Глава 10 Тотемизм и истории о животных

Глава 10

Тотемизм и истории о животных

Тотемизм существует или существовал прежде в той части Африки, что расположена к югу от Сахары. Иногда мы встречаем его в явной и очевидной форме, а порой – в виде пережитка, с трудом постигаемого самими африканцами.

Мы не будем здесь рассуждать о природе и происхождении тотемизма или сравнивать его проявления в Африке с теми, что были обнаружены в других частях света. Рассмотрим тотемизм лишь как фактор, имеющий для мифологии важнейшее значение. Может быть, в целях большей ясности стоит начать с определения Фрейзера, данного относительно недавно и хорошо мне известного: «Тотем – класс материальных объектов, к которым дикарь относится с суеверным почтением, веря, что между ним и каждым объектом класса существуют тесные и особые отношения… Связь между человеком и его тотемом взаимовыгодная. Тотем защищает человека, в то время как последний различными способами проявляет свое уважение к тотему, не убивая его, если тотем – это животное, и не срывая, если это растение. В отличие от фетиша тотем никогда не является отдельным предметом, а всегда представляет собой класс объектов».

В роли тотема может выступать животное или растение, реже – неодушевленный предмет, и еще реже – объект искусственный. У нанди и гереро существуют тотемы дождь и солнце, в Ньясаленде – тотем холм, у бечуанов (баролонг) – тотем железо. Способ, которым был порожден тотем, может пролить некоторый свет на тотемы, кажущиеся аномальными. Племя баролонг некогда «танцевало»[32] (как говорят бечуаны) куду (лесную антилопу) и, следовательно, не могло употреблять в пищу ее мясо. Однажды во время голода кто-то случайно убил антилопу. Никто, однако, не осмелился прикоснуться к ее мясу, жестоко страдая от голода. На помощь пришел вождь – он предложил изменить тотем и почитать отныне не куду, а пронзившее ее копье. (Это позволяет предположить, что «железный» тотем принадлежит к классу не просто неодушевленных, но искусственно созданных предметов.)

Тотемам, как указывает Фрейзер, никогда не поклонялись в истинном смысле этого слова. Отношение к ним было «дружеским, почти родственным». Человек «отождествляет себя и своих соплеменников со своим тотемом… он воспринимает себя и членов своего клана как животных того же вида и, с другой стороны, до некоторой степени очеловечивает животных». Тотемизм иногда развивается в культ животных или растений, как случилось в Древнем Египте. У народа баганда есть «бог-питон», Сельванга, храм которого находится в Буду. Его жрецы – члены клана Сердца, а в рассказе Роско нет ничего, что позволяло бы предположить, что он является тотемом. Однако, когда видим, что у племени камаламба, живущего к северо-востоку от озера Виктория, есть тотем питон и что два клана, обладающие этим тотемом, воздают особые почести питону, происхождение тотема становится очевидным. Ваванга, племя родственное камаламба, «проводят определенные священные ритуалы, связанные с питоном… Соломенные фигурки этих змей с сосудом, наполненным кашей или пивом, и, возможно, парой перьев, воткнутых в землю позади них, часто можно увидеть в деревнях. Это означает, что кто-то из жителей деревни недавно встретил питона и предложил ему птицу или другую пищу, а по возвращении воссоздал картину, иллюстрирующую встречу с тотемом».

По всей вероятности, тотемизм существует, впрочем постепенно отмирая, и в племени эве. Среди «племенных божеств» Эллис называет три тотема эве: Питона, Крокодила и Леопарда. Он, правда, не упоминает клан Питона, но список Эллиса по общему признанию неполон, кроме того, он включает клан Змеи, который можно отождествить с кланом Питона.

Иногда тотемизм путают с концепцией реинкарнации умерших в облике животных. Однако два этих представления в действительности отличны друг от друга. Это становится ясно, когда мы узнаем, что зулусы говорят об амадлози, возвращающихся в облике змей. Все животные данного класса являются тотемами, но только предсказатель может сказать наверняка, является ли конкретная змея идлози. Опять-таки, в то время как другие существа помимо змей могут быть воплощениями предков, еще не было случая, чтобы они принадлежали к определенным кланам, как случилось бы, будь они тотемами.

Чага, судя по всему, постепенно утрачивают свою приверженность тотемизму, по крайней мере, в настоящее время известно только три их тотема, а именно павиан, слон и питон. Существуют, возможно, и другие, например, клан Кабана объясняет свое название, рассказывая, что однажды их предок был сбит с ног диким кабаном. Упомянутые выше кланы верят, что произошли от своих тезок. Однако, в то время как большинство африканцев, сохраняющих веру в тотемизм, думают, будто их предок и правда был животным – как правило, он принимал человеческий облик, чтобы создать семью, – чага придерживаются другого мнения, а именно что их предок был человеком, впоследствии превратившимся в животное. Одного этого фактора достаточно, чтобы понять, что концепция претерпела определенные изменения и что тотемизм, как таковой, выходит из употребления, отмирает.

Кажущееся исключение к последнему утверждению – клан Павиана. Их предком был Павиан, который, поссорившись со своими собратьями, ушел из стаи и обосновался в деревне. Впрочем, исключение это кажущееся, поскольку чага верят, что эти обезьяны являются выродившимися людьми. Испытывая давление со стороны враждебных племен, они бежали в джунгли, а вернувшись через некоторое время, обнаружили, что хижины их сожжены, а поля разорены. Тогда они оставили попытки вести оседлую жизнь и одичали. Следовательно, основатель клана всего лишь вернулся в то состояние, из которого когда-то вышли его предки.

Я думаю, что представление об обезьянах как дегенерировавших людях встречается в разных частях Африки, но истории, которые я слышала сама, говорят о другом: существует также представление, что это низшие по уровню развития существа, пытающиеся подняться до статуса человека. Сказка из Восточной Африки рассказывает о том, как павианы, которым надоело, что люди постоянно гоняют их со своих полей, выбрали одного павиана, отрезали ему хвост (или спрятали его) и отправили в ближайшую деревню на поселение, наказав ему жениться на местной женщине и засеять семь полей. Пять из них предназначались его родственникам, а ему и его жене оставляли другие два. Некоторое время все шло согласно плану, но в конце концов жена устала от тяжелой работы, она все время твердила, что работает только на этих обезьян. Муж согласился с ней, но его родственники услышали их разговор и поспешили в буш, где рассказали обо всем соплеменникам. Решено было вернуть отщепенцу хвост: группа павианов отправилась в деревню, неся с собой хвост и напевая песню:

Эй, павиан! Павиан, иди и забери свой хвост!

Когда павианы пришли к хижине, его не было дома, он отправился крыть тростником дом своего тестя. Павианы последовали за ним туда и продолжали петь, пока их песня не долетела до его ушей. Павиан, вероятно, решил, что протестовать бесполезно, и лишь попросил собратьев дать ему закончить крышу, потом спустился и получил свой хвост, к вящему удивлению жены и ее семьи, не знавших об истинной природе члена своей семьи.

Тотем слон у племени чага принадлежит к клану Ваконадаи. Легенда гласит, что девушка из этого клана против своей воли была выдана замуж за человека из другого клана, Вакосалема. Она отказалась есть обычную человеческую пищу, заменив ее на листья и траву, потом превратилась в слона и убежала в лес. С того времени число слонов существенно увеличилось и они стали совершать набеги на поля людей. Они никогда не причиняют вреда полям своего клана, но, если встречают кого-то из клана Мукосалема, сразу убивают этого человека.

Мне не встречалось историй о возникновении тотема питона, распространенного во многих частях Африки, но рассказ Гутманна служит прекрасной иллюстрацией того, как африканцы относятся к своим тотемам. Всякий раз, когда играется свадьба, в честь питона устраивается празднество, а молодая жена убирает и украшает хижину с особой тщательностью. Говорят, что рептилия всегда появляется и бросает во двор желтые ягоды, которые считаются особым сокровищем. Потом змея вползает в хижину, где на земле сидит жена, проползает по ее вытянутым ногам и, полакомившись молоком и другой приготовленной для нее пищей, выползает в дверь и исчезает в зарослях.

Гутманн говорит, что эта огромная змея считается воплощением предка. Но это воплощение, как уже отмечалось, не является аналогом тотема: более того, добавляет Гутманн, члены племени никогда не молятся ему и не совершают приношений, как поступают по отношению к духам предков.

Отношения между человеком и его тотемом иллюстрирует рассказ Холлиса, прожившего некоторое время среди нанди – хамитского племени Восточной Африки. Привожу этот рассказ.

«В марте 1908 года я собирался разбить лагерь рядом с деревней нанди. Носильщики ставили палатки, повар разжег огонь, и я принялся за еду. Вдруг угрожающее жужжание предупредило нас, что где-то рядом находится пчелиный рой. Меньше чем за минуту мы покинули свои пожитки и бросились бежать, преследуемые пчелами… Вечером мы два или три раза пытались спасти свои пожитки, но безуспешно. Некоторые носильщики при этом были жестоко искусаны. В четыре часа, когда я уже решил оставить все попытки до наступления темноты, в лагере появился один из нанди и вызвался успокоить пчел. Он сказал, что принадлежит к клану Пчелы и эти пчелы его. Он также сказал, что в нападении виноваты мы, поскольку разожгли огонь под деревом, на котором висел улей. Африканец был практически обнажен, но бесстрашно отправился в лагерь, где были наши вещи, громко свистя наподобие того, как нанди свистят, сзывая свой скот. Мы увидели, как пчелы роились возле африканца, садились на него, но он не обращал на них внимания, лишь стряхивал время от времени пчел с рук. Все еще громко насвистывая, он проследовал к дереву, где находился улей. Через несколько минут он вернулся, ничуть не пострадав, и мы смогли забрать из лагеря свои вещи».

У нанди есть кланы Павиана и Леопарда, но среди их тотемов нет питона (если только его нельзя отождествить с тотемом змеей). Клан Гиены наделен любопытными привилегиями, имеет некоторые ограничения и глубоко почитается. Я упоминаю об этом потому, что гиену до некоторой степени почитают все нанди, а не только те, чьим тотемом она является. У гирьяма и других племен существует даже то, что можно называть культом гиены, хотя эти племена, насколько нам известно, не имеют такого тотема. Здесь мы, скорее всего, имеем дело со случаем, когда тотемизм развивается в зоолатрию (культ животных), как произошло с питоном.

По сведениям Жюно, тонга сейчас не является тотемным племенем, но две сказки, которые он цитирует, позволяют с уверенностью утверждать, что раньше они являлись приверженцами тотемизма. Поскольку эти сказки являются прекрасными иллюстрациями темы, их можно привести здесь. Юноша женился на девушке по имени Титишана. Когда ему пришло время забирать молодую жену домой, ее родители сказали: «Возьми с собой слона!» (В сказке, в том виде, в каком мы ее знаем, нет ничего, что могло бы вызвать столь поразительное предложение, можно лишь предположить, что он берет с собой в свой новый дом животных; возможно, она начала требовать тотем и родители сделали попытку, впрочем безрезультатную, откупиться от нее.) Девушка отказалась, сказав: «Где мне держать его? Рядом с деревней моего мужа нет леса». Родители предложили дочери взять антилопу, но она снова отказалась: «Нет, отдайте мне вашего кота!» Родители заупрямились: «Ты же знаешь, что наша жизнь связана с этим котом!» Но бессердечная дочь заявила: «Мне все равно! Если вы мне откажете, меня ждет несчастье!» Поколебавшись, родители уступили. Когда на следующий день юная пара покинула дом, девушка без ведома мужа взяла кота с собой. Придя в свой новый дом, она тайком соорудила крааль и впустила туда кота. Позднее, когда она отправилась обрабатывать дальнее поле (в хижине никого не оставалось), она сказала коту, что он может выйти и съесть приготовленный маис, оставленный в горшке. Кот так и сделал и, вылизав горшок, надел набедренную повязку, принадлежавшую мужу девушки, взял его трещотки и принялся танцевать и петь:

О хо! Титишана! Куда ты ушла, Титишана?

Ты ушла далеко – ва, ва, ва!

Затем, испугавшись, что его могут застать врасплох, кот положил взятые вещи на место и вернулся в свой крааль. Он делал так каждое утро, как только Титишана покидала дом, отправляясь в поле, до тех пор, пока дети не услышали его песню и не сказали об этом хозяину дома. Мужчина не поверил им, но все же спрятался у двери и увидел кота, надевшего его набедренную повязку и украшения и начавшего танцевать. Мужчина ворвался в хижину и убил кота, и в тот же момент Титишана, мотыжившая землю, упала без чувств. Придя в себя, она крикнула: «Они убили меня там, в деревне!» – и, рыдая, отправилась домой. Она села у дверей хижины, велев мужу завернуть тело кота в циновку – потому что она умерла бы, увидев тело, – чтобы она могла отнести его в родную деревню. Девушка отправилась в путь, за ней следовал муж. Принеся тело кота в деревню, она положила сверток на площади. Здесь к Титишане подошла женщина и сказала: «Мы предлагали тебе слона – ты отказалась; мы предлагали тебе антилопу – ты отказалась; разве ты не убила нас всех – ответь мне!» Все жители деревни собрались на площади, говоря: «Наш клан Кота погиб!»

Затем они развернули циновку и один за другим – первой была сама Титишана – подходили и смотрели на мертвого кота, и каждый падал замертво, стоило ему увидеть тело животного. Муж Титишаны вышел, закрыл ворота в окружавшей деревню ограде пучком колючих веток и отправился домой, оставив тела жителей деревни непогребенными. Он рассказал своим товарищам, что, убив кота, убил и всех этих людей, поскольку их жизнь зависела от жизни этого животного. Более того, он потерял приданое, которое отдал за свою жену, поскольку в живых не осталось тех, у кого можно было бы потребовать его назад.

Очевидно, что кот являлся тотемом клана. Интересными представляются несколько деталей в сказке. Жена хочет иметь свой тотем, но от нее этого, видимо, не ожидают, и разражается катастрофа. Хранит ли эта сказка смутные воспоминания о переходе от счета родства по женской линии к счету родства по мужской линии? Тот факт, что жизнь клана зависела от кота, кажется, подтверждает теорию тотема как «внешней» души, которой одно время придерживался Фрейзер. Впрочем, впоследствии он отверг ее.

Та же идея лежит в основе истории о буйволе. Сюжетная линия в этой истории очень напоминает историю, рассказанную выше: животное-тотем держится в секрете от мужа, который по неведению убивает его. Есть, однако, и некоторые различия: буйвол невидим для всех, кроме жены[33]. Жена, не знающая, как накормить буйвола, не выдавая его присутствия, велит ему уйти в лес и выходить ночью пастись на полях. Буйвол выполняет различные просьбы женщины – приносит воду и хворост, обрабатывает землю и т. д. Когда буйвол погибает, жена пытается оживить его при помощи магических церемоний, и ей бы это удалось, если бы ее не прервали в критический момент. Наконец члены тотемного клана, услышав о смерти буйвола, убивают себя и своих детей. Такой конец представляется менее примитивной концепцией, чем в первой истории.

По утверждению доктора Мансфельда, племя экои из Камеруна не только считает своих тотемных животных помощниками и защитниками, но и может заставить их выполнять приказания, например напасть на врагов племени. Тотемная группа обычно совпадает с деревней, то есть является вопросом локализации, а не происхождения. Самыми типичными тотемами являются гиппопотам, слон, крокодил, леопард и горилла, а также рыбы и змеи. Этот автор дает примечательную фотографию: река, часто посещаемая тотемом клана – гиппопотамами, где животные, если их не тревожить, ведут себя чрезвычайно покладисто. На фотографии запечатлены шестнадцать гиппопотамов, плавающих в воде и совершенно не обращающих внимания на белых людей и их фотоаппараты. Они пришли по зову вождя, выступавшего в роли гида доктора Мансфельда, и следовали за группой, когда та гуляла по берегу.

Согласно теории экои, половина души каждого человека живет в животном, являющемся представителем тотема, следовательно, только одно конкретное животное – его индивидуальный тотем. Люди из клана Слона будут охотиться на слонов и безжалостно убивать их, щадя тех, кто является тотемами, поскольку явно не все слоны являются тотемами. Человек и его тотем всегда инстинктивно узнают друг друга и будут избегать встречи: что же до тотемов остальных охотников, то, если охотник должным образом совершит приношение фетишу слона перед началом охоты, любой слон-тотем даст ему знать о себе, подняв переднюю ногу. Если же охотник не совершит приношения, он может ранить или убить тотем, тогда человек, которому этот тотем принадлежит, может заболеть или умереть. Человек может превращаться в крокодила или гиппопотама или в любое животное, которое является его тотемом, а затем сделаться невидимым, чтобы отомстить врагу. В то же время он может отправить вторую половину своей души, воплощенную в тотеме, с тем же поручением.

Во многих случаях тотемные кланы, помимо уважения к своим тотемам, ограничены различными церемониальными запретами, связь которых с тотемом трудно угадать. Так, в клане нанди, называемом Кипоиис, чьими тотемами являются шакал и таракан, «не могут ставить ловушек, хотя могут охотиться. Они не могут строить хижины возле дороги, не могут носить шкуры диких животных, за исключением шкуры дамана». Последнее ограничение относится и к нескольким другим кланам, в то время как еще один клан (Кипкенда) может носить шкуры любого животного, кроме дукера. Однако при этом дукер вовсе не является тотемом клана: одна часть клана почитает пчелу, другая – лягушку. (Дукер – тотем клана Кипамви, но, хотя им и не разрешается употреблять в пищу его мясо, ничего не говорится о том, что им запрещено носить его шкуру.) Люди, чьим тотемом является дукер, не могут сеять просо, а тем, чьим тотемом является лесная свинья, не позволено прикасаться к ослу. Природа этих табу неясна, возможно, они развились из индивидуальных ограничений, таких, какие накладывают знахари Конго на женщину перед рождением ее ребенка. Знахарь велит устроить празднество и приготовить для него пищу – животную и растительную, – и ребенок должен воздерживаться, либо в течение всей жизни, либо на протяжении определенного периода, от употребления в пищу мяса животных или рыб, приготовленных к этому празднеству. Ограничения касаются только животной пищи, не растительной. О других табу, не относящихся к диете, нам неизвестно. Дафф Макдональд приводит историю племени яо о девушке, которой позволили выйти замуж только при условии, что ее никогда не будут просить толочь зерно или что-то другое, кроме касторовых бобов. Другая жена ее мужа, в отсутствие последнего, заставила девушку толочь маис. Как только та принялась за дело, «вода вдруг залила ее до пояса, она снова принялась толочь, и вода дошла до шеи, когда она снова попыталась сделать дело, вода накрыла ее с головой». Подобный инцидент случился в истории о Хамелеоне, рассказанной Жюно, с тем дополнением, что вода превратилась в озеро. У кинга есть сказка, в которой мальчика хоронят заживо, рядом с рекой, его товарищи. Его сестра пришла к реке за водой, и, когда она наклонилась, чтобы наполнить свой калебас, вдруг услышала голос, говорящий: «Если ты моя сестра, скажи матери, что они похоронили ее старшего сына!» Девушка в ужасе бросилась домой и ничего не сказала об услышанном. Такое происходило на протяжении трех дней, а на четвертый она рассказала матери, которая отправилась с дочерью к реке и спряталась, а дочь стала набирать воду. Мать услышала голос, подошла к месту, из которого он исходил, принялась копать и увидела голову мальчика. При помощи мотыги она вытащила его из земли. Он был жив, но часть его тела уже разложилась. Мать и сестра принесли мальчика домой и ухаживали за ним три дня. На четвертый родители отправились обрабатывать поле, а перед уходом велели мальчику ни в коем случае не приносить огонь, если его попросят. Когда мальчик остался один в хижине, к ней подошли вожди и присели отдохнуть в тени, велев мальчику принести им огня, они хотели покурить. Несколько раз мальчик отказывался, но, когда ему погрозили палкой, подчинился и немедленно превратился в воду, а на месте хижины разлилось большое озеро. Вожди в ужасе бежали, а родители по возвращении повесились.

Некоторые моменты в этой истории требуют уточнения, возможно, она дошла до нас в несколько искаженном виде. Если тотемом мальчика была вода, тогда понятна причина, по которой ему запрещали прикасаться к огню, и понятно, почему он превратился в воду, когда табу было нарушено. В нынешнем же варианте истории мотив неясен или же полностью утрачен. Возможно, намек на него сохранился в утверждении, что мальчик был похоронен близ реки и найден сестрой, когда она пришла набрать воды. В двух предыдущих примерах нет поддающейся обнаружению связи между табу и тотемом водой, если таковая вообще существовала.[34]

Впрочем, нам редко удается проследить прямую связь с тотемизмом в историях о животных, которые составляют большую часть африканской мифологии. Они являются не столько продуктом тотемизма, сколько результатом умонастроения, породившего тотемизм, но, в то время как последний в большей или меньшей степени предается забвению, народные поверья продолжают жить.

Главным героем историй о животных у банту является Заяц, который в Америке превратился в Братца Кролика. Основная масса негров из южных штатов США ведут свое происхождение от бантуязычных племен – большая их часть, насколько я понимаю, пришли из региона Конго. Это довольно любопытно, если принять во внимание тот факт, что Заяц не является любимым героем в фольклоре народа Конго. Однако Уикс предлагает свое объяснение: Братец Кролик – это Газель, судя по всему карликовая антилопа (Neotragus) или африканский оленек (Dorcatherium). «Она очень проворна и сообразительна, и я предполагаю, что рабы, привезенные из Конго, не найдя подобного животного в Америке, заменили ее на Кролика». Заяц, который водится в большинстве районов Восточной и Южной Африки, фигурирует в фольклоре этих регионов, и некоторые из его приключений приписываются маленькой антилопе, занявшей его место на западе Африки – на территории к северу от Конго до Камеруна и на территории за ареалом банту вплоть до Сьерра-Леоне. Почему эту антилопу англоговорящие негры называют Хитрым Кроликом – загадка. Вероятно, ее можно объяснить смешением племен, произошедшим при расселении в Сьерра-Леоне освобожденных рабов. Словари Кёлле включают ряд диалектов банту, на некоторых из них говорят люди, в чьих сказках фигурирует Заяц. Несколько искаженный английский стал привычным языком для всех поселенцев Сьерра-Леоне, и вполне естественно, что в процессе обмена устным творчеством имя Хитрый Кролик было перенесено от героя восточных сказок к герою западных – сами сказки во многих случаях почти идентичны. Я подозреваю, что Хитрый Кролик занял место Зайца в тех регионах, где зайцы не водятся. «В центральных или сильно лесистых районах бассейна Конго не встречено ни одного зайца» (Джонстон).

Заяц (Кабулу) вновь появляется в фольклоре Анголы, где он является одним из героев известной истории о Смоляном чучелке. Южнее, у нама, его место занимает Шакал, герой хамитского предания, хотя иногда этот персонаж встречается и в сказках банту. Басуто, приписывающие Шакалу приключения Зайца, могли заимствовать их от готтентотов. Зулусы тоже иногда вспоминают о Зайце, хотя и отдали большую часть его лавров Хлаканьяне. Снова Заяц появляется в Восточной Африке и не только среди банту, но и у нилотов, живущих к северу от озера Виктория и дальше на север до Дарфура. Хамитские племена галла и сомали обходят Зайца своим вниманием, считая его несчастливым животным – причем настолько, что, если он поутру пересекает тропу охотника, человек сразу же поворачивает назад, зная, что, если последует дальше, его ждет неудача.

Абареа, которого я расспрашивала в Мамбруи в 1913 году, выразился по этому поводу достаточно определенно. Когда я спросила, отчего, если Зайца так ненавидят, о нем сложено столько сказок и о нем идет такая слава, Абареа заявил, что все эти сказки, включая и ту, в которой Лев проглотил раскаленный камень, сложены о Шакале. Это вполне согласуется с преданиями нама и масаи, являющихся частично хамитским народом. У последних есть по крайней мере две сказки, в которых у других племен фигурирует Заяц.

Персонаж Черепаха типичен для негрских племен и народов банту. Это одна из фигур, выступающая в паре с Зайцем, вторым его партнером является Паук. Иногда Черепаха предстает как воплощение мудрости и доброжелательности, но порой хладнокровно выслеживает свои жертвы с бесконечным терпением и упорством, заставляя их расплачиваться за содеянное.

Паук иногда встречается в фольклоре бантуязычной Африки, где некоторые считают его воплощением Солнца, а лучи последнего сравниваются с паутиной. Если верно, что слово дибобе у народа дуала, означающее паука, также используется и для обозначения неба, то предположение небеспочвенно, однако трудно сказать, насколько оно верно в отношении Ананси, Паука, фигурирующего в фольклоре Сьерра-Леоне и Золотого Берега. Последний вряд ли может замещать в этом регионе Зайца, поскольку не наделен ни одним из его лучших качеств – у Ананси довольно злобный нрав.

Таковы пять главных характеров в историях о животных в Африке. Есть и другие герои, встречающиеся реже: Хамелеон, Крокодил, Питон, различные птицы, Лягушка (в регионе Делагоа-Бей – любопытные маленькие особи, известные науке как Breviceps mossambicensis), и пр.

Затем, на втором плане, есть те, кто выступает в качестве мишеней для насмешек, жертв или партнеров, подающих реплики главному герою. Это, как правило, существа куда большего размера, силы и явной важности: Лев, Слон, Гиппопотам, Носорог, Леопард и Гиена.

Чувство справедливости, которым наслаждается более слабый герой, поставив в тупик более могучее существо, свойственно человеческой натуре повсюду, но особенно это отмечается в Африке – возможно, потому, что ее народы всегда становились жертвой более сильных. Классифицируя сказки ронга, Жюно выделяет категорию «Мудрость малых» – но черта эта не ограничивается одной лишь группой сказок, ее можно найти и в других разделах в «Сказках о животных» или «Сказках об ограх».

Попутно отметим, что едва ли справедливы слова Маккола: «В этих сказках нет ничего, что привело бы к возвышению разума, в них господствует одна мысль, которую ошибочно можно принять за добрую, – превосходство ума над физической силой. Но если заглянуть поглубже, то можно обнаружить, что под умом всегда понимается хитрость, коварство. Именно коварство, а вовсе не величие ума одерживает победу над тупой силой».

С одной стороны, это суждение слишком огульно, а с другой – не учитывает тот факт, что не следует искать нравственные идеалы в сказках, представляющих собой сферу приложения фантазии. Какие моральные принципы можно извлечь из «Джека, Победителя Великанов» или из «Том-Тит-Тот» и прочих наших популярных сказок, взятых в их первозданном виде?

Но вернемся к нашей теме: Гиена, ассоциирующаяся с Зайцем, является практически полным аналогом Братца Лиса, обладая в то же время некоторыми чертами Братца Волка. Гиена столь же хитра, как и груба, она заводит дружбу с Зайцем и извлекает пользу из его добродушия, но, как только у него появляются подозрения, дружбе приходит конец. Шакал и Заяц снова и снова обводят Льва вокруг пальца. Слон тоже производит жалкое впечатление, как и Гиппопотам, хотя одна история ронга, довольно любопытная, рисует его как доброжелательного и справедливого бога-отца – нечто вроде доктора Барнардо, который принимает потерянных или брошенных детей и в надлежащее время возвращает их безутешным родителям, если они существуют.

В следующих главах я попытаюсь сгруппировать основные сказки, относящиеся к Зайцу и Шакалу, Черепахе и Пауку.

Существует определенный тип сказок (те, по образу и подобию которых до некоторой степени написаны киплинговские «Маленькие сказки»), претендующих на объяснение происхождения некоторых животных или их характерных черт. Так, мы узнаем, почему у Зайца короткий хвост и длинные уши (по одной из версий, его уши удлинились из-за того, что многие люди гладили Зайца по голове, восхищаясь его сообразительностью); почему у Паука плоское тело и он живет в темных углах; почему у Попугая в хвосте ярко-красные перья и т. д. Вот почему у Зайца такой коротенький хвост: когда раздавали хвосты, шел дождь и Заяц сидел дома. Вместо себя он послал за хвостом кого-то другого. У Змеи нет ног, а у Многоножки нет глаз (в это верят суахили), потому что последняя, желая потанцевать на свадьбе и не имея ног, одолжила их у Змеи. Змея отдала ноги с условием, что в обмен получит на время глаза Многоножки. Но когда Многоножка вернулась с праздника, Змея отказалась вернуть ей глаза, поэтому та по сей день пользуется ногами Змеи. Это напоминает нам об обмене перьями между Курицей и Попугаем, о котором рассказывают бенга.

Истории подобного рода хотя и типичны, но немногочисленны, особенно в сравнении с обширным массивом сказок банту о животных. Судя по всему, африканцы приняли животных как нечто само собой разумеющееся, стремясь скорее поведать об их приключениях, нежели узнать, как они стали такими, какие есть.

Одна любопытная история яо связана с маленькой бурой птичкой, идентифицировать которую с научной точки зрения не представилось возможным. Коренное население называет птичку Ке Мланда, она известна своими привычками – птичка постоянно бегает вверх и вниз, все время без повода пищит и щебечет, словно стараясь всеми силами привлечь к себе внимание. Давным-давно, рассказывают яо, все птицы были белыми. Они сочли, что белый цвет – это слишком скучно, и обратились к Мулунгу с просьбой раскрасить их подобно цветам. Мулунгу услышал просьбу птиц и велел им прийти в назначенный день. И вот все птицы собрались перед Мулунгу, восседавшем на своем стуле, словно вождь яо, творящий суд. Перед ним стояли горшочки с красками. Птицы терпеливо ожидали своей очереди, а Мулунгу вызывал их по одной. Птица садилась к Мулунгу на колени, а он брал маленькую палочку для рисования, выбирал цвет, красил птицу и отпускал ее, подзывая следующую. Ке Мланда стояла почти в конце очереди, но ее нетерпение было слишком велико, она вела себя как избалованный ребенок, пританцовывая на месте и чирикая: «Я следующая! Покрась меня следующей!» Сначала Мулунгу не обращал на нее внимания и занимался другими птицами – черным вьюрком с алыми крыльями, маленьким изумрудно-сапфировым зимородком, великолепным бананоедом, подарив ему голубой, зеленый и алый наряд, и другими. Но Ке Мланда все не унималась, требуя пропустить ее без очереди, и Мулунгу наконец уступил: «Хорошо, – сказал он, – подойди ко мне!» Маленькая птичка взобралась к нему на колени, преисполненная сознания собственной важности. Мулунгу окунул палочку в горшок с коричневой краской, поспешно окрасил птицу в этот унылый цвет и отпустил. Так она и прыгает по сей день в своем тоскливом наряде среди пестро окрашенных птиц, украшающих африканские просторы.

Эта глава была бы неполной без упоминания Богомола – важной фигуры в бушменском фольклоре. Действительно, Богомол для африканцев является чем-то вроде божества. Неизвестно, был ли Богомол когда-то тотемом, потому что мы вообще очень мало знаем о тотемизме бушменов[35]. Мне не встречались мифы банту, касающиеся этого существа. Возможно, он является объектом суеверий, что неудивительно, учитывая его причудливый облик и повадки. Северные суахили называют его Кукувазука, «Птица духов», а тонга говорят, что в стародавние времена Богомола считали богом или, скорее, эмиссаром богов-предков. «Маленькие пастухи, встречая Богомола, вырывали волосок из шкуры своего пояса и предлагали его насекомому, говоря: «Возьми, Дедушка!» Прежде, «когда Богомол входил в хижину, никто не мешал ему, потому что думали, будто это бог пришел навестить своих потомков. Сейчас такого отношения к Богомолу почти не встретишь, а приношения ему теперь не более чем детская игра». Баронга считают, что духи предков иногда принимают облик этого насекомого.

Южноафриканские колонисты обычно называют Богомола «готтентотским богом» и уверяют, что готтентоты ему поклоняются. Хан подтверждает слова Петера Кольбена на этот счет, добавляя: «Готтентоты верят, что это насекомое приносит удачу, если оно заползает на человека, а тот его не убьет». Но это вряд ли похоже на поклонение, и, хотя Тунберг говорит, что «люди здесь верят, будто готтентоты часто молятся богомолам», утверждение это слишком расплывчато, чтобы его можно было принять без подтверждения, а Блик, как мы увидим, определенно оспаривает его.

Зулусы при помощи Богомола гадают – они беспокоят насекомое, когда оно сидит на стебле растения, а потом следят за поворотом его головы. Мальчики-пастухи специально делают это, чтобы отыскать заблудившийся скот. Иногда Богомола называют именем, означающим «Разбей горшок», – это объясняется тем, что, если человек, неся горшок, заметит Богомола, то непременно споткнется и разобьет сосуд.

Какие бы идеи ни лежали в основе верований африканцев, бушмены определенно считают Богомола (Каггена) божественным или полубожественным существом. Богомол участвовал в сотворении мира. Луна – это его старый башмак, который он зашвырнул на небо. Он сотворил антилопу канну и оживляет ее каждый раз, когда та погибает. «Помимо его собственного имени (Кагген) у него есть несколько других, как и у его жены… Их приемная дочь Дикобраз (настоящим отцом которой было чудовище по имени Кваихемм, Всепожирающий…) вышла замуж за Кваммангу, и у них родился сын Ичнеумон, такой мудрый, что осмеливается давать советы своему деду Богомолу и бранить его за его проступки… Но, судя по всему, Богомол не является объектом поклонения и вряд ли африканцы обращают к нему свои молитвы».

Это утверждение противоречит рассказу Орпена, который цитирует трогательную молитву, обращенную к Богомолу и положенную на стихи Эндрю Лэнгом. Впрочем, нет ничего удивительного в том, что племена, населяющие территории, столь отдаленные друг от друга, придерживаются различных верований. В любом случае характер Каггена «абстрактен и неопределим»: иногда он предстает милосердным творцом, иногда существом хитрым, как Хубеане, например когда он превращается в мертвую антилопу и пугает маленьких девочек, которые, обрадовавшись находке, принимаются резать тушу животного своими кремневыми ножами. Отрезанная голова антилопы, которую одна из девочек несет на спине домой, вдруг начинает жаловаться, что ей неудобно, а когда девочка, испугавшись, роняет голову на землю, та кричит: «О, о, мояголова! О гадкая девчонка, ты ушибла меня!» Затем все части тела воссоединяются, ожившая антилопа принимает облик человека и гонится за девочками до самой деревни. «Не трогали ли вы притворившегося мертвым Богомола?» – спрашивает их мудрый отец.

У Богомола трое детей, один из которых, Гауну-Цачау, был некогда убит павианами и впоследствии оживлен отцом – процесс этот очень длителен и примечателен тем, что глаза мертвого ребенка считаются чем-то вроде семян. Их помещают в воду, откуда потом вырастает все тело.

Наконец, Каггена и его зятя (куда менее приятную личность) видят на Радуге, при этом Кагген находится наверху, а Кваммангу внизу. Луна (к сотворению которой причастен Богомол) «может говорить, потому что принадлежит Богомолу, все вещи которого наделены даром речи».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.