Трагедия Бармакидов

Трагедия Бармакидов

Придворные подобны скалолазам, взбирающимся на горную кручу, и чем выше они забираются, тем опасней падение.

В 187 году хиджры ар-Рашид уничтожил Бармакидов. Их падение объясняется различными причинами, наиболее очевидные из которых – это монополизация доходов империи и освобождение некоего Алида, подозревавшегося в измене и охрана которого была поручена им, но истинные причины неизвестны. Люди много говорят по этому поводу, но только Бог знает истину.

Известно, что одно время халиф так любил Джафара, что даже заказал пошить платье с двумя воротниками, так что они оба могли носить его одновременно.

– Джафар, – сказал ар-Рашид однажды, – во всем мире нет для меня более дорогого человека, чем ты. Только моя сестра Аббаса так же близка мне, как ты. Но как мне быть? Когда я с тобой, мне не хватает ее, и, когда я с ней, мне не хватает тебя! Я придумал, как я могу наслаждаться общением с вами одновременно.

– Да благословит Господь халифа во всех его начинаниях! – ответил Джафар.

– Я собираюсь поженить вас! – воскликнул ар-Рашид. – Этот союз позволит тебе присутствовать вечером в ее спальне, когда я буду там, и видеть ее лицо без покрывала, но в остальном ваш брак будет лишь формальностью.

Джафар, в присутствии евнухов и фаворитов халифа, поклялся перед Богом никогда не посещать свою жену, никогда не оставаться с ней наедине, никогда не находиться под одной крышей с ней, за исключением тех случаев, когда там же будет присутствовать ар-Рашид. Свадьба состоялась. Но…

Чаще обманывают люди сами себя, а не друг друга.

Кто братом может быть тебе всегда, во всем?

Связанный страшной клятвой, Джафар строго соблюдал свои обязательства, он даже избегал встречаться с сестрой халифа взглядом. Совсем наоборот дела обстояли с его женой – безразличие мужа вызвало у нее интерес к нему. Она написала, что желает встретиться с ним. Джафар прогнал ее посланника с проклятиями и угрозами. Она написала снова, но он был неумолим. Поняв, что так она ничего не добьется, Аббаса решила завоевать расположение матери Джафара, женщины тщеславной и ограниченной. Вскоре, при помощи роскошных подарков и лести, она полностью подчинила ее своей воле. Тогда Аббаса открыла свои планы матери Джафара, расписав в ярких выражениях, какие выгоды сулит кровное родство с халифом, какая честь ожидает ее сына и ее саму в случае удачного исхода этого дела, и убедила легковерную женщину, что никакой опасности не ожидается ни с какой стороны. Мать Джафара проглотила наживку, поверила всему и пообещала придумать какой-нибудь план, чтобы соединить мужа с женой.

Через несколько дней она пошла к сыну.

– Сын мой, – начала она, – недавно я увидела девушку, рабыню, в одном из дворцов. Она воспитана как принцесса: блестящее образование, утонченные манеры. Она само очарование и грация, такой фигуры и такого прекрасного лица я еще не видела ни разу. Я хочу купить ее для тебя и почти уже договорилась о цене.

Джафар слушал с нескрываемым интересом. Мысли о девушке постепенно заполнили все его сознание, и скоро он уже не мог думать ни о чем другом; мать же, чтобы еще более оживить его интерес, заставляла его ждать. Наконец, когда постоянные напоминания сына о прекрасной невольнице уверили ее, что он сгорает от страсти и нетерпения, она назначила день и час, когда рабыня будет доставлена к ней в дом. Договорившись с сыном, она сообщила Аббасе, когда той следует быть готовой и прийти на свидание с мужем.

В ту ночь Джафар покинул дворец халифа пьяным. Подойдя к дому своей матери, он с порога спросил о девушке, и ему сказали, что она доставлена. Джафар зашел в покои, предназначенные для него, и лег с Аббасой – он был слишком пьян, чтобы узнать ее. Когда он утолил свою страсть, она спросила его:

– Ну, как тебе понравилась любовь принцессы?

– Какой такой принцессы? – удивился он.

– Твоей супруги, дочери повелителя правоверных Махди! – ответила она.

Джафар вскочил в ужасе и протрезвел в одно мгновение. Он бросился к своей матери и закричал:

– Дешево ты продала меня! Ты подтолкнула меня к самому краю пропасти, и теперь сама увидишь, чем это кончится!

Аббаса зачала в ту ночь. Она родила впоследствии мальчика, которого поручила заботам евнуха и служанки-кормилицы. Опасаясь огласки, она отправила их в Мекку. Какое-то время все было спокойно.

* * *

Листок с анонимными стихами принесли и показали ар-Рашиду:

Ступай к всесильному Слуге Бога,

Чья власть земная столь ужасна, что может он

Казнить и миловать здесь, на земле,

Ступай, скажи ему:

Величие сынов Яхьи

Сравниться может лишь с твоим.

Твои оспаривать приказы могут они,

Но перечить им никто не может.

Такой возвел Джафар дворец,

Какой и иноземец ни один не смел.

Из янтаря и яшмы – крыша,

Из жемчуга, рубинов – пол.

Мы думаем, что будет он владеть царством твоим,

Когда ты упокоишься в могиле,

Хотя соперничающий с тобой, его же господином,

Не кто иной, как раб зазнавшийся!

«Однажды я поехал с халифом на охоту, – рассказывает его двоюродный брат Исмаил. – Дорога пролегала вдоль владений Джафара Бармакида. Джафар со своей собственной свитой уехал вперед, не дожидаясь нас.

– Посмотри на этих Бармакидов! – вдруг воскликнул ар-Ра-шид. – Чтобы сделать их богатыми, мы должны сделать наших детей нищими!

«Клянусь Богом! Тут что-то не так», – подумал я.

На следующий день, когда я пришел к халифу, я застал его сидящим на берегу Тигра и задумчиво смотрящим на другой берег, туда, где стоял дворец Джафара.

– Ты видишь это? – сказал ар-Рашид. – Толпы солдат и рабов! Кавалькады у ворот Джафара, и почти никого нет у моих ворот!

– Да хранит Господь повелителя правоверных! – воскликнул я. – Не допускай таких мыслей! Джафар всего лишь твой раб и слуга, он твой визирь и командующий войсками. Солдаты стоят у ворот Джафара! Но где же еще им стоять, как не у ворот своего командира?

Чуть позже Джафар пришел на прием к халифу. Когда он уходил, ар-Рашид подарил ему двух своих личных слуг-невольников.

Через три дня я нанес визит Джафару; один из рабов, подаренных ар-Рашидом, прислуживал нам, поэтому я был настороже. А надо заметить, что недавно халиф назначил Джафара наместником Хорасана и приказал сделать для него роскошное знамя и великолепный герб.

– Джафар, – сказал я, – провинция, куда ты отправляешься, богата и процветает, на твоем месте, в благодарность за это, я подарил бы одно из своих поместий какому-либо сыну повелителя правоверных.

– Исмаил, – ответил он, – твой двоюродный брат, халиф, живет тем, что я даю ему. Только благодаря нам, Бармакидам, его династия вообще существует. Разве ему не достаточно того, что он избавлен от забот о себе, своих детях, слугах и подданных? Ему мало того, что я наполняю его казну деньгами? Он хочет отобрать то, что я оставлю своему сыну и его потомкам, когда меня не станет? И зачем я буду подливать масло в огонь алчности и высокомерия Хашимитов? Почему вообще я должен думать об этом?

– Упаси тебя Господь от таких мыслей! – сказал я. – Халиф ни слова не говорил мне на эту тему.

– К чему тогда этот разговор? – воскликнул Джафар. – Попробовал бы он сказать мне такое, клянусь Богом! Тем хуже было бы для него!

После этой встречи я старался держаться подальше и от Джафара, и от ар-Рашида. Один из них халиф, другой – визирь; к чему мне вмешиваться в их дела? Но я понял, что дни Бармакидов сочтены. Тот раб, подаренный халифом Джафару, как я узнал потом, передал весь наш разговор, до последнего слова, ар-Рашиду».

«Один раз, – рассказывает придворный музыкант Ибрахим из Мосула (впрочем, некоторые приписывают этот рассказ его сыну Исхаку), – поздно вечером в покоях халифа я спел песню, она понравилась повелителю, и он велел мне продолжать. Я пел дальше, пока он не заснул, тогда я отложил лютню в сторону и сел на свое обычное место.

Внезапно в зале появился очень красивый и стройный юноша. На нем была изысканная шелковая одежда легкой расцветки. Он приветствовал меня и сел рядом. Его приход, без доклада, в столь поздний час показался мне странным. Наверное, это один из сыновей ар-Рашида, которого я никогда прежде не видел, решил я.

Молодой человек взял мою лютню, настроил ее так искусно, как только может смертный, и после прелюдии, прекрасней которой я никогда ничего не слышал в жизни, начал петь песню, которая начиналась словами:

Давай осушим кубок, друг, другой,

Прежде чем в мир отправимся иной…

Закончив петь, он отбросил лютню в сторону.

– Попробуй спеть так, лишенец, раз уж ты взялся за это дело, – сказал он и вышел из покоев.

Я побежал за ним следом.

– Кто был этот юноша, который только что вышел? – спросил я у дворецкого.

– Никто не выходил и не входил уже давно, – ответил тот.

– Как же так! Только сейчас со мной был прекрасный молодой человек! – воскликнул я и описал его внешность.

– Да будет Господь мне свидетелем! Никто не выходил и не входил! – стоял на своем дворецкий.

Я был в недоумении. Когда я вернулся в зал, халиф уже проснулся.

– Что случилось с тобой? – спросил он, видя мое смущение.

Я рассказал ему все, что произошло. Халиф был удивлен.

– Я думаю, тебя посетил сам Дьявол во плоти, – сказал он. – Ты можешь повторить то, что он пел?

Я попробовал. Ар-Рашиду понравилась песня, и он щедро наградил меня».

Визирь Яхья, кроме всего прочего, был надзирателем гарема халифа. Исполняя эту свою обязанность, он запретил женам халифа выбирать себе фаворитов из евнухов и приказал запирать на ночь двери гарема, ключи от которых держал у себя.

Эти последние нововведения переполнили чашу терпения Зубайды, любимой жены и двоюродной сестры ар-Рашида. Она отправилась прямо к халифу:

– Повелитель правоверных! Зачем понадобилось Яхье препятствовать моим людям в их службе и как он смеет обращаться со мной так унизительно для моего положения?

– Никто не имеет права жаловаться мне на Яхью, – ответил халиф.

– Ты и твои Бармакиды! – воскликнула она. – Вы похожи на пьяниц, тонущих в болоте! Если бы ты мог трезво смотреть на вещи, я бы рассказала тебе очень интересную историю про Джафара и далеко не столь приятную, как ты привык слышать, но ты одурманен своими Бармакидами, ты без ума от них! Я ухожу.

– Постой, что это за история?

И Зубайда рассказала ему все, что ей было известно об Аббасе и Джафаре. На некоторое время ар-Рашид потерял дар речи.

– Какие у тебя доказательства, есть ли свидетели? – спросил он наконец.

– Ребенок – лучшее доказательство.

– Где этот ребенок?

– Он был в Багдаде, недавно, но сейчас, опасаясь огласки, Аббаса отправила его в Мекку.

– Кто-нибудь еще знает об этом?

– Все женщины, по крайней мере в твоем дворце, знают эту историю!

Ар-Рашид ничего больше не сказал, и на время ему удалось сдержать свою ярость.

«Я прислуживал халифу однажды, – рассказывал его слуга Ахмад, – никого больше не было. Воздух был пропитан благовониями. Халиф возлежал, закрыв глаза от сладкого дыма полой халата; в это время появился Джафар, переговорив о делах и получив ответ повелителя, он удалился. Оставшись один, ар-Рашид поднял голову, и с его губ сорвались слова:

– О Господи, умоляю Тебя: либо окажи милость Джафару и пусть он убьет меня, либо дай мне силы снять его голову с плеч, ибо этот гнев и ненависть сводят меня с ума!

Он говорил еле слышно, сам с собой, но я услышал и задрожал от страха. Если он узнает, что я слышал его сокровенные мысли, он не оставит меня в живых. Внезапно он отбросил полу халата с лица и спросил меня:

– Ты слышал?

– Я ничего не слышал.

– Здесь нет никого больше, и я уверен, что ты слышал каждое слово. Если ты дорожишь своей жизнью, похорони этот секрет в своем сердце.

– Да продлит Господь дни повелителя правоверных! Я не слышал ни слова, – возразил я.

Это, как мне показалось, успокоило его».

Для государя месть – дело чести.

Халиф объявил, что собирается совершить паломничество в этом году. Приказав Джафару сопровождать его, он отправился в Мекку.

Аббаса сразу же написала своему евнуху и служанке, велев им отвезти ребенка в Йаман. Но в Святом Городе у ар-Рашида были шпионы, которым было поручено разыскать ребенка и двоих слуг. Из их донесений он понял, что история, рассказанная Зубайдой, соответствует действительности.

Вернувшись из паломничества, халиф провел некоторое время в Багдаде, а затем поехал в Анбар, на берегу Евфрата. Наконец он выбрал день своей мести. Он послал своего тайного агента в Багдад, с целью произвести опись всего имущества как самих Бармакидов, так и их слуг, детей и родственников. Все должно было быть сделано в строжайшей тайне.

Тот день ар-Рашид провел с Джафаром в пирах и развлечениях в той части Анбара, которая называлась Обителью. Когда Джафар собрался уходить, халиф встал и проводил его до самых ворот. Потом он вернулся, сел на трон, приказал убрать все, что осталось после пира, и послал за своим черным евнухом Масруром.

– Отправляйся к Джафару, сыну Яхьи, немедленно, – сказал он Масруру, когда тот явился, – и привези его сюда; скажи ему, что только что пришла депеша из Хорасана. Когда он пройдет первые ворота, поставь стражу возле них и поставь рабов охранять двери во внутренние покои. Не впускай никого из его людей вместе с ним, проведи его одного в турецкий шатер, который я приказал тебе поставить вчера. Когда он зайдет в шатер, отруби ему голову и принеси ее мне. Не говори о том, что тебе приказано, ни единой душе. Не задавай никаких вопросов! Если ты откажешься повиноваться, я прикажу принести мне твою голову вместе с его головой. Это все. Ступай! И сделай все быстро, пока он ничего не подозревает.

Когда Масрур приехал к Джафару, тот уже разделся и лег спать.

– Повелитель правоверных послал меня за тобой, – сказал Масрур, когда его провели к Джафару, – он был так настойчив и нетерпелив, что я не посмел ослушаться его.

– Но я только что попрощался с ним, – ответил Джафар. – В чем дело?

– Пришли важные письма из Хорасана, которые срочно требуют твоего внимания, – ответил Масрур.

Джафар оделся, опоясал себя мечом и вышел. Пройдя первые ворота, Джафар заметил стражников, потом он обратил внимание на рабов у входа во внутренние покои. Он оглянулся и не увидел позади себя своих слуг, страшные подозрения закрались ему в душу. Масрур тем временем провел его к шатру и попросил зайти внутрь. Джафар вошел, шатер был пуст.

– Масрур, – прошептал он, – брат мой, что это все означает?

– Да, я твой брат, – сказал евнух, – и к тому же ты мой гость. Но тебе не надо спрашивать, что это означает, потому что ты знаешь сам: твое время пришло. Повелитель правоверных приказал мне принести ему твою голову, и чем быстрее, тем лучше.

– О мой брат! О Масрур! – взмолился Джафар, упав на колени и целуя со слезами руки и ноги евнуха. – Ты же помнишь, я всегда был добр к тебе, я ставил тебя выше всех придворных, я всегда выполнял твои просьбы и днем и ночью. Ты знаешь, как доверяет и любит меня повелитель правоверных. Кто-то оклеветал меня в его глазах. У меня есть сто тысяч динаров! Я дам их тебе немедленно, только позволь мне уйти отсюда!

– Я не могу сделать этого, – ответил Масрур.

– Отведи меня к нему, дай мне поговорить с ним!

– Я не могу сделать этого, – повторил Масрур, – я не смею явиться к халифу, не выполнив его приказ. У тебя нет никакой надежды, совершенно никакой.

– Тогда дай мне хоть немного времени! – воскликнул Джафар. – Пойди к нему и скажи, что выполнил свое поручение. Послушай, что он скажет, и поступай потом как хочешь. Сделай только это, и, Бог и Его ангелы – свидетели, я дам тебе половину всего, что у меня есть. Я сделаю тебя главнокомандующим всей армией. Я отдам тебе все!

Так он продолжал умолять и лить слезы, пока Масрур не сказал:

– Хорошо, я попробую.

Взяв меч Джафара и приказав сорока черным рабам охранять шатер, Масрур пошел к халифу.

Ар-Рашид с нетерпением ожидал его, пот струился по его лицу. Он судорожно сжимал в руках трость и чертил ею землю. Увидев Масрура, он воскликнул:

– Да лишится твоя мать своего сына! Что ты сделал с Джафаром?

– Я выполнил твой приказ, – ответил Масрур.

– Где же тогда голова?

– Я оставил ее в шатре.

– Принеси ее сюда немедленно!

Масрур вернулся в шатер. Джафар молился, стоя на коленях. Не теряя времени, евнух выхватил свой меч и отрубил ему голову. Потом, взяв ее за бороду, он отнес голову и бросил ее на землю перед халифом; кровь продолжала все еще сочиться из нее.

Ар-Рашид содрогнулся и залился слезами. Он схватил свою трость и стал грызть ее зубами. Потом он стал кричать, обращаясь к голове Джафара, втыкая трость в землю, после каждого слова:

– О Джафар! Разве не сделал я тебя равным себе? И чем ты отплатил мне? Клятвопреступник! Неблагодарный, безрассудный! Неужели ты не догадывался, что может случиться, когда удача отвернется от тебя? Джафар – изменник в моем доме! Джафар – мой позор! Какое несчастье ты навлек на меня, Джафар, и на себя! О Джафар! Джафар! Джафар!

* * *

«Поздно ночью меня пригласили во дворец халифа, – рассказывает поэт и языковед Асмаи. – Когда я вошел в покои халифа, он сказал мне:

– Асмаи, я написал поэму, и мне хотелось бы узнать твое мнение.

– Прошу тебя, повелитель правоверных, позволь мне услышать ее, – ответил я.

Он продекламировал:

Когда б Джафар боялся смерти,

Умчал бы далеко его горячий жеребец.

Но час его пришел: маг ни один не властен

Над злосчастной его звездой.

Когда я покидал дворец, известия об убийстве Джафара были уже у всех на устах».

Немедленно после смерти Джафара его отец, визирь Яхья, и его брат, Фадл, сын Яхьи, были арестованы и взяты под стражу. Находясь в тюрьме, Фадл написал свои знаменитые стихи:

Из мира мы ушли, но мы еще в миру

И не мертвы для мира и не живы в нем.

Когда тюремщик наш

Приносит то, что нам для жизни необходимо,

Мы смотрим с удивлением и думаем:

И он пришел из мира.

Халил ибн Хайтам, тюремщик Бармакидов, рассказывает:

«Однажды ко мне пришел евнух Масрур, с ним были рабы; один из них нес сложенный платок. Я подумал сначала, что ар-Рашид смягчился и послал узникам какой-то подарок. Масрур велел мне привести Фадла. Когда его привели, Масрур сказал:

– Фадл, повелитель правоверных приказал мне сообщить тебе следующее. Мы потребовали от тебя полный отчет об имуществе твоей семьи. Ты представил нам отчет, но мы уверены, что большие суммы денег остались не включенными в него. Масрур имеет приказ дать тебе двести ударов плетью, если ты не дашь ему точную информацию по интересующему нас вопросу. Так что, Фадл, – продолжил Масрур, – послушай моего совета: не ставь деньги выше жизни.

Фадл гордо поднял голову и произнес в ответ:

– Я никогда не лгал халифу. Повелитель правоверных знает так же хорошо, как и ты, Масрур, что наша семья всегда поддерживала свое доброе имя, не жалея на это денег, неужели сейчас я буду цепляться за них, рискуя жизнью? Выполняй свой приказ, если у тебя нет другого выхода!

– Разверни, – сказал тогда Масрур рабу.

Раб развернул платок и достал кнут с завязанными на нем узлами. Раб так усердно выполнил приказ халифа, что Фадл едва не умер, по крайней мере, мы подумали, что он умер, когда наказание закончилось».

Яхья ибн Халид ибн Бармак умер в тюрьме в 189 году хиджры, Фадл ибн Яхья умер тремя годами позже.

Голова Джафара была насажена на кол и выставлена на Багдадском мосту. Халиф приказал объявить всем, что голова того, кто будет оплакивать Бармакидов или писать стихи в их память, будет выставлена рядом с головой Джафара.

* * *

«Как-то у меня были дела в казначействе, – рассказывает один из придворных ар-Рашида, – и, просматривая расходную книгу, я натолкнулся на следующую запись:

«Одно почетное платье и герб наместника (для Джафара ибн Яхьи) – 400 тысяч динаров».

И ниже, через несколько записей, на той же странице я прочитал:

«Нефть и щепки для сожжения тела (Джафара ибн Яхьи) – 10 кират».

* * *

Мир такой же нежный на ощупь, как и гадюка, быстрая в броске.

Как-то раз стражник, следящий за порядком в городе, проходя мимо покинутого дворца, заметил человека с листком бумаги в руках. Тот со слезами на глазах читал элегию о падении династии Бармакидов. Стражник арестовал его и привел во дворец к халифу.

Ар-Рашид позволил пленнику говорить. Тот оказался одним из слуг Яхьи и рассказал историю о великодушии своего господина, которая тронула сердце халифа, и он приказал отпустить того человека. Впоследствии ар-Рашид разрешил всем поэтам писать стихи о несчастной судьбе Бармакидов. Более того, когда кто-либо из его придворных дурно отзывался о Бармакидах, он говорил:

– Хватит об этом, вам вряд ли удастся заполнить пустоту, которая осталась после них!

Вскоре халиф переехал из Багдада в Ракку на берегу Евфрата.

Себялюбие – ключ к вратам ада.

Муссала сумрачна теперь; и в дюны не хожу я больше.

Невеселы Лабаб и Мирбадан,

Мечеть темна, где были дружны с благочестием доблесть.

Пусты великие дворы, и грустен мой любимый сад.

И несколько друзей веселых – цвет юности,

И благородство родов великих растаяли,

Печален времени удар: они ушли,

Как люди Шебы,

Рассеяны по дальним странам.

И мир уж не вернет их, это невозможно.

Когда я думаю об их уходе и о том, что никогда,

Как долго б я ни прожил, не вернется ни один,

Кусаю губы, как привычка мне велит.

Тьма удовольствий раздирает и пожирает меня,

Поскольку боль потери положила конец всему:

Все кончено меж мной и моим братом.

* * *

Ар-Рашид получил письмо от римского императора[131], в котором последний сообщал о том, что разрывает мирный договор, заключенный мусульманами с императрицей Ириной. Это послание гласило:

«От Никифора, римского императора, Харуну, повелителю арабов.

Наша предшественница императрица Ирина почитала тебя как ладью, себя же считала пешкой и слала тебе дань, разоряя себя и империю. Но это лишь слабость, свойственная женщине.

По получении сего письма ты должен вернуть все, что получил от нее, до последнего медяка, в противном случае меч решит наши разногласия».

Когда ар-Рашид прочитал это послание, он пришел в такую ярость, что никто из присутствовавших не осмеливался не то что заговорить с ним, но даже посмотреть ему в глаза. Придворные поспешили удалиться, визири воздержались от своих советов.

– Чернильницу мне! – крикнул халиф и тут же на обороте письма императора написал:

«Во имя Господа милосердного и милостивого!

От Харуна, повелителя правоверных, Никифору, римскому псу.

Я прочел твое послание, сын неверной матери. Ты увидишь, а не прочтешь мой ответ.

Прощай».

И в тот же день халиф выступил в поход. Он не останавливался, пока не достиг Гераклеи, того места, где и состоялась знаменитая битва, в которой правоверные нанесли византийцам сокрушительное поражение. Никифор умолял о мире и обязался платить дань. Его предложение было принято, но, когда ар-Рашид вернулся в Ракку, «римский пес», решив, что возвращение армии халифа зимой невозможно, нарушил договор. Никто не посмел сказать халифу об этом, пока Абу Атахия не написал стихи по этому поводу.

– Неужели он действительно посмел сделать это? – воскликнул ар-Рашид, когда прочел эти стихи.

Без промедления он отправился назад, не жалея сил, пока его верблюд не остановился возле самого императорского дворца. Он не мог успокоиться, пока не достиг цели Священной войны. В 190 году Геракл ея была захвачена, и войска мусульман распространились по всей Византийской империи.

* * *

Когда визирь Яхья умер в тюрьме, на его теле нашли записку:

«Истец ушел из этого мира, но и Ответчик не задержится надолго, его ожидает Судья, Который не ошибается и Которому не нужны свидетели».

Эту записку показали халифу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.