Глава 12 Найти и убить (1942)

В стремлении «эвакуировать» евреев из Западной Европы на восток, где уже начали действовать лагеря смерти, нацисты столкнулись с огромными трудностями, и в каждой стране они имели свои особенности. В оккупированных Голландии, Бельгии, Норвегии и Дании была собственная администрация. Италия являлась союзницей. Францию можно было назвать и квазисоюзной, и оккупированной. Впрочем, дело не только в этом. Летом 1942 года все усилия немецкой армии были направлены на то, чтобы не дать Советскому Союзу переломить ход войны — определяющего конфликта исторического значения, как ее видел Гитлер. В результате этого войска СС для реализации своей задачи — депортации евреев — получали не все ресурсы, которые хотели бы иметь. Кое-чего и кое-кого им не хватало, и первую очередь это касалось основного и вспомогательного персонала на местах. Словом, добиться успеха нацисты могли лишь с помощью коллаборационистов.

Во Франции они в полной мере использовали существующие там предубеждения — не только антисемитские настроения, но и нелюбовь к иммигрантам. Лагеря для размещения нежелательных иностранцев в этой стране существовали еще до создания правительства режима Виши. Один из них, в Гюрсе, в Пиренеях, действовал с 1939 года — там разместили тех, кто бежал от гражданской войны в Испании, причем и испанцев, сражавшихся на стороне республиканцев, потерпевших поражение, и представителей других национальностей. В начале 1940 года в лагерь французскими властями были помещены интернированные граждане Германии, включая еврейских беженцев, а также французские граждане как левых, так и крайне правых убеждений, подвергшиеся заключению во внесудебном порядке из-за своих антивоенных настроений. Условия в Гюрсе были ужасные, люди умирали каждый день.

Конечно, самыми худшими из нежелательных иностранцев, по мнению французских властей, являлись евреи. «Еврей не только не ассимилируемый иноземец, который, внедряясь, имеет тенденцию к созданию государства в государстве, — говорил в 1941 году Ксавье Валла, генеральный комиссар по еврейским вопросам в правительстве Виши. — Он также по характеру иноземец, который стремится доминировать и создавать, вместе с себе подобными, сверхгосударство в государстве»1.

Число евреев, депортированных в Освенцим. Подавляющее большинство из них там погибли. Почти всех доставляли в Освенцим-Биркенау, хотя первые партии в 1942 году попали в главный лагерь Освенцима. Цифры взяты из подробного аналитического исследования Франтишека Пипера «Освенцим: сколько погибло» (Auschwitz: How Many Perished. O?wi?cim, Frap Books, 1996. P. 53).

Пипер указывает, что еще 34 000 евреев были депортированы в Освенцим из концентрационных лагерей и неустановленных мест. Важно отметить, что первоначально определенное им число евреев из Венгрии (438 000) впоследствии сокращено до 430 000 человек. Норвежская королевская комиссия дает более точные данные о евреях из Норвегии, погибших в Освенциме, — 747 человек; это больше, чем выслано из страны (см. с. 312).

И конечно, нужно помнить, что нацисты депортировали евреев не только в Освенцим, но и в другие концентрационные лагеря.

Режим Виши не только принял ряд запретительных законов по отношению к евреям, но и в принципе сочувственно относился к идее их депортации, хотя многие из них бежали из Германии и Австрии от нацистских преследований. Впрочем, французские власти понимали, что даже с точки зрения практической реализации о высылке всех этих евреев можно говорить только в долгосрочной перспективе. «Куда их отправлять? — спрашивал все тот же Валла в 1942 году. — Каким образом, пока идет война? Это должно стать делом победителей — если они смогут найти средства, то по всему миру, если получится, или хотя бы в Европе — для расселения бродячих евреев»2.

Несмотря на нелюбовь вишистов к нежелательным иностранцам, первый поезд с евреями, ушедший из Франции в Освенцим в марте 1942 года, был отправлен не в рамках продуманного плана. Это просто стало актом мести. Причины, по которым в том эшелоне оказались больше 1000 мужчин-евреев, искать надо в событиях августа 1941-го. Тогда французские коммунисты посчитали, что нападение Германии на Советский Союз развязало им руки, связанные пактом Молотова — Риббентропа. В Париже было совершено первое покушение на немцев: один военнослужащий убит, второй тяжело ранен. В следующем месяце подпольщики убили еще одного немца. Гитлер пришел в ярость. Немецкие оккупационные власти взяли заложников и троих расстреляли. Вождь нации посчитал такой ответ недостаточным. «Фюрер полагает, что один немецкий солдат стоит гораздо больше, чем три французских коммуниста, — писал фельдмаршал Вильгельм Кейтель из ставки Гитлера в Восточной Пруссии. — Фюрер надеется, что за подобные случаи месть будет самой жестокой. При следующем покушении за каждого [убитого] немца следует без промедления расстреливать как минимум сто человек. Без таких драконовских мер мы не сможем держать ситуацию под контролем»3.

Тем не менее генерал Отто фон Штюльпнагель, командующий немецкими войсками в оккупированной Франции, полагал, что такие «польские меры» во Франции не сработают4, и основания для этого у него были. В частности, после того, как в октябре 1941 года в Нанте немцы расстреляли 98 заложников, по стране прокатилась волна возмущения. В январе 1942-го Штюльпнагель был вынужден подать прошение об отставке, хотя, как он отметил в письме Кейтелю, генералу казалось, что он нашел решение, как предотвратить дальнейшие покушения на немецких военнослужащих: «Убежден, что я мог бы проводить безусловно необходимые действия в ответ за покушения на наших солдат другими средствами — казнями в ограниченных количествах, но в первую очередь отправкой значительного числа евреев и коммунистов на восток, что, с моей точки зрения, произведет более действенный эффект на местное население, чем массовые расстрелы, которых французы не понимают»5.

Преемник Штюльпнагеля, его двоюродный брат Карл Генрих Штюльпнагель, правда, получит разрешение проводить политику контрмер через высылку. Он, кстати, и в дальнейшем нацеливал своих подчиненных на то, чтобы те сосредоточивались на евреях и коммунистах, подчеркивая, что все коммунисты — евреи, а все евреи — коммунисты. Таким образом, первая депортация евреев из Компьеня в Освенцим в марте 1942 года — 1112 человек — была проведена в ответ на действия участников Сопротивления. Для немцев не имело значения, что ни один из этих 1112 евреев не был признан виновным в совершении покушения на немецких военнослужащих. Связь между еврейством и коммунизмом неоспорима, а значит, того, что все эти люди евреи, достаточно.

Эшелон с французскими евреями прибыл в Освенцим 30 марта 1942 года, через несколько дней после первого эшелона с евреями словацкими. Французские евреи, так же как и словацкие, селекцию по прибытии не проходили. Их сразу зарегистрировали в лагере, но через пять месяцев пребывания в Освенциме более 1000 из них уже не было в живых.

Массовая депортация евреев из Франции в рамках «окончательного решения» началась летом 1942-го. Планировалась она как часть общей схемы, принятой для всей Западной Европы. 11 июня Адольф Эйхман провел в Берлине совещание, на котором обсуждалась ее реализация с представителями Франции, Голландии и Бельгии. Начальник отдела гестапо IV B4, который часто получал приказы непосредственно от Гиммлера, а не от своих непосредственных начальников Мюллера и Кальтенбруннера, сообщил собравшимся, что есть распоряжение фюрера о массовой депортации евреев с запада, но 90 процентов из них должны быть сильными и здоровыми. Не способными к труду могут быть только 10 процентов6. Названы были и конкретные цифры — 10 000 евреев из Бельгии, 15 000 из Голландии и 100 000 из Франции. Представителя Эйхмана в Париже, 29-летнего гауптштурмфюрера СС Теодора Даннекера, такая «квота» для Франции удивила.

Даннекер понимал, что выполнить эту задачу он сможет только при содействии французских властей. В 1942 году на территории Франции было 3000 немецких полицейских — мало для того, чтобы не сорвать «план». Но ведь есть еще 100 000 сотрудников французской полиции7. Позицию своей стороны на встрече немецких и французских чиновников 2 июля 1942 года обозначил Рене Буске — генеральный секретарь национальной полиции Франции режима Виши. Из оккупированной зоны Франции — территории, находящейся под административным управлением немцев, — могут быть депортированы только евреи-иностранцы. В свободной зоне — территории, подконтрольной французскому правительству, — его подчиненные помогать немцам не будут. «Французская сторона не имеет ничего против задержания евреев, — сказал Буске, — но непосредственное участие в нем было бы неловким»8. Начальник немецкой полиции безопасности Гельмут Кнохен возразил — в Берлине такая точка зрения вряд ли найдет понимание, и французский коллега ее тут же изменил. Они будут сотрудничать на обеих территориях, но задерживать все-таки станут не французских, а только иностранных евреев. Потом Буске подтвердил, что маршал Петен согласен на депортацию иностранных евреев со всей территории Франции — это будет первым шагом9. Даже разговоров о том, что французские евреи каким-то образом смогут избежать депортации — скажем, за счет иностранных, — не было. Представители режима Виши просто отметили: иностранных евреев вышлют первыми.

4 июля 1942 года премьер-министр коллаборационистского правительства Пьер Лаваль встретился с Даннекером и обсудил последовательность действий. Лаваль сказал, что французская сторона заинтересована в том, чтобы при «эвакуации» еврейских семей со свободной территории забирали и детей до 16 лет10. Да, это было предложение режима Виши. Премьер-министр Франции, страны, имеющей славную историю защиты прав человека, сказал, что еврейских детей тоже лучше сразу забрать. Позже Лаваль пытался оправдываться, представляя свои действия как акт гуманизма — как можно разлучать семьи? Никакой критики все это не выдерживает хотя бы потому, что премьер-министр знал о намерениях Гитлера в случае мировой войны уничтожить в Европе евреев как расу. Французы, так же как и словаки, скорее всего, руководствовались «экономическими» соображениями: если евреям, подлежащим депортации, будет позволено оставить малолетних детей, это станет для страны проблемой. Премьер-министр этой страны получить такую проблему не хотел, вот и пытался от них избавиться. При этом Пьер Лаваль даже не был яростным антисемитом. Он был политиком — бессердечным и циничным.

В течение двух дней, 16 и 17 июля 1942 года, 9000 сотрудников французской полиции принимали участие в акции, ставшей позором Парижа, — облаве, более известной как grande rafle. Аннет Мюллер, в то время девятилетняя девочка, семья которой жила в 10-м квартале столицы, помнит, как полицейские ворвались в их квартиру и мать умоляла их пощадить детей. «До сих пор вижу — офицер полиции оскорбляет маму, толкает ее. Эта сцена стоит у меня перед глазами…»11 Аннет, ее младшего брата Мишеля и мать отвели в ближайшее общественное здание, где собирали всех евреев. Два старших брата девочки, воспользовавшись хаосом, сумели скрыться. Сделать это им велела мать — она не питала иллюзий по поводу того, что может ждать семью в неволе. Отец Аннет, которого в эту ночь не оказалось дома, был поляком, и несколько месяцев назад узнал, что немцы расстреляли многих его родственников, живших в генерал-губернаторстве…

В ходе grande rafle французские полицейские вытащили из дома и задержали 12 884 евреев — почти 10 000 в первую ночь облавы, остальных — на следующий день. Несколько тысяч человек, в том числе Аннет, семилетнего Мишеля и их мать, доставили на Вель-д’Ив — зимний велодром на левом берегу Сены и заперли там. Из десяти имевшихся на велодроме туалетов открытыми были меньше половины. Кран с водой работал только один. Задержанным давали лишь воду и еду, которую приносили представители Красного Креста. По тем, кто пытался бежать, сразу, без предупреждения, открывали огонь.

С велодрома евреев отправили в «Бон-ла-Роланд», лагерь временного содержания в департаменте Луара. Общая атмосфера была напряженной, пугающей, но Аннет и Мишель не боялись, потому что рядом была мама. «Мы чувствовали ее защиту, — говорит Аннет. — Мы верили, что, пока она здесь, с нами ничего не случится». Тем не менее девочка переживала о том, что будет с ней и с братом, когда они вернутся в школу, потому что начало занятий, пожалуй, окажется пропущенным…

В «Бон-ла-Роланд» они пробыли три недели. Евреи, конечно, не могли знать, но все это время нацисты обсуждали, как поступить с детьми, задержанными во время облавы. Даннекер запросил указания из Берлина, и Эйхман в телефонном разговоре 20 июля дал их — детей тоже можно отправить на Восток, но попозже. Французские власти решили вместо того, чтобы дождаться, когда семьи можно будет депортировать вместе, в первую очередь отправить взрослых. Забыли о мнении Лаваля, что это негуманно — разлучать детей с родителями12… Впрочем, прозвучало оно намного позже.

В начале августа в «Бон-ла-Роланд» детей отделили от взрослых. «Всех нас собрали вместе, посередине лагеря, — вспоминает Аннет, — и полицейские стали очень жестоко отгонять женщин. Дети цеплялись за их одежду… Было много криков и слез…» Последним, что помнит девочка о матери, стала ее улыбка: «Мама подала нам знак глазами. Мы следили за ней. Она улыбалась, словно хотела сказать, что вернется»13.

Матерей отправили в лагерь «Дранси» в пригороде Парижа. Он располагался в комплексе зданий, конфискованных немецкими оккупационными властями в 1940 году, и сначала использовался как полицейские казармы, а затем был преобразован в первичный центр содержания под стражей в Парижском регионе для изоляции евреев и всех остальных, кого планировалось депортировать из Франции. Большинство евреев, высланных из Франции, — около 69 000 человек, отправили на восток именно отсюда. В 1942 году лагерная администрация была французской. Условия содержания в «Дранси» оказались ужасными. В лагере царила антисанитария, узники голодали. Отчаяние было здесь главной эмоцией и, когда доставили матерей, разлученных со своими детьми, стало просто неимоверным. Одетт Далтроф-Батикль, попавшая в «Дранси» тем летом, вспоминает: «Эти женщины очень страдали, потому что им пришлось оставить детей. Были случаи, что они выбрасывались из окон. Одна еврейка выжила, потому что упала на колючую проволоку, но многие разбивались»14.

Для Аннет Мюллер и ее брата Мишеля, оставшихся без матери, жизнь в «Бон-ла-Роланд» стала невыносимой. «После расставания с мамой я несколько дней не хотела выходить из барака, так мне было плохо. Я рыдала и не могла остановиться. Лежала на соломе и твердила себе: это моя вина в том, что мама уехала, потому что я плохо себя вела. Вспоминала все, в чем могла себя упрекнуть. Теперь с нами постоянно был страх. Охранники злились и все время угрожали нам. Говорили, чтобы мы молчали».

О матерях, которых разлучили с детьми, в лагере осталось удивительное воспоминание. «В уборной, в выгребной яме, среди экскрементов, виднелись такие блестящие штучки — бриллианты… Это были украшения, в том числе обручальные кольца, которые наши матери предпочли выбросить в отхожее место, а не сдать. Вообще-то всем им было приказано сдать драгоценности…»15

Через две недели пребывания в «Бон-ла-Роланд» детей перевезли в «Дранси» — их матерей к этому времени уже отправили в Освенцим. В «Дранси» Аннет с братом, как и многие другие, страдали от дизентерии. Она помнит, что некоторые французские охранники отводили глаза, чтобы не видеть, в каком состоянии находятся дети, но большинство выполняли свои обязанности с большим усердием и без эмоций16.

Одетт Далтроф-Батикль пыталась, как могла, помочь детям: «Прибывшие были в ужасном состоянии. Завшивленные, страшно грязные, и у всех дизентерия. Мы пытались их помыть, но вытирать было нечем… Потом мы постарались накормить их — эти дети несколько дней не ели, и им было тяжело проглотить хоть что-нибудь. Кроме того, мы попробовали составить их список — имена и фамилии, но многие свои фамилии не знали. Они просто бормотали что-то вроде: “Я младший братик Пьера…” Мы упорно продолжали попытки персонифицировать их. У старших, конечно, все узнали, но у маленьких это было невозможно. Матери привязали им на руку деревянные дощечки с написанными именем и фамилией, но большинство малышей эти деревяшки сняли и играли ими друг с другом… Дети все время рассказывали о своих родителях, в основном о матерях. Они говорили о том, как расстались с мамами, и мы чувствовали: эти мальчики и девочки понимают, что больше никогда с ними не увидятся. Я, по крайней мере, это чувствовала»17.

Аннет и Мишелю, в отличие от очень, очень многих других, повезло. Дело в том, что все это время их искал отец — искал и нашел. Теперь детей нужно было вызволить. Через посредника ему удалось подкупить французских чиновников, и Аннет с братом из «Дранси» перевели в другой перевалочный пункт — в самом городе, на Монмартре. Там он тоже сумел «договориться» с охраной и забрал сына с дочерью. Аннет и Мишеля спрятали в католическом сиротском приюте. У большинства других детей такого спасителя, который помог бы им, не оказалось… И будем откровенны: если бы отцу Аннет и Мишеля не удалось избежать облавы 16–17 июля, они тоже почти наверняка оказались бы в одном из семи эшелонов, которые ушли из «Дранси» в Освенцим, увозя осиротевших детей на смерть.

Одетт Далтроф-Батикль вспоминает, что перед отправкой им обрили головы. «Это было ужасно… Помню одного маленького мальчика с длинными светлыми локонами, который говорил: “Моей маме так нравятся мои волосы, что мы их не стрижем…” Потом я увидела его обритого. Малыш был в полном отчаянии… Для детей, особенно для девочек 10–12 лет, это бритье стало настоящим унижением»18.

Нельзя не сказать о том, что во Франции звучали протесты против депортации евреев, в первую очередь из уст священнослужителей. 23 августа архиепископ Тулузы Жюль-Жеро Сальеж выступил с пастырским посланием, в котором, в частности, было сказано: «Нашему времени предназначено быть свидетелем трагического спектакля, в котором к детям, мужчинам и женщинам, отцам и матерям относятся как к стаду скота, когда членов одной семьи разлучают друг с другом и отправляют в неизвестном направлении…»19 Протест выражали и другие церковные иерархи, в том числе архиепископ Марселя, но от папы Пия XII этим чувствам не прозвучало ни слова публичной поддержки, и сострадательные протесты французских клириков пропали втуне.

К концу 1942 года из Франции в Польшу были депортированы 42 500 евреев. Премьер-министр правительства Виши Пьер Лаваль не пропускал ни одного случая, чтобы не дать понять — он доволен результатом. «Лаваль никак не упомянул о давлении со стороны немцев, — сообщили американцы, встречавшиеся с ним в августе 1943 года. — Он откровенно заявил, что евреи-иммигранты всегда были проблемой для Франции. Правительство радо, что изменение отношения немцев к ним дало Франции возможность избавиться от евреев»20.

Отношение французских властей к преследованиям и депортации евреев разительно отличается от отношения их южных соседей — итальянцев. Многие ли знают, что фашистский режим Бенито Муссолини не занимался депортацией итальянских евреев? Ситуация изменилась только летом 1943 года, после смещения Муссолини с поста премьер-министра и последующей оккупации Италии Германией. Любопытно отметить, что, хотя Гитлер, обратив внимание на приход Муссолини к власти в 1922 году, вдохновился его примером в создании национал-социалистического движения, среди итальянских фашистов было много евреев. В частности, министром финансов в кабинете Муссолини с 1932 по 1935 год являлся Гвидо Юнг. Одной из ближайших соратниц Муссолини и его любовницей на протяжении 25 лет была Маргарита Царфати, по отцу еврейка. Тем не менее, несмотря на все это, мнения об отношении дуче к евреям и о степени его антисемитизма в этот период противоречивы21. Наверняка можно сказать одно: какими бы ни были взгляды Бенито Муссолини, они не мешали ему работать с евреями и даже делить ложе с еврейками.

То, что чернорубашечники дуче терпимо относились к итальянским евреям, возможно, и неудивительно. Во второй половине XIX века евреи сражались на стороне Джузеппе Гарибальди, великого героя Италии и образца для подражания Муссолини, в борьбе за объединение страны, и после победы гарибальдийцев официальная дискриминация итальянских евреев прекратилась. Теперь они могли занимать даже высшие государственные посты. Например, Джузеппе Оттоленги в 1902 году стал военным министром, а Алессандро Фортис в 1905-м премьер-министром.

Открыто антисемитским режим Муссолини стал только в конце 1930-х — после того, как итальянский диктатор решил установить прочную дружбу с гитлеровской Германией. В 1938 году был принят целый ряд законов, ущемляющих права евреев, в том числе признававший незаконными браки между ними и неевреями. Тогда же последовало введение запрета на службу евреев в вооруженных силах. Тем не менее подоплеку всего этого искать нужно скорее в оппортунизме, нежели в глубоком антисемитизме. Несомненно, среди итальянских фашистов были и ярые антисемиты, но большинство населения страны с трудом понимало, почему их соседи-евреи вдруг должны стать жертвами преследований. При этом даже фашистская администрация демонстрировала существенную гибкость в применении антисемитских законов (например, в июле 1939 года была создана комиссия, которая имела право «ариизировать» отдельных евреев, преимущественно тех, кто мог за это хорошо заплатить).

Вступление в 1940-м Италии в войну не ознаменовалось массовой активизацией преследований итальянских евреев, хотя полиция начала интернировать евреев-иностранцев, живущих в стране. На оккупированных итальянской армией территориях политика в отношении местных евреев была относительно мягкой. В частности, в Хорватии, где итальянская армия заняла бо?льшую часть побережья, ее военнослужащие подчас защищали евреев от усташей — членов хорватской фашистской ультраправой националистической организации, отличавшихся ярым антисемитизмом. В 1942 году правительство Анте Павелича согласилось с тем, что оставшихся в живых евреев надлежит депортировать из страны, но несколько тысяч, казалось бы, уже обреченных нашли убежище в зоне итальянской оккупации. Немцы попросили Муссолини распорядиться о сотрудничестве, и тем не менее итальянские власти в Хорватии тянули с принятием этого решения и находили все новые причины, по которым якобы не могут удовлетворить все требования немцев22.

В ноябре 1942 года в ответ на высадку союзных войск в Северной Африке немцы оккупировали всю территорию Франции, и с этого момента власть правительства Виши стала чисто номинальной. В это же время они согласились с тем, что Италия направит свои войска в восемь французских департаментов, которые раньше контролировали вишисты, близ Средиземноморского побережья. Это привело к прямой конфронтации между итальянской и французской администрациями, в ходе которой проявились два совершенно разных подхода к судьбе евреев. Генерал Карло Аварна ди Гуалтиери заявил, что итальянцы будут стараться управлять этой территорией Франции на основании гуманных законов23. Реализуя этот план, его подчиненные препятствовали желанию вишистов преследовать евреев. В частности, итальянцы разрешили евреям-иммигрантам остаться жить на побережье (по правилам марионеточного режима их следовало депортировать в глубь территории) и отказались выполнить требование французов ставить в документах евреев особый штамп. Французские власти этот более «гуманный» подход к решению «еврейского вопроса» не приветствовали. Пьер Лаваль неоднократно выражал неудовольствие поведением итальянцев и даже просил немцев оказать для восстановления контроля над этими территориями соответствующую поддержку24.

Чем же можно объяснить «гуманизм» итальянцев на оккупированных территориях? Отчасти тем, что те хотели показать — со своими немецкими союзниками они являются равноправными партнерами и угроз не потерпят. В отличие от французов итальянцы были не побежденной нацией, вынужденной вступить с немцами в такие отношения, которые будут диктоваться с позиции силы, а гражданами страны гордой и независимой, сознательно выбравшей роль активной участницы войны. Кроме того, Италия, опять же в отличие от Франции, приняла не так много евреев-иммигрантов, и итальянцев никогда не учили ненавидеть евреев, как это делали в Германии. На занятых ими территориях итальянцы могли предоставить евреям защиту без особого риска для себя. Так почему бы и не помочь? Конечно, это не означает, что итальянские солдаты были святыми, и доказательств этому немало25.

В это же самое время в Освенцим отправляли и голландских евреев. К концу 1942 года из Нидерландов на восток их было депортировано около 40 000. Это стало возможным не только вследствие добровольного сотрудничества голландских властей, но и потому, что немцы ввели систему поголовной регистрации местных евреев. В январе 1941 года всем им было приказано зарегистрироваться в местных органах власти. Так практически все голландские евреи — около 160 000 человек — и сделали.

Кроме того, немцы создали в Нидерландах еврейский совет, во главе которого стояли Дэвид Коэн и Авраам Ашер. Позже оба подверглись диффамации: многие расценили их сотрудничество с немцами в процессе депортации как предательство. Отчасти это произошло потому, что в 1942 году немцы выдали еврейскому совету 17 500 освобождающих сертификатов, а сие означало, что члены совета и их семьи сумели избежать высылки, хотя и временно, а когда Коэн и Ашер уже не могли избежать «эвакуации», их отправили не в лагеря смерти на Восток, а в концентрационные лагеря на территории рейха и протектората, где они и дожили до окончания войны.

На совещании 11 июня 1942 года Эйхман говорил о депортации 15 000 голландских евреев, но уже через три недели эту цифру в Берлине скорректировали до 40 000. Возможно, такое решение было принято потому, что нацистам оказалось намного проще «работать» в Нидерландах, чем они предполагали. Вот во Франции, например, Даннекер выражал сомнение в том, что сможет выполнить поставленную перед ним задачу26.

4 июля голландским евреям были разосланы первые письма с предписанием о массовой депортации. Доктор Хемельрийк, один из преподавателей еврейского лицея в Амстердаме, вспоминает царившую в те дни атмосферу: «На первой выпускной церемонии (она же оказалась последней) в нашей школе чувствовалось тяжелое дыхание смерти. Все девушки старше пятнадцати лет получили указание к часу пополуночи явиться на Центральный вокзал. Место назначения неизвестно. Родители понимали, что отправляют своих дочерей непонятно куда беззащитных и никогда больше их не увидят. Сопровождать детей не разрешалось. Девушки уходили, часто после душераздирающих домашних сцен, с надеждой на то, что тем самым спасают отцов и матерей. Конечно, этого не произошло»27.

Ни в еврейском совете, ни в еврейской общине в целом никто не мог сказать наверняка, что ждет этих девушек и тысячи других евреев, которых отправляли в неизвестность. Тем не менее через нескольких дней после начала депортации поползли слухи. Подпольная газета De Waarheid 3 августа обратилась к голландским полицейским с призывом, который уместнее назвать мольбой: «Вспомните о своем человеческом и профессиональном долге — не арестовывайте евреев и только делайте вид, что выполняете приказы, направленные против них. Дайте им возможность бежать и скрыться. Помните, что каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок, которых вы арестуете, будут убиты, и их убийцами окажетесь вы»28. 29 июля Radio Orange, вещающее из Лондона, спрашивало весь мир: «Какую пользу немецкой военной экономике приносит то, что они сгоняют в лагеря тысячи беззащитных польских евреев и уничтожают их в газовых камерах? Какую пользу получает их военная экономика, когда теперь из собственной страны высылаются тысячи голландских евреев?»29

Упоминание о газовых камерах свидетельствует: уже в это время обществу было известно, что происходит с евреями. 9 июля в том же Лондоне польское правительство в изгнании созвало пресс-конференцию, на которой присутствовал британский министр информации Брендан Брекен. Журналистам сообщили, что немцы обдуманно исполняют чудовищный план по уничтожению евреев в Польше30, но союзники все еще ставили под сомнение глобальность намерений нацистов. Может быть, голландских и прочих европейских евреев они будут использовать исключительно как рабочую силу?

Первое громкое предупреждение о том, что это общий план уничтожения евреев и он уже начал реализовываться, прозвучало в августе 1942 года из Швейцарии. Глава женевского бюро Всемирного еврейского конгресса Герхард Ригнер, немецкий юрист, бежавший в 1933-м во Францию, а затем в Швейцарию, на основании данных разведки, полученных из немецких источников в Центральной Европе, пришел к следующим выводам: «Существует план, который продолжает детализироваться. Согласно ему, все евреи из стран, оккупированных или контролируемых Германией, общим числом от 3 500 000 до 4 000 000 человек должны быть после депортации в концентрационные лагеря на востоке уничтожены одним ударом, чтобы раз и навсегда покончить с еврейским вопросом в Европе. Сообщается, что акция планируется на осень. Способы уничтожения, включая использование синильной кислоты, до сих пор обсуждаются. Мы передаем эту информацию с осторожностью, поскольку не в состоянии подтвердить ее точность»31.

Когда эти сведения получили руководители Всемирного еврейского конгресса, у них не осталось сомнений в том, какая судьба уготована евреям. И тем не менее, что с ними делать, в Нью-Йорке решить не могли. В конце концов в штаб-квартире нашли способ довести сообщение Ригнера до британского правительства — это произошло в середине августа32. Американским властям оно стало известно немного позже. Сначала Ригнеру просто не поверили. Союзникам потребовалось как минимум четыре месяца, чтобы удостовериться в том, что это правда. И британцы, и американцы получили информацию из других источников, в том числе свидетельства очевидцев варшавского гетто. Теперь они были готовы публично осудить нацистов33. Последовало совместное заявление, и о преступлении, которого еще не знало человечество, узнал весь мир.

17 декабря 1942 года Великобритания, США и СССР выразили свое негодование в связи с нацистскими бесчинствами по отношению к евреям. Энтони Иден, министр иностранных дел Великобритании, выступая в палате общин, говорил о многочисленных сообщениях о том, что нацистские власти не ограничились лишением всех евреев, проживающих на территориях, на которые распространяется их варварское правление, элементарных человеческих прав и приступили к исполнению неоднократно высказываемого Гитлером намерения уничтожить еврейскую нацию в Европе. «Евреев из всех оккупированных стран депортируют с невероятной жестокостью и в самых кошмарных условиях на территорию Восточной Европы… Ни о ком, увезенном таким образом, больше не было никаких известий»34. Иден сказал, что союзники самым решительным образом осуждают зверскую политику хладнокровного геноцида и что виновным в совершении этого преступления не удастся уйти от возмездия.

За несколько месяцев до этого выступления британского министра иностранных дел в палате общин Герхард Ригнер и его коллеги лично передали информацию об уничтожении евреев монсеньору Филиппе Бернардини — папскому нунцию в Швейцарии. «Мы сказали: “Пожалуйста, попросите Ватикан вмешаться, — рассказывает Ригнер, — и сохранить, по крайней мере в тех странах, где это еще возможно, то, что можно сохранить от еврейского сообщества”»35. Глава женевского бюро Всемирного еврейского конгресса свидетельствует, что ответ из Ватикана был уклончивым. Другими словами, попытка заручиться заступничеством Святого престола успехом не увенчалась. Папа Пий XII по-прежнему отказывался публично осудить истребление евреев, хотя в рождественском послании 1942 года сказал несколько слов о тех, кто «…без всякой вины со своей стороны и зачастую лишь на основании национальности или расы обрекается на смерть или медленное умирание»36. Но произнести слово «евреи» понтифик был не готов.

Те, кто пытается оправдать бездействие папы Пия XII, часто говорят о том, что происходило в Нидерландах летом 1942 года, считая эти события одной из ключевых причин его молчания. Тогда нацисты узнали, что архиепископ Утрехта Йоханнес де Йонг намерен осудить депортацию евреев, и предупредили кардинала, что, если он это сделает, из Голландии депортируют и евреев, принявших христианство. Архиепископ на шантаж не поддался, и 20 июля 1942-го со всех кафедр страны было зачитано его пастырское послание. В нем прямо говорилось о преследовании евреев. Кроме того, в послании цитировались слова из письма, направленного оккупационным властям девятью днями раньше. Голландские священнослужители тогда заявили, что глубоко потрясены акциями, которые совершались против евреев в Нидерландах, исключающими их из участия в нормальной жизни общества, а потом с ужасом узнали о новых мерах, при которых мужчины, женщины, дети и целые семьи будут депортированы на территорию Германии и зависимых от нее стран. Эти действия глубоко противоречат нравственному чувству голландского народа, поэтому церковь призывает немцев не реализовывать их37.

Конечно, нацисты просьбу церкви проявить по отношению к голландским евреям элементарную гуманность проигнорировали. Более того, они исполнили свою угрозу депортировать из Нидерландов евреев, принявших христианство. Сколько именно их было выслано на восток, точно не известно. Возможно, несколько сотен38, хотя есть и другие данные — 92 человека39. Дело не в точных цифрах, а в том, что после того, как архиепископ де Йонг распорядился зачитать во всех храмах свое письмо протеста, десятки людей расстались с жизнью, и есть мнение, что это и стало причиной молчания папы Пия XII. «Высылка из Голландии евреев, перешедших в христианство, значительно повлияла на политику Святого престола. Это очевидно», — говорит кардинал Эммануэль Кларизио, служивший во время войны в Ватикане. Архиепископ Дженнаро Веролино, папский нунций, тоже утверждает, что понтифик пытался сделать все, что мог. «И если порой кажется, что он делал недостаточно, то это лишь потому, что опасался усугубить ситуацию. Опасался, что его действия будут неверно истолкованы и это приведет к более тяжким последствиям»40.

На первый взгляд, аргумент убедительный: надо молчать, иначе это приведет к новым смертям. И тем не менее в гибели крестившихся евреев повинен не архиепископ де Йонг, а национал-социалисты. Кровь на их руках, а не на руках служителя церкви. В любом случае кто может поручиться, что нацисты сдержали бы свое обещание не депортировать голландских евреев, принявших христианство, если бы архиепископ промолчал?41

А вот коллаборационисты, сотрудничавшие с немцами, оправдывают свои действия тем, что, если бы на их месте были другие, все могло быть еще хуже. В частности, после войны некоторые голландские чиновники говорили, что в результате их деятельности ряд мер, которых изначально требовали оккупационные власти, оказался ослаблен. Однако при детальном рассмотрении выясняется, что эти оправдания недостоверны. Дело в том, что рейхскомиссар Голландии Артур Зейсс-Инкварт ставил перед ними заведомо невыполнимые задачи, а потом немцы корректировали их в соответствии с реальной ситуацией. Уловка нехитрая, но так нацисты обеспечивали себе административное сотрудничество местных чиновников не только в Нидерландах42.

Что касается папы Пия XII, он не только хранил молчание по поводу депортации евреев. Понтифик никогда публично не выражал возмущение злодеяниями, которые совершали нацисты в отношении поляков-католиков. «Мы все ждали чего-то — хоть слова, — говорит Витольд Злотницкий, боец Армии крайовой — вооруженных формирований польского подполья, действовавших в пределах довоенной территории Польши, а также в Литве и Венгрии. — Какого-то признания наших действий. Слова сочувствия. Слова надежды. Но не полнейшего молчания»43.

Папа римский и католическая церковь в целом потенциально обладали огромной силой, особенно в Словакии. Президент Словакии Йозеф Тисо сам был католическим священником, и многие бойцы Глинковой гвардии были католиками. Весной 1942 года, в начале депортации, лидеры еврейской общины в Словакии призывали Ватикан выразить протест в связи с их изгнанием из страны. Ответ привел их в смятение: приоритетом церкви является спасение только тех евреев, которые перешли в христианство.

Отдельные представители духовенства, например братиславский приходской священник Августин Поздеч, высказывались против жестокости высылки евреев. О возмущении этого святого отца действиями словацкого правительства и нацистов в Ватикане стало известно благодаря папскому нунцию в Будапеште. «Я уязвлен до глубины души, — говорил Поздеч, — тем, что людей, единственной виной которых является то, что они родились евреями, насильственно лишают имущества и изгоняют — отняв последние крупицы личной свободы — в чужую страну… Нельзя допустить, чтобы мир безмолвно наблюдал за тем, как младенцев, смертельно больных стариков, юных девушек отрывают от семей. Молодых людей угоняют как животных: увозят в вагонах для скота в неизвестном направлении, и будущее их очень туманно»44. Августин Поздеч был исключением. В 1942 году подавляющее большинство словацких католиков — клириков и мирян — никак не протестовали против депортации евреев.

Один из ближайших сподвижников папы кардинал Доменико Тардини, член Римской курии, признавал проблемы, с которой столкнулась церковь, не выступая против действий президента Словакии. «Все понимают, что Святой престол не может остановить Гитлера, — писал монсеньор Тардини в марте 1942 года. — Но кто сможет понять, что Ватикан не знает, как обуздать католического священника?..»45 Папу же волновали не резоны, которыми руководствовался Йозеф Тисо, а то, что Советский Союз может одержать победу в войне. Он опасался последствий, которые неизбежно возникнут у Римско-католической церкви, если в Европе все решать будут коммунисты. В такой ситуации весной 1942-го понтифик вполне мог задуматься: какой смысл публично порицать Тисо, католика, который сейчас, будучи главой страны, противостоит сталинским армиям безбожников?

В августе того же года во время мессы Йозеф Тисо сказал, что избавиться от еврейской чумы — христианское дело, и добавил, что евреев обратить в христианство невозможно. «Еврей останется евреем, — заявил президент Словакии, — даже если его крестят сто епископов»46. Впрочем, через два месяца он распорядился прекратить депортацию. Почему Тисо это сделал, до сих пор не вполне понятно. Один вероятный ответ заключается в том, что к этому времени Словакия уже «эвакуировала» со своей территории согласованное с немцами число евреев47. Возможно также, что президент внял протестам, доносившимся из-за рубежа, и задумался о ширящейся осведомленности мировой общественности о том, что большинство евреев высылаются на верную смерть. Впрочем, даже на суде после войны Йозеф Тисо не говорил, что остановил депортацию, руководствуясь гуманными соображениями.

К октябрю, когда высылки прекратились, немцам было выдано около 58 000 евреев. В Словакии их оставалось еще 24 000. Опасность для них не миновала — в 1944-м ситуация в стране изменилась, и депортации возобновились.

Искушение пойти вопреки фактам по принципу «а что, если бы» очень велико. Что, если бы папа Пий XII все-таки предпринял какие-либо действия против Йозефа Тисо в самом начале депортаций, весной 1942 года? Предположим, понтифик бы пригрозил ему отлучением от церкви. Во время Второй мировой войны такой случай был, правда немного позже. Летом 1943 года лидера бельгийских рексистов Леона Дегреля отлучили от церкви за то, что он пришел на богослужение в эсэсовской форме. Преступления Тисо, безусловно, страшнее, но, хотя под конец войны Ватикан сурово критиковал его, католическим священником он оставался до последнего вздоха. Даже в тюрьме в апреле 1947-го, осужденный за измену и ожидавший казни, Йозеф Тисо был в сутане.

Евреи, страдавшие и умиравшие в варшавском гетто, тоже понимали, что в силах папы отлучить тех, кто попирает все божеские и человеческие законы, от церкви. Нам это известно благодаря Яну Карскому, участнику польского Сопротивления, человеку поистине уникальному. В 1942 году Карский тайно посетил варшавское гетто и, переодевшись немецким солдатом, гетто в Избице Любельской, из которого евреев направляли в Белжец и Собибор. «Я увидел ужасные вещи, — вспоминает о варшавском гетто Карский. — Я увидел кошмарные вещи. Я увидел трупы, лежащие на улицах. Я шел по улицам и говорил себе: “Запомни это”. И я запомнил». В гетто Карский встретился с лидерами еврейской общины. Они сказали, что у них есть просьба. «“Мы не знаем, как принято обращаться к папе, мы евреи. Но мы понимаем, что у вашего папы есть власть открывать и закрывать врата рая. Пусть он закроет их для всех, кто преследует нас. Он не должен говорить, что это касается всех немцев. Только тех, кто преследует и убивает евреев. Может он сказать, что из-за этого их отлучат от церкви? Может быть, это поможет. Может быть, даже Гитлер задумается. Кто знает? Может, некоторые немецкие католики задумаются и выступят с протестами. В память о наших общих корнях. У нас же общие корни… Ты сделаешь это?” Я ответил: “Я сделаю это”. И я это сделал»48. Увидевший своими глазами все ужасы варшавского гетто Ян Карский сумел покинуть Польшу, через Германию и Францию добрался до нейтральной Испании, откуда через Гибралтар попал в Лондон. Генерал Владислав Сикорский, глава правительства Польши в изгнании, решил передать его доклад правительствам Великобритании и США.

Карский лично разговаривал с Энтони Иденом, а в июле 1943 года был принят президентом США Франклином Рузвельтом. Он рассказал им и многим другим политикам о страданиях евреев и умолял об оказании помощи гибнущим. Карский также пытался добиться того, чтобы Ватикан выступил против нацистов более жестко. И тем не менее тогда этот набат не услышали.

Летом 1942 года нацисты не обошли своим вниманием и Бельгию. На совещании в Берлине, прошедшем 11 июня, Эйхман, говоря об этой стране, назвал цифру 10 000 евреев. В июле гестапо начало операции по их массовым арестам в Брюсселе и Антверпене. Евреев везли в транзитный лагерь в Мехелене, а оттуда на восток. Первый эшелон ушел из Бельгии 4 августа.

Королева Елизавета, мать короля бельгийцев Леопольда III, происходившая из династии Виттельсбахов — рода, с конца XII века до 1920-х годов правившего Баварией, Курпфальцем и некоторыми близлежащими землями, обратилась к немецким властям с просьбой не высылать из страны евреев, имеющих бельгийское гражданство, и это ходатайство было удовлетворено. Да и что бы пока не согласиться, ведь 90 процентов из 52 000 евреев, проживавших в стране, бельгийскими подданными не были49.

И все-таки в Бельгии процесс депортации проходил труднее, чем в Нидерландах. Отчасти это можно объяснить конфликтом между военной администрацией и высокопоставленными чинами СС, но еще и тем, что многие евреи-иммигранты, попавшие в Бельгию, спасаясь от нацистских преследований в других странах, уже понимали, что на востоке немцам они нужны отнюдь не в качестве рабочей силы. К тому же, в отличие от голландских, местные чиновники соглашались сотрудничать с оккупантами не столь охотно. Тем не менее задача, поставленная Эйхманом, — депортация 10 000 евреев, была решена к середине сентября 1942-го, а к концу года из Бельгии выслали уже 17 000 человек.

Осенью 1942-го евреев депортировали на восток и из Норвегии. Коллаборационистское правительство Видкуна Квислинга содействовало немцам. Норвежская полиция принимала активное участие в арестах50. При этом в декабре Квислинг заявил, что его администрация, сотрудничая с нацистами, защищает себя от евреев51. И конечно, нельзя забывать о том, что норвежские власти получали от того, что сами называли принудительной эмиграцией евреев, финансовую выгоду: в конце октября 1942 года в стране начал действовать закон, по которому все еврейские активы и недвижимость переходили государству.

26 ноября торговое судно «Донау» с 532 евреями на борту вышло из Осло и направилось в Штеттин. 1 декабря все эти люди уже были в Освенциме. Всего там, с учетом последующих депортаций, погибли 747 норвежских евреев. И все-таки большинству из 2000 евреев этой страны удалось бежать от нацистов, чаще всего через границу в нейтральную Швецию52.

Те, кто разработал и сейчас воплощал в жизнь план «окончательного решения еврейского вопроса», понимали, что им придется вносить в него поправки не только учитывая конкретные обстоятельства в каждой стране, но и исходя из того, с кем предстояло иметь дело — государством союзным или оккупированным. В Норвегии, Голландии и Бельгии нацисты могли организовывать процесс депортации сами, хотя и в этом случае им требовалась помощь местной администрации, но действовать столь же решительно в Италии, Румынии, Болгарии, Венгрии и Хорватии им было намного сложнее, ведь все эти страны не находились под властью Третьего рейха, а являлись партнерами в альянсе — младшими, но партнерами.

Интересный пример того, с какой осмотрительностью нацисты строили отношения с союзниками, представляет Болгария. Здесь жили около 50 000 евреев — меньше 1 процента всего населения, но в ХХ веке страна пережила несколько бунтов, направленных против них. В болгарском правительстве было немало ярых антисемитов, но в целом в этом балканском государстве такого бескомпромиссного антисемитизма, какой существовал, например, в Словакии, не отмечалось. Официально на стороне стран оси Болгария выступила 13 декабря 1941 года, объявив войну США и Великобритании, но сначала Германия согласилась с тем, что она вернет себе территории, отошедшие после окончания Великой войны Румынии. В апреле 1941 года Болгария расширилась еще больше, поучаствовав вместе с немцами во вторжении в Грецию. Теперь частью Третьего Болгарского царства — Великой Болгарии — стали Фракия и Македония.

При этом болгары продемонстрировали свою независимость. Болгария была единственной союзницей Германии, которая не разорвала дипломатические отношения с СССР и, как следствие, не воевала против него. Основывалось это решение на давних доброжелательных исторических связях с Россией. В вопросе о евреях болгарское правительство оказалось намного уступчивее. В ноябре 1941 года в стране был принят закон о защите нации, в котором содержался ряд антисемитских положений, в частности таких, как запрет на браки между евреями и неевреями и запрет на работу в государственных учреждениях. И все-таки с оккупированных болгарами территорий первые евреи были отправлены в лагеря смерти только в марте 1943 года.

В другой балканской стране — Хорватии — ситуация складывалась диаметрально противоположно. Поразительно, но даже эсэсовцев порой шокировала жестокость, которую проявляли усташи, — и не к евреям, а к сербам. В феврале 1942 года глава полиции безопасности и СД в Хорватии докладывал Гиммлеру, что военизированные формирования усташей совершают зверские злодеяния против стариков, женщин и детей53. Как зверство в данном случае расценивались способы расправы: в документах службы безопасности СС есть свидетельства того, что усташи, в частности, закалывали крестьян заостренными деревянными кольями54. В июле 1941 года немецкий посол в Хорватии обратил внимание местных властей на многочисленные акты террора, совершенные против сербов, и сказал, что это вызывает в Берлине серьезную озабоченность55. Альфред Йодль, начальник штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта, подтвердил на Нюрнбергском процессе в 1946 году, что знал о невообразимых, по его собственному определению, жестокостях, совершенных одним конкретным подразделением усташей в июне 1942-го. В документах есть свидетельство, что действия этого подразделения были сочтены настолько ужасающими, что полевой полиции немецкой армии пришлось вмешаться и разоружить его бойцов56.

Тем не менее нацисты не возражали против злодеяний, которые творили усташи в отношении евреев. К лету 1942 года большинство из 40 000 проживавших в Хорватии евреев оказались в концентрационных лагерях на территории страны, в основном в «Ясеноваце» в 60 километрах от Загреба — комплексе из пяти тесно связанных между собой объектов, известных под номерами с I по V. По разным оценкам, хорватскими усташами в нем было убито от 83 000 до более 700 000 человек — десятки тысяч сербов, а также тысячи евреев и цыган. После этого немцы распорядились о депортации оставшихся в живых евреев на восток. Первый эшелон в Освенцим ушел из «Ясеноваца» 13 августа.

Несмотря на невероятную жестокость усташей, войскам СС в Хорватии не удалось реализовать «окончательное решение» еврейского вопроса так, как им бы хотелось. Фундаментальной проблемой для нацистов, как мы уже знаем, стало отношение хорватского руководства к отдельным евреям. В апреле 1944 года оберштурмбаннфюрер СС Хельм в докладе, отправленном в Берлин, особо отметил, что многие хорватские руководители связаны с евреями семейными и брачными отношениями и принятое ими решение о возможности объявлять отдельных евреев «почетными арийцами» означает, что сделать эту страну свободной от евреев будет очень трудно. Хорватия союзница, а не покоренная страна, поэтому можно только убеждать ее правительство избавиться от евреев, занимающих государственные должности, и применять в предоставлении прав «почетных арийцев» более строгие стандарты57.

Возникли проблемы с отношением к евреям и в Венгрии, хотя там антисемитскую деятельность уже удалось активизировать. В августе 1941 года венгры выслали из страны около 17 000 евреев, не имевших венгерского гражданства, и почти все они погибли: были расстреляны айнзатцгруппами и частями СС в Каменец-Подольском на Западной Украине. Венгры сыграли главную роль и в оккупации территории бывшей Югославии, проводившейся очень жестоко. В частности, в январе 1942 года они зверски расправились с несколькими сотнями евреев в сербском городе Нови-Сад. Наряду с этим многих венгерских евреев забрали в трудовые батальоны, где кроме каторжной работы их ждали и страшные мучения. Есть письменные свидетельства о том, как в одном отряде такого батальона евреев вывели зимой на мороз и поливали водой из шланга до тех, пока они не превратились в ледяные статуи58. В другой раз венгерский офицер отдал распоряжение казнить весь отряд — 96 человек. Из них 30 евреев он расстрелял лично.

По некоторым оценкам, на восток было депортировано более 30 000 венгерских евреев. И тем не менее правительство не считало необходимым высылать всех евреев как из страны, так и с соседних территорий, оказавшихся под контролем Венгрии, а их насчитывалось более 750 000. Несмотря на то что благодаря вмешательству Германии Венгрия по Венским арбитражам получила в 1938 году часть Словакии и Закарпатскую Украину, а в 1940-м от Румынии — часть Трансильвании, адмирал Миклош Хорти, регент Венгерского королевства, был против вмешательства немцев во внутренние дела своей страны. К тому же приходилось учитывать, что после того, как переданных в руки нацистов евреев убили в Каменце-Подольском, многие в стране высказывали недовольство. В марте 1942 года Хорти отправил в отставку пронацистски и антисемитски настроенного премьер-министра Ласло Бардоши — именно по его настоянию в августе 1941-го был принят Третий еврейский закон, серьезно ограничивший возможности евреев заниматься предпринимательством и получить работу, а также запретивший им вступать в брак с неевреями, — на менее радикального политика Миклоша Каллаи. Хорти, очевидно, уже задавал себе вопрос, пойдет ли на пользу Венгрии выдача нацистам еврейского населения. События на фронтах развивались таким образом, что впору было спрашивать и о том, кто победит в этой войне. И скоро правительство Каллаи начало тайные переговоры с участниками антигитлеровской коалиции…

Действия венгров, вызывавшие в Берлине сильное раздражение, не сказать чтобы удивительны — адмирал Хорти всегда был дальновидным и прагматичным политическим деятелем. И все-таки в марте 1944 года ему пришлось дать согласие на ввод в Венгрию немецких войск, а с ними и войск СС. Депортация евреев началась снова.

И наконец, еще одна союзница нацистской Германии — Румыния. Эта страна уже продемонстрировала большое рвение в уничтожении евреев. Румынские войска, вступив на территорию Советского Союза одновременно с немецкими, уничтожили на Украине, действуя параллельно с айнзатцгруппами, более 160 000 евреев. Маршал Антонеску и его соратники депортировали из Восточной Румынии в Транснистрию 135 000 евреев, из которых около 90 000 погибли в концентрационных лагерях59.

Летом 1942 года казалось, что румыны будут активно сотрудничать с немцами и очистят от евреев всю свою территорию. 8 августа газета Bukarester Tagblatt, издаваемая в Румынии немецким посольством, объявила, что все подготовительные мероприятия для решительного освобождения Румынии от них завершены60. Вскоре новость подтвердила и V?lkischer Beobachter, отметив, что в течение следующего года Румыния будет полностью очищена от евреев61. Но затем по поводу депортации возникли споры.

Маршал Антонеску не говорил, что прекращает подготовку к депортации остающихся в стране евреев, но и не называл конкретную дату, когда она должна начаться. Причин такого лавирования было несколько. Как нам уже известно, мировая общественность узнала о судьбе евреев. Это означало, что главе любого государства, которое отдает их в руки нацистов, впоследствии окажется очень сложно изображать неведение в этом вопросе. Конечно, в случае победы Германии это не будет иметь никакого значения, но кто даст гарантию, что победит именно она?.. Да, вермахт продвигается к Волге и горам Кавказа, но в войну вступила Америка… Даже у высшего немецкого руководства подчас возникали если не сомнения, то уж вопросы точно. В частности, генерал Фридрих Фромм, начальник управления вооружений сухопутных войск, фактически контролировавший все подразделения немецкой армии, находящиеся на внутренней (тыловой) территории Германии и подчинявшийся напрямую Гитлеру, в сентябре 1942 года представил фюреру доклад об истощении производственных и ресурсных мощностей для нужд армии и предложил отложить наступления, запланированные на лето 1942 года. Не лучше ли начать переговоры с западными странами о прекращении войны62?Гитлер пришел в ярость, и от отстранения с должности Фромма спасло лишь заступничество начальника Генерального штаба Франца Гальдера.

Между румынами и немцами в это время явно нарастало недоверие. Антонеску посчитал, что к Раду Лекке, специальному уполномоченному румынского правительства по еврейскому вопросу, во время его визита в Берлин летом 1942 года не проявили достаточного уважения. С другой стороны, судьба евреев волновала некоторых влиятельных лиц в самой Румынии — наиболее активную позицию занимал папский нунций в Бухаресте архиепископ Андреа Кассуло, и маршал об этом знал. В то же время штурмбаннфюрер СС Густав Рихтер, уполномоченный по делам евреев в составе германского посольства в Бухаресте, сообщил Эйхману, что, по его сведениям, некоторые румынские политики получают взятки от евреев63. Словом, летом 1942 года маршалу Антонеску, подобно адмиралу Хорти, предстояло принять непростое решение. Не то чтобы его внезапно начали мучить угрызения совести относительно участи четверти миллиона евреев, которых он обрек на смерть за предыдущий год. Просто менялись обстоятельства.

А вот у Адольфа Гитлера по-прежнему не было никаких сомнений. В радиообращении к нации 30 сентября 1942 года фюрер назвал евреев людьми, которые дергают за ниточки спятившего человека в Белом доме, и с угрозой пообещал: «В Германии евреи в свое время смеялись над моими пророчествами. Не знаю, смеются ли они до сих пор, или уже не склонны смеяться, но ручаюсь, что они прекратят смеяться везде»64. Многие его соратники были настроены не менее воинственно. В октябре 1942-го, вскоре после того, как генерал Фромм представил Гитлеру свой доклад, Роберт Лей, председатель Германского трудового фронта — объединенного профсоюза работников и работодателей, на встрече в Эссене сказал следующее: «Мы сознательно сожгли за собой все мосты. Мы практически решили в Германии еврейский вопрос. Одно это — нечто невероятное»65, а Геринг, выступая в Берлине, заявил: «Пусть немецкий народ осознает одно: насколько необходима была эта битва! Кошмарная ситуация, в которой мы жили раньше, была невыносима»66.

Итак, кто-то уже считал нужным искать возможности выйти из войны раньше, чем она будет проиграна, а кто-то понимал, что, раз все мосты сожжены, придется сражаться до конца. Последние продолжат уничтожать евреев, не думая о последствиях. Неудачи на поле битвы никогда не собьют их с взятого в Ванзее курса. Больше того, со временем станет ясно, что по мере нарастания военных трудностей многие из этих апологетов национал-социализма еще больше укрепятся в своей решимости убивать евреев. И понял ли хоть кто-нибудь из них, что война против евреев — единственная, в которой они могут одержать победу?