Введение

Введение

Посвящается памяти Петра Григорьевича Богатырёва

Общеизвестно, что черты древних суеверий, утраченных верований сплошь и рядом сохраняются и фольклоре.

Народные верования – понятие очень широкое, а их значение для народной поэзии велико и многообразно. В фольклоре отразились различные комплексы этих верований – земледельческие, скотоводческие, промысловые и пр. В разных фольклорных жанрах несомненны черты семейно-родовых, эротических и других суеверий. В народных песнях и сказаниях мы находим в той или другой форме пережитки культа солнца, земли, воды, растений, животных и т.д.

Ещё А.С. Кайсаров в своей книге «Славянская и российская мифология» указывал на то, что народные песни и сказки – «сокровища для нашей мифологии»[1].

Изучение народных суеверных рассказов и элементов мифологических представлений в других жанрах фольклора действительно имеет существенное значение для этнографов и историков. Фольклористы, изучая генезис ряда жанров, анализируя происхождение многих популярных образов фольклора, таких, как Баба-яга, Кощей бессмертный, Морозко, не могут не учитывать народных верований, лежащих в их основе[2].

Однако этим не исчерпываются возможные аспекты изучения суеверных представлений, нашедших выражение в народном поэтическом творчестве.

Народные верования отразились в произведениях фольклора по-разному, в зависимости от особенностей того или иного жанра, его направленности, его функций. Нечистая сила, к которой обращен заговор, леший, которого якобы встретил рассказчик, домовой, который заботится о лошадях соседа, русалка, приворожившая односельчанина, существенно отличаются от чёрта, пытающегося рассорить супругов в бытовой сказке, или пасующего перед кузнецом и молотобойцем в рабочих рассказах, от лешего, на котором солдат летит в Питер. Соотношение с верованием образов чёрта, водяного, русалки, лешего в разных жанрах фольклора разнообразно и разнокачественно. Общность этих образов в разных жанрах объясняется тем, что в конечном счете все они генетически восходят к верованию, разница же определяется степенью удаленности от него, а также структурой, всем строем того произведения, в которое, они вошли, установкой на «быль» или «небыль». Доминантная функция произведения создает его внутреннюю форму, значимость и существо которой убедительно раскрыты А.В. Чичериным: «Итак, внутренняя форма, – пишет он, – сказывается и в особо характерном для произведения слове, и в строе его речи, и в образах, и в идеях, и в главном, всё образующем строе произведения в целом. Это смысловая категория, которая разъясняет композицию, предотвращает формалистическое её понимание»[3].

Именно этой «внутренней» формой суеверной былички, т.е. её смыслом, её функцией, тем, что она со всей серьезностью повествует о встрече с представителем потустороннего мира, в отличие от волшебной сказки, упивающейся игрой фантазии, или бытового анекдота, шутливо трактующего чёрта как трикстера, определяется степень близости их к мифу или же, наоборот, отдаленности мифологического образа от его первоосновы.

Глубоко различная, а иногда прямо противоположная доминантная функция разных фольклорных жанров (например, сказки и былички) определяет и разницу трактовки в них одних и тех же мифологических персонажей.

Ещё перед Великой Отечественной войной в работе, посвященной западноукраинским преданиям об опришках, П.Г. Богатырёв писал: «Одним из актуальных заданий современной фольклористики является определение и изучение каждого жанра устных рассказов»[4]. Однако эта актуальная задача до сих пор стоит перед нами. Одним из своеобразных жанров русской устной прозы, в котором с наибольшей полнотой и яркостью отразились народные представления о мифических существах, являются былички – суеверные рассказы о сверхъестественных существах и явлениях. Рассказы эти теснейшим образом связаны с так называемой низшей мифологией – с народными верованиями. Они возникли на их основе, поддерживали и утверждали их в сознании народа[5].

Рассказы о мифологических существах в силу своей занимательности пережили верование и продолжали бытовать наряду с преданиями, легендами и сказками как особый, своеобразный жанр фольклорной прозы.

К настоящему времени, поскольку сами верования безвозвратно ушли из народных представлений, былички и бывальщины или исчезли, или подвергаются трансформации: из меморатов, сообщающих о «действительных» встречах с нечистой силой, они превращаются в сказки, вопрос о достоверности которых не существен ни для рассказчика, ни для его аудитории, или даже в анекдоты, высмеивающие верование и пародирующие жанр суеверного мемората. Лишь кое-где они продолжают жить в памяти людей преклонного возраста.

Поскольку рассказы, связанные с русскими народными верованиями, до сих пор изучались лишь этнографически, т.е. только как источник познания народных верований, но не как явление народного искусства, игнорировались как особый жанр устной прозы, их специфика до сих пор не раскрыта, не рассмотрены, в частности, роль и характер мифических существ в качестве персонажей несказочной прозы.

Русская устная несказочная проза в жанровом отношении очень разнообразна, в неё входят исторические предания, легенды, бывальщины, былички, разного рода рассказы.

Каждый из этих жанров имеет свой круг тем, сюжетов, отличается своей системой образов. Вместе с тем их объединяет одна общая черта, отличающая от сказки, – установка на правду, на истинность повествования, независимо от характера их содержания. Некоторые из них чрезвычайно близки друг к другу, легко переходят из одной жанровой категории в другую. Таковы, например, былички (суеверные мемораты) и бывальщины (суеверные фабулаты). Установка на истинность повествования особенно ярко проявляется в быличках, являющихся как бы свидетельским показанием о странном, необычном, таинственном случае. Былички, т.е. суеверные мемораты, в свою очередь, распадаются на ряд тематических циклов: это рассказы о кладах, о мертвецах, о привидениях, о колдунах, о нечистой силе.

Былички и бывальщины, как и остальные фольклорные жанры, живут в динамике, постоянно изменяются, с течением времени меняют свои основные тенденции и свою функцию, поэтому мы вынуждены постоянно учитывать их перманентную трансформацию. Тексты на один и тот же сюжет, рассказанные в XIX в. в глухой деревне или же записанные в наше время, обнаруживают разное отношение к персонажам, фабуле, «факту», о котором идёт речь, как самого рассказчика, так и его аудитории.

Значительные изменения социальных и культурных условий естественно влекут за собой и изменения в народном поэтическом творчестве, в его репертуаре, системе образов, функции.

Изменение функции рассказа приводит к трансформации жанра – суеверная быличка или бывальщина превращается в сказку или даже в анекдот. Изучение трансформации жанра, вызванной изменением представлений народа, даёт очень существенный материал для суждений о миросозерцании народа, эволюции его мировоззрения. Естественно, что произведения, не созвучные представлениям и понятиям современного человека, стремительно исчезают из его обихода.

В данной работе мифологические рассказы, повествующие о духах природы (лешем, водяном, русалках), о домашних духах (домовом, баннике, овиннике) и о чёрте, рассматриваются прежде всего как факт фольклорной прозы, как особый жанр её, т.е. как произведения народного устно-поэтического творчества. Изучение этих рассказов ведется по отдельным тематическим группам. Анализу их предшествует глава, определяющая жанровые особенности суеверных рассказов. Заключают исследование наблюдения над трансформацией рассказов о мифических существах в современном фольклоре.

В «Указателе» сюжетов русских быличек и бывальщин о мифологических персонажах», который составлен под наблюдением автора книги, представлены русские фольклорные рассказы о духах природы, о домашних духах и о чёрте.