Глава 8 ТАИНСТВА ДРУГИХ СТРАН (продолжение)

Глава 8

ТАИНСТВА ДРУГИХ СТРАН (продолжение)

На данном этапе нашего исследования абсолютно необходимо суммировать то, что было написано покойной Джейн Харрисон об элевсинских таинствах в ее «Вступлении к изучению греческой религии». Она считала их местным, элевсинским вариантом «халоа», или праздника в честь Деметры, Коры (Персефоны) и Диониса по случаю обрезания виноградных лоз и дегустации сделанного из них молодого вина. Великолепие и духовное значение элевсинских таинств связаны с тем, что Афины восприняли их в чисто политических целях, и с тем, что в какой-то момент они стали ассоциироваться с таинствами Диониса и культа Орфея.

«В целом под таинством понимается обряд, в ходе которого раскрываются определенные сакральные вещи, которые верующий не может видеть, пока не пройдет некоторых обрядов очищения»[14].

Вслед за принесением сакральных предметов из Элевсина в Афины 15-го числа Бодромиона происходил отбор кандидатов на инициацию. 16-го же числа проводился обряд, известный как «К морю, мистики!» – по зову, которым глашатаи призывали начать обряд очищения. Он означал изгнание зла, и в путешествии длиной в 6 миль каждый мистик брал с собой молодого поросенка, с которым он и совершал купание в море. Мисс Харрисон, цитируя Иоанна Медийца, говорит, что «таинства возникли из отторжения всего нечистого, как эквивалент освящению». И надо сказать, что это гораздо лучшее определение, чем то, которое дала она сама.

В ночь с 19-го по 20-е процессия совершивших очищение мистиков отправлялась из Афин в Элевсин, неся с собой изображение Иакхоса (Иакха, Диониса), но «далее мы не можем назвать точный порядок совершения различных обрядов инициации».

Затем совершалось подношение мистикам первых фруктов, в частности, они пробовали kykeon – священную брагу, и вручение мистикам некоторых сводов правил, касающихся этих обрядов, что не было «догмой или даже верой», но лишь заявлением о совершенных ритуальных действиях. Из сакральных предметов, взятых из ящика и помещенных в корзину, а затем вновь возвращенных в ящик, «мы не знаем ничего». Подобно сакральным предметам Тесмофории, еще одного праздника (шара, зеркала и конуса), они могли иметь вполне заурядный характер.

«Поздние авторы, описывавшие элевсинские обряды, постоянно употребляют слово «стадия». Затем мисс Харрисон цитирует весьма важные описания Пселла (важность которых она, очевидно, увидела в трудах Тейлора, который также часто ссылается на них): «Таинства о них (демонах), как, например, таинства Элевсина, воспроизводят двойную историю Део, или Деметры, и ее дочери Ферефанты (Персефоны. – Ред.), или Коры. Как и в обрядах инициации, здесь есть и любовные истории, а Афродита морская поднимается из глубины волн. Далее следует обряд бракосочетания Коры. А инициируемые сопровождают его пением: «Я отведал с тамбурина, я испил из цимбалы, я пронес священные предметы, я вошел в комнату молодоженов». Затем они разыгрывают родовые схватки Део. По крайней мере, мы слышим крики Део, и мы видим разлив желчи и приступы боли. Затем появляется существо с ногами козла в знак того, что Зевс сделал с Деметрой. После этого следуют обряды в честь Диониса, появляется гробница, и многочисленные подношения, и посвященные в культ Шабазия, и люди, совершающие обряды в честь Матери, и звенящий очаг Теспротии, и гонг Додоны, и Кочувая и Коичес – две фигуры, олицетворяющие демонов, и после этого со своим танцем вступает Баубо».

Затем, как говорит мисс Харрисон, «разыгрывается сакральная пантомима… где Дионис и другие орфические божества выступают скорее в роли демонов, а не богов. Религия Орфея является таковой в том смысле, что она – поклонение реальным тайнам жизни, а не конкретным богам; это поклонение самой жизни в ее высших тайных проявлениях любви и экстаза». Вот как об этом сказал Мюррей в его «Древней греческой литературе»: «Разум велик, но он – не все. В мире есть вещи, которые находятся за пределами логики и разума, причины эмоций, которые мы не в состоянии выразить, которым мы склонны поклоняться и которые мы считаем самыми драгоценными в жизни. Эти вещи – Бог или его проявления, не волшебные бессмертные существа, но «вещи как таковые», вещи полностью не человеческие и не нравственные, которые вызывают восторг и слезы или разрушают жизнь человека, не теряя при этом своей чистоты». Вот, пожалуй, и все, мисс Харрисон.

Именно это чувство вдохнуло жизнь в таинства в их позднейших культах, – это не просто связь человека с Богом, когда человек становится богом, но признание того, что любовь и экстаз есть суть Бога, и того, что все человеческие барьеры и табу не способны встать между человеком и Богом в этих его проявлениях. Эта правда известна поэтам и музыкантам через ритм, который и есть экстаз. Эта правда является художникам через цвет, который есть материальное проявление ритма. А благодарные, щедрые и любящие познают эту истину через то, что есть самое благородное, – любовь человека к человеку, жертву, которую мы готовы принести во имя любви. И не важно, любовь это к одному человеку или всем людям вообще. Ведь любовь, не требующая жертвы, – это все равно что искусство, не знающее ограничений, и она столь же невозможна, как тело без души.

Значит, этот чудесный дар и был главным в орфическом культе, который, как мы видим, должен был стать частью наполовину сформировавшихся обрядов элевсинских таинств.

Что касается таинств культа Иакха (Диониса), которые якобы были созданы Орфеем, то они строились на основе следующего тайного повествования: Дионис, или Иакх, когда он был еще ребенком, был приобщен титанами (не без помощи Геры) к различным занятиям, без которых в тот период жизнь считалась неполной. Ему особенно понравилось любоваться в зеркало на свое отражение. И однажды, когда он слишком увлекся этим созерцанием, титаны разорвали его на куски. Не удовлетворившись этим жестоким деянием, они сначала погрузили его останки в воду, а затем поджарили их на огне. Но когда они лакомились его останками, Зевс, узнав об этом, обрушил свой гнев (то есть гром) на них и поручил Аполлону, брату Иакха (Диониса), предать останки погибшего земле. Когда это было сделано, Дионис (чье сердце было похищено и спрятано Палласом) воскрес и вернулся к своей земной жизни и забавам и затем пополнил ряды богов. Тем временем из паров праха сожженных титанов появилось человечество.

«Чтобы осознать истинное значение этого повествования, – говорит Тейлор, – необходимо вспомнить, что все сказки, относящиеся к мистическим обрядам, переплетены между собой…

Во-первых, под Дионисом, или Иакхом, мы должны понимать разум мирской души; ведь существует много внешних проявлений этого бога, или Иакха, которые рождены из его сущности. Под титанами мы должны понимать мирских богов, вершиной которых является Иакх; под Зевсом (римск. Юпитер) – Демиурга, или создателя Вселенной; под Аполлоном – бога солнца, благодаря которому Вселенная существует в симметрии и порядке в силу Высшему Разуму и гармонирующей силы. И наконец, под Афиной (римск. Минерва) мы должны понимать то высшее, разумное, повелевающее и судьбоносное божество, которое охраняет и сохраняет все промежуточные жизни в безупречном состоянии через разум и самоподзаряжающуюся энергией жизнь и не дает материи распасться.

Под чистым состоянием Иакха в период его созревания и взросления подразумевается процветающее состояние разумной природы. Ведь, согласно орфической теологии души, находясь под покровительством Кроноса (римск. Сатурн), представляющего собой чистый разум, движутся не от юности к старости, а в обратном порядке. Средства, к которым прибегли титаны, символизируют те очевидные и делимые энергии мирских богов, посредством которых разум Иакха (Дионис, римск. Вакх) был разорван на части. Ну а под зеркалом мы должны понимать, выражаясь языком Прокла, способность Вселенной принимать множество интеллектуальных совершенств».

Тейлор говорит, что символами обрядов Иакха были: колесо, кедровый орех, физические упражнения, плод гесперид, зеркало, кусок шерстяной ткани и кость лодыжки. Они являют воплощение разумной энергии, матрицу души, энергию земного интеллекта, правды, поступательное движение интеллекта и развитие Иакха вместе с природой.

Джевонс предлагает более современное прочтение мифа. Он говорит: «Зевс в гневе своими молниями испепелил титанов и превратил их в золу. Из этой золы появился род человеческий. Отсюда – два начала в человеке: одно – от Титана, второе – от Диониса, злобное и божественное, материальное и духовное. Таким образом, народное сказание из древней орфической литературы использовалось, чтобы создать базу для учения Пифагора о противостоянии тела и души и об усилиях последней избежать заточения в первом и соединиться с мировой душой, божественной сущностью, которая иногда называется Ураном, а иногда – Зевсом. Точно так же орфический миф о расчленении Загрея титанами использовался для подтверждения пифагорейской теории пантеизма: тело Загрея было одной реальностью, божественной сущностью всех вещей, которая теряет свое божественное единство через деяние титанов, или демонов зла. Однако стремление души освободиться от своей телесной оболочки, проникнуть на божественный уровень, раствориться в нем и таким образом отринуть свое отдельное существование является свидетельством той изначальной гармонии и единства, которые были нарушены вторжением сил зла, а также конечной судьбы души, когда та пройдет все стадии очищения».

Метерлинк со своей обычной прозорливостью сразу же постиг сущность сравнительного характера легенды о Иакхе. Он говорит: «Дионис, бог-дитя, убитый титанами, чье сердце спасла Афина, спрятав его в корзине, и который был возвращен к жизни Зевсом (римск. Юпитер), и есть Осирис, Кришна, Будда; он есть все божественные инкарнации. Он бог, который нисходит или, скорее, проявляет себя в человеке. Он – смерть, временная и иллюзорная, и возрождение, настоящее и бессмертное. Он есть временный союз с божественным, то есть не что иное, как прелюдия к союзу окончательному, бесконечному циклу вечного Пришествия».

Гераклит, которого считали философом таинств, объясняет природу этого цикла. «На периферии этого круга начало и конец суть одно целое». «Божественность в себе, – говорит Август Диес, – источник и конец отдельной жизни. Единство поделено на множества, а множество находит свое разрешение в единстве. Причем множество и единство существуют одновременно, а эманация души божественного сопровождается непрерывным возвращением к божественному. Все идет от Бога, и все возвращается к Богу; все становится одним, а одно становится всем. Бог, или мир, един: божественная идея проникает во все элементы Вселенной. Одним словом, система Гераклита, как и система Вед и египтян, является системой унитарного пантеизма».

Однако гораздо более ясный и глубокий вклад в понимание истинной природы орфических таинств внесла покойная мисс Джейн Харрисон, которая сделала абсолютно очевидным, что Орфей «был реальным человеком, великой загадкой, пророком и учителем, который мученически погиб и чья логика стала святыней». Эту теорию подтверждают такие авторитеты, как Страбон и другие. По ее мнению, Орфей «взял древнее суеверие, глубоко укоренившееся в первобытных обрядах в честь Диониса, и придал ему новое духовное значение. Орфей, вероятно, появился с юга, и его культ в его древнейшей форме лучше всего изучен на Крите. На Крите, и, возможно, только там мы находим то странное смешение египетского и древнепелатского (пеласгского – догреческое население юга Балканского полуострова. – Ред.), которое нашло свое выражение в орфических обрядах. Диодор говорит, что Орфей отправился в Египет, чтобы изучать там обряды и теологию».

Когда последователи культа Диониса верили, что они одержимы богом, это было шагом вперед к убеждению, что они стали богом, как последователи культа Осириса после смерти становились Осирисом и становились с ним одним целым.

Еще более духовное начало было привнесено в древние вакхические обряды Орфеем. Одержимость и сумасшествие, которые характеризовали эти обряды, уступили место более спокойному и возвышенному размышлению и ритуалу. Великий шаг, сделанный Осирисом, когда он поддерживал древние вакхические верования, заключался в том, что он изменил саму концепцию бога и стремился найти божественность совсем другими способами. Блаженство, которое он искал, было не физического, но духовного свойства. Главная идея орфической религии заключалась в возможности достичь божественной жизни.

Отрывок из трагедии Еврипида «Критяне» дает нам ключ к теории и практике орфических таинств, где лидер мистиков признается в своей вере и говорит о природе обрядов, связанных с ней. Он говорит, что он выполнил «красные и кровоточащие пиры» бога. Здесь содержится явный намек на жертвоприношение быка, вероятно связанное с греческой легендой о Минотавре и (я полагаю) являющееся наследством гораздо более древнего культа быка доисторических кроманьонцев южной Франции. Основная часть этого обряда была связана с разрыванием жертвы и поеданием ее сырой плоти.

Климент Александрийский восклицает: «Я не буду танцевать ваши мистерии, как, говорят, это делал Алкивиад, но я сорву с них одежды и выведу их на открытую сцену жизни, прямо перед лицом тех, кто является зрителем этой драмы истины. Последователи культа Вакха проводят оргии в честь сумасшедшего Диониса; они отмечают божественное сумасшествие обрядом поедания сырого мяса, а конечным завершением их обряда является раздача мяса жертвенных животных собравшимся. Их головы увенчивают змеями, они выкрикивают имя Евы, той Евы, которая познакомила людей с грехом. А символом их вакхических оргий является священная змея». Это – протест христианского священника, которому «были отвратительны языческие таинства» и который хотел сказать, что они – всего лишь разнузданные оргии. Для обоснования этого Климент Александрийский выбрал один из самых древних и варварских обрядов. Но, как справедливо замечает мисс Харрисон, «хотя во Фракии последователи культа Вакха (Диониса) разрывали на части козла, хотя на Крите в какой-то период времени сырым съедали быка, нам не стоит все же на основании этого делать вывод о том, что любой из этих обрядов регулярно совершался в цивилизованных Афинах».

Из эпической поэмы «Дионисиак» Нонна Панопольского (IV – нач. V в. н. э.) мы узнаем, что у мистиков был обычай обмазывать себя белой глиной в знак своего очищения и имитировать действия титанов во время убийства ими Загрея (Диониса). Это просто означает, что изначально, когда разыгрывался миф о Загрее, титаны, как и другие первобытные люди, были в «боевой раскраске» воина. Это было необходимо, чтобы обеспечить себе защиту, ведь подобное «преображение» делает человека кем-то еще, такая раскраска защищает его от демонов, она отпугивает чужого. И еще одно замечание: очень часто титанов называли «людьми из белой глины».

Орфей возвысил и очистил брутальный и жестокий элемент вакхических таинств. Мисс Харрисон увидела некоторую странность в том, что орфический культ соединил священного быка со змеей; однако этот самый бык-змея – всего лишь разновидность дракона, существующего во всех мифологиях мира, рогатой змеи у американских индейцев и китайцев, животного с частями тела, принадлежащими всем без исключения животным, и т. д.

Мисс Харрисон, ссылаясь на комедию «Облака» Аристофана (где он высмеивает софистов. – Ред.), пародию на орфизм, полагает, что это произведение открыло его тайну. Она говорит: «Полное открытие… этих и всех других таинств представляло собой лишь интенсификацию, мистификацию старых элевсинских обрядов – «Появись, появись!» у последователей культа Вакха (Иакха, Диониса) и «призывание» бога-быка женщинами Элиды. Именно это богоявление, открытое и внутреннее, и было истинной целью очищения и обожествления. Цель заключалась не в возвеличивании тайных догм, а в познании самого бога. Мы не знаем, до какой степени в пантомиме находят свое выражение эти богоявления, но вполне вероятно, что в какой-то степени это было действительно так».

Однако для нас самым важным является существование орфических таблиц – восьми брошюрок, выгравированных на тончайших листах золота, которые были найдены в гробницах Италии и Крита.

Эти таблички, захороненные вместе с усопшими, содержали указания мертвым о том, как вести себя в загробном царстве; заклинания, которые надо было повторить, и т. д. Фактически они составляют своего рода Книгу мертвых.

Табличка из Петилии описывает, что слева от входа в Аид находится источник, к которому не могут приблизиться духи мертвых. Еще один, еще более замечательный источник находится возле Озера Памяти: он охраняется духами, и из него душа должна испить воды, после чего она станет одним из героев прошлого. Это – явная параллель с верованием Осириса, и в египетской Книге мертвых мы также находим главу об испитии воды в загробном царстве.

Мистический культ кабиров также весьма интересен и заслуживает нашего внимания. Очень трудно высвободить его из огромной массы подробностей, касающихся этого культа, которые мы находим в трудах мистиков эпохи классицизма. Фересид, Геродот и Нонн говорят о кабирах как сыновьях Гефеста (римск. Вулкан); Цицерон называет их сыновьями Прозерпины (Персефоны), и частенько их отцом называют Зевса (Юпитера). У Дионисия из Галикарнаса, Макробия и Варрона сходная точка зрения на происхождение кабиров, однако им противостоит Альтори из Венеции. Он считает, что кабиры были не более чем служителями богов, которые были обожествлены после смерти, а дактияи, куреты и корабанты – это всего лишь имена, под которыми они были известны. Страбон считает их жрецами Гекаты. Бохарт признает в них три основных божества – Плутона, Прозерпину (Персефону) и Меркурия.

Если мы будем придерживаться общепринятой точки зрения, то культ кабиров уходит своими корнями в Египет, где мы видим древний храм в Мемфисе, посвященный им. Геродот предполагает, что пеласги, древние жители Пелопоннеса, изначально обитали на острове Самотраки (Самофракия), где они и основали свой культ и знаменитые таинства, в которые имели честь быть посвященными такие герои, как Кадм, Орфей, Геракл (римск. Геркулес), Кастор, Полидевк (римск. Поллукс), Одиссей (римск. Улисс), Агамемнон, Эней и македонский царь Филипп II, отец Александра Великого. Оттуда пеласги завезли свои таинства в Афины, оттуда же они появились в Фивах.

Судя по всему, в Мемфисе культ кабиров не получил сколь бы то ни было существенного распространения. На монетах их изображали в виде пигмеев вместе с знаком Гефеста. Они также появились в мифологии финикийцев. На островах Лемнос и Тенедос (совр. турецкий Бозжаада) отправлялись их обряды. Относительно числа кабиров мнения расходятся, однако все сходятся в том, что они были близнецами. В более поздние времена их ассоциировали с близнецами Диоскурами – Кастором и Поллуксом (Полидевком). Дионисий из Галикарнаса говорит, что их было «двое молодцев, вооруженных пиками». Кенрик в своей работе «Египет до Геродота» говорил, что страны, в которых преобладал культ самофракийцев и кабиров, были населены либо пеласгами, либо золами, которые из всех эллинских племен были наиболее близки к пеласгам.

Само название «кабиры» обычно считалось происходящим от финикийского слова «могущественный», и эта этимология вполне соответствует тому факту, что богов на острове Самотраки называли Divi potes, то есть «всемогущие боги». Однако Кенрик полагал, что финикийцы использовали какое-то другое слово, которое греки перевели как Kaberious, и оно обозначало два великих элемента – огонь и ветер.

Карфагенский писатель Санкониат сообщает нам, что культ кабиров был карфагенского происхождения и был связан с Осирисом. Бог Тот повелел кабирам составить собственные записи о событиях прошлого. И действительно, культ кабиров, судя по всему, был завезен в Египет и Грецию из Северной Африки и постепенно влился в культ Осириса. Судя по всему, кабиры были изобретателями судов, искусства, охоты и рыболовства, а также строительства и ремесел. Они также изобрели письменность и научили людей пользоваться солью и медикаментами. Наконец, этот писатель говорит нам, что Посейдон и кабиры поселились в Берите (Бейруте, то есть в Финикии, ныне Ливан), но они жили там только до того, как начали совершать человеческие жертвоприношения. В следующем отрывке кабиры изображаются как ремесленники и рыбаки, и в этом смысле слово «кабиры» скорее обозначает народ, а не культ.

Рич в своих «Оккультных науках», суммируя точки зрения писателей на кабирийские таинства, говорит: «Культ кабиров дает ключ к пониманию странствий Энея, основания Рима и Троянской войны, равно как и плаванию аргонавтов. Самотракия (Самотраки) и Троя были так тесно переплетены в этом культе, что очень трудно определить, где именно он зародился, и боги Лавиния (древний город в 18 километрах к югу от центра Рима. – Ред.), который, предположительно, был колонией троянцев, были самофракийскими. Точно так же Палладий, некий карлик, был связан одновременно с Энеем и Троей, Римом, богиней Вестой и Пенатами (у римлян – домашние боги, покровители дома и семьи. – Ред.), а также с религиозными верованиями и обрядами нескольких городов южной Италии. Г-н Кенрик также признает в Энее мифический персонаж, чьи качества были схожи с качествами кабиров, и далее делает некие интересные замечания относительно гомеровских сказаний. Он делает вывод, что основная причина Троянской войны проистекала из желания связать воедино и объяснить происхождение древней религии (причина Троянской войны более прозаична – контроль за Дарданеллами и масштабный натиск на Хеттское царство, союзником которого была Троя, народов моря, в том числе ахейцев. – Ред.). В заключение он отмечает весьма примечательную вещь: якобы страны, в которых преобладали культы самофракийцев или кабиров, были населены либо пеласгами, либо эолами, из всех эллинских племен и по языку, и по истории ближе всех находятся к пеласгам. Таким образом, мы можем сделать следующие выводы: во-первых, племена пеласгов, живших в Италии, Греции и в Азии, были объединены общностью религиозных обрядов и идей, а также письменностью, искусством и языком. Во-вторых, значительная часть того, что мы называем «героической историей Греции», – не что иное, как мифы, созданные, чтобы объяснить следы этой близости в условиях, когда время и появление новых стран и народов уничтожили древние связи и создали почву для возникновения таинственности. У нас нет никакой уверенности в том, что система кабиров уходит своими корнями в Финикию, Египет, хотя полностью исключать этого нельзя. Таинства культа кабиров совершались в беотийских Фивах и на острове Лемнос – причем только ночью. Кандидата на инициацию увенчивали ветками оливы, и на нем была пурпурная набедренная повязка. Одетый таким образом и соответствующим образом подготовленный к церемонии, он садился на ярко освещенный трон, а остальные инициированные устраивали вокруг него танцы. Можно предположить, что подобные торжества постепенно превращались в обычные оргии самого разнузданного и аморального характера, поскольку со временем древняя вера и почитание святынь сошли на нет. Тем не менее древний культ был чистым по форме и великолепным в своем мистическом значении, которое передавалось от обряда к обряду, пока, наконец, его последний луч не растворился в масонстве. Основной идеей культа был переход (через смерть) к высшей жизни, и пока внешние чувства находились под влиянием магнетизма, вполне возможно, главным жрецам этих церемоний делались признания о добрых и злых делах».

В Мексике процветал культ нагуалистов, чьи жрецы назывались naualli, то есть магистрами магии. В основе этого культа лежала вера в личного стража духа. Его называли «нагуаль», и он появлялся при рождении у каждого ребенка. В «Истории Гватемалы», которую в конце XVII века написал Франсиско Антонио Фуентес-и-Гусман, автор дает некоторую информацию о волшебнике, который после ареста объяснял властям, каким образом каждому ребенку назначается свой нагуаль, – когда ему сообщали о дате рождения ребенка, он готовился к обряду в доме родителей (ребенка) и, взяв ребенка на улицу, вызывал демона. Затем он доставал маленький календарь, в котором каждому дню соответствовало какое-то животное или предмет. Так, в этом календаре 1 января соответствовал лев, 2-му – змея, 8-му – кролик, 19-му – ягуар и т. д. Когда взывание к демону завершалось, нагуаль ребенка появлялся в виде определенного животного или предмета, соответствующего в календаре дню его рождения. Затем маг обращался к нагуалю с определенными молитвами, прося его защитить ребенка. Он также повелевал матери ежедневно приходить на место, где ей будет являться нагуаль, который впоследствии будет сопровождать его всю жизнь.

Некоторые из последователей этого культа обладали способностью обращаться в нагуаля. Томас Гейрис, английский католик, который был миссионером в Гватемале среди индейцев майя около 1680 года, описывает в своей книге «Новый обзор Вест-Индских островов» якобы имевшее место волшебное превращение двух вождей соседних племен, а также смертельную схватку между ними, которая закончилась смертью одного из них. Один могущественный нагуаль имел способность к более чем одному преображению и мог принимать самые разнообразные обличья.

В одной из местных книг рассказывается об одном из великих царей-магов Гватемалы, который мог превращаться в змея, орла, ягуара и даже в низших животных. Исповеди аборигенов католическим священникам во многом напоминают признания европейских ведьм на средневековых судилищах. Так, на исповеди умирающего старик заявил, что при помощи «дьявольского искусства» он превращался в своего нагуаля (то есть духа-двойника), а девочка лет двенадцати признавалась, что во время одного из своих ночных полетов она отдыхала на крыше того самого дома, где жил местный священник.

Как только индейская аристократия Центральной Америки была уничтожена или обращена в христианство, произошла смена характера народных верований. Жрецы ацтеков понимали, что если они хотят вообще сохранить свою веру, то она должна чем-то притягивать к себе людей. Поэтому они направили всю свою энергию на то, чтобы превратить низшие культы в смертельное орудие ненависти, направленное против белых. В этом новом направлении веры магия переплелась с политическим заговором против испанского господства, и в результате возник мощный и необычный культ, получивший название «нагуалири», где главным божеством был сам Сатана. По крайней мере, об этом пишут те, кто противостоял этому культу и делал все для его уничтожения.

Это таинственное тайное общество имело свои отделения во всех частях страны. Внутри общества существовала строгая градация, причем посвящение на каждый уровень происходило только после длительной подготовки и испытаний. Местные братства, или логии, были некими признанными центрами культа. Во главе каждого братства стоял верховный жрец, или магистр магии, у которого зачастую под началом было до тысячи простых жрецов и который правил достаточно большой территорией.

Должность жреца этого культа передавалась от отца к сыну. Высшим уровнем этого культа, судя по всему, был «ксочималка», или «ткач цветов». Скорее всего, это название было дано этому уровню потому, что его члены обладали способностью обманывать чувства верующих при помощи странных и приятных видений, вызываемых сильными наркотическими веществами, например растением семейства Erythroxylaceae (к которому относится и Егуthroxylon coca – кокаиновый куст, или кока), сильно напоминающим чеснок. Его сначала высушивали и оставляли в деревянном сундуке для ферментации. Нагуалисты также использовали растение ololiuhgui (это растение Rivea corymbosa, которое в Мексике называется «коатльшошоуки» («зеленый змей»). Семена этого растения называются «ололиуки», их действие на организм человека сходно с действием ЛСД. – Ред.), из семян которого делали мазь, которую, в свою очередь, смешивали с растертыми пауками, скорпионами и другими ядовитыми животными и полученную смесь втирали в тело.

Нагуалисты обмазывали себя магическим маслом, посредством которого они якобы могли летать по воздуху, и предавались диким и разнузданным танцам, как это делали английские ведьмы. Они встречались на перекрестках дорог, где танцевали под волынку, пили странные напитки и яды, совсем как ланкаширские или девонширские ведьмы.

Однако колдовство было не единственным магическим приемом нагуалистов. Они владели самыми разнообразными приемами. Они могли сделаться невидимыми и незаметными ходить среди своих врагов. Они могли перемещаться на дальние расстояния и по возвращении рассказывать об увиденном. Подобно индийским факирам, они могли создать перед взором собравшихся реки, деревья, дома, животных и другие предметы. Судя по всему, нагуалисты могли вскрывать себе полость тела, не проливая ни капли крови, могли отрезать конечности у людей и заменять их другими и т. д. Они могли без ущерба для себя показывать трюки с огромными змеями, вызывать в воздухе таинственные звуки, вводить в транс людей и животных и вызывать духов. Священники-миссионеры верили во все эти их способности. Что же тогда удивляться, что местные жители относились к нагуалистам со смесью ужаса и благоговения.

Эзотерические подробности тайных церемоний и обрядов нагуалистов нам до конца не известны. О них мы знаем полностью только из разрозненных отрывков воспоминаний испанских миссионеров, которые неустанно трудились среди местного населения.

Таинства Митры, распространившиеся в Римской империи перед окончательным утверждением в ней христианства, имели иранское происхождение, и о зарождении этого культа мы имеем только отрывочные сведения. Мы можем сказать, что Плутарх в двух строчках выразил сущность культа Митры, который брал свое начало в поклонении богу солнца и насчитывал многовековую историю (культ Митры вышел из зороастризма, но корни его уходят в глубокую древность – в эпоху общности арийских народов в южнорусских степях – в 4–3-е тысячелетия до н. э. – Ред.). Поклонение Митре стало в какой-то степени знаменем римских легионов, особенно тех, которые располагались на Каледонской стене (вал Антонина в Шотландии. – Ред.) и на Рейне. К II веку до н. э. обряды Митры получили широкое распространение в южной Италии. Нравственные идеи митраизма были очень высоки (Митра непримирим к лжи, нарушителям клятвы, договора, закона и согласия. – Ред.), и поэтому ему не пришлось бороться с космополитическими идеями, как египетской религии. В теологии митраизма элементарные силы и небесные тела получали божественные почести. На митраистских алтарях постоянно горел огонь, и на них почти всегда было изображено солнце. Во всяком случае, иранский Митра сумел поразить религиозное воображение Европы.

Миф о Митре связан с историей преследования и убийства мистического быка. Когда, где и как этот эпизод митраистской мифологии стал ассоциироваться с религией бога – неизвестно. Судя по всему, Митра – это солнце, а бык – не что иное, как земля. На некоторых барельефах мы видим изображение колосьев, торчащих из хвоста умирающего животного, а его кровь дает жизнь виноградникам, рождающим священный сок, освящаемый в таинствах. Этот подход очень напоминает один друидический миф. (Естественно, так как кельты происходят от того же общего индоевропейского корня. – Ред.) Как мы знаем, друиды (кельтские жрецы и судьи) считали Британию местом обитания священного белого быка, и белые быки ежегодно приносились в жертву у подножия дуба, чтобы их кровь могла напитать его свежими соками. Примечательно, что бык символизировал «сердце пастбищ», как в Европе, так и в Египте и Иране. Его убийство является символом увядания и возрождения природы и гарантией конечной победы над злом и смертью.

Таинства Митры можно было лицезреть, только пройдя через многочисленные обряды очищения. Святой Иеремия сохранил для нас описание семи ступеней, которые должен был преодолеть неофит на пути к полному единению с богом. Это были «Коракс, Крифиус, Милее, Лео, Персей, Гелиодром и Патер». По Порфирию, первые три ступени были лишь предварительными на пути к инициации, и только Львы (Лео) могли считаться полными и настоящими связными бога. Переход на каждую ступень сопровождался символическими действиями. Говорили, что неофит, ослепленный и связанный, должен был пройти через огонь и принять участие в воображаемом убийстве. В любом случае неофита испытывали на наличие мужества и чести.

Я мог бы еще многое написать о древних таинствах Америки, Африки и Австралии, но я уже частично коснулся этого в главе «Происхождение таинств». Однако я все же рассказал о тех культах, которые наиболее близки египетским, и этого достаточно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.