Глава четвертая. УЧЕНИЕ ОТЦОВ ЦЕРКВИ IV–го ВЕКА

Глава четвертая. УЧЕНИЕ ОТЦОВ ЦЕРКВИ IV–го ВЕКА

В дополнение к библейскому учению о познании Бога и общении с Ним, нам бы хотелось дать краткий очерк и отеческого учения об этом. Но, к сожалению, мы можем остановиться на учении только немногих отцов.

Св. Афанасий Великий. Св. Афанасий (293 г. — 373 г.) еще молодым диаконом Александрийской церкви стал одним из виднейших деятелей Первого Вселенского Собора (325 г.). Вскоре после этого он был избран Александрийским патриархом. Вся его жизнь прошла в борьбе с арианством, которое учило, что Сын Божий сотворен Богом и принимает участие в творении и промышлении, лишь как первое по времени возникновения и наиболее совершенное тварное существо. Богом Его можно назвать только в переносном смысле… Св. Афанасий был всю жизнь гоним врагами Церкви и значительную часть своей жизни провел в ссылке. Еще при жизни св. Афанасий имел славу великого защитника и свидетеля Православия и святого человека. За редким исключением чуждый крайностям, он, несомненно, создал богословие, которое в главных его идеях, может почитаться мерой Православия.

Св. Афанасий имел чрезвычайно высокое представление о райском состоянии Адама. Первые люди были всецело обращены к Богу, в Котором они имели вечную жизнь, и жизнь Божия преодолевала естественную немощь человеческой природы. Сын Божий — Логос пребывал в Адаме и преображал его душу по Своему образу. Превознесенный над всем чувственным, Адам непрестанно созерцал в себе Бога Логоса и жил, как Бог. Присутствие Логоса было присутствием всей Троицы. «Дыхание жизни», данное Адаму, был Сам Дух Божий, поэтому Адам и Ева были духовны и облагодатствованы.

Образ Божий в человеке связан, таким образом, с богоприсутствием: Бог не только творит человека, но и «формирует» его внутреннюю жизнь. Присутствие Божие не есть что–то «сверхдолжное», делающее человека более совершенным: оно необходимо, чтобы силы изменчивости и распада не возобладали в нас, чтобы наша духовная жизнь получила правильное направление и положительное содержание.

Трагедия грехопадения заключается в потере тесной связи с Богом. Но даже и падший человек может, благодаря разуму и свободе, стремиться к Богу и добру и частично восстанавливать в себе образ Божий. Однако, полное восстановление образа Божия совершается только во Христе. Сын Божий воплотился, чтобы спасти Им же сотворенное и содержимое в бытии. «Кто соглашается и верит, что во вселенной есть Божие Слово и Им вселенная озаряется и приводится в движение, тот не может признать несообразным, чтобы и одно человеческое тело приводимо было в движение и озарялось тем же Словом (т. е., чтобы Сын Божий стал человеком). Если же на том основании, что род человеческий сотворен и произошел из ничего, по мнению их, неприлично нам говорить о явлении Спасителя в человеке, то значит, они ис–ключают Слово и из всей твари, потому что вся тварь из ничего также произведена в бытие Словом». Таким образом, между Богом и миром, особенно человеком, есть изначальная и коренная близость, которая в боговоплощении достигает лишь своей полноты… Во Христе нерасторжимо соединена с Богом вся природа человека. Самые наши немощи, испытания, страдания и смерть приобщены Божеству, поэтому во всех испытаниях, страданиях и самой гибели мы можем быть близки Богу и находить во Христе спасение от всех зол, некогда преодоленных Им. Христос «коснулся всех частей твари», все исцеляя… Божество во Христе всецело и как бы изнутри проникает всю человеческую природу и через нее все человечество. Восприятие Сыном Божиим человеческой плоти было особенно необходимо, так как в ней коренится смерть; «облечено тело в бессмертное Божие Слово и таким образом уже не боится ни смерти, ни тления, потому что оно имеет ризою жизнь и уничтожено в нем тление»… Человека нельзя спасти «извне» — ни прощением, ни поучениями, ни примером, ни внешними дарованиями. Бог соединяется во Христе с человечеством, преодолевая в нем все зло богочеловеческой силой. И мы соединяемся с Богом и избавляемся от зла, приобщаясь Христу. Потому Христос и есть наш истинный Спаситель, что Он истинный Богочеловек… Христос был исполнен Духа и христиане также должны быть исполнены Духа.

Люди «по собственному нерадению взяты в плен диаволом». От диавола — грех; от греха — смерть. Бог мог бы просто простить нас, но люди все равно продолжали бы грешить. Без уничтожения греха уничтожение смерти было бы увековечиванием греховного состояния людей — бессмертие во зле!.. Христос «прошел повсюду», т. е. через всю человеческую жизнь и смерть, вместо всех предавая Себя на смерть, потому что во Христе (или «через Христа») все умерли. «Когда говорит на кресте — «Отче, в руки Твои предаю Дух Мой», — в Себе предает Отцу всех людей, в Нем оживотворяемых, потому что они —- члены Его».

Если Сын Божий стал человеком, то мы в Нем можем быть усыновлены Богу. «Но мы сыны Божии не по природе, но потому что Сын Божий пребывает в нас, и Бог по природе не наш Отец, но Отец Логоса, Который в нас… Отец называет сынами тех, в ком Он видит Своего Сына»… Соединение со Христом возможно потому, что все люди «единосущны», т. е. имеют одну и ту же природу. Очевидно, что люди подобны друг другу, но за этим подобием стоит большее — единство самой сущности людей, их общей «человечности», которая соединяет их в один человеческий род. Конечно, человеческое единосущье, бесспорное в наследственности (ибо дети имеют свою природу от родителей), вообще говоря, не абсолютно, как в Боге: единство человечества далеко от того совершенства, которого оно достигает в Боге. Но во всяком случае мы имеем полную возможность единения со всяким человеком и со всеми людьми. Если Христос мог соединить нас в Себе, то и мы можем быть с Ним едины, приобщаясь всему, чем Он обладал.

У св. Афанасия почти совпадают понятия бого–усыновления, обожения и духовного возрождения. Обожение означает приобщение бытию Божию, общую жизнь с Богом (в любви, познании, творчестве, добрых делах и т. п.), и, как следствие этого, — богоуподобление, приобретение благодатных сил и дарований и высшего духовного мира и радости… Повторяя св. Иринея Лионского, Афанасий Великий утверждает, что «Сын Божий стал человеком, чтобы обожествить нас». Христос — истинный Бог и потому человеческое естество не могло не быть обо–жено в Нем. Воплощение Логоса сделало Его «соте–лесным» нам и даровало в Нем нетление, бесстрастие, воскресенье и вечную жизнь. Мы приобщаемся Богу и Духом Св. Есть «одно только освящение» — «от Отца через Сына во Св. Духе». Логос помазует нас Св. Духом и «печать» в нас Духа Св. есть образ Ло–roca. Так Св. Дух соединяет нас с Логосом. «Даруемое нам Духом исходит от Отца через Сына; то, что дано Сыном в Духе, есть благодать Отца».

Соединение с Богом не может быть достигнуто без нравственного усилия, свободного обращения ко Христу и следования Его примеру.

«Слово Божие содержит все в совокупности, и, как во всем, так и в каждой части, пребывает и невидимо являет Себя». Можно сказать, что вся вселенная находится в Логосе и смысл всего в Боге… В Слове Божием познается Бог Отец, ибо Он говорит нам в Слове… Для того мир и сотворен, чтобы в нем познавать Бога. То, что мы так часто находим в мире сочетание противоположных сил, которые должны были бы разрушить мир, но не разрушают его, доказывает в свою очередь действие в мире соединяющей и приводящей все в порядок силы Божией… Путь богопо–знания может идти и через внутреннее умозрение. Душа богоподобна; она отражает в себе Бога; только страсти и плотянность человека препятствуют внутреннему богосозерцанию.

Посколько естественные возможности познания Бога стали малодоступны падшему человеку, Бог послал Своих богодухновенных пророков. Наконец, Бог послал в мир и Сына Своего, чтобы в Его Образе мы познали Его Самого. Люди обратились от духовного к телесному: потому и Слово Божие стало плотью, чтобы дать познать Себя через Свое тело. Мысль эта совершенно замечательна: верующий во Христа не может оправдывать свое незнание Бога и Истины слабостью и недостаточной духовностью своего разума. Учение Христово проповедано Им в простых человеческих словах и факты жизни Христовой говорят сами за себя. Начало богопознания доступно решительно всем; дальнейшее же его углубление зависит от нашего усердия и благодати Божией. Исполнение учения Христова убеждает нас в его божественности (Ио., VII, 17), не только потому, что мы убеждаемся в его совершенстве, но и потому, что христианская жизнь открывает нам Бога… Вочеловечение Логоса просвещает помраченную человеческую душу и восстанавливает ее богоподобие. Соединение с Преев. Троицей необходимо сообщает нам и бого–познание, которое в свою очередь сообщает нам устойчивость и нетленность бытия, ибо богосозерца–ние есть усвоение Божественного бытия.

Св. Василий Великий. Св. Василий (329 г. — 379 г.) происходил из знатной, богатой и издавна христианской семьи, жившей в Кессарии Капподакийской, в Малой Азии. Образование свое он закончил в Афинах; прекрасно знал греческую философию и литературу. Одно время преподавал даже риторику. Потом он разделил свою жизнь между монашеством и церковной деятельностью. В 362 г. стал священником в Кессарии и ближайшим сотрудником местного епископа. В 370 г. он сам был избран Кессарийским епископом. После кончины св. Афанасия Александрийского Василий Великий стал вождем всех православных на Востоке. В эту эпоху, благодаря тому, что государство признало себя христианским, множество людей присоединилось к Церкви без искреннего желания жить по–христиански. Одновременно арианские смуты внесли страшное разделение и беспорядок среди иерархии и церковного общества. Св. Василий стремился соединить всех вокруг епископата, оставшегося верным Православию, и поднять нравственный уровень общества. Прославлена его благотворительная деятельность. Как догматист, он писал против ариан.

Василий Великий имел такое же высокое представление об изначальном состоянии человека в раю, как и Афанасий Великий, так же, как он, подчеркивал исключительную близость Адама и Евы к Богу… Жизнь первых людей интересовала отцов Церкви прежде всего потому, что они в них видели идеальный образ человека–вообще: по ним мы можем судить, каким человек должен был быть и мог бы быть, если бы не пал. Образ Адама в раю дополняет в нашем представлении о совершенном человеке образ Христа в Его земной жизни и славе после воскресенья: в райском образе первого и второго Адама (т. е. Христа) явлен идеал человеческого бытия; образ земной жизни Христа показывает нам, какой должна быть совершенная жизнь каждого из нас на земле. Унижения, страдания и смерть Христа не составляют, конечно, идеала вечной жизни, но они показывают неизбежность их для падшего человека на пути добра. Никто не должен и не может всецело повторить крестный подвиг Христа, но все, кто хотят жить по–христиански, должны принять в свою меру и крест Христов. Если бы мы сами были способны к той абсолютной жертвенности, которую проявил Христос, то мы могли бы преодолеть в себе грех, примириться с Богом и победить зло. Но мы в силах только приобщит ь–с я искупительному подвигу Христа, лишь отчасти разделив Его подвиг, и этой ценой мы уже приобретаем от Христа то, что Он достиг Своей всецелой жертвенностью… Земная жизнь Христа учит нас не только неизбежности креста, но и тому, что мы можем положительно достичь в этом мире, и высочайшее достижение, доступное христианину в Церкви, заключается в том, что мы уже в этой жизни можем духовно войти в Царство Божие — новый рай.

Образ Божий в человеке относится ко всему идеальному составу человека. «В тебе самом ты найдешь, как бы в кратком пересказе, великую мудрость Творца!»… Душа человека так же бестелесна, невидима и непознаваема в чувственном опыте, как Бог. О Божественной мудрости свидетельствует гармоническое и целесообразное устроение всей природы человека…

Подобно другим отцам Церкви, св. Василий понимает спасение, как избавление от зла и восстановление прямой связи с Богом. Бог есть Жизнь, поэтому соединенный с Богом имеет вечную жизнь. Вместе с тем спасение есть и внутреннее нравственное преобра–жение человека. «Для того пришествие Христово во плоти, предначертание евангельских правил жизни, для того страдания, крест, погребение, воскресение, чтобы человек, спасаемый через подражание Христу, воспринял древле–установленное усыновление Богу»… Замечательно, что Василий Великий говорит не о прекращении вражды Бога против нас, но о том, что на кресте «умирает наша вражда на Бога».

Человек и по природе обращен к добру. Без книг и учителей «закон природы делает нас способными различать необходимое нам». Добродетели со–природны нам и душа обладает «предустановленной гармонией» в добре. «Зло есть болезнь души; добродетель, напротив, имеет все черты здоровья». Стремиться к добру естественно. «Писание учит, что в глубине каждого из нас есть своего рода весы, установленные в нас Творцом, благодаря которым мы можем судить о природе вещей». Каждый может судить, что объективно лучше для него!

Рядом с этой оптимистической оценкой человеческой природы мы находим у св. Василия убеждение, что духовное возрастание требует от человека не только очищения («возвращения к изначальной красоте» или «восстановления первоначальной формы царского образа», т. е. образа Божия), но и отречения от мира и удаления из него. Жизнь есть путь и «дни лукавы», — время уходит невозвратно и никто не знает, когда земной путь его оборвется, но на земле ничего не принадлежит нам и множество соблазнов окружает нас. Необходимо отказаться от всех мирских удовольствий. Без собранности духа нельзя ничего сделать в жизни; собранности этой мешают все заботы мира и все земные привязанности. Лучше всего уйти из мира, от обыкновенной человеческой жизни, быть в полном уединении, очистить душу от всех ненужных образов, мыслей и чувств. Надо угасить не только страсти, но отречься и от родственных связей, брака и человеческих привязанностей. За жемчужину Царства Божия надо отдать все на свете…

«Душа, не имеющая внешних развлечений и не рассеивающаяся по миру в своих ощущениях, обращается к самой себе и в себе самой подымается к бого–мыслию. Освещенная светом богомыслия, она забывает свою собственную природу и не знает более забот о пище и одежде. Освобожденная от всех земных забот, она обращает весь свой пыл на поиски вечных благ и беспокоится о том, как она осуществит в своей жизни воздержание, мужество, справедливость и другие добродетели».

«Главное средство спасения для человека, лекарство против его болезней и возвращение к первоначальному (т. е. райскому) состоянию есть смирение». Мы должны твердо помнить, что мы совершенствуемся и спасаемся только благодаря Богу. Апостол Петр отрекся от Христа, потому что впал в самоуверенность. Мытарь был оправдан, признавая свою грешность. Вообще надо строго судить себя и не превозноситься оттого, что мы сделали что–нибудь хорошее. Пример смирения Христа и апостолов во всей их деятельности и жизни должен учить смирению и нас. Во всем нашем поведении, в отношении к людям и Богу мы должны непрестанно помнить о смирении, укрепляя его в себе по всем поводам… Смирение особенно необходимо для начальствующих, которым Христос раз навсегда подал пример смиренного служения.

Нравственно–аскетический путь недостаточен: человек нуждается в просвещении разума. «Я думаю, — пишет Василий Великий, — всякий разумный человек согласится, что из всех доступных нам благ главное — наука. И я не говорю только о том более благородном знании, которое принадлежит нам (христианам) и пренебрегает изысканностью и блеском речи, чтобы сосредоточиться исключительно на спасении и на красоте мысли, но и о «внешней науке», которую многие христиане неблагоразумно презирают, как лукавую, опасную и способную отдалить нас от Бога… Из этой науки мы сохранили все, что относится к поискам и созерцанию истины, но мы устранили из нее все, что ведет к диаволу, заблуждению и гибели. Впрочем, даже заблуждения могут быть полезны благочестию, давая нам понятие о добре по контрасту его со злом и давая возможность показать силу нашего учения против светской науки. Знание, следовательно, не должно быть осуждаемо, как того хотели бы некоторые: мы должны рассматривать тех, кто так думают, как слепых и невежд, которые хотели бы, чтобы все были похожи на них и таким образом между другими были скрыты их недостатки…» «Все любящие Бога естественно стремятся учиться»… Св. Василий считал даже, что светская литература и наука могут быть хорошей подготовкой для изучения Писания, глубину значения которого трудно постичь молодым. Полезно знать не только философов, но и поэзию, историю и произведения великих ораторов. Как пчелы собирают повсюду мед, так христиане должны повсюду собирать мудрость! Нельзя отрицать, что греческие мыслители были большей частью глашатаями и защитниками добра и что и в истории языческих народов есть высокие примеры добродетелей. Пользуясь светской литературой, христианин, разумеется, будет отрекаться от всего ложного и соблазнительного в ней.

Взгляд Василия Великого на культуру был общепринят среди отцов Церкви. Он глубочайшим образом соответствует духу Нового Завета и в сущности очень прост: благо есть благо, истина есть истина и добро есть добро, где бы они ни находились, и всякое благо, истина и правда всегда от Бога. Напротив, зло, заблуждение и безнравственность должны быть отвергнуты повсюду и никогда и нигде не происходят от Бога. Непогрешимо только Божественное откровение. Только Св. Писание и догматические постановления Вселенских Соборов непогрешимо выражают Откровение. Все остальные писания и речи людей должны быть принимаемы критически в свете единой Истины. Но оттого, что они могут содержать ошибки и ложь, не значит, что мы должны отбрасывать и клеймить их в целом. В церковном обществе во все времена были и раболепные поклонники культуры и гонители всякого знания. Первые, более или менее незаметно и подсознательно, истинность заменяют научностью и нравственность — «принятым в культурном обществе». Но надо твердо помнить, что последняя ценность науки не в научности, а в истинности, и культурность никак не совпадает с праведностью и не заменяет ее. Наукообразная ложь делает бессмысленной и соблазнительной самую научную форму, в которой выражена ложь. И грех в утонченной форме может быть опаснее «грубого» греха.

Однако, гонители всякой науки, хулят Бога, давшего людям разум, и отвергаются Св. Писания и Предания, которые единогласно учат нас: «все испытывайте, держитесь доброго» (I Фес., V, 21). И в культурном творчестве веет Дух Божий, и в светской науке есть мудрость. Тем более церковная культура, особенно богословие полезны Церкви. Осуждать богословие только за то, что оно научно или литературно по форме, за то, что оно мыслит, объясняет, систематизирует и доказывает, а не просто списывает со старых книг, восхваляет или порицает — несправедливое и невежественное злохуление. Такие хулители должны осудить и отцов Церкви, потому что большинство из них были учеными людьми. Только демагоги и клеветники осуждают что–либо бездоказательно. Прежде чем осуждать, надо понять и показать, в чем заблуждение. «Не судите по наружности, но судите судом праведным» (Но., VII, 24). «Если Я сказал худо, покажи, что худо, а если хорошо, что бьешь Меня?» (Ио., XVIII, 23). Оказывая справедливость друг другу, мы оказываем ее Христу. Иначе, как бы не оказаться нам среди нечестивых служителей лже–вождей церковного общества, уподобляясь служителю первосвященника Анны.

Христианин есть человек, который призван судить обо всем по существу, не взирая не только на лица, но и на какие бы то ни было формы и внешние обстоятельства. В этом высшее благородство христианства, его подлинная Божественная вселенскость и справедливость. Если христианство есть обряд, внешняя праведность и «буква» (т. е. власть текста, а не смысла), то все, что не подходит под них, есть суета и тьма. Но если христианство есть дух и истина, как бы ни были священны и прекрасны его исторические внешние формы, его оценки и суждения не могут зависеть оттого, как выражен дух и смысл чего–либо: все истинное и благое будет принадлежать ему во всей вселенной, по слову св. Иустина Мученика…

Опытное познание всегда достоверно в своей непосредственности. Но непосредственное общение доступно нам только с тем, что нам соразмерно и со–естественно. Сущность вещей не дана нам в опыте: мы познаем сущее в его проявлениях — самооткровении и действии. Этот закон относится даже к познанию тварного, тем более — к богопознанию. «Мы познаем Бога из Его действий (энергий), но не притязаем приблизиться к самой сущности. Действия Его нисходят к нам, но сущность остается неприступной…» Мы познаем свойства Божии. Если бы мы отождествляли их с Божественной сущностью, то в Боге было бы столько же сущностей, сколько свойств и проявлений. Мы постигаем только образы бытия Божия. «Сущность Божия выше всякого ума и человеческого ведения… и всякой разумной природы… Она никому неудобозрима кроме Единородного (Сына Божия) и Духа Св., а мы возводимые делами Божиими, из творений уразумевая Творца, приобретаем познание о Его благости и премудрости…» Сущность Божия действительно открывается в ее свойствах и проявлениях, поэтому мы можем судить о ней по последним, но она никогда не исчерпывается ими, поэтому наше знание о ней остается приблизительным. Однако, справедливо, например, из единства или подобия действий разных личностей заключать о единстве или подобии их сущности: связь между сущностью и ее энергиями и свойствами не может быть случайна.

Сущность Божия запредельна в отношении нас, но Его величие, сила, мудрость, благость, промысл, правосудие достигают нас… Носитель всех свойств и качеств — Один; множественность Его определений зависит от множества Его отношений ко всему сущему. Но свойства Божии не сливаются оттого, что они принадлежат Одному. Наши понятия и наименования Бога равночестны, посколько они относятся к тому же Богу.

«Благочестиво непрестанно думать о Боге и верующая душа никогда не насытится богомыслием; но объяснить Божественные тайны, — дерзостное начинание, потому что дух наш далек от того, чтобы достигнуть достоинства Познаваемого (т. е. Бога), а наши слова несовершенно выражают наши понятия. Если, таким образом, наш разум как бы раздавлен величием Божественной реальности и если наше слово остается ниже нашего ума, как нам не оказаться осужденными на молчание, чтобы не покорить нашего богословия бедности наших выражений? Желание прославить Бога врожденно всякой разумной душе, но никто не способен достойно осуществить это желание. Мы, конечно, отличаемся друг от друга силой нашего благочестия, но никто так не слеп и обманут, чтобы поверить, что он до глубины охватил Божественную сущность. Напротив, чем более мы возрастаем в знании, тем более мы осознаем нашу собственную слабость».

Наши понятия вырабатываются, когда мы осмысливаем воспринятое нами. Они суть как бы умственные образы бытия. Они не тождественны познаваемому. Одному предмету может соответствовать множество наших понятий и одно понятие может выразить много предметов. Но понятия должны соответствовать действительности. И наши понятия о Боге могут быть правильными… Так «Бог и именуется благим и действительно благ»; наше понятие благости Божией, следовательно, указывает, на действительное свойство Бога. Если Бог ни с чем не сравним, то мы даже не могли бы сказать, что Он выше всего. Всякое утверждение или отрицание о Боге должно быть основано на положительном знании о Нем; иначе оно бессмысленно.

Слово может быть названием предмета или личности или обозначением их свойств и проявлений; но и в первом случае оно лишь обозначает существо через одно из его свойств. Бог может быть именуем множеством имен, но нет ни одного из них, которое бы вполне выражало Его существо. Даже слово «Бог» только обозначает Бога и когда–то означало лишь одно из качеств Бога (т. е. могло иметь и смысл общего понятия, подобно слову «Господь», «Отец» и т. д.). «Нет ни одного имени, которое бы объяв все естество Божие, достаточно было бы его вполне выразить. Однако, многоразличные имена, взятые в собственном значении каждого из них, составляют понятие, конечно, темное и очень скудное в сравнении с целым (т. е. целым существом Божиим), но для нас достаточное. Из имен же, высказываемых о Боге, одни показывают, что в Боге есть, другие же, напротив, чего в Нем нет. Ибо этими двумя способами, т. е. отрицанием того, чего нет и исповеданием того, что есть, образуется в нас как бы некоторый отпечаток Бога».

Василий Великий относится с исключительным благоговением к библейским именам Божиим, как богооткровенным. Дух Св. учит нас через Ветхий Завет; Сам Учитель–Христос лично учит нас в Новом Завете. Писание учит нас о происхождении человека; мы познаем в нем самих себя и Бога, как Творца, Учителя, Отца, Благодетеля, Начало нашей настоящей и будущей жизни.

Мы знаем, что Бог существует, как Творец вселенной, «а за этим знанием следует вера, а за верою — поклонение!» Здесь замечательна мысль, что не знание следует из веры, а вера из знания, т. е. зная, что Бог есть, мы получаем полную и всестороннюю уверенность в Нем, так что и поклоняемся Ему. Нельзя не вспомнить в связи с этим древне–еврейского философа Филона[29]), который учил, что совершенно Верующий есть не кто иной, как Сам Бог, потому что Он один ни в чем никогда не сомневается в то время, как мы, люди, никогда не имеем абсолютной уверенности ни в чем.

Никакое знание невозможно без Логоса, и без Христа мы бы не имели совершенного откровения о Боге. Но Бог «вложил нечто от Своей собственной благодати» еще в Адама, «чтобы человек по подобному познавал подобное»: имея в себе дары Духа, человек по ним мог судить о Боге. Вообще, «ум, приобщившийся Божеству Духа, бывает уже тайнозри–телем великих деяний и видит Божественные совершенства, сколько дает благодать и сколько может вместить его природа».

«Кто рассуждает, как должно, о Боге, имея правильное представление об Отце, как и о Божестве Сына и о славе Св. Духа, тот воздает славу и честь Богу. Умножает эту славу тот, кто знает, как было все сотворено, как все было сохранено действием Промысла, снисходящим к малейшим подробностям (тварного бытия), как все будет приведено на суд в заключении нынешнего домостроительства. Тот воздает Богу славу и честь, кто способен все созерцать светлым и мирным разумом и после личного созерцания объяснить другим тайны благости Божией и Его праведных судов…» Как можно иметь всегда на устах хвалу Богу? — «Внутренний человек имеет духовные уста, которыми он питается словом жизни… Можно сказать, что мысль о Боге, однажды запечатленная и как бы выгравированная на главной части души (т. е. уме), есть непрекращающаяся хвала Богу». Вся духовная и телесная жизнь человека может прославлять Бога… Какую великую ценность в глазах !) Филон (современник Христа), был без сомнения одним из глубочайших мыслителей мира: он пытался объяснить в свете Ветхаго Завета и греческой философии отношение между Богом, миром и человеком. Во многом он близок отеческой философии.

Св. Василия имеет богопознание, если оно уже само по себе есть слава Божия! Знание Бога есть явление Бога. Проповедь о Боге — низведение Его в мир.

В одной из своих проповедей Василий Великий описывает переживание, которое, вероятно, имели многие христиане. «Если когда–нибудь, —. говорит он, — некий свет, упав в твое сердце, дал тебе неожиданно представление о Боге и осветил твою душу, так что она возлюбила Бога и отвернулась от мира и всего телесного, этот неясный проходящий образ мог дать тебе понять состояние праведников, которые наслаждаются в Боге покойным и бесконечным счастием. Такой радостью оделяет тебя иногда Провидение Божие, чтобы это малое предвкушение напоминало тебе о благах, которых ты лишен…» Когда Бог неожиданно открывается христианину, переживание его может быть настолько же сильно и незабываемо, насколько неясно для разума. Одно в нем всегда очевидно — совершенство и благость Божия.

Царство Божие есть «истинное разумение Сущего» и, вообще, — познание, ибо Царство Божие «внутри нас», духовность же человека состоит в умозрении. Некогда нам откроются все прообразы вещей… «Сознание непостижимости Божией есть познание Божией сущности!» И вместе с тем — «основоположная («неточная») Истина — Бог наш, почему уму надо сначала познать Бога»… Непостижимость Бога означает, что наше богопознание ограничено в самом опыте богообщения и что опыт этот в свою очередь может быть лишь ограниченно выражен мыслью. Василий Великий, как и другие отцы, говорит, что мы знаем, что Бог есть, но мы не знаем, что Он есть (т. е. по самому существу Своему). Но эту формулу можно повторить о всех свойствах и проявлениях Бо–жиих: мы знаем, что Бог есть личность и жизнь, любовь и мудрость, единство и полнота и т. д., но мы не в силах постичь самой сути и содержания того, что есть Божественная личность, жизнь, любовь, мудрость… Таким образом, наше богопознание не сводится только к одному утверждению факта бытия Божия: мы знаем о Боге и многое другое, но содержание всего, что мы можем познать в Боге, всегда превышает возможности нашего опыта и уразумения. Поэтому не только Бог в Его единстве, но и все Божественное познается нами только частично.

Путь богопознания неотделим от любви. «Мы учимся любви к Богу без учителя. Нас не учили ни пользоваться светом или хотеть жить, ни любить родителей или тех, кто воспитали нас. Таким же образом, и еще более того, любовь к Богу не приходит от уроков совне. С самого нашего возникновения, в нас было брошено разумное семя (семяной логос), который содержит способность и побуждение любить. Затем приходит школа Божественных заповедей, чтобы старательно возделывать эту способность, дать ей систематическое питание и, благодатью Божией, довести ее до совершенства». В нас сокрыта «искра Божественной любви». Если Бог дал заповедь любви, то очевидно, что Он дал нам и способность любить. Любовь к Богу есть «врожденная сила». «Всякий может узнать это сам в себе и от себя. Мы естественно любим благо, хотя каждый понимает его по–своему. Без всякого обучения мы имеем также склонность к тому, что нам близко и похоже на нас; без побуждения мы расположены к тем, кто делает нам добро. Но что может быть превосходнее Божественной красоты? Какая мысль более сладка, чем мысль о великолепии Бога?» «Благое существо по самой сущности своей прекрасно и достойно любви. Но Бог -— благ. Если все обращено к благу, значит — все обращено к Богу. Природе нашей принадлежат все естественные благие движения, если только сердце наше не развращено злом. Поэтому любовь к Богу, которая спрашивается с нас, есть настоящий долг; уклониться от него — величайшее зло для нашей души». Удаление от Бога хуже адских мук и смерти.

«Неизреченное сияние Божественной красоты», Его–Слава и Свет не могут быть видимы плотски: «только душа и разум могут восприять их». «Если они открываются какому–нибудь святому, в нем остается жало нестерпимого желания». «Какое желание может быть так сильно и бурно, как то, которое Бог возбуждает в душе, чистой от всякого греха и восклицающей с глубоким чувством: я ранена любовью!» «Не–сказуема красота Слова, сияние Его мудрости, образ Божий в Его Образе. Блаженны, кто ненасытимо созерцают истинную Красоту!» Они забывают обо всем, «горя небесной и святой любовью». Если видимое прекрасно, то каково же невидимое! Если тварное солнце великолепно, то как прекрасно Солнце Правды!.. «Кто внимательно обращает взор на сияние и изящество этой Красоты, тот заимствует от Нее нечто», и лицо его озаряется ее лучами, подобно лицу Моисея, озаренному светом Славы Божьей.

Мы поклоняемся только Богу. Только на Него мы должны надеяться, и «наше поведение осуждает нас, когда в наших горестях мы прибегаем ко всему скорее, чем к Богу».

Ничто так не укорененно в нашей природе, как любовь к ближним и объединение с ними для удовлетворения нужд каждого. «В нас есть семя не только любви к Богу, но и к ближним. Не чудеса есть признак христианства, а взаимная любовь. Делая добро людям, мы делаем его Христу. «Кто любит Бога, тот последовательно любит и ближнего… Соответственно этому, кто любит ближнего, тот исполняет заповедь любви к Богу, потому что он от Бога получает в себе благодать любви».

«Мы призваны соединяться с Богом, посколько это возможно для человеческой природы». Усыновленные Богу благодаря Христу, мы «достойны называться богами». Подобно тому, как железо, опущенное в огонь, раскаляясь, проникается им, так преображается и обожается душа от присутствия в нас Духа. Вообще, не только Сын Божий соединяет нас с Богом, но и Дух Св. «Как солнце, встречая чистое око, Св. Дух покажет тебе в Себе образ Невидимого. В блаженном созерцании этого образа, ты увидишь неизреченную красоту Первообраза. Им (т. е. Духом Св.) совершается восхождение сердец, направляются слабые и совершенствующиеся достигают цели. Он, сияя в тех, кто очищен от всякой скверны, одухотворяет их общением с Собой». От света Духа и души загораются светом; будучи «духоносными», они «изливают благодать и на других». От того, что мы проникнуты Духом Божиим, дается нам «предвидение будущего, знание тайн, открытие скрытого от нас, раздаяние даров, небесная жизнь, хор ангелов, бесконечная радость, утверждение в Боге, богоподо–бие, и, наконец, — предел желанного — обожение!»… Св. Василий пишет даже, что Св. Дух может быть «формой» («эйдосом» — образующей идеей) нашей души, «потому что, кто не живет более по плоти, но движим Духом Божиим, кто именуется сыном Божиим и сделан сообразным образу Сына Божия, тот называется духовным».

Кто в высшем знании соединен с Сущим, тот сам подлинно есть, обладая богоподобным бытием, вечной жизнью и блаженным бессмертием.

«Совершенное Благо — Сам Бог, и всякий, кто ищет Его, не будет Его лишен!» «Я возлюбил Бога, Предел всего желанного, и ради Него принял с радостью самые страдания…»

Св. Григорий Богослов. Григорий Богослов (329–389) — был близким другом Василия Великого; так же, как св. Василий, он был родом из Каппода–кии и закончил свое образование в Афинах. По внутреннему влечению Григорий Богослов был расположен к уединению, богомыслью и литературному творчеству, но церковная жизнь требовала непосредственного в ней участия и св. Григорий нехотя согласился стать священником, епископом и, наконец, Константинопольским патриархом. Однако, каждую из своих церковных должностей он занимал лишь по несколько лет, остальное же время проводил в уединении. Григорий Богослов болезненно переживал церковные смуты своего времени и низкий духовный уровень иерархии, с которой ему приходилось иметь дело. В оценке людей и мира ему был несомненно свойственен пессимизм. Богословие его в целом следовало «царскому», т. е. правильному, среднему пути Св. Предания.

Первозданный человек был совершен. «Взяв часть новосозданной земли, бессмертными руками Бог составил мой образ и уделил часть Своей жизни, потому что, послал в него дух, который есть струя невидимого Божества. Так из персти и дыхания сотворен человек, образ Бессмертного, так как в обоих (т. е. в Боге и человеке) царствует естество ума. Поэтому, как земля, привязан я к этой жизни, а как частица Божества, ношу любовь к будущей жизни…» Душа наша бессмертна; она есть образ Божий и свет, но, конечно, не «частица Божества»: сам Григорий Богослов не понимал своего выражения буквально; он хотел только указать на глубочайшее сродство и близость души с Богом… Душа «имеет только одно природное дело: подниматься ввысь и соединиться с Богом, обращать свой взор к сродному себе, служа, как можно меньше, страстям тела, влекущего ее вниз к земле». Адам был обожен своим естественным устремлением к Богу; он был «созерцателем видимого мира» и «мистом» (посвященным в тайны) Бога, всего Божественного и умопостигаемого. Однако, Григорий Богослов видит в желании Адама вкусить плоды с «древа познания добра и зла» преждевременное стремление к высшему знанию.

Благодаря господству духа человек мог быть совершенным, но в падшем, плотском состоянии люди жалки. Мы удалены от древа жизни, из рая Божьего и облечены в «кожаные одежды», которые, может быть, означают более грубое, смертное и непроницаемое тело. Все неустойчиво и непостоянно в человеке: «я не что–то неизменное, но ток мутной реки, который непрестанно притекает и ни на минуту не стоит на месте!» «Материнская утроба служила мне гробом. И вот, мы от гроба и до гроба живем для тления!» Тело наше — грязь или коварный, льстивый зверь. Душа стала «трупоносицей», должна бороться с телом; она и отвращается от тела и влечется к нему. «Я — образ Божий и родился сыном срама!»… Во всем этом есть преувеличение, которое, однако, в той или иной степени свойственно всему богословию, созданному страстными поклонниками аскетизма и монашества. Отцы Церкви не провозглашают, что тело и все, непосредственно связанное с ним, есть зло, ибо это было бы ересью. Все отцы отрекаются от манихейского дуализма. Но монашеский идеал жизни приводит многих из них к убеждению, что тело только мешает духовной жизни и что чистая духовность была бы предпочтительна; телу в лучшем случае приписывается лишь значение оболочки или послушного орудия духа. Пол, брак, культура, связанная с материей, признаются не более чем терпимыми. Самое рождение человека иногда объявляется постыдным и обрекающим нас смерти. И св. Григорий пишет: «со стыдом должен наименовать похоть матерью своего достоинства, потому что началом моего прозябания было истекшее семя и оно истлело, потом стало человеком и вскоре будет не человеком, а прахом!»… Иногда у одного и того же отца мы находим противоречивые оценки человеческой жизни, связанной с телом (напр, у Иоанна Златоуста или бл. Августина)… Односторонность и увлечения неизбежны в людях; преувеличенный спиритуализм не мог не возникнуть у богословов, которые всю свою жизнь посвящали борьбе с плотью. Можно надеяться, что православное богословие когда–нибудь внимательно изучит учение Писания и Предания о всем, относящемся к телу человека, и установит всегда чуждое крайностям, целостное учение Церкви. Вопрос этот сложен и ответ на него не может быть прост. Оценка всего человеческого необходимо и существенно меняется в зависимости от того, думаем ли мы об идеальном человеке, как он существовал в раю (т. е. об идеальной норме человеческого бытия), или о падшем человеке или о человеке в будущем преображенном мире. Идеальные начала человеческой природы остаются неизменными, но потребности жизни меняются и в падшем мире могут быть даже противоположными. И крайности аскетизма и плотянность (например, в Ветхом Завете) могут быть в определенных случаях оправданы. Новый Завет — в его чистой и благой духовности — должен оставаться для нас мерою и в этом вопросе…

Бог прибегал к всевозможным средствам, чтобы возвратить человека к изначальному богоподобию. Слово Божие, закон и пророки и бесчисленные бедствия учили людей, но зло ухудшалось, главным образом, по вине язычества, т. е. полного потемнения богопонимания. Одно только средство могло исцелить человечество. «Это средство было Само Слово Божие. Вечный, Невидимый, Непостижимый, Невещественный, Начало от Начала, Свет от Света, Источник жизни и бессмертия, недвижная Печать, совершенный Образ, Определение и Слово Отца приходит к Своему собственному образу (человеку), носит плоть ради плоти, соединяется с разумной душой ради моей души и, очищая подобным подобное, становится во всем, кроме греха, человеком… Я был причастен образу и не сохранил его. Он стал причастен моей плоти, чтобы спасти образ и обессмертить плоть. Он утановил новое общение (между Богом и человеком) гораздо более великолепное, чем первое (в первозданном раю). Нынешнее состояние более божественно, чем прежнее, и более возвышенно для тех, кто обладает разумом». «Что не воспринято Христом, то и не исцелено, ибо только то спасено, что соединено с Богом». Последнее утверждение есть совершенное выражение Православного богословия. Только в Боге идеальный прообраз всего; только в Нем — си–ла, могущая дать всему истинное бытие, преодолеть все искажения, возвести к высшему. Христос — идеальный образ человека, но самая человечность Христа возведена к своему Божественному Первообразу. Весь смысл духовной жизни как раз и заключается в том, чтобы всякое начало нашей жизни возвести к его абсолютному Первоначалу и соединить с Ним. Мы ищем, например, внутреннего единства; образ цельной жизни и цельного человека мы находим во Христе, но абсолютное единство осуществлено только в Боге и сила и совершенный образ единства нисходят к нам от Бога через Христа силою Св. Духа, Духа единения, и то единство, которое мы не могли осуществить сами, даже не зная, в чем оно подлинно заключается, достигается нами, когда мы находим и силу и смысл его в Боге. При этом абсолютное единство Божие оставалось бы для нас недоступным и запредельным, если бы оно не было явлено нам в той конкретной форме человеческого духовного единства, которое отражает Божественное единство в мере жизненно–доступной человеку, как оно, например, было явлено нам во Христе. Бог есть абсолютная Сила и Идеал бытия. Поэтому приобщение Ему имеет абсолютное значение для нас: без Него наше бытие и бессильно и слепо. Но приобщение это немыслимо для нас без Посредника между Всесо–вершенным Духом и нами. Богочеловек–Христос, благодатное присутствие в нас Духа, как и все откровения и действия Божии, необходимы, чтобы Бог достиг нас, Сила и Истина Его стали нашими, и мы могли бы восходить к Богу… Человеческая природа, как говорит Григорий Богослов, «умеряла Божество» во Христе, делая Его доступным нам.

Необходимо, чтобы Божественные силы проникли через Христа повсюду и всего коснулись. Христос есть «Закваска целого смешения (т. е. всего человечества)». Жертва Христова есть вечное очищение целого мира. «Христос — всецелый Человек и вместе — Бог ради всего страждущего человека, дабы всему тебе даровать спасение, разрушив всякое осуждение греха». «Мы учим, что Один и Тот же — Бог и Человек, чтобы всецелым человеком и Богом воссоздан был всецелый человек, падший под грех». Именно поэтому Христос «сделался грехом и клятвой не потому, что претворился в них (как это было возможно?), но потому, что через их восприятие Он воспринял наши беззакония и понес наши болезни». Христос принимает и «наше неразумие», и «мою непокорность, как Глава целого тела (т. е. всего человечества), Он делает Своей непокорностью», ибо Он «представляет в Себе всего меня, чтобы истощить в Себе все мое худшее». Христос соединил в Себе и все наши унижения… Св. Григорий решительно отвергает мысль, что жертва Христова была нужна Отцу, как удовлетворение за наши грехи, или что она была принесена диаволу, чтобы выкупить нас из его плена: «человеку нужно было освятиться человечеством Бога»; самая греховность наша должна была быть преодолена силою Божьей.

Христос в совершенной любви и послушании всецело и добровольно отдает всю Свою жизнь Богу Отцу, и в Себе — всех нас. Именно такое самоотдание Отцу необходимо для нас, чтобы примириться с Богом и быть достойным принять Его всепрощение. «Ибо любовь покрывает множество грехов», (I Пет., IV, 8). Любящий не грешит против того, кого любит, и отдающий другому все свое существо и всю жизнь изглаживает свою вину перед ним…

И Григорий Богослов исповедует неотлучность Св. Духа от Христа. Он даже говорит, что после вознесения Христова Св. Дух присутствует в праведниках «не только в Своем действии (энергии), как раньше, но сущностью, если можно так выразиться». Вряд ли можно допустить пребывание в нас самой сущности Божией. Мысль Св. Григория, вероятно, заключается в том, что до явления Христа, т. е. дарования нам возможности всецелого нового бытия, действие Духа Божия в людях было частично, после же того, как мы можем найти совершенный путь для всех сторон нашей жизни, и действие Духа в нас целостно, вся душа наша может быть объята Духом и приведена к богоподобию.

«Если будешь низко думать о себе, то напомню тебе, что ты — Христова тварь, Христово дыхание, Христова честная часть, а потому ты вместе и небесный и земной — приснопамятное творение. Ты — созданный бог, через Христовы страдания, идущий к нетленной славе». И тело будет преображено в будущем мире. Таким образом пессимизм Григория Богослова не относится, во всяком случае, к человеку, преображенному во Христе. Земной человек заслуживает низкой оценки. Дело только в том, что надо всегда отчетливо понимать, что причина мирового зла именно во зле, а не в человеческой природе. Пусть природа наша испорчена, но она никогда не испорчена всецело. Болезнь не есть смерть. Больной остается в известную меру здоровым; всецелое заболевание равносильно смерти. Опасность осуждения земного человека и заключается в том, что можно, увлекшись обличениями или исходя из ложных принципов, болезнь смешать со здоровьем, доброе со злым и осудить самую природу нашу, следовательно и Творца ее — Бога.