XVI

XVI

— Я буду говорить, — начал Октавий, — сколько мне позволять силы; ты же должен соединиться со мной для того, чтобы правдивыми словами, как чистою водою смыть черные пятна поруганий на нас. Я не скрою, что еще с самого начала была мне заметна неопределенность и шаткость в мнениях любезного Цецилия, так, что трудно решить затмилась ли твоя ученость, или она пошатнулась вследствие заблуждения. То он говорил, что верит в богов, то выражал сомнение о них, так, что неопределенность его положения не дает твердой опоры для моего ответа. Я не верю, и не хочу думать, чтобы мой Цецилий позволит себе это с лукавым намерением: простота его характера не мирится с такою хитростью. Что же? Как незнающий истинной дороги останавливается в недоумении там, где одна дорога разветвляется на многие, и не решается ни признать все верными, ни выбрать какую–нибудь одну, так не имеющий твердого суждения об истине развлекается и колеблется в своих мыслях, когда в нем посеяно сомнение. И нисколько не удивительно, что Цецилий часто впадает в противоречия, и колеблется между мнениями противоположными одно другому. Чтобы этого более не было, я постараюсь его убедить и опровергнуть все его слова, как ни многоразличны они. Как скоро будет утверждена и доказана одна истина, то не будет места сомнению и колебаниям относительно прочих. Мой брат высказал, что ему противно, возмутительно и больно то, что неученые бедные, неискусные (христиане) берутся рассуждать о вещах небесных; но он должен бы подумать, что все люди, без различия возраста, пола и состояния, созданы разумными и способными понимать, и что они не получили мудрость, как дар счастья, но носят ее в себе, как дар природы; что даже мудрецы или те, которые сделались известными, как изобретатели искусств, прежде чем приобрели себе славное имя своим талантом, считались людьми необразованными, неучеными, полунагими; что богатые, привязанные к своим сокровищам, привыкли больше смотреть на свое золото, чем на небо, а наши в своей бедности нашли истинное познание и научили других. Отсюда видно, что умственный дарования не достаются по богатству, не приобретаются чрез прилежание, а рождаются вместе с происхождением самого духа. Посему нет ничего возмутительного или прискорбного в том, что каждый занимается исследованием вещей божественных, образует свои мнения и высказывает их, так как дело состоит не в достоинстве исследующих, а в истине исследования. Далее, чем безыскусственнее речь, тем яснее доказательство, потому что оно не подкрашено блестящим красноречием и прелестью слова, но представлено в своей естественной форме по руководству истины.