ещё никем не рассмотренных в данном контексте. В основном свидетельства эти содержатся в Истории Иосифа и Асенеф — сочинении, написанном по-гречески (или сохранённом на этом языке), которое, по мнению М. Филоненко[8] и др., имеет иудео-эллинистическое происхождение; относительно даты его создания ведутся дискуссии. Филоненко считает, что История Иосифа и Асенеф появилась в Египте незадолго до еврейского восстания 115 г. н. э., однако некоторые учёные относят её к I в. до н. э.; есть и другие предположения.

По ходу сюжета Иосиф обращается к Всевышнему с молитвой, прося для Асенеф божественного руководства, которое направляло бы её к истине и благословению (8.10, pp. 156—158, по изданию Филоненко): «О Господи, Бог отца моего Израиля, Всевышний, Всемогущий, дарующий жизнь всему живущему, призывающий выйти из тьмы к свету, от заблуждений — к истине, от смерти — к жизни. Ты сам, о Господи, сохрани в живых девицу сию и благослови её». Здесь перечислены три перехода от прискорбного состояния к состоянию радостному, два из которых мы находим и у Мелитона: от тьмы — к свету[9] и от смерти — к жизни. Пасхальная агада упоминает лишь один из упомянутых Мелитоном «исходов»: от тьмы — к свету. Обращаясь к ангелу, который принёс ей добрые вести, Асенеф также говорит о выходе из тьмы на свет: «Благословен Господь Бог, пославший тебя к нам, чтобы вывести нас из тьмы и привести к свету».

Трудно предположить, чтобы между пассажем из проповеди Мелитона и молитвой Иосифа не было никакой связи. Однако в то время как сказанное в проповеди (и в Пасхальной агаде) относится к Исходу из Египта, молитва Иосифа касается спасения одной-единственной души. Филоненко даже предположил, что эта молитва когда-то являлась частью ритуала приёма в общину Израиля прозелитов-герим. Данные, которыми мы располагаем, недостаточны для того, чтобы с определённостью заключить, соотносилась ли изначально молитва, являющаяся общим источником трёх упомянутых текстов, с судьбой индивидуума и лишь впоследствии была перенесена на судьбу народа в целом, или наоборот. Нет у нас также возможности решить, определяется ли сродство трёх пассажей влиянием эллинистической иудейской литературы на текст Пасхальной агады или наоборот. [Вернер, не рассматривавший в данном контексте молитву Иосифа, полагает, что такая возможность имеется.]

Обратимся теперь к другой проблеме. В пасхальной проповеди Мелитона казнь первенцев приписана ангелу-губителю: «Когда агнец был заклан… ангел пришёл поразить Египет… в одну ночь, поразив его, вверг его в траур по первенцам его. Ибо когда ангел проходил среди израильтян, он видел, что они отмечены кровью агнца, и тогда обратился в сторону египтян и поразил жестоковыйного фараона» (16-17,1.100-115, с. 68; рус. пер. Говорун, с. 40—41). «Египет окружил фараона подобно траурной одежде… это было убранство, в которое праведный ангел облёк непреклонного фараона» (20,1.135-139, с. 70). «Рыщущая смерть поглощала первенцев Египта по повелению ангела» (23,1.160-161, с. 72).

На основании сходства некоторых деталей принято думать, что описание казни первенцев у Мелитона носит на себе следы влияния соответствующего пассажа Премудрости Соломоновой (гл. 17, 18). Однако одна очень важная деталь в этих двух текстах различается: Мелитон, как мы видели, приписывает поражение первенцев ангелу-губителю, в то время как согласно «Прем. Сол 18:15» погибель пришла от «Твоего (Божьего) всемогущего слова». Вернер полагает (с. 204), что Мелитон отклонился здесь от Премудрости потому, что не хотел связывать убийство с именем Иисуса [идентифицируемым христианской традицией с Логосом, словом Божьим]. Однако мне представляется маловероятным, чтобы христианский писатель, не опираясь на какую-либо традицию, отнёс на счёт ангела-губигеля деяние, которое, согласно тексту, служившему для него источником, совершил Логос. На самом деле, подобная традиция касательно роли ангела-посланника действительно существовала и до Мелитона. В труде Филона Вопросы и ответы на Исход говорится — со ссылкой на истребление первенцев, — что и гибель, и разорение были вызваны действиями посланцев (или посредников), но не самого Царя, Господа Всевышнего[10].

Как известно, в Пасхальной агаде содержится иное мнение на сей счёт: «Он вывел нас из Египта, не посредством ангела, не посредством серафима и не через посланца, но Сам, Пресвятой, благословен Он, во славе Своей, соделал сие…» «Я пройду по земле Египетской, Я, а не ангел, Я поражу всякого первенца — Я, а не серафим, и над всеми богами египтян совершу суды — Я, а не посланец»[11]. Согласно изысканиям Л. Гинцберга, в большинстве древних источников (т. е. еврейских и арамейских, но не греческих) представлена точка зрения, по которой убийство первенцев и освобождение Израиля из египетского рабства совершено непосредственно самим Богом, тогда как в более поздней литературе можно найти другой взгляд, в соответствии с которым первенцев умерщвлял ангел[12]. По мнению Л. Финкелынтейна, рассмотренный пассаж из Пасхальной агады является полемическим выпадом против верований, связанных с убеждением, что ангелы играют роль посредников между Богом и Его творением, — подобного рода представления чрезвычайно распространились в период Второго храма[13]. Предположение о полемическом характере пассажа из Агады кажется мне в основе своей вполне убедительным: иначе трудно объяснить, почему в нём так настойчиво подчёркивается, что все деяния совершал не ангел, а сам Бог. Однако, судя по имеющимся в нашем распоряжении свидетельствам, к мнению Финкелынтейна следует добавить важное уточнение: в ранний период, о котором идёт речь, убеждение, что первенцев поражал ангел, было распространено главным образом, если не исключительно, среди эллинистических евреев. Поэтому есть определённые основания для предположения, что данный пассаж был добавлен к Агаде, дабы противостоять взгляду, распространённому именно среди грекоязычных евреев и представленному в текстах, имевших хождение в их среде. Учитывая, что в Премудрости Соломоновой убийство первенцев приписано Логосу, можно привлечь то же предположение — полемика с взглядами «западного еврейства» — и для объяснения того факта, что в Сидуре (молитвеннике) р. Саадии Гаона, а также в текстах из Каирской генизы к словам «не посредством ангела, и не посредством серафима» добавлено «и не посредством слова»[14]. Я думаю, нет нужды, а может быть, и оснований усматривать в этом добавлении полемику именно с христианским учением о Логосе.

Если текст Агады — в том его аспекте, который мы рассматриваем здесь — действительно оформился в борьбе с еврейскими эллинистическими тенденциями, то это говорит в пользу возможности влияния грекоязычных параллелей и на фрагмент Lefi-khakh (см. выше). Тем самым получает обоснование предположение, что гимн Dayyenu был составлен в рамках полемики с гипотетической еврейской традицией, христианизированную версию которой мы находим в проповеди Мелитона. Согласно этой гипотетической еврейской традиции, Бог упрекает израильтян за то, что они ропщут несмотря на все благодеяния, которые он им оказал, — благодеяния, которые он и перечисляет одно за другим.

Подводя итог, можно сказать, что Вернер прав, когда указывает на параллели между определёнными пассажами Пасхальной агады, с одной стороны, и проповеди Мелитона — с другой. Но он основывается на предположении — по его мнению, бесспорном, — что речь здесь могла идти только об одной траектории влияния: от традиции, зафиксированной в Агаде, к Мелитону. Однако рассмотрение — в дополнение к проповеди Мелитона — таких эллинистических источников, как фрагмент из Истории Иосифа и Асенеф, а также анализ спектра противоречивых мнений относительно того, кто же на самом деле погубил первенцев Египта, изложенных в Агаде, у Филона, в Премудрости Соломоновой и в проповеди того же Мелитона, приводят нас к заключению, что, возможно (а относительно поражения первенцев — даже вероятно), речь идёт о влиянии, оказанном на Пасхальную агаду определёнными еврейскими эллинистическими текстами, — влиянии, выразившемся либо в усвоении определённых направлений мысли, либо, наоборот, в полемическом их отвержении.

Эту возможность тоже следует иметь в виду, когда мы — вместе с Вернером — отмечаем связь между гимном Dayyenu из Пасхальной агады и параллельным (и одновременно ему противоречащим) пассажем из пасхальной проповеди Мелитона, о чём шла речь в начале настоящей статьи. Не исключено, что сравнение с эллинистическими текстами приведёт к принятию сходного объяснения и в отношении некоторых других ранних традиций, зафиксированных в Пасхальной агаде.

Дополнительное замечание — проф. Давида Флуссера

Данный текст является ознакомительным фрагментом.