ДРЕВНЕГРЕЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ

ДРЕВНЕГРЕЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ

Очеловеченные боги. Греция, X—V вв. до Р.Х.

Мыслители Древней Греции создали своеобразную картину мироздания и определили характер ные для своего времени всеобщие закономерности жизнедеятельности человека. Эллинистический мир стал первым полем деятельности апостолов, когда они обратились с проповедью к язычникам. Вышедшее из библейской страны Слово Божие было принято людьми античного общества, и на этой почве возрастала Вселенская Церковь. Мученики и апологеты, учители и Отцы Церкви в большинстве своем были сынами греко–римского мира. Отцы Церкви говорили, что Бог открывал людям истину постепенно, и главные достижения античности в этом направлении — это древнегреческая философия и жажда новых идеалов, вызванная неудовлетворенностью языческими верованиями.

Что же представляла собой древнегреческая религия и почему в сознании людей, почитавших Зевса, Афину и других олимпийцев, возникло стремление к чему–то новому?

Самые древние культы у всех народов мира были связаны с почитанием Богини–Прародительницы, а также стихийных сил природы. В истории большинства древних религий есть исключительно важный переломный момент, когда человек, впервые осознав священный характер мирового порядка, гармонии и разума, противопоставляет их иррациональным силам хаоса. Этот момент запечатлен в мифах о борьбе богов. Против стихийных демонов первобытного общества выступают божества человекоподобные, созидающие стройную иерархическую систему мира. В представлении эллинов боги–победители поселились на Олимпе, который стал уже не столько горой, сколько некоей небесной областью. Обитатели Олимпа мыслились как существа, во всем, кроме бессмертия, сходные с людьми. Мифы красочно рисуют их жизнь среди войн и соперничества, интриг и пиров, любви и ненависти. Победа олимпийцев над темными силами Матери–Земли отразила гордое самосознание человека–борца, человека–деятеля и устроителя жизни, узнавшего о своем превосходстве над природой. Триумф человекоподобных богов в примитивной форме заявлял о вере в высшую значимость духовного начала.

Однако победа Олимпа, как гласит сказание, не была полной: сразив титанов и чудовищ, боги не решились посягнуть на саму Богиню–Мать. Верховная власть осталась за ней. И над всем продолжала тяготеть неизбывная Судьба, которую невозможно было ни постичь, ни одолеть, ни умолить. Она представала все той же Богиней–Прародительницей. Именно здесь корень того фаталистического[43] чувства, из которого родилась античная трагедия, воспевшая тщетный поединок человека с Неведомым.

«Илиада» и «Одиссея» Гомера были для греков настоящей энциклопедией, откуда многие поколения эллинов черпали свои религиозные понятия. Главная тенденция гомеровской религии — очеловечение богов — находила живейший отклик среди жителей греческих городов–полисов.

Однако постепенное преодоление культа человеческого начала в древнегреческой религии позволяет ей подняться над простым антропоморфизмом. Бессмертие, поддерживаемое волшебным напитком, и необоримая сила олимпийских великанов являлись лишь чисто внешними признаками, отличающими богов от людей.

Процесс сближения между двумя мирами — Олимпом и родом смертных — прослеживается и в религиозном искусстве Греции VII—V вв. до Р.Х.

Появившиеся в начале этого периода храмы сооружались по образу жилищ и обычно отличались не очень большими размерами. Строя их, греки хотели предоставить Зевсу или Посейдону «дом» в пределах своего города. Возводя обиталища для богов, греки надеялись сделать бессмертных своими согражданами, покровителями полиса. Для грека вселение бога в храм было одним из средств очеловечения его, почти насильственного удержания бога в полисе. Бывали даже случаи, когда статуи богов приковывали цепями, чтобы помешать им покинуть жилище.

Эта же тенденция к стиранию границ божественного и человеческого наметилась и в культовых изображениях. Если от старых примитивных идолов веяло чем–то загадочным, сверхъестественным, то в дальнейшем мы видим образы все более земные, понятные, человечные.

Божество, изваянное из камня, наделенное прекрасным земным ликом, живущее в собственном доме, мыслилось в значительной степени как друг, защитник и сосед грека. Олимп и город оказались рядом; ведь недаром мифы постоянно говорили о любви и браках между бессмертными и людьми.

Слишком земные боги оказывались существами почти того же порядка, что и смертные. Между тем люди не могут долго довольствоваться идеалом, который не возвышается над их уровнем. То, перед чем человек может склониться, не унижая своего достоинства, должно превосходить его, а этого нельзя было сказать о гомеровских богах. Поэтому естественно, что взор мыслящих греков все чаще стремился проникнуть в таинственные небеса над Олимпом.

Но что они могли найти там? Из поэм Гомера им было известно, что боги бессильны перед решением Судьбы, а следовательно, она правит миром. Вселенная, таким образом, являет собой как бы систему всеобщей зависимости. Раб подчинен человеку–господину, человек — игрушка богов, боги подвластны Судьбе. Удел человека — рабство не только физическое, но и духовное. Человек как раб предстоит богам не с чувством смирения, а скорее как невольник. Смирение рождается из веры в благость высших сил, между тем никаких признаков благости Мойры[44] у Гомера нельзя было найти. Ее предначертания — лишь прихоть, не имеющая цели и смысла, которая превращает мир и действия человека в абсурд.

За красочными картинами гомеровского эпоса можно различить скрытую мысль об обреченности людей и народов. Оборона Трои бесполезна — ее жребий предопределен; Ахиллес знает о неизбежности своей ранней гибели, Одиссей — об участи своих товарищей. И что удивительного, если у певца, прославляющего могучих витязей, внезапно прорывается скорбное восклицание:

«Меж существами земными, которые дышат и ходят,

Истинно в целой Вселенной несчастнее нет человека!..»

Даже поэт Анакреонт, стяжавший славу своими игривыми стихами, неожиданно как бы проговаривается:

«Умереть бы мне! Не вижу никакого

Я другого избавленья от страданий».

Так греки пришли к мысли о том, что земная жизнь — это долина скорби.

Египтянам и индийцам были чужды подобные представления благодаря вере в бессмертие. Гомеровская же религия, говоря о страшной Преисподней, ожидавшей людей после смерти, внушала им лишь тоску и ужас. Перед лицом смерти человек переставал быть активным членом общества, оказывался беспомощным у края пропасти.

Дионис. Европейская Греция, ок. 650—550 гг. до Р.Х.

Древние греки любили повторять: «Мера, мера во всем». Но не являлось ли это частое обращение к «мере» результатом того, что они ощущали в глубинах своей души силы, совершенно противоположные разуму и порядку?

Эпоха, о которой мы рассказываем, была временем духовного брожения и зарождения духовной мысли. У греков этот период (VII—VI вв. до Р.Х.) ознаменовался тягой к мистическим культам. Человек, путешествовавший тогда по Элладе, не мог не заметить, что повсюду происходит нечто странное и непонятное. Горные леса стали временами оглашаться пением и криками: то были толпы женщин, которые носились среди деревьев с распущенными волосами, одетые в звериные шкуры, с венками из плюща на головах; в руках у них были тирсы — палки, обвитые хмелем; они предавались исступленным пляскам под звуки первобытного оркестра: визжали флейты, звенели литавры, поднимался дурманящий дым от сжигаемых конопли и смолы.

Ночью колеблющийся свет факелов освещал фантастические картины шабаша. Полуголые девушки с остекленелым взглядом рвали зубами мясо трепещущих животных. На этих диких лесных празднествах женщины, слишком долго жившие взаперти и порабощенные городом, брали реванш: насколько суровы были к ним общественные законы, настолько велик был энтузиазм их разнузданных радений. Едва раздавался призывный клич, как они переставали быть матерями, дочерьми, женами; они покидали свои очаги и прялки и с этого мгновения всецело предавались оргиям в честь Диониса (Вакха).

Дионисизм показал, что под покровом здравого смысла и упорядоченной гражданской религии клокотало пламя, готовое в любой момент вырваться наружу. Люди верили, что пляски вакханок принесут плодородие полям и виноградникам. В дни радений служительницы могущественного бога пользовались покровительством и уважением.

Приверженцы Диониса чувствовали себя снова, подобно своим далеким предкам, детьми не городской общины, а Матери–Земли. Дионисизм проповедовал слияние с природой, в котором человек всецело ей отдается. Когда пляска среди лесов и долин под звуки музыки приводила участников вакханалий в состояние исступления, они купались в волнах космического восторга, их сердца бились в лад с целым миром. Тогда упоительным казался весь мир с его добром и злом, красотой и уродством.

«Счастлив, если приобщен ты

Оргий Матери Кибелы;

Если тирсом потрясая,

Плюща зеленью увенчан,

В мире служишь Дионису».

Все, что видит, слышит, осязает и обоняет человек, — проявления Диониса. Запах бойни и сонного пруда, ледяные ветры и обессиливающий зной, нежные цветы и отвратительный паук -— во всем заключено божественное. Разум не может смириться с этим, он осуждает и одобряет, сортирует и выбирает. Но чего стоят его суждения, когда «священное безумие Вакха», вызванное опьяняющим танцем под голубым небом или ночью при свете звезд и огней, — примиряет со всем! Исчезает различие между жизнью и смертью. Человек уже не чувствует себя оторванным от Вселенной, он отождествился с ней, а значит — с Дионисом.

Здесь мы видим искаженные проявления жажды Божественного, неистребимой в человеке. И чем меньше способны идеи века утолить ее, тем сильнее может оказаться взрыв. Когда душа не находит подлинно высокого призвания, ее порывы могут принимать самые устрашающие и уродливые формы.

Мистика Диониса родилась из стремления найти в природе вечную жизнь и спасение. Но в конце концов она лишь низводила человека до уровня животного. Впрочем, и это не совсем верно. Полного возвращения к бессловесным для человека быть не может. То, что естественно для зверя, у людей нередко становится болезнью, безумством и извращением. Им не дано безнаказанно отрекаться от разума, от совести, от духа. Человеку открыт один единственный путь — путь к восхождению. Попытка же спуститься вниз, к чисто травоядному способу бытия, несет лишь иллюзорное освобождение.

Орфики. Афины, ок. VI в. до Р.Х.

До нас дошли созданные в V в. до Р.Х. «Орфеевы гимны», в которых содержится новое религиозное учение, попытавшееся соединить в себе гармонию и стихию, увидеть верховное Единство. Они восходят к мифическому герою — Орфею, поклоннику Аполлона. О нем говорили, что от матери своей, музы Каллиопы, он получил волшебный дар: «Его игра и пение покоряли стихии. Когда он путешествовал с аргонавтами, волны и ветер смирялись, зачарованные дивной музыкой».

Об Орфее рассказывали, что, пытаясь вернуть на землю свою жену Эвридику, погибшую от укуса змеи, он спускался в Преисподнюю. И даже там его лира творила чудеса: чудовища закрывали свои пасти, успокаивались злобные Эринии, сам властитель Аида был покорен Орфеем. Он согласился отдать ему Эвридику, но с тем условием, чтобы певец шел впереди, не оглядываясь на нее. Однако Орфей не мог преодолеть наплыва чувств и обернулся, Эвридика была увлечена в бездну, на этот раз навсегда.

Безутешный, скитался певец по земле, не находя покоя. Но вскоре и его самого настигла гибель. Во Фракии он встретил толпу безумствующих вакханок, которые в припадке исступления растерзали Орфея. Каллиопа со слезами собрала окровавленные куски тела и погребла на вершине горы Пангея. Лишь голова певца вместе с его неразлучной лирой упала в море, и волны вынесли ее на остров Лесбос. Там, в расселине скал, она изрекала пророчества.

Учение орфиков исходит из того, что в мире есть два противоположных начала — Аполлон и Дионис. Один олицетворяет единство и стройность, другой — многообразие и раздробленность. Но в то же время в орфизме присутствует и идея верховного Единства, хотя она имеет еще языческий характер. Это обожествленная стихия, предвечное мировое лоно. В некоторых текстах оно именуется Хроносом, Временем. Хронос породил светлый Эфир неба и клокочущий Хаос. Из них родилось космическое яйцо, которое содержало в себе все зародыши Вселенной: богов, титанов и людей. Этот образ характерен для древнего политеизма, утверждающего, что мир не сотворяется, а рождается сам.

Когда гигантское яйцо раскололось, продолжает орфическое сказание, из него вышел сияющий Протогонос — Первородный — бог, объемлющий собою все природное многообразие.

В борьбе богов и титанов Зевс поглотил Первородного и стал единственным мировым Божеством. Он вступает в союз с Преисподней, и от ее царицы рождает съшаДиониса–Загрея. Это не новый бог, а другая ипостась Зевса, его мощь, «одождяющая сила»; отсюда формула орфиков: «И Зевс, и Аид, и Солнце, и Дионис — едины».

Миф повествует, что однажды титаны ополчились против Диониса, который пытался ускользнуть от них, принимая различные облики. Когда он обернулся быком, враги настигли его, растерзали и сожрали. Нетронутым осталось лишь сердце — носитель Дионисовой сущности. Принятое в лоно Зевса, оно возродилось в новом облике, а небесные громы спалили мятежников.

Из оставшегося пепла, в котором божеская природа была перемешана с титанической, возник человеческий род. Это означает, что человек искони был существом двойственным.

Здесь, несомненно, отразился опыт религии Диониса. В момент священного безумия человека подстерегало дремавшее в нем «титаново» начало. Именно оно приводило людей к озверению и к победе плотских желаний. Блаженство человека — в крылатом парении духа, его несчастье — в подчиненности плоти.

Так в греческом сознании совершается переворот, и взгляд на природу человека приближается к индийским воззрениям. Если в гомеровские времена важнейшим считалось тело, а душу мыслили чем–то ущербным, нетвердым и слабым, то теперь именно она провозглашается высшим началом.

Тело — это гробница, считали орфики. Душа подавлена им и влачит в его тесных границах жалкое существование. Даже и в смерти не освобождается она от тисков титановой природы. Эта низменная природа заставляет душу вновь возвращаться на землю, и нет конца страданиям духа — Дионисовой искры.

Подобно прочим мифам о страждущем божестве, орфизм заключал в себе одно из великих прозрений дохристианского мира. Миф о смерти и воскресении бога — это проекция на религию природных циклов, и одновременно это смутная догадка о том, что мир, удалившийся от Бога, не оставлен Им на пути страдания, что Божество состраждет творению, снисходит к нему, чтобы принять его муки и вывести к истинной жизни.

Орфики учили, что человек сам должен идти навстречу Дионису–спасителю. Этому служили мистерии, державшиеся в строжайшей тайне. Участвуя в них, посвященный становился ближе к Дионису. В жизни орфики стремились развивать в себе начала добра, бороться с титаническим началом. Этому служили ограничения в пище, особые принципы аскезы — так называемая «орфическая жизнь».

Пифагор. Южная Италия, 540–500 гг. до Р.Х.

Примерно в то время, в конце VI в. до Р.Х., появился первый религиозный мыслитель Эллады, своего рода пророк — Пифагор (580—500 гг. до Р.Х.).

В городе Кротоне (на юге Италии) он стал излагать свое учение и основал Союз, или братство. На Пифагора смотрели как на чудотворца. Одетый в белые одежды, он поражал всех «важностью вида». О нем рассказывали, что он проникал в загробный мир, беседовал с духами. Учение Пифагора было обращено к посвященным и хранилось в тайне. Но все же основные его мысли дошли до нас.

Пифагор учил, что душа бессмертна, но переходит из тела в тело, все в мире повторяется через определенные промежутки времени.

Центром его учения было понятие гармонии, навеянное культом Аполлона, бога искусств, света и соразмерности. Двуединство Аполлона и Диониса является основным принципом космоса. Этим словом (от греч. слова со значением «устраивать», «украшать») впервые назвал Вселенную Пифагор.

Верховным божеством философ почитал некое огненное Единство, пребывающее в самом средоточии космоса; это пламенное Целое образует множественность миров, состояний и качеств. Значение Пифагора заключается в том, что на место каприза, произвола и неустойчивости, которые усматривала в мире олимпийская религия, он поставил идею закономерности. Пифагор считал, что разум человека может постичь эту закономерность, что человеческий дух основан на тех же законах, что и космос. Высший порядок, скрытый от взоров невежд, способна открыть человеку музыка. Пифагор учил своих последователей внимать «гармонии сфер».

Один из пифагорейцев говорил, что есть «божественное знание», приобщающее человека к вселенской гармонии. Это знание может быть выражено только на языке математики. Она рассматривалась как каркас космографии, как путь к выведению единой формулы мира, которая тождественна с музыкальной гармонией.

Пифагор указывал и на возможность настройки души–инструмента в унисон с небесной симфонией. Им являлся особый уклад жизни, который требовал просветленности, гармоничности и меры в поступках, чувствах и мыслях. Пифагореец должен был воспитывать в себе целомудрие, сдержанность, миролюбие, уважение к древним учениям, строго следить за собой, заглядывая в свою душу, проверяя совесть. Человеку следует помнить, что его бессмертная душа есть арена противоборства враждующих сил. Их нужно привести в равновесие. Того, кто не смог перестроить свою душу по принципам гармоничности, не минует возмездие. Лишь совершенная жизнь может принести душе блаженство в этой жизни и в будущих воплощениях.

Образованный Пифагором союз представлял собой настоящий религиозный орден со своей обрядностью, иерархией, учением для посвященных; членов его связывали строгая дисциплина и послушание. Особое значение придавалось развитию музыкальной культуры и математических знаний, углубленным размышлениям–медитациям.

Идеи Пифагора о Едином, о гармонии, вечных основах мироздания, о бессмертии духа оказали плодотворное воздействие на развитие античной философии и науки. Не обладая столь могучим религиозным даром, как Индия или Израиль, Греция все же сумела завоевать для мира великие духовные сокровища в сфере познания и религиозной мысли.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.