Глава вторая

Глава вторая

Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче, утренюет бо дух мой ко храму святому Твоему, храм носяй телесный весь осквернен: но яко Щедр, очисти благоутробною Твоею милостию. Неделя мытаря и фарисея, на утрени

Тяжело, плачевно и гибельно положение грешника. И если не хочет он вечной погибели, то должен поскорее пробудиться от греховного сна, поскорее оставить состояние беспечности и нерадения. Но одними своими силами греховный человек этого сделать не может. Нужна высшая, Божественная помощь, ибо мы сами от себя, без Божией благодати даже и помыслить не можем что?то доброе (см.: 2Кор.3:5). Как для пробуждения от естественного сна в непривычный час нужен будильник, подобным же образом и в жизни духовной. Милосердый Отец, желающий всем спастися и в познание истины прийти (среда 5–й седмицы, стихира 9 (Фита — А.) на Господи, воззвах), употребляет многочисленные разнообразные средства для пробуждения спящего во грехах. «Нет вещи в мире и происшествия в жизни, кои в руках Промысла Божия не могли бы служить средствами к пробуждению грешника»[24].

Любовь Божественная постоянно зовет его восстать от сна. Призывный голос Божий раздается и в явлениях видимой природы, и в происшествиях жизни общественной и его личной, и внутри самого человека, в совести его, которую один святой отец называет «соперником, потому что сопротивляется всегда злой нашей воле и напоминает нам, что мы должны делать, но не делаем»[25], и в нарочитых благодатных воздействиях и явлениях, и особенно через Церковь Свою Святую. Но, как уже было замечено, Господь не хочет насильно навязывать наделенному свободой человеку Своих благодеяний. «Приходящая к человеку благодать, — говорит преподобный Макарий Египетский, — нимало не связывает его воли принуждающею силою и не делает его неизменным в добре, хотя бы он хотел или не хотел того. Напротив того, и присущая в человеке Божия сила дает место свободе, чтобы обнаружилась воля человека, уважает ли или не уважает он душу»[26]. И если человек подлинно уважает свою душу, он сам должен откликнуться на зов Божией благодати, сам должен пойти навстречу ему или, по крайней мере, не затыкать ушей своих от слышания Божественного голоса; необходимо, чтобы человек сам откликнулся на призыв Божией благодати, сам употребил хоть некоторое усилие к пробуждению от греховного сна.

Таким первым шагом со стороны человека должно быть, с одной стороны, осознание ненормальности и опасности своего теперешнего положения, с другой — понимание того, что причина этой ненормальности и опасности заключается в нем самом, — осознание своей греховности и окаянства.

Придя в себя, размыслив о своем высоком назначении как сына Благого Отца, человек не может не прийти к тому печальному выводу, что слез и плача достойно его настоящее положение. В чести сый сыновства, Отца Благаго несмысленный аз не разумех: но себе славы лиших, богатство зле иждив благодати (среда 3–й седмицы, утро, на стиховне самогласен) и вот теперь в стране удаления остался одинок среди лукавых граждан и уподобляется бессловесным несмысленным скотам. Питается он скверною злобою вместо предназначенной ему ангельской снеди, осквернена его одежда нетленная, он сам весь смердит гнойми злобы (четверг ваий, 1–й канон, песнь 9–я). Постоянно в ночи, в греховной ночи проводит он жизнь свою, так как несдержанное распутство есть подлинно ночь и привязанность ко греху есть мрак беспросветный. И во всем этом виноват только он один. Постоянно отвергая животворные Божии слова, не слушаясь Божиих заповедей, не исполняя Божией воли, он сам убил свою совесть и оживил плоть, себя самого сделав как бы истуканом («самоистукан бых» — Великий канон, песнь 4–я), свои плотские страстные влечения поставив выше всего и их только удовлетворяя, свою греховную волю сделав единственным законом для себя. Он всегда заботился только об одном внешнем благоукрашении, презревая внутреннюю богообразную скинию и тем самым пренебрегая дарованное ему царское благородие, погубил доброту первого образа (ср.: Великий канон, песнь 2–я, четверток 5–й седмицы).

Согреших — вот к какому сознанию должен прийти человек, осознавший свою виновность, а вместе и греховность. Согреших, исповедаюся Тебе, Господи, блудный аз, не смею на Небо воззрети очима, оттуду бо отпад, бых окаянен; согреших на Небо и пред Тобою и несмь достоин нарещися сын Твой; самого себе отрицаю, не требую оглагольников, ниже паки свидетелей: имам обличающий мя блуд, имам обличающее злое житие, имам посрамляющую одержащую мою наготу, к срамоте же рубы, имиже одеян есмь (вторник 3–й седмицы, утро, на стиховне самогласен). Размышляя о множестве своих согрешений и уязвляясь жалом совести, которая как бы огнем жжет его, он в недоумении и скорби о своих грехах взывает: Откуду начну плакати окаянного моего жития деяний? Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию? (Великий канон, песнь 1–я). Он ужасается и боится, размышляя о жизни своей, полной зла и падений. Како Тя усрящу? Како явлюся Тебе страшне? Како же предстану неумытному Твоему судищу? (вторник 2–й седмицы, 2–й канон, песнь 2–я). К тому ли был призван? То ли делал, что должен был делать, как почтенный пред всеми другими тварями разумом, способностью рассуждать и взвешивать свои поступки? В деле обращения грешника громадное значение имеет мысль о будущей жизни, страх грядущего наказания и вечных мук. Грешник знает, что смерть не прекратит его бытия. И если его злые дела даже здесь, на земле, не всегда приносят удовлетворение, а чаще причиняют только муки разочарования и неудовлетворенности, то в будущей жизни, где уже никакой цены не будет иметь то, что на земле иногда дает еще некоторое удовлетворение, хотя, быть может, и ложное, — что будет он чувствовать там, в брачном чертоге Жениха Христа, не имея одеяния брачного? (ср.: Великий Вторник, стихира на хвалитех). Что скажет Владыка, когда истяжет у него слово, когда потребует отчета о данном таланте? Помышляя страшное испытание Христово, приемля в уме пламень неугасимый, человек приходит в ужас и трепет. Он плачет и рыдает, егда в чувство приемлет огнь вечный, тьму кромешную и тартар, лютый червь, скрежет же паки зубный и непрестанный, болезнь имущу быти без меры согрешившим и Тебе Преблагаго нравом лукавым прогневавшим, от нихже един и первый есть сам он (Неделя мясопустная, стихира на Господи, воззвах). Конечно, этот страх наказания и муки не достоин высокого звания человека как сына Божия. Но и он необходим, и он имеет свое значение, приносит свою пользу. «Он охраняет душу от всякого зла, как полировка медь… Если кто уклоняется от зла по страху наказания, как раб, боящийся господина, то он постепенно приходит и к тому, чтобы делать благое добровольно, и мало — помалу начинает надеяться на некоторое воздаяние за свое благое делание. Ибо, когда он постоянно будет избегать зла из страха, подобно рабу, и делать благое в надежде награды, подобно наемнику, то, пребывая по благодати Божией во благом и соразмерно сему соединясь с Богом, он получает вкус благого и начинает понимать, в чем истинное добро, и уже не хочет разлучаться с ним. Ибо кто может разлучить такового от любви Христовой, как сказал апостол (см.: Рим.8:35). Тогда достигает он в достоинство сына и любит добро ради самого добра и боится, потому что любит»[27]. И будущего исхода он ждет как такого момента, когда он еще теснее соединится с Богом.

Но вначале человек боится только самих мук. Этот страх побуждает его прежде всего начать готовиться к будущей жизни, потому что ко оному житию надо устроить себя прежде исхода души из тела (ср.: Неделя ваий, на повечерии, 8–я песнь канона). Жизнь загробная будет продолжением жизни земной. Какое направление жизнедеятельности дано на земле, такое и останется в загробной жизни, потому что там невозможно проявление свободы. Как шар, пущенный в безвоздушное пространство, не может изменить раз принятого направления, так и жизнь души в потустороннем мире. Поэтому?то и необходимо грешнику, сознающему свою греховность и окаянство, здесь же, на земле, приготовиться к будущей жизни, положить хотя бы начало исправления. При этом нужно спешить, нужно предварить, прежде даже жития торжество конца не приимет, прежде даже двери чертога не затворит Господь (Неделя мясопустная, 3–я песнь канона).

Но сам, своими только силами человек не в состоянии прекратить свой тяжелый сон. Как во время кошмарных сновидений человек испытывает крайне тяжелое, мучительное состояние, а проснуться не может, так и грешник, сознающий тяжесть и гибельность своего положения, все же своими только силами не может выйти из него. И как в первый раз мог спасти человека только Сам Господь, так и теперь, чтобы освободиться от мучительной внутренней раздвоенности, чтобы выйти из тяжелого, крайне опасного положения, чтобы найти удовлетворение своему мятущемуся духу, — нужно идти к Нему же, Милосердому Творцу и Владыке, к нашему Любвеобильному Отцу, Который алчет обращения удаленных, жаждет нашего спасения, Который сорадуется покаянию созданий Своих и Сам устремляется, чтобы дать прощение ищущим Его усердно. К Нему и должна обращаться грешная душа, не терпящая сожительства лукавых граждан, к Нему, единому Владыке нашему, должна идти, ибо разве Его иного не вемы, у Него искать милости и помощи, ибо кроме Него нет иного Милосердого Отца (ср.: понедельник 5–й седмицы, тропарь пророчества). Кроме Человеколюбца Бога, никто не в силах восставить падших, обратить на путь истины отвратившихся от Него. Он един наш Покров, Хранитель, Заступление и Помощь, к Нему скорее должна обратиться грешная душа, у Него искать исцеления от тяжелых недугов душевных, уврачевания от ран, которыми сплошь покрыл его грех, подобно тому, как был изранен разбойниками путник, шедший из Иерусалима в Иерихон. У Него нужно просить, чтобы Он богатого страстями и сластями и бедного добродетелями сделал совершенно иным, чтобы Он покрыл греховную наготу, спас от волн греховных и умерщвленного страстями оживил, как Своего друга Лазаря. Грешная душа должна прежде всего взывать ко Господу, чтобы Он, видя ее обращение, не отринул ее, саму удалившуюся от Бога и божественными делы обнищавшую, чтобы Сам вышел на взыскание овчате, заблудшаго на горах лютых преступлений (Неделя 2–й седмицы, вечер, подобен) и позвал к Себе, Сам обратил заблудших, собрал, как Пастырь, расточенных, помиловал стадо Свое, потому что если и грешили мы, но все же не отступили от Него совсем, но к Нему только и прибегаем, от Него только ожидая помощи и милости. И Милосердый Отец с любовью принимает грешника, к Нему обратившегося, как некогда принял блудного сына. Мало делавшие принимают от Него душевную милость, обращающимся к Нему Он дарует благодатное средство для очищения от пороков, для исправления жизни, для освобождения от зла и греха, для укрепления в добре, чтобы здесь, на земле, положил он начало шествию по тому прямому пути, который приводит человека к конечной цели его бытия, — совершенству по подобию совершенства Отца Небесного, к живому и непосредственному богообщению. Средство это — покаяние.

Поистине дивны пути Божественного промышления о роде человеческом! Велика любовь Божия ко грешному человечеству! Неисчислимы милости, неизглаголанно Владычнее снисхождение к немощам людским! Зная, что люди, искупленные страданиями Единого от Пребожественныя Троицы, возрожденные в купели крещения, все же будут грешить, как облеченные немощью плоти, Господь даровал им новое средство для возрождения и спасения. «Как благодать на благодать, — говорит преподобный Исаак Сирин, — людям по крещении дано покаяние; потому что покаяние есть второе возрождение от Бога. И то дарование, которого залог прияли мы от веры, приемлем покаянием. Покаяние есть дверь милости, отверстая усильно ищущим его; сею дверию входим в Божию милость; кроме этого входа не обретаем милости; вси бо, по слову Божественного Писания, согрешиша… оправдаеми туне благодатию Его (Рим.3:23–24)»[28]. Не хотящий смерти грешников, но желающий всем спастися, Многомилостивый Спаситель даровал человекам во спасение покаяние, как бы некий мед, услаждающий горечь страсти. Все мы много согрешаем, поэтому Человеколюбец Господь нам, грешным, положил покаяние, нас, недостойных, спасти хотя безмерною Своею милостию. «Покаяние, — по словам преподобного Марка Подвижника, — прилично всегда и всем хотящим спастися… В отношении деятельной жизни, мы без покаяния не можем сделать ничего достойного»[29]. Поэтому покаянное чувство должно характеризовать все настроение христианина.

Если и тогда, когда исполнено все повеленное, он, по слову Христову, должен считать себя только рабом неключимым, то тем паче, постоянно падая и согрешая, он не должен успокаиваться, если у него есть хоть немного или даже много добрых дел, тем более что чаще всего эти добрые дела имеют только добрую видимость, в существе же лишь увеличивают его греховность, его преступность. Да, наконец, человек не может исполнить всего заповеданного Христом и Его Церковью, ибо преслушание Церкви есть преслушание Самому Христу, не может исполнить всего этого по немощи своей, по слабости своего организма. И не сохраняя по немощи своей всего заповеданного, не соблюдая, например, по болезни поста в положенное время, христианин не должен утверждать, что он имеет право так поступать. Наши немощи не могут служить достаточным оправданием нарушения предписаний Церкви, так как расслабление нашей природы является следствием наших грехов. Поэтому нарушающий пост, хотя бы и по болезни, должен сокрушаться и каяться, что, расстроив свой организм грехами, не может точно исполнять заповеданное Церковью. Или другой пример. Наши всенощные должны бы совершаться в течение всей ночи так, чтобы не приходилось около времени вечернего захода солнца возглашать: «Слава Тебе, Показавшему нам свет!» и с вечера возносить утреннюю молитву. Понятно, что это совершенно невозможно, особенно в церквах приходских — едва ли у многих хватило бы силы выстаивать целые ночи на молитве. И снисходя к немощи нашей природы, Святая Церковь многое в области богослужения предоставляет нашему усердию. Не будучи в силах выстаивать долгие службы и присутствуя за значительно сокращенными, мы отнюдь не должны успокаивать себя тем, что совершили должное, исполнили повеленное. Повелено гораздо больше, поэтому и должны мы каяться и сокрушаться, что, расстроив страстями природу свою, мы лишили себя возможности исполнять повеленное. Вознося с вечера утреннюю молитву, мы должны вместе с тем возбуждать в себе покаянное чувство сознанием того, что только по немощи нашей, дабы дать успокоение нашему слабому и многоболезному телу, совершается с вечера то, что должны были бы мы делать ранним утром. И так должны мы поступать всегда и во всем, каясь и сокрушаясь о том, что постоянно нарушаем Божественные заповеди и сами себя поставили в такое положение, что не в силах даже не нарушать их.

Как нарушители воли Божественной, как грешники безответные, мы весьма нуждаемся в покаянии. Поэтому усиленно зовет Святая Церковь своих чад к покаянию, усердно просит у Христа Жизнодавца открыть для них двери покаяния, дать им время на покаяние.

Поистине велие покаяние! От него зависит наше духовное совершенство, наше спасение. Наглядный пример тому — блудная жена, которую ради ее покаяния спас Ожидающий покаяния согрешающих. Только через покаяние первее блудница жена, внезапу целомудренна явися (Великая Среда, утро, икос). Другой подобный же пример указует Спаситель в Божественном Писании о блудном сыне, доброму покаянию которого должны подражать христиане, в смирении сердца взывая: Согрешихом Ти, Отче щедрый, и никогдаже достойни есмы нарещися чада, якоже прежде (Неделя блудного сына, икос).

Велие покаяние! Оно — сильнейшее оружие против стрел врага в нашей брани с исконным человекоубийцей диаволом. Исполненный гордыни и превозношения, он на этот же гибельный путь влечет и человека, внушая ему горделивые чувства превозношения и самооправдания, ибо опытно познал, что этот путь скорее всякого другого удаляет от Бога. Наоборот, покаяние приближает к Богу, и потому его не терпит противник Божий, ибо его искусительные стрелы, как о крепкий щит, разбиваются о покаяние, не нанося никакого вреда укрывшемуся за ним, побуждая его не предаваться беспечности, не выходить из?за надежного прикрытия.

Велие покаяние! Оно — тихая пристань для погружаемых треволнением греха, ибо, по словам преподобного Исаака Сирина, «смрадное море между нами и мысленным раем можем перейти только на ладье покаяния, на которой есть гребцы страха»[30]. Оно просвещает свечу души, очищая ее от грехов и страстей, как от нагара, уменьшающего свет; оно примиряет со Христом и дарует вечную жизнь показывающему его плоды.

Велие покаяние! Оно — незаменимое приобретение для людей. Нет хуже и опаснее состояния нераскаянности. Человек грешен, весь покрыт язвами греха, как проказой, а все же не хочет сознать своей греховности, все говорит, что не хуже других, а в тайне сердца думает, что даже лучше других. Бывает, что тяжело больной, дни жизни которого уже сочтены, храбрится и говорит, что вполне хорошо чувствует себя и уже не нуждается во враче и лекарствах. Подобным же образом и грешник отвергает назначаемое ему благодатное лекарство, не спешит прийти во врачебницу покаяния. А между тем стоит только прийти в эту чудную лечебницу, конечно, с крепкою верою в Господа Христа, с твердою надеждою на высшую помощь, как любвеобильный и сострадательный Врач очистит язвы сердца, покаяния… прилагая лечбы (четверг 3–й седмицы, 9–я песнь канона), заботливо перевяжет раны, как некогда милосердный самарянин впавшему в разбойники, Сам уврачует болезни страдальца, омоет его, очистит, покажет паче солнца чистейша.

Болезни грешника — это страсти, которые мучают и терзают его, привлекают внешнею приятностью и вознаграждают горечью разочарования, страданий и расслабления, которые побуждают его совершать дурные поступки, творить злые дела, прикрывая их какою?либо земной греховной прелестью, а в вознаграждение приносят укоры совести и муку неудовлетворенности. Покаяние же, как огонь или печь, попаляет страсти, обессиливает их, уничтожает. Покаяние очищает от греха, уничтожает даже самую закваску его, каковою является гордость, эта первая из всех страстей. Как закваска воздействует на всю массу, находящуюся в сосуде, приводя ее в брожение и изменяя, так и гордость изменяет всего человека. «Нет никакой другой страсти, — говорит преподобный Иоанн Кассиан, — которая бы так истребляла все добродетели и так обнажала и лишала человека всякой праведности и святости, как эта злая гордость: она, как всеобъемлющая некая зараза, не довольствуется расслаблением одного какого члена или одной части, но все тело повреждает смертельным расстройством, а стоящих уже на высоте добродетелей покушается низвергнуть крайне тяжким падением и сгубить»[31]. Покаяние же уничтожает эту закваску всякого греха и порока. Решительным противоядием гордости является смирение, а покаяние есть акт смирения. Последнее неотделимо от первого, равно как первое немыслимо без последнего. Вообще все наши добрые дела теряют всякое значение, если не соединяются со смирением. Но больше всего смирение раскрывается в покаянии, которое, конечно, должно состоять не в одном только проявлении на словах виновности, а в том, что кающийся искренно сознает свою греховность, в глубине сердца скорбит о своей беспомощности. Как земля не может принести плодов без семени, так и человек не может покаяться без смирения [32]. В самом деле, разве будет каяться тот, кто в горделивом самомнении не сознает своей греховности, не считает себя имеющим нужду в покаянии? Разве будет прибегать ко Господу с просьбой о помощи тот, кто по причине отсутствия смирения не познал своей греховности, кто приписывает свои добрые дела, которые по большей части имеют только видимость добрых дел, своим только силам? Наоборот, смиренно сознающий свои грехи и немощи знает, что никакой добродетели нельзя совершить без Божией помощи, вне Его покрова. Поэтому он со смирением постоянно к Нему прибегает.

Смирение и покаяние неотделимы друг от друга. Смирение предшествует покаянию, ибо только воспитавший в себе чувство смирения, только познавший свое ничтожество и греховность, осознавший, что если и есть у него что доброго, то это совершено с Божией помощью, а лично ему если что и принадлежит, то одно дурное, злое, — только такой человек может воспитать и поддерживать в себе покаянное настроение. Но предшествуя покаянию, смирение вместе с тем с необходимостью сопровождает его. Кающийся в своих грехах, сознающий свое ничтожество и беспомощность в отношении исправления и хождения по пути добра не может быть несмиренным. «Воспоминание о согрешении, — по словам преподобного Исихия, — споспешествует к смиренномудрию».

Первая ступень смирения — проявление его по отношению к людям, к собратиям во Христе. Исчисляя только свои грехи, христианин не обращает внимания на прегрешения собратий, не должно, тем более мня себя праведна быти, осуждать других, когда сам весь в язвах греха, сам постоянно падает и согрешает. Не бысть в житии греха, ни деяния, ни злобы, еяже аз, Спасе, не согреших умом и словом, и произволением, и предложением, и мыслию, и деянием согрешив, яко ин никтоже когда (Великий канон, песнь 4–я). Как может врач, хотя бы и хорошо знающий врачебную науку, лечить больного, когда сам лежит на одре болезни, сам покрыт заразными струнами? Не обращается ли к нему Божественное слово: врачу, исцелися сам (Лк.4:23)? Грешнику ли указывать на грехи других? Таким указанием он только увеличивает свою греховность, прибавляя к прежним грехам еще новый — осуждение, которое Христос, по толкованию одного богомудрого аввы, уподобил бревну, тогда как грех ближнего, вызвавший осуждение, — только сучку [33].

Не замечая грехов других людей, постоянно сокрушаясь о своих падениях, судя прежде иных свои дела, сравнивая свою жизнь с Божественным законом и с жизнью святых людей, кающийся христианин естественно приходит к тому искреннему убеждению, что он волею согрешил паче всех, что нет того, кого бы он не превзошел прегрешениями. И это не одни только слова в его устах. Испытывая свои дела, он действительно должен увидеть себя как всякого человека, превозшедша грехами. О себе он знает, яко разумом мудрствуяй согреших, не неведением (Великий канон, песнь 5–я). Этого он не может сказать о других, ибо ему неизвестно внутреннее настроение их. Кто знает, может быть, те грехи братии, которые он видит, совершены именно по неведению и как таковые подлежат меньшему вменению, чем его, совершенные сознательно.

Сознавая себя грешником, христианин уже не может гордиться пред другими людьми, а только смиряться и уничижаться, тем более, что к смирению призывает Своих последователей Христос. В Своем Божественном учении преподав ученикам наставления о смирении, притчею поучив не высокомудрствовати паче, еже подобает мудрствовати (Неделя 3–й седмицы, стихира на хвалитех), Христос Спаситель Сам подает пример смирения. Смирившись даже до рабия образа (ср.: Неделя мытаря и фарисея, канон, песнь 4–я), до распятия и смерти, Христос приходил не затем, чтобы Ему служили, а чтобы Самому послужить и положить душу Свою за избавление мира. К тому же зовет Он и Своих последователей. Особенно поучительный пример смирения показал Христос на Вечери Тайной, умыв ноги Своим ученикам. И все, хотящие быть друзьями Христа Спасителя (а кто из христиан не хочет этого?), должны Ему подражать прежде всего в смирении, друг другу покоряясь и друг другу умывая ноги. Христиане должны честию друг друга больша творить (см.: Рим.12:10), так, чтобы первый между ними добровольно был всем слуга.

Смирение по отношению друг к другу особенно необходимо христианам, которые как братья во Христе должны прилагать все старания к стяжанию братолюбия, совершенно несовместимого с гордостью. Два примера имеют они пред собой: с одной стороны — Христа Спасителя, Который, прослезившись у гроба Своего друга Лазаря, образ нам предлагает сердечныя любве, с другой стороны — Искариота, который, волею забыв закон дружбы, предложил своему Учителю нож, медом помазанный (Великий Четверток, повечерие, канон, песнь 9–я), и, предав Его за сребреники на смерть, сам лишается обоюду жизни привременныя и божественныя (Великий Четверток, стихира на стиховне). И не только с собратьями по вере должны быть в добрых отношениях христиане, не только в своей среде должны хранить мир, но в мирных же отношениях должны быть и со всеми окружающими. Мир имейте в себе и во всех (Великий Понедельник, утро, канон, песнь 8–я), — поучает Христос Своих учеников, ибо доброе, миром и любовью, смирением, не превозношением проникнутое отношение христиан ко внешним — лучшее свидетельство истинности веры Христовой, сильнейшее средство для привлечения в лоно Церкви не принадлежащих еще к ней.

За первой степенью смирения — смирения по отношению к людям — следует вторая — смирение пред Богом. Там человек не превозносится, потому что видит бездну собственных грехов. Здесь он не может гордиться, потому что и добрые свои дела, если таковые есть, он не приписывает себе, своим собственным силам, а все их относит к Богу, к помощи Божией благодати. Если и пробудился человек от тяжкого сна греховного, то только потому, что его воздвиг Христос. Если не колеблется его ум прилогами врага злого, то только потому, что Един Святый утвердил его Крестом на камени веры. Если и имеет он какие добродетели, то только потому, что обогатило его ими Слово, простершееся на Кресте, поставив его на путь подвига и богоугождения. Если он и добро течет к будущему, то только потому, что Сам Господь благодетельствует и укрепляет его душу и тело. Если он и идет ко спасению, то единственно только потому, что у него есть Помощник и Покровитель (Великий канон, песнь 1–я, ирмос). Как ветвь приносит плоды, потому что пребывает на лозе и от нее получает жизненные соки, так и христианин приносит добрые плоды только потому, что пребывает со Христом и от Него получает силу и поддержку в своих делах. А без высшей помощи человек не может положить и начала исправления. Только Христос приводит к исправлению жизни. Только Он дарует злых отчуждение и совершенное исправление, спасает и дарует спасение единственно только по Своему благоутробию, а не за наши дела, которые все суть люты. Понятно, что, сознавая все это, человек должен только смиряться пред величием Божиим, присно смиренным быти и уже, конечно, не тщиться оправдывать себя в своих падениях и грехах. Не ревнуя фарисееву возношению и самохвальству и мытаревым прегрешениям, должно подражать смирению и покаянию последнего и добрым делам первого. Не мудрствуя высокая, но водясь смиренными мыслями, считая себя нищим духом, христианин должен приносить Господу сердце сокрушенное и дух смиренный. Для христианина нет иного пути к возвышению, к совершенству, кроме пути смирения и добровольного уничижения. Пример мытаря и фарисея — яркий пример того, что возносящий себя будет смирен и, наоборот, смиряющий себя будет вознесен (ср.: четверг 4–й седмицы, утро, на стиховне самогласен). Это и понятно. Как возношение в себе самом носит тягчайший грех гордости, которая есть корень всего зла, так смирение в самом себе носит залог укрепления в добре, будучи само матерью всех добродетелей.

Высокотварно смирение! Оно как на легких крыльях возносит смиренного и приближает его к Богу; смирение — лествица к Небу. Расточая множество страстей и истребляя все злое, вольное смирение на земле — залог будущего оправдания. Господь, не внимающий велемудренным помыслам, сокрушенные сердца не уничижает и смиренным дарует благодать (ср.: Неделя мытаря и фарисея, 4–я песнь канона).

Смиренное сознание своей немощи и грехов естественно вызывает в христианине покаянный вопль о помиловании, а вместе и горькие слезы об утраченных благах и о своей преступности. Сравнивая свое настоящее положение с первоначальным назначением, христианин вместе с Адамом, рыдая, плачет: Увы мне, прелестию лукавою увещанну бывшу и окрадену и славы удалену! Увы мне, простотою нагу, ныне же недоуменну! Но о раю, ктому твоея сладости не наслаждуся: ктому не узрю Господа и Бога моего и Создателя: в землю бо пойду, от неяже и взят бых (Неделя сыропустная, Слава на Господи, воззвах). Грех внес расстройство в природу человека, обнажил его светлой ризы нетленныя, лишил райской доброты и красоты. Но больше всего плакать должен человек о том, что отвергся он Бога, лишился славы Божией, оскорбил Того, Кого предназначен был славить вместе с Ангелами. Увы мне! — плачет грешник, сознающий все это, сознающий, что и теперь, после искупительной жертвы Христа он ставит себя в то же положение, в каком был и Адам после падения. — Увы мне! Кого рыданий содейственника сотворю? (Неделя сыропустная, на хвалитех стихира самогласна). И зовет грешник ангельские чины оплакивать его падение, зовет доброту рая, богонасажденные сады проливать слезы о нем. Мене рыдайте ангельстии чинове, рая доброты, и садов тамошнее благолепие, прельстившагося злополучно, и Бога отвергшагося.

Луже блаженный, садове богосажденнии, рая красото, ныне о мне слезы проливайте, от листов, якоже от очию, обнажением и страннем славы Божия (Неделя сыропустная, 4–я песнь канона).

И не тщетны остаются покаянные слезы грешника. Они омывают скверны души, подобно тому, как вода смывает телесные нечистоты, так и они очищают всю скверну страстей, так как душа грязнится и пачкается только страстями. Грешник знает, колико могут слезы: Езекию от врат смертных возведоша, грешную от многолетных согрешений избавиша, мытаря же паче фарисея оправдаша (Неделя мытаря и фарисея, Слава на Господи, воззвах). Поэтому и обращается он с усиленной молитвой ко Христу: Слезы точити Тебе от сердца сподоби всегда, ко отмовению скверн душевных (четверг 2–й седмицы, утро, по 3–м стихословии седален). И служат эти чистильные слезы покаяния к отмовению скверн душевных, к прозябению святых заповедей, угашая пламень страстей. Поэтому?то и говорит Христос Своему апостолу, имевшему отречься от Учителя и Господа: Горце прослезив, обрящеши Мя обаче милостива (Великий Пяток, утро, 8–я песнь канона).

Эти же слезы покаяния служат к избавлению душ наших от будущего мучения. Если справедливо, чтобы наслаждавшиеся благами в этой жизни страдали в будущей, а получившие здесь злое там наслаждались, то справедливо, чтобы плачущие здесь были утешены там, не услыхав на Страшном Судище грозного прещения.