Глава XIX Священномученик Киприан Карфагенский. Восьмое гонение

Глава XIX

Священномученик Киприан Карфагенский. Восьмое гонение

Один из самых уважаемых епископов этого времени — св. Киприан Карфагенский. Воспитанный в язычестве, Фасций Киприан еще в ранней молодости стал преподавателем философии и красноречия в Карфагене. Он был очень богат, любил великолепные пиры, общественные увеселения, одевался пышно, собирал в свое прекрасное загородное поместье толпу друзей и учеников, которые любили и уважали его. Но Киприан был не из тех, которые могли довольствоваться языческим безверием. Его душа жаждала узнать истину. И вот, по милости Божией, он встретился с христианским священником Цецилием, который убедил его, что только христианское учение есть путь к истине и спасению. Киприан уверовал и принял Святое Крещение. С этих пор он стал новым человеком, возрожденным Духом Святым. Он сам впоследствии описал епископу Донату эту чудесную перемену. В нем исчезла привязанность к земным благам и удовольствиям, он стал жить лишь для Бога, для исполнения Его святых заповедей, продал большую часть имущества, а деньги раздал бедным. Жена старалась несколько умерить его щедрость, но Киприан, обогащенный надеждой на блага небесные и святой верой, ценил теперь земные сокровища только как средство помочь своим ближним. Святая радость, спокойствие, любовь к Богу наполнили его сердце. Он с благодарностью и смирением сознавал, что только Дух Божий мог произвести в нем эту чудную перемену.

«Я понял, — писал он, — что рожденное по плоти и порабощенное греху было от земли — земное; но что новая жизнь, одушевленная Духом Святым, есть от Бога… В Боге и от Бога вся наша сила; от Него наша жизнь, от Него наша крепость. Через Него мы, живя на земле, имеем предчувствие будущего блаженного состояния».

Киприан до конца жизни сохранил живейшую благодарность к священнику, с помощью которого узнал истину. Он чтил его, как отца, и, в знак признательности, принял его имя. После обращения своего он стал называться Фасцием Цецилием Киприаном.

Вскоре Киприан был посвящен в пресвитеры. Когда через год умер Карфагенский епископ Донат, христиане пожелали, чтобы Киприан занял его место. Пять пресвитеров были против его избрания, да и сам Киприан долго отказывался, не считая себя достойным этого сана. Но христиане настаивали, окружали дом его, восклицая: «Или Киприана, или никого!» Наконец Киприан согласился. Это было в последний год царствования императора Филиппа, когда еще христиане пользовались спокойствием. Киприан ревностно взялся за свои обязанности, поучал паству, старался возбудить в ней ревность к вере, помогал всем нуждающимся. Вскоре вспыхнуло гонение, и в Карфаген пришел указ Декия.

Ничто так не раздражало язычников, как обращение в христианскую веру людей значительных по званию или уму и учености. А подобные обращения стали повторяться все чаще и чаще. Они служили подтверждением истины христианской веры, и потому вражда язычников преследовала этих христиан с удвоенной силой. Как только в Карфагене появился указ Декия, то все языческое население стало требовать казни Киприана. На площадях и в цирках раздавались крики: «Киприана львам! Киприана львам!»

Христиане встревожились за своего епископа. Для них его жизнь была столь же драгоценна и нужна, сколь она была ненавистна язычникам. Христиане умоляли его, чтобы он согласился на время удалиться. Они надеялись, что с его удалением утихнет гонение, которое, как казалось, было направлено именно против него. То же думал и сам Киприан.

Кроме того, он откровением от Бога получил повеление оставить Карфаген и выехал, поручив одному пресвитеру свое имение для раздачи нуждающимся.

Но гонение не утихло, а, напротив, с каждым днем усиливалось. Карфаген не был исключением. Много христиан из-за привязанности к земным благам и страха смерти отреклись от веры и спешили к идольскому жертвеннику, чтобы совершить языческий обряд; другие покупали себе ложные свидетельства. Оставшихся верными Христу заключали в тюрьмы, мучили; многие были сосланы на работы в рудники; многие умирали от огня и меча.

Киприан из своего убежища следил за делами Церкви и не переставал сообщаться с ней письменно. До нас дошло очень много его писем, драгоценных как по высокой христианской мудрости, выражавшейся в них, так и по тому, что они рисуют картину состояния Церкви в ту пору. Киприан писал к христианским узникам, хваля их твердость в вере и умоляя не падать духом. Он заботился о доставлении им всего необходимого из собственного имущества. Церковнослужителям он поручал тщательно заботиться обо всех нуждающихся и доставлять им все необходимое, чтобы нищета не склонила их к отречению. Он просил вникать в душевное состояние христиан, ободрять слабых и немощных, стараться восстановить падших. Всем христианам вообще он напоминал о непрестанной молитве как о едином источнике силы и твердости. Понятно, что в такое скорбное время, когда многие отпадали от веры, сохранившие веру и претерпевшие за нее пользовались великим уважением у христиан. Киприан писал и к исповедникам,[115] умоляя их хранить должное смирение и не гордиться своим подвигом, а кротостью и послушанием подавать всем добрый пример.

Киприан писал не к одной только Карфагенской Церкви. Все христиане, испытанные гонением, теперь сильнее чувствовали связь, соединившую их, и между Церквами в разных странах происходил живой обмен письмами. Церкви сообщали одна другой обо всем случившемся, называли имена мучеников, поручая их общей братской молитве, подавали и принимали советы и наставления, находя утешение в этом живом чувстве единства веры и любви Христовой.

Римская Церковь была тяжко испытана гонением. Ее епископ Фабиан скончался мученической смертью, и в течение шестнадцати месяцев нельзя было избрать ему преемника по причине гонения. Но церковнослужители и миряне проявляли ревность в делах веры, достойные удивления. Они смело подвергали свою жизнь опасности для спасения братии, подавали руку помощи падшим, доказывали взаимной любовью, что они — верные служители и подражатели Христа. Римская Церковь писала к Карфагенской: «Наша Церковь стоит твердо в вере. Правда, несколько христиан пали, будучи побеждены страхом смерти или любовью к высоким своим преимуществам; но хотя они и отпали от нас, мы не хотим считать их погибшими, но убеждаем их покаяться и указываем им на милосердие Того, Кто силен спасти их. Мы не оставляем их, дабы они не впали в отчаяние… Так действуйте и вы, братья; убеждайте падших исповедовать Христа, если бы им случилось быть призванными ко вторичному допросу; и принимайте в общение ваше тех, которые окажут истинное покаяние. Надо назначить особых лиц для попечения о вдовах, сиротах, узниках, изгнанных; позаботьтесь тоже об оглашенных, чтобы удержать их от отречения; те, которым поручено хоронить умерших, должны тщательно исполнять эту святую обязанность в отношении к мученикам. Мы все с любовью молимся о призывающих имя Господне; и просим вас не забывать и нас в ваших молитвах».

Киприана подробно извещали обо всем, что делалось в Карфагене. Когда началось гонение, то христиан, не совершивших языческого обряда, заключили в темницы до приезда проконсула. После его прибытия начались пытки и казни. Целыми толпами приводили христиан на казни, сжигали их на кострах, побивали камнями. Некоторых, после тяжких истязаний, снова заключали в темницы или отсылали на рудники. Один исповедник, по имени Нумидик, был спасен неожиданным образом. Он на допросе бесстрашно исповедал свою веру и побуждал к этому и других христиан. Осужденный на смерть, он вначале присутствовал при казни своих товарищей и жены, которая была сожжена. Его мучили, терзали и оставили лежать замертво между телами умерших. Ночью его дочь пришла искать тела родителей, чтобы предать их земле, и долго искала их в груде избиенных и сожженных. Найдя отца, она заметила, что в нем есть еще слабые признаки жизни. Она понесла его к себе, с любовью ухаживала за ним. Нумидик оправился и был впоследствии пресвитером.

В Карфагенскую Церковь вкрались большие беспорядки. Опасения Киприана насчет исповедников оправдались. Некоторые из них, гордясь своим подвигом, начали нарушать правила церковного благочиния и вести жизнь предосудительную. Исповедникам, оказавшим твердость при допросе и истязаниях, остальные христиане оказывали великий почет. Если кто-то из отрекшихся хотел быть вновь принятым в общение с верующими, то ходатайство исповедников за него имело большой вес, но от этого постепенно начал утверждаться обычай, не соответствующий церковному благочинию. В Церкви издавна существовало правило, по которому тяжко согрешившие на время отлучались от общения с верующими и опять принимались не иначе как после покаяния. Его срок зависел от состава преступления и от степени раскаяния. Это решал епископ. Отречение от Христа считалось одним из тягчайших преступлений. Отрекшийся своим отречением сам отказывался от общения с Церковью. Теперь, во время гонения, это явление повторялось повсеместно. Отрекшиеся потом часто искренне раскаивались и даже шли на мученическую смерть. Как нужно было действовать Церкви? Исповедники, оставшиеся верными, подавали падшим руку помощи, ободряли их своей любовью и участием. Так действовали и лионские мученики, и падшие доказали раскаяние своей мученической смертью. Но некоторые карфагенские исповедники стали давать от своего имени разрешительные грамоты отрекшимся, не стараясь даже убедиться, искренно ли они каются. Таким образом, нарушалось давнее постановление Церкви. И некоторые малодушные христиане тем легче решались спасать свою жизнь отречением, что знали, что потом, когда минует опасность, они опять будут приняты в Церковь, если только у них будет записка от исповедника.

Это нарушение церковных правил самими исповедниками стало причиной споров и беспорядков, долго волновавших Церковь. В противоположность тем, которые легко принимали падших по записке исповедников, некоторые епископы и пресвитеры стали проповедовать чрезмерную, неумолимую строгость, утверждая, что столь тяжкое прегрешение должно навсегда лишить их общения с Церковью. Вопрос о падших был представлен на обсуждение Киприану. Он оставил его решение до своего возвращения, а в письмах давал советы, полные христианской любви и мудрости, умоляя христиан поддерживать друг друга взаимной любовью и не допускать вражды и споров.

«Раздорам и ссорам не должно быть места между теми, которым Господь оставил мир Свой, — писал он. — Умоляю вас, воздерживайтесь от укоров и брани; ибо тот только, кто говорит миролюбиво, искренно и согласно с учением Христовым, подражает Господу. Мы отреклись от мира при крещении; на деле же доказываем свое отречение от него, когда испытанные Богом, отказываемся от собственной воли, чтобы следовать Христу и хранить веру и страх Божий. Станем укреплять друг друга взаимными увещаниями; будем стараться возрастать во Христе, — дабы тогда, когда Он, в милости Своей, дарует нам мир и спокойствие, возвратиться в Церковь с душою обновленной…»

Киприан беспрестанно напоминает христианам о силе молитвы. «Сам Господь молился о нас, — писал он, — ибо хотя Сам безгрешный, Он нес грехи наши. И если Он страдал и болезновал о грехах наших, то не нам ли быть постоянными в молитве? Братья, будем молиться Господу Иисусу, а чрез Него мы получим милость от Бога Отца. Отец испытывает нас и сохранит нас, если среди испытаний мы останемся тверды в вере и не отступим от Христа Его. Написано: кто отлучит нас от любви Христовой? мучения, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? Ничто не отлучит истинно верующих, тех, которые твердо держатся Его Тела и Крови. Гонение — это испытание нашей веры. Господь пожелал испытать нас и не отказывает верующим в помощи Своей. Обратим к Нему взоры наши, дабы земля не прельстила нас своими соблазнами. Когда Господь увидит нас смиренными и кроткими, связанными взаимною любовью и исправленными бедствиями, Он избавит нас. Сперва наказание, а затем помилование…»

Как только гонение утихло, Киприан поспешил вернуться в Карфаген. Его присутствие там было необходимо. В последнее время вся Церковь была сильно взволнована как вопросом о падших, так и беспорядками, которые вызвали два человека, недовольные Киприа-ном: Фелициссимус и Фортунат. Они давно были враждебно настроены к Киприану и с этой целью составили общество, которое именовалось «горней церковью». Оно собиралось на горе близ Карфагена для совершения богослужения с какими-то особенными обрядами, привлекая в свою партию всех, кто считал, что Киприан слишком строг к падшим, стараясь противодействовать всем его распоряжениям и угрожая всем его приверженцам. К ним присоединился, между прочим, один пресвитер, по имени Новат, человек самой развратной жизни, который за воровство и другие преступления давно подлежал суду; но гонение остановило следствие над ним. Боясь возвращения Киприана, он старался восстановить всех против него. Киприан, узнав об этом, отлучил от общения с верующими горных (как они именовались) и писал, что вскоре по возвращении созовет Собор. Новат убоялся суда и поспешно отправился в Рим.

В Риме происходили такие же смуты, как и в Карфагене. Когда гонение несколько утихло, то римские христиане, остававшиеся так долго без пастыря, решились избрать себе епископа. В Рим прибыло до шестидесяти епископов. Вся Римская Церковь, очень многочисленная в ту пору, приняла участие в избрании, и общий выбор пал на человека, всеми уважаемого, Корнелия. Но против этого избрания восстал римский пресвитер по имени Новациан, который сам желал быть и надеялся стать епископом. Он был человеком строгих правил, и в споре о падших придерживался того мнения, что падшие навсегда должны быть отлучены от Церкви и что их не следует принимать в общение, каким бы искренним ни было их раскаяние. Этого мнения не разделяла большая часть христиан, которые, следуя духу учения Христа, считали, что милосердие Божие может покрыть всякий грех. Новациан, недовольный тем, что его не выбрали в епископы, теперь еще упорнее стал держаться своего мнения и набрал себе последователей, которые провозгласили его епископом и не признали Корнелия. К Новациану пристал и Новат из Карфагена. Там он выступал против Киприана за его строгость, а в Риме он пристал к партии, которая проповедовала чрезмерную строгость. Но Новат желал только смут и беспорядков, до самих убеждений ему было мало дела. Новациан набрал себе довольно много последователей, распространял клевету на Корнелия. За обедней, когда совершал Святые Таины, заставлял причастников клясться в верности себе. Последователи его стали называться новацианами. Сущностью их учения была крайняя строгость к согрешившим. Они считали, что если кто-то после крещения совершил тяжкий грех, тот уже умер для Церкви и потому уже никогда не может быть ею принят. Они мечтали составить Церковь только из людей совершенных, и, ослепленные гордостью, одних себя считали таковыми. В знак своей душевной чистоты они носили белые одеяния. Раскол Новациана существовал очень долго и много волновал Церковь. Мы говорим «раскол», потому что ересью называется лжеучение, которое извращает самые догматы веры. Раскол же — это то, что отделяется от Церкви по вопросу, касающемуся церковного благочиния, сохраняя догматы. Монтани-сты и новациане были не еретиками, а раскольниками.

Для обсуждения учения Новациана были созваны Соборы в Риме, Карфагене и Антиохии. Все они осудили лжеучение и постановили принимать падших после покаяния. Срок покаяния соразмерялся со степенью преступления. Соборы постановили различать падших, совершивших жертвоприношение (sacrificati), и тех, которые по понуждению бросили фимиам на идольский жертвенник (thurificati), а также тех, которые покупали ложные свидетельства о совершении обряда (libellatici), и, наконец, тех, которые объявили имена христиан и указывали язычникам места, где хранились священные книги (traditores). Падшему из церковнослужителей дозволялось, по совершении покаяния, общение с верующими, но уже никогда не давалось церковной степени. Святой Дионисий во время гонения с любовью принимал кающихся по ходатайству мучеников, негодовал на раскол Новациана и писал ему, что лучше умереть, чем согласиться раздирать единство Церкви.

Это происходило уже после смерти Декия, который в 251 году был убит на войне. Как бы в наказание за его жестокость против христиан кончина императора была ужасной. Тело его осталось без погребения на поле битвы и сделалось пищей для птиц и диких зверей. Ему наследовал Галл со своим сыном Волузианом. Но гонение продолжалось еще некоторое время, хотя и с меньшей силой, чем при Декии. В Риме епископ Корнелий, только недавно избранный, был осужден на заточение и изгнание, и еще несколько христиан скончались мученической смертью. В Карфагене тоже стали ожидать прежних мер строгости. Киприан твердо решился на этот раз не оставлять города, старался поучениями и увещаниями готовить паству к предстоящим опасностям. «Бдение, пост, молитва, — говорил он, — вот наш меч и наша крепость. Будем помнить друг друга в молитвах своих; будем единодушны и дружны. Станем помогать друг другу взаимной любовью; и если кто из нас отыдет отселе, то да не прекратится и тогда взаимная любовь наша во Христа, и да не перестает он молить Отца Небесного за братьев и сестер». «Неужели христианин побоится мучений, когда Господь наш пострадал первый? Ужели мы не захотим пострадать за собственные грехи, когда Он, будучи безгрешен, пострадал за нас? Сын Божий пострадал, чтобы сделать нас чадами Бога; ужели же сыны человеческие не захотят пострадать, чтобы остаться детьми Божиими?»

Однако же, вопреки ожиданиям, гонение не достигло Африки. Но другое тяжкое испытание было ей послано Богом. Появилась страшная язва, которая в продолжение почти десяти лет свирепствовала в разных областях Римской империи. Болезнь была так заразна, что в сердцах язычников страх заглушил все чувства приязни и любви. Они удалялись от друзей и родных, когда их постигала болезнь, больных оставляли без ухода, умерших без погребения. Тела мертвых выбрасывались на улицу, и это, заражая воздух, еще больше усиливало язву. Во всех городах одни только христиане ходили за больными, хоронили тела усопших. Язычники с исступлением требовали их казни, как виновников бедствия, а они, не боясь ни заразы, ни воплей толпы, совершали неутомимо дела милосердия и любви и для спасения врагов подвергали собственную жизнь ежедневной опасности.

Как только язва появилась в Карфагене, Киприан собрал христиан, напомнил им христианскую заповедь о любви к врагам и увещевал их платить добром за зло, подражая Христу, Который прощал врагам и на Кресте молил за них. «Не смотрите на лица страждущих, — говорил он, — они все ваши братья, дети одного Отца Небесного, и пусть язычники видят, что самая смерть не может угасить в христианине любви к врагам».

Одушевленные словом и примером епископа, христиане приняли на себя попечение о больных и умерших. Всякий трудился по силам и средствам: кто ходил за больными, кто принимал их к себе в дом, кто давал деньги для доставления им всего необходимого. Киприан разделял эти труды и не переставал ободрять паству молитвой и поучениями, направлять мысли христиан на будущую, вечную жизнь.

«Царствие Божие приближается, братья мои, — писал он в эту пору в книге о смертности. — Награда жизни, вечная радость спасения, непреходящее веселие, утраченный рай! — вот что делается нашим достоянием, когда минует жизнь земная. Небесная, вечная слава заменяет суетные земные радости! время ли унывать и опасаться? Наш прочный мир, наш истинный покой, наша безопасность — будущая жизнь! В здешней жизни мы в постоянной борьбе с духовными врагами; лишь победили мы одно искушение, возникает другое… Среди таких тревог как не радоваться надежде отойти к Господу? Не говорит ли вам Сам Христос: вы восплачете и возрыдаете… вы будете скорбны, но скорбь ваша превратится в радость? — Кому не хочется освободиться от скорби? Кто не желает радости? Если же мы знаем, что видеть Христа есть радость и что никакая радость наша не может быть совершенна, пока не увидим Его, то не безумие ли любить скорби и тесноту мира сего и не желать поскорее насладиться тою радостью, которой не будет конца?»

«Пусть тот страшится смерти, — писал он также, — кому предстоит смерть вторая, кто не возрожден водою и духом, кто не участник в Кресте и страданиях Христа и кому предстоит вечное огненное мучение. Таковому, конечно, жизнь дорога, потому что она отдаляет его осуждение… Великая польза в наступлении поры усиленной смертности. Она пробуждает ленивого, возвращает отступника, обращает язычника. Даруя покой многим заслуженным рабам Христовым, она набирает новых, свежих воинов для предстоящих битв».

Действительно, высокие подвиги христиан не могли оставаться без влияния на язычников. Видя, что те самые, которые претерпели от них ругательства, оскорбления, жертвуют всем из любви к ним, они познавали, что одна вера христианская может внушить такое незлобие и такую силу; и многие обращались к Христу. Страшное бедствие служило новым средством распространения христианской веры, ибо являло изумленным язычникам и высокие добродетели христиан, и необычайную помощь, которую оказывал им Господь Бог.

В то же самое время и другое бедствие испытало веру и твердость христиан. Соседняя с Карфагеном область, Нумидия, была опустошена варварами. Нумидийские епископы тотчас же уведомили о том Киприана, и карфагенские христиане проявили горячее участие в судьбах единоверцев. Они вручили Киприану значительную сумму денег, которую он послал на выкуп пленных с письмом, выражавшим чувства любви и участие всех христиан.

«Кто из нас не сочтет скорби брата своего собственною скорбью? — писал он, в частности. — Апостол Павел говорит: страдает ли один член, страдают с ним и все члены; славится ли один член, радуются с ним и все члены. Итак, плен братьев — наш собственный плен, и скорбь их — наша скорбь, ибо все мы одно тело. Не одно только чувство, но и закон наш убеждает нас выкупить братьев; Христос живет в пленных братьях наших».

Такое сильное и горячее чувство любви связывало тогда воедино всех членов христианской Церкви.

Гонение совсем утихло около 253 года и не возобновлялось до 257-го. В этот период епископы старались разрешить спорные вопросы, возникшие в смутное время, восстановить мир в Церкви. Соборы созывались в разных городах. В Карфагене был обычай созывать ежегодно два Собора: один весной, другой осенью, для обсуждения церковных дел. Киприан ничего не решал без общего совещания и общего согласия. Главные вопросы — о падших, с которым связывался и раскол новациан, о крещении младенцев, о том, следует ли считать действительным крещение, совершенное еретиками.

Само крещение младенцев не вызывало споров; это вошло в обычай с первых времен христианства. Спор состоял только в том, совершать ли крещение в первые же дни после рождения младенца или только в восьмой, как заменяющее обрезание. Решили, что крещение должно быть совершено в первые же дни. Насчет крещения, совершаемого еретиками, осталось между Церквами разногласие, которое, впрочем, не нарушало мира, и каждая Церковь продолжала руководствоваться местным обычаем. Так, Карфаганская повторяла крещение над еретиками, а Римская присоединяла их к Церкви возложением рук. Большинство же считало действительным крещение, совершенное еретиками, лишь бы оно было совершено во имя Отца и Сына и Святого Духа. Возникли тоже споры с Римским епископом Стефаном, человеком гордым и желавшим иметь над прочими епископами власть, на которую не имел никакого права. Два испанских епископа были низложены Церковью, потому что во время гонения участвовали в языческом жертвоприношении. Стефан, без совещания с другими епископами, восстановил низложенных. Карфагенский Собор счел неправильным это действие и утвердил низложение епископов. Кроме того, Собор постановил, что название епископа епископов, которым в письме величал себя Стефан, не принадлежит ни одному из пастырей Церкви. Притязания Стефана только возбуждали негодование прочих епископов и отвергались Церковью.

В 257 году началось восьмое гонение. Император Валериан,[116] наследник Галла, сначала благоволил к христианам, но уступил влиянию своего любимца, Макрина, и издал указ, чтобы епископов, пресвитеров и диаконов казнить, сенаторов, мужей значительных из христиан, лишать имущества с лишением чинов. Если же и после этого они останутся христианами, то казнить. Благородных жен, лишив имущества, заточить. Прочих, под стражей и в оковах, посылать в рудники. Запрещались также все тайные сборища, особенно в катакомбах и усыпальницах, ибо известно было, что христиане часто собирались для совершения богослужения на могилах усопших братий; во времена же гонений катакомбы служили и церковью, и убежищем.

Как скоро указ дошел до Карфагена, то проконсул призвал Киприана и объявил ему волю царя. Он потребовал, чтобы Киприан отрекся от Христа и назвал бы имена христианских церковнослужителей. Киприан с твердостью отказался.

— Я христианин и епископ, _ сказал он, — верую во единого истинного Бога, Которого молю о здравии императоров,[117] а сам пребуду тверд в исповедании своем.

Проконсул стал грозить ему изгнанием и продолжал требовать, чтобы он объявил имена пресвитеров.

— Изгнание не существует для того, кто имеет Бога в сердце своем, — отвечал Киприан, — пресвитеров же ты найдешь каждого на своем месте; собственные законы ваши запрещают нам делаться доносчиками; а наши правила не позволяют нам произвольно представлять себя мучениям. Поступай, как тебе велено.

Проконсул сослал Киприана в приморский город Курубит. Оттуда епископ постоянно переписывался с христианами и подавал им советы и наставления. Верный тому правилу, что не следует добровольно подвергаться опасности, он удерживал христиан от излишней ревности, убеждал их не объявлять о себе, но ждать, чтобы их потребовали к допросу. Сами эти предостережения Киприана доказывают вновь пробудившуюся ревность христиан. Суровые испытания не прошли для них даром. Теперь они готовы были встретить гонение как добрые воины Христа, твердо и мужественно. Несколько епископов, пресвитеров и диаконов жестоко пострадали. Даже жен и детей не щадили. Много христиан после истязаний было сослано на работы в рудники. Киприан снабжал их всем необходимым, писал к ним увещательные письма.

«О, счастливы ноги, — писал он, — которые теперь обременены оковами, но скоро довершат славный путь ко Христу! Пусть злоба и ненависть стараются оковать вас, но от земли и скорбей ее вы скоро перейдете к Небесному Царству. В рудниках вы не имеете ложа, где бы упокоить утомленные члены ваши, но Христос — ваш покой; скудною мерою дается вам хлеб, но не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих».

Сам Киприан готовился к смерти и ожидал ее с радостным спокойствием. В день его приезда в Курубит Господь во сне известил его, что ровно чрез год он отдаст жизнь за имя Христа. Не прошло и года, как Киприан был отозван. Ему разрешили жить в загородном доме близ Карфагена. Все ждали, что скоро призовут его на суд. Некоторые языческие сановники, уважавшие его, предлагали ему средства к бегству, но Киприан отказался. С духом твердым и спокойным продолжал он следить за делами Церкви, переписывался с Римом, где гонение усиливалось, и сообщал получаемые вести прочим епископам, «дабы все, — писал он, — помышляли о смерти, а еще более о бессмертии, и с радостью и верою ожидали кончины».

Срок настал и для Киприана. Галерий Максим, проконсул области, послал за ним. Епископа повели в загородный дом проконсула. Как только об этом узнали, то много христиан последовало за епископом. Проконсул был нездоров, и потому отложили допрос до следующего утра, и Киприан провел ночь в доме одного языческого чиновника. Множество народа окружило дом. Друзья Киприана пришли к нему, и он всю ночь беседовал с христианами. Кто не мог войти в дом, старался со двора увидеть и услышать всеми любимого епископа. Когда поутру его повели на допрос, все опять последовали за ним.

— Ты ли Фасций Цецилий Киприан, папа[118] сих беззаконных? — спросил Галерий.

— Я епископ здешних христиан, — отвечал Киприан.

— Цари наши повелевают тебе поклониться богам.

— Я этого не могу сделать.

— Подумай о своей безопасности.

— Безопасность и крепость моя в Иисусе Христе, Которому я служу. Делай, что тебе велено; я готов.

— Ты жил в беззаконии, — сказал с гневом проконсул, — ты составил общество безбожных возмутителей; ты всегда был врагом богов и ослушником царских велений, отцом и предводителем безбожников; итак, твоя смерть да научит других исполнять обязанности свои.

Затем проконсул возгласил: «Фасций Киприан да будет усечен мечом!»

— Слава Богу! — воскликнул епископ.

Народ стал волноваться. «Умрем с епископом нашим!» — слышалось в толпе. Киприан спокойно, радостно пошел на казнь. Его вывели за город. Народ следовал за ним. Придя на место казни, Киприан сам снял с себя верхнюю одежду, встал на колени, помолился, благословил народ и завещал дать 25 монет совершителю казни. Потом, завязав себе глаза, он преклонил голову, и палач исполнил приговор. Христиане с благоговением похоронили его тело.

От обращения Киприана до его смерти прошло всего 12 лет, но и за это короткое время он с помощью Божией успел много сделать для братии. Его поучения и образ жизни действовали благотворно на паству, которая любила его, как отца. Киприан оставил много сочинений и около 70 писем, из которых можно ясно представить себе состояние Церкви того времени.

В Риме гонение было чрезвычайно сильным. Епископ Стефан был умерщвлен во время совершения литургии. В преемники ему был избран Сикст, родом грек, но по указу Валериана и его осудили на смерть. Когда он шел на казнь, ему встретился архидиакон Лаврентий. Увидев Сикста, он воскликнул:

— Куда идешь, отец, без сына, архиерей Божий без архидиакона своего? Когда же ты без меня совершал жертву? Возьми меня с собой!

— Сын мой, я не оставлю тебя, — отвечал епископ, — я, старец, иду на легкую смерть, тебе же предстоят более жестокие страдания. Ты через три дня последуешь за мной, а пока раздай бедным оставшееся имущество.

Лаврентий исполнил повеление епископа. Множество христиан скрывалось в катакомбах или в подземельях. Он посетил их и раздал всем нуждавшимся деньги, хранившиеся для этого при церкви. Это стало известным. Епарху (или римскому губернатору) донесли, что Лаврентий унес из церкви и скрыл золотые драгоценные сосуды.

В это время Римская Церковь была богата, ибо много богатых и знатных римлян приняли христианскую веру. При совершении богослужения употреблялись золотые и серебряные сосуды; около 220 года епископ Урбан велел заменить ими стеклянные. Большую же часть своего богатства Римская Церковь употребляла на содержание бедных, старцев, вдов и сирот. Она издавна славилась своей благотворительностью и в это время содержала на своем попечении более тысячи пятисот бедняков.

Епарх велел схватить Лаврентия и заключить в темницу. Потом, призвав его к себе, спросил, куда он скрыл церковные сокровища.

— Если прикажешь, я соберу их тебе, — отвечал Лаврентий. Его отпустили, и Лаврентий, собрав всех бедных, которых содержала Церковь, привел их на двор губернатора и сказал ему:

— Вот лучшие сокровища христианской Церкви. Губернатор, считая себя осмеянным, разгневался и велел предать Лаврентия истязаниям, которые тот перенес с необыкновенным мужеством. Губернатор убеждал его, чтобы он отрекся от веры и назвал имена христиан, но Лаврентий отказался.

— Уж не надеешься ли ты на сокровища, которые скрыл? — спросил губернатор. — Они не спасут тебя отсмерти, если не исполнишь моего повеления.

— Рабов Христовых я не назову тебе, — отвечал Лаврентий, — а на сокровища действительно надеюсь.

— Как ты надеешься серебром и золотом откупить себя от казни?

— Я раб Христа, на Него уповаю и знаю, что Он уготовил небесные сокровища служителям Своим, — сказал Лаврентий.

Епарх велел еще сильнее мучить Лаврентия. Но ни заточение в темнице, ни истязания не поколебали его твердости и веры.

— В том ли состоит закон христианский, чтобы не бояться мучений и не почитать богов? — спрашивал епарх.

— Закон мой научил меня знать и почитать Бога моего, Господа Иисуса Христа, — отвечал Лаврентий. — Уповая на Него, я не боюсь мучений.

— Целую ночь стану мучить тебя, — говорил разгневанный губернатор.

— Эта ночь будет для меня не темна, — спокойно отвечал мученик, — она вся озарена светом.

Исчерпав все возможные пытки, епарх велел положить мученика на железную решетку, раскаленную в огне. Лаврентий с мужеством перенес и это. Пролежав долго на одном боку, он сказал мучителям: «Уже испеклось, пора оборотить». Небесная радость сияла на лице его во время ужасного мучения, и он не переставал славить и благодарить Господа. Он громко молил Его об обращении врагов, и с этой молитвой на устах скончался.

Еще в темнице Лаврентий обратил к Богу язычника, по имени Ипполит. Ночью Ипполит с некоторыми христианами пришел взять тело святого мученика, чтобы похоронить его, но был схвачен и замучен до смерти со всеми своими домашними. Молодой воин, по имени Роман, обратившийся к вере при виде страдания и мужества Лаврентия, тоже был казнен.

Святой Лаврентий был родом испанец. В Испании христианское учение стало уже сильно распространяться, и в гонении при Валериане многие из тамошних христиан были казнены за веру. Епископ Фруктуоз с двумя диаконами, Авгуром и Евлогием, скончались на костре, обратив в темнице многих язычников. После смерти они явились мучителю и сказали ему: «Ты думал обратить нас в пепел, но смотри, мы живы и озарены славой».

Гонение свирепствовало с великой силой и в Галлии. Близ Парижа мученической смертью скончался епископ Дионисий с пресвитером Рустиком и диаконом Елевферием. Их обезглавленные тела были похоронены христианами на горе, которая стала с этих пор называться горой мучеников — mont des martyrs. Из этого впоследствии возникло название Montmartre. Но гонение не помешало вере Христовой быстро распространяться в Галлии. В Лимозе, Нарбонне, Клермонте, Арлах, Тулузе и Париже уже были епископские кафедры. Христианство проникло и в Германию. Церкви Кельнская и Трирская были основаны в III веке. При гонении Валериана пострадал в Германии Проват. В итальянском городе Ноле — епископ Максим и его пресвитер Феликс.

Гонение, конечно, не пощадило Востока — колыбели христианской веры. Число мучеников в Малой Азии было очень велико. В Кесарии Каппадакийской шестнадцатилетний мальчик, по имени Кирилл, удивил всех верой и твердостью своей. Отец Кирилла был язычником и, когда узнал, что сын принял христианскую веру, стал обращаться с ним очень жестоко, часто бил его, томил голодом и, наконец, видя, что это все бесполезно, выгнал из дома. Но мальчик только все больше и больше привязывался к Господу. Его товарищи, язычники, смеялись над ним, но эти насмешки не смущали Кирилла; он оставался верен Христу. Наконец, судья призвал его.

— Дитя мое, — сказал он ему ласково, — если ты раскаешься, то я отпущу тебя и упрошу твоего отца, чтобы он тебя простил и опять принял в свой дом. Вспомни, что ты упрямством своим лишаешь себя отцовского богатства.

— Господь примет меня, — отвечал отрок. — Отец выгнал меня из дома, но Господь даст мне жилище вечное. Я смерти не боюсь; она доставит мне лучшую жизнь.

Судья начал грозить ему истязаниями. Но так как это не страшило юношу, то велел связать его и отвести на место казни, думая этим склонить его к отречению. Показали Кириллу костер, приготовленный будто для него. Кирилл по-прежнему остался тверд. Его опять привели к судье, который долго увещевал его, но отрок говорил:

— Я не боюсь смерти — мне даруется лучшая жизнь.

В конце концов судья приговорил его к смерти. Некоторые из присутствовавших плакали.

— О чем вы плачете? — сказал им Кирилл. — За меня надо радоваться, но вы не знаете, какую я имею надежду и куда я иду.

И сам пошел к костру. Все долго с изумлением говорили о твердости отрока, особенно же язычники, которые не знали, какую необычайную силу может дать вера. Этот пример доказал всем, что Господь дает силу и помощь кротким и смиренным, но оставляет тех, которые ослеплены гордостью и нарушают закон любви к ближним.

В Антиохии священник Саприкий и мирянин Никифор долго дружили, как родные братья, но из-за чего-то рассорились и стали друг друга ненавидеть. Никифор первый понял, что чувство ненависти грешно перед Богом, раскаялся и старался помириться с Саприкием, но Саприкий и слышать не хотел о примирении. Когда Никифор подходил к нему и со слезами говорил: «Прости меня, если я чем-нибудь обидел тебя», — то Саприкий отталкивал его или молча удалялся.

Когда началось гонение, Саприкий как священник был взят одним из первых. Он с твердостью заявил, что он, будучи христианином, не отречется. Его жестоко мучили, но он остался тверд в исповедании своем, и тогда его осудили и повели на смертную казнь. Никифор, услышав об этом, вышел к нему навстречу, пал к ногам Саприкия и стал вновь просить его помириться с ним. Саприкий с гневом отвернулся, но Никифор, следуя за ним, именем Христа умолял его простить ему. Воины, которые вели Саприкия, удивлялись неотступной просьбе Никифора и говорили ему:

— Для чего ты так настаиваешь? Ведь этот человек идет на казнь. Он тебе вредить уже не сможет, зачем тебе его прощение?

Но не для себя, а из христианской любви к другу желал Никифор, чтобы он перед смертью помирился с ним. Он отвечал воинам:

— Бог видит, чего я желаю от исповедника Христова.

Когда пришли на место казни, он вновь пал на колени перед Саприкием:

— Молю тебя, мученик Христов, прости мне, если я, как человек, грешен перед тобой. Молю тебя именем Христа, Который сказал: просите и дастся вам, — я прошу у тебя прощения.

Саприкий и тут отвернулся, не захотел исполнить просьбу брата, умолявшего во имя Христа. И Господь наказал его, внезапно отняв у него силу и твердость духа. Саприкий, увидя орудие казни, устрашился и воскликнул:

— Не казните меня, я принесу жертву богам!

— Что ты делаешь, брат возлюбленный? — воскликнул в ужасе Никифор. — Умоляю тебя, опомнись, не губи венца, уготованного тебе на небесах.

Но Саприкий, полный малодушного страха, повторил отречение свое. Напрасны были мольбы и увещания Никифора. Тогда Никифор воскликнул:

— Я христианин, казните меня!

Саприкий был отпущен, как отрекшийся от веры, а Никифор сподобился умереть за Христа.

Епископ Александрийский, св. Дионисий, немало пострадал в это время. Он сам сообщил о себе подробности, которые переданы историком Евсевием. Из его слов видно, что гонение в Александрии было чрезвычайно сильным. Префект, или губернатор области, Еми-лиан призвал к себе Дионисия вместе с пресвитером Максимом и тремя диаконами и убеждал их покориться царскому повелению, то есть поклониться языческим богам.

Дионисий отвечал:

— Мы должны более слушаться Бога, нежели человека, и поклоняемся единому Богу, Творцу мира, Который вверил царство императорам. Мы Его почитаем, Ему поклоняемся, Его молим о безмятежном их царствовании.

— Но кто же мешает вам поклониться одновременно и вашему Христу, и нашим богам? — спросил Емилиан.

— Мы не можем кланяться иному Богу, как Богу истинному, — отвечал Дионисий.

Тогда Емилиан осудил его и бывших с ним на изгнание. Отправили их в Ливию, в деревню, находившуюся близ пустыни. Дионисий в это время был болен, но на это не обратили внимания. Над христианами был установлен постоянный, строгий надзор. Это, однако, не помешало им благовествовать Евангелие, и их изгнание послужило средством к распространению веры. «Господь открыл нам дверь для проповедания Его слова, — писал Дионисий. — Сначала преследовали нас и били камнями, а потом немало язычников, оставив кумиров своих, обратились к Богу. Как будто для того именно Бог и привел нас к ним; ибо как скоро мы исполнили это служение, нас опять вывели отсюда». Успех проповедания раздражил начальника области, и он перевел изгнанников в другое место, в пустыню Мареотскую, далеко от всякого города. Но, конечно, и тут изгнанники с ревностью исполняли святое дело и служили Богу. Заточение Дионисия продолжалось три года, и он возвратился в Александрию уже после смерти Валериана.

Валериан был взят в плен персидским царем Сапором,[119] от которого терпел много оскорблений и унижений. Продержав Валериана довольно долго в плену, Сапор умертвил его.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.