Глава 10 Война на уничтожение (1941)

22 июня 1941 года Германия начала крупнейшую наступательную военную операцию в мировой истории. Немецкие войска и части ее союзников общей численностью около 4 000 000 человек одновременно пересекли советскую границу и нанесли три мощнейших удара, изначально нацеленные на Ленинград, Смоленск и Киев. Гитлер мечтал об этом — начале борьбы за создание великой германской империи на Востоке — почти 20 лет.

За день до начала вторжения он написал письмо итальянскому диктатору Бенито Муссолини, в котором раскрывал свои планы. Тем не менее это послание полно недоговоренностей и лжи. В частности, Гитлер сетовал на то, что нападение на Советский Союз стало труднейшим решением в его жизни, хотя должно было стать одним из самых простых… А еще он написал, вопреки объективной реальности, что Англия уже проиграла войну. Впрочем, один пассаж письма заставляет задуматься. Гитлер признал, что после решения о нападении он почувствовал себя абсолютно духовно свободным1. У вождя нацистов эта «духовная» свобода проявлялась в желании вести войну без каких-либо правил и уж точно без жалости к побежденным. «Фюрер говорит, что мы должны добиться победы любой ценой, — писал в своем дневнике Геббельс 16 июня 1941 года. — Нам в любом случае придется ответить за многое, но мы должны победить, потому что иначе весь наш народ… будет уничтожен»2.

Даже при том, что планы немцев по грандиозности затмевали все, что было ранее, Гитлер и его генералы были настолько уверены в своем превосходстве, что надеялись за пару месяцев добраться до кавказской нефти, продвинувшись на восток почти на 2500 километров3. Захват советских нефтяных месторождений являлся лишь одной частью плана, который предполагал и завоевание огромных территорий, и экспроприацию на них запасов продовольствия. Что касается населения Советского Союза, нацисты, как мы уже знаем, намеревались уморить голодом десятки миллионов людей4.

Главным объектом ненависти Гитлера и его окружения были, как всегда, евреи. Для непосредственной борьбы с «еврейским большевизмом» в Главном управлении имперской безопасности, которым руководил Рейнхард Гейдрих, были созданы четыре специальных подразделения — те самые айнзатцгруппы — общей численностью 3000 человек из числа сотрудников СД и некоторых других служб. Айнзатцгруппы шли непосредственно за наступающими армейскими частями. В документе, датированном 2 июля 1941 года, Гейдрих дал этим подразделениям прямое указание расстреливать евреев, ранее состоявших на партийной (коммунистической) или государственной службе, а также прочих коммунистов. Кроме того, не следует предпринимать никаких мер, способных помешать любого рода чисткам, инициированным антикоммунистическими или антиеврейскими элементами на новых территориях. Напротив, их следует поощрять5. Айнзатцгруппы были не единственными отрядами, задействованными в так называемых зачистках за линией фронта. Гиммлер в своем приказе от 21 мая 1941 года определил, каким образом вслед за наступающими частями должны действовать на территории Советского Союза специальные подразделения полиции порядка и войска СС. При этом только в полиции порядка насчитывалось более 11 000 человек6, и ее сотрудники участвовали в «акциях» наряду с другими службами безопасности рейха.

Как осуществлялось на практике распоряжение Гейдриха айнзатцгруппам не препятствовать местным националистам «разбираться» с евреями, видно по действиям немцев, например, в Каунасе. Части вермахта вошли в этот город, самый большой в Литве после Вильнюса, 24 июня, на третий день военных действий. Многие литовцы приветствовали немцев, потому что видели в них освободителей от сталинского режима. Советы оккупировали страну в июне 1940-го, а за год до этого вынудили литовцев согласиться с присутствием на своей территории частей Красной армии. После присоединения Литвы Кремль начал проводить безжалостную политику советизации страны. Несколько тысяч литовцев оказались в тюрьмах как враги народа. Земля была национализирована. Начались экономические трудности (в частности, потому, что советские оккупанты покупали литовские товары по искусственно заниженным ценам). В 1941 году, незадолго до прихода немцев, 17 000 литовцев были высланы в Сибирь7.

Литовцы во всех этих страданиях обвиняли не только советскую власть в целом, но и евреев в частности. «Многие литовские евреи заняли политические руководящие посты и стали служить в НКВД, — говорит Пятрас Зеленка, который позже верно служил немцам. — Рассказывали, что в большевистских застенках людей пытают преимущественно евреи. Нашим преподавателям и профессорам они вкручивали в головы шурупы»8. Утверждение об особом садизме следователей НКВД — евреев выглядит спорным, но определенные основания полагать, что литовские евреи симпатизировали большевистскому режиму, есть. Многие из них были довольны вхождением Литвы в состав СССР. Они ведь знали, что в Советском Союзе снят ряд ограничений, наложенных на евреев при власти монархии. Да, некоторые литовские евреи смогли занять должности в местной администрации и структурах сил безопасности, но тысячи их, как и литовцев, отказались принять советское гражданство и попали в исправительно-трудовые лагеря9.

Разумеется, с советскими оккупантами сотрудничали и многие литовцы, и, когда в Прибалтике появились немецкие войска, этим коллаборационистам было выгодно поставить под удар евреев. Обвиняя других, они надеялись отвлечь внимание от себя, намеревались «откупиться еврейской кровью»10. Евреи стали козлами отпущения не в первый и не в последний раз в истории.

Итак, 25 июня 1941 года, на следующий день после того, как немцы вступили в Каунас, местные националисты напали на литовских евреев и совершили в центре города ряд кровавых убийств. Группа литовцев с повязками на рукавах, вооруженных винтовками, согнала во двор от 40 до 50 евреев. Среди свидетелей того, что произошло дальше, был Вильгельм Гунзилиус, служащий разведывательного отделения немецких люфтваффе. «Кто-то выволок одного еврея из толпы и ударил его ломом. Тот рухнул на асфальт и получил еще один удар ломом по голове»11. Остальных евреев убили точно так же: «К экзекутору подводили евреев, и он одним или несколькими ударами по затылку убивал их»12. У Гунзилиуса был с собой фотоаппарат, и он сделал несколько снимков. На них видно, что убийства происходили перед большой группой гражданских лиц и немецких военнослужащих. «Поведение местных жителей, — говорит Гунзилиус, — среди которых были и женщины с детьми, показалось нам непостижимым. После каждого удара ломом они аплодировали»13.

Вера Силкинайте, литовка, которой в то время было 16 лет, тоже видела эти убийства и запомнила, как в толпе всякий раз, когда палач раскраивал жертве череп, орали: «Бей евреев!» Какой-то соотечественник Веры даже поднял своего ребенка повыше, чтобы тому было лучше видно. «Каким человеком он [этот ребенок] мог вырасти? — задается вопросом Вера. — Если, конечно, был в состоянии понять, что происходит… И что можно было ожидать от людей, которые одобрительно кричали? Это же все равно, как если бы они вышли вперед и сами приняли участие в убийствах». Потрясенная увиденным, Вера убежала. «Мне было стыдно, — рассказывает она. — Я села и стала думать: “Боже милостивый, я слышала, что в домах евреев бьют стекла и все такое… Это как-то можно понять, но столь страшное злодейство!.. Убивать беспомощных…”»14 А во дворе после того, как всех евреев убили, палач, орудовавший ломом, отложил его в сторону и взял в руки аккордеон. Он взобрался на гору трупов и заиграл литовский национальный гимн15.

Командиром айнзатцгруппы А, которая действовала в зоне наступления группы армий «Север» (Литва, Латвия, Эстония, Ленинградская и Новгородская области), был бригаденфюрер СС и генерал-майор полиции Вальтер Шталекер, кстати, доктор юриспруденции. Вот что сказано в одном из его докладов в Берлин: «…мы побуждаем местных жителей, настроенных против евреев, участвовать в погромах… Необходимо создавать впечатление, что местное население добровольно предпринимает такие действия — это словно реакция на угнетение со стороны евреев и на недавний коммунистический террор… Задача полиции и служб безопасности — направлять все это в нужное русло, чтобы поставленная задача ликвидации евреев была решена в кратчайшие сроки»16.

Свобода действий, которую определили для себя исполнители на местах, выполняя инструкцию Гейдриха — убивать всех евреев, ранее состоявших на партийной или государственной службе, и масштабы «акций» у разных айнзатцгрупп, неодинаковы. Это очередной пример того, что на данной стадии «окончательного решения еврейского вопроса» предельно жесткие и однозначные распоряжения давались далеко не всегда. Напротив, инициатива на местах подчас снова во всем превосходила неопределенные указания сверху. Тем не менее руководящий принцип у всех командиров айнзатцгрупп был один: чем больше трупов, тем лучше. Недостаточная статистика или, хуже того, проявление милосердия могли означать только одно — пренебрежение своим долгом. Гиммлер и Гейдрих, посетив Гродно — город, расположенный в 150 километрах от Каунаса, высказались предельно откровенно: убитых евреев недостаточно. Они составляют более трети населения Гродно, а убиты только 9617. Айнзатцгруппе IX нужно работать лучше.

Вскоре после кровавой бойни в Каунасе свою готовность к решению поставленной задачи продемонстрировали румыны. Румынских евреев, как и литовских, тоже часто обвиняли в симпатиях к Советам, что стало формальным поводом для начала преследований. К тому же правительство Румынии, возглавляемое маршалом Йоном Антонеску, изначально было агрессивно антисемитским.

Румыны, союзники немцев, участвовали в боевых действиях против СССР с самого начала. Части румынской армии 22 июня одновременно с соединениями вермахта вторглись на советскую территорию и действовали при этом в том числе в интересах собственного государства, ведь в 1940 году Советский Союз оккупировал Бессарабию и другие румынские территории на востоке страны. Теперь у маршала Антонеску был шанс получить отобранные земли обратно.

Йон Антонеску ни минуты не сомневался в том, что Гитлер победит Сталина. На встрече с фюрером 12 июня 1941 года он сказал: «Наполеону и даже Германии в 1917-м приходилось бороться с проблемой огромных пространств, но сейчас техника в воздухе и на земле уничтожила пространство как союзника русских»18.

Первым признаком того, что румынские власти в ходе вторжения решили уничтожить евреев, стали кровавые события конца июня в Яссах — городе на востоке страны. Сначала распространился слух, что 45 000 евреев — жителей Ясс и пригородов — каким-то образом помогают русским19. В ночь с 28 на 29 июня толпы румын, в числе которых были сотрудники полиции, члены антисемитской организации «Железная гвардия» и обычные граждане, устроили в городе погром, в результате которого погибло много евреев. Немцы помогами советами — их местным националистам давал майор Герман фон Странски, женатый на румынке и хорошо знавший страну.

Один из самых уважаемых членов еврейской общины в Яссах рассказывал обо всем этом так: «…помню толпу, бегущую в полном хаосе, выстрелы из винтовок и автоматов. Меня ранило двумя пулями, я упал на мостовую и пролежал там несколько часов. Рядом со мной умирали знакомые и незнакомые люди… Я увидел старика-еврея, инвалида войны 1916–1918 годов, с медалью “За мужество и веру” на груди. Он нес с собой бумаги, официально избавляющие его от антисемитских преследований. Пуля пробила старику грудную клетку, он доживал свои последние минуты на куче мусора, как собака. Дальше лежал сын торговца кожами, он умирал и рыдал: “Мама, папа, где вы?.. Дайте воды, я хочу пить…” Солдаты проткнули его штыками…»20 Когда утром 30 июня Влад Мариевичи из городской службы уборки мусора приехал на своем грузовике к полицейскому участку, он увидел гору трупов, сваленных, как бревна. Машина не смогла въехать во двор. Убитых евреев оказалось так много, что вся площадка была залита кровью, ручьи растеклись до ворот21.

В результате погрома в городе погибли минимум 4000 евреев, хотя, по некоторым оценкам, жертв могло быть и 800022. Еще 5000 евреев загнали в два железнодорожных состава и вывезли из города. В битком набитых товарных вагонах было нечем дышать. Румынские охранники не давали узникам даже воды, и скоро жажда стала невыносимой. Натан Гольдштейн, еврей из Ясс, видел, что произошло, когда поезд остановился около реки Бахлуй. «Мальчишка лет одиннадцати выпрыгнул из вагона, чтобы добраться до воды, но охранник выстрелил в него, целясь в ноги. Мальчик кричал: “Воды, воды!” Второй охранник схватил его за ногу и заорал: “Хочешь воды? На, пей, сколько влезет!” — сунул головой в реку и держал так, пока тот не захлебнулся. Потом охранник оттолкнул труп»23.

Бойня в Яссах стала своего рода прологом. Во время войны с СССР на бывшей румынской территории Бессарабии и Северной Буковины были убиты более 100 000 евреев. При этом румыны проявляли такую жестокость, что даже у немцев это подчас вызывало недоумение. Есть свидетельства недовольства генерала фон Шоберта и даже командира айнзатцгруппы 10А24. Важно отметить, что основной удар пришелся на евреев, живших на территориях, только что «освобожденных» от власти Советов: в этом случае для убийц одним из главных факторов была осознаваемая ими связь между евреями и большевизмом.

Начало военных действий против Советского Союза имело последствия и для деятельности концентрационных лагерей. Вернее, война стала их новым этапом. 2 июля 1941 года Гейдрих подписал директиву для айнзатцгрупп, действовавших непосредственно за линией фронта: всех комиссаров — советских политработников надлежит уничтожать немедленно. Конечно, не каждого комиссара можно было идентифицировать сразу после пленения. Кто они такие, порой выяснялось уже после того, как политработники оказывались в лагерях для военнопленных, далеко от территории действия айнзатцгрупп. Перед нацистами встал вопрос: как наиболее эффективно расправиться с комиссарами, выявленными среди сотен тысяч советских военнопленных? Они его решили — в концентрационных лагерях началась акция под кодовым названием 14f14.

В июле 1941 года в Освенцим были переправлены несколько сотен советских политработников. Казимир Альбин, польский заключенный этого лагеря, вспоминает, что они были в форме, но не в обычной солдатской, а в офицерской, сильно изорванной. «Все эти люди были небриты и чрезвычайно измождены. У меня сложилось впечатление, что они находились в очень тяжелых условиях. И выглядели они не как простые солдаты, они выглядели как люди с образованием»25. Трудиться их отправили в гравийный карьер рядом с главными воротами. «Их постоянно избивали, — свидетельствует Казимир Смолень, еще один польский заключенный. — Все время слышались крики. Кричали эсэсовцы, кричали капо, кричали сами узники»26. Работали в карьере с раннего утра до поздней ночи без передышки. Если чьи-то движения замедлялись, человека жестоко избивали или вообще могли застрелить. «Через несколько дней, — говорит Смолень, — им приходил конец. Они умирали в страшных муках. Это было как в фильме ужасов, но такой фильм никогда не покажут».

Советских комиссаров отправляли и в другие концентрационные лагеря, и там охранники изобретали свои собственные способы выполнения директивы РСХА. В Заксенхаузене эсэсовцы, например, сначала заводили прибывших к ним политработников Красной армии в специально оборудованный барак и приказывали раздеться, якобы для медицинского освидетельствования. Потом обнаженных людей по одному вводили в помещение, похожее на кабинет врача. Их бегло осматривал эсэсовец в белом халате — на самом деле его интересовало исключительно наличие золотых коронок. Затем приказывали идти в другой кабинет и встать к ростомеру. В этот момент в стене открывалось окошко, и из него производился выстрел в затылок. Капо оттаскивали тело, быстро смывали кровь, и тут же на пороге появлялась следующая жертва. Чтобы заглушить звуки выстрелов, на этом конвейере смерти во время его работы звучала громкая музыка.

На уничтожение одного человека у эсэсовцев уходило несколько минут. В 1941 году за десять недель так были умерщвлены тысячи советских военнопленных27. Конечно, узники Заксенхаузена обо всем этом знали. После войны была обнаружена записка одного из них, датированная 19 сентября 1941 года: «Только что стало известно, что в лагерь привезли еще 400 солдат и офицеров Красной армии. Мы все под тяжелым впечатлением от того, что с ними происходит. Уже погибли больше тысячи человек. Мы ничем им не можем помочь…»28

Одновременно с истреблением советских комиссаров в концентрационных лагерях началась акция 14f13, подразумевающая умерщвление тех, кто уже не мог работать. Таких заключенных переправляли в центры эвтаназии. Вечером 28 июля 1941 года около 500 еле живых узников Освенцима погрузили в состав, следующий в Дрезден. Охранники цинично сказали, что им предписано укрепление здоровья. «У людей появилась надежда, — вспоминает Казимир Смолень, который был свидетелем всего этого. — Поистине надежда умирает последней…»29 Заключенных доставили в Зонненштайн и отправили в газовую камеру. Это были первые узники Освенцима, отравленные угарным газом. Выбрали их не потому, что они являлись евреями, а потому что были истощенными и не имели сил, чтобы работать дальше, и погибли эти несчастные не в Польше, а в Германии.

Спустя несколько дней, в августе 1941 года, программа Т-4 оказалась под угрозой. С резким осуждением практики эвтаназии выступил Клеменс фон Гален, епископ Мюнстера, и это, безусловно, одно из самых известных проявлений сопротивления в истории Третьего рейха. В своей проповеди, прочитанной в мюнстерском кафедральном соборе, фон Гален сказал: «Мы уже несколько месяцев получаем сведения, что из психиатрических больниц и домов призрения по приказу из Берлина в принудительном порядке увозят душевнобольных пациентов, которые страдают своим недугом уже долгое время и, возможно, представляются неизлечимыми. Как правило, вскоре после этого родственники больного получают извещение, что он скончался, тело кремировано, и они могут забрать прах. В обществе царит практически полная уверенность, что эти многочисленные случаи внезапной смерти душевнобольных происходят не сами по себе, а в результате умышленного убийства. Таким образом реализуется концепция, что можно прерывать так называемую неценную жизнь, то есть убивать ни в чем не повинных людей, если считается, что их жизнь больше не представляет ценности для народа и государства»30. Епископ страстно восклицал: «Здесь речь не о машинах, не о лошади или корове, чье единственное предназначение — служить человеку, производить для него товары! Это машины можно сломать, это животных можно пустить под нож, если они больше не выполняют свое предназначение. Нет, речь о людях, о наших ближних, наших братьях и сестрах! О бедных людях, о больных людях, если угодно, о непродуктивных людях. Но разве они из-за этого лишились права на жизнь?»[2] Клеменс фон Гален говорил, что, если данные принципы будут признаны законными, это приведет к массовым умерщвлениям инвалидов и, что имеет особое значение в связи с кровопролитными боями на востоке, даже храбрых солдат, которые возвращаются домой искалеченными.

Время для подобного заявления служителя церкви было крайне неудобное, ведь не так давно, тоже в 1941-м, гауляйтер Мюнхена — Верхней Баварии Адольф Вагнер распорядился убрать из школ распятия на всей подконтрольной ему территории. Из Берлина таких указаний не поступало, так что Вагнер мог действовать и по собственной инициативе, хотя в высшем руководстве нацистской партии его нападки на церковь протестов никогда не вызывали. В июне 1941 года, спустя несколько недель после инициативы Вагнера, Мартин Борман, начальник партийной канцелярии НСДАП, разослал всем гауляйтерам инструкцию, в которой подчеркнул, как важно не допускать избыточного влияния церкви в обществе. И Вагнер, и Борман не скрывали свое критическое отношение к догматам веры, и возможно, что Борман в желании противопоставить религиозным силам партийные неправильно истолковал какое-нибудь мимолетное замечание Гитлера как сигнал к действиям31.

Какими бы ни были причины решения снять распятия со стен баварских школ, оно оказалось серьезной тактической ошибкой нацистов. Баварцы, многие из которых были ревностными католиками, выступили с массовыми протестами. Были петиции, демонстрации и народные собрания. В письмах своим мужьям и сыновьям на фронт баварки рассказывали, что происходит дома. «Разумеется, нас это разозлило! — говорит Эмиль Кляйн, член НСДАП, принимавший участие в пивном путче 1923 года, в то время сражавшийся на Восточном фронте. — Мы тут лежим в окопах и вдруг узнаем, что дома, в Баварии, в школах снимают распятия. Нас это сильно рассердило!»32

Позволить себе утратить поддержку старых, проверенных членов партии, таких как тот же Кляйн, Гитлер, разумеется, не мог. Распоряжение Вагнера было отменено. Вождь нации в очередной раз сделал вид, что ничего не знает об инициативах некоторых своих подчиненных — это было распространенное среди обывателей мнение. «Вы носите коричневые рубашки, — говорилось в одном из анонимных писем протеста, направленных в местное отделение НСДАП, — но на самом деле вы, наверное, большевики и евреи. Иначе вы не стали бы так поступать за спиной фюрера!»33

Проповедь фон Галена, осуждающая эвтаназию, стала для высшего нацистского руководства большой проблемой. Борман вообще выступал за то, чтобы повесить мятежного епископа, но против этого решения высказался Геббельс — казнь придаст фон Галену ореол мученика и вызовет недовольство среди католиков как в Германии, так и за ее пределами.

24 августа 1941 года Гитлер распорядился остановить реализацию программы Т-4. Это не означает, что умерщвления инвалидов, неизлечимо больных, а также «асоциальных элементов» прекратились; на отдельных «объектах» их продолжали морить голодом и делать им смертельные инъекции, но газовые камеры использовались по своему прямому назначению значительно реже, чем раньше. Словом, без работы уже накопившие достаточно опыта в массовых убийствах Кристиан Вирт, Ирмфрид Эберль и другие апологеты эвтаназии не остались, но ее стало значительно меньше. Впрочем, их «таланты» вскоре снова окажутся востребованы.

Трудно сказать, что стало главной причиной притормаживания программы Т-4: выступление фон Галена или то, что у руководства НСДАП уже был повод задуматься о моральном состоянии населения — авиация союзников бомбила немецкие города, да и других неприятностей хватало34. Во всяком случае, святой отец не только продемонстрировал личное мужество, но и показал возможность открытого сопротивления в Третьем рейхе. Это, в свою очередь, подводит нас к очевидному вопросу: почему ничего подобного не сказали об отношении к евреям епископ фон Гален в частности и немецкое общество в целом? Дело не только в антисемитизме большинства населения и не в том, что католическая церковь в Германии дистанцировалась от преследования евреев, опасаясь неприятных последствий для себя самой. Дело в том, что многие граждане Германии о преследованиях евреев уже и не думали. К этому времени те были почти полностью изолированы — жили в специально выделенных для них домах, их дети посещали «свои» школы. С другой стороны, родные и близкие большинства немцев служили в армии, сейчас воевали, а значит, рисковали получить увечье, то есть эвтаназия могла стать их проблемой. Неужели солдаты, получившие тяжелые ранения в бою и ставшие инвалидами, потом будут лишены жизни их собственным государством?!

Гитлер понимал, что многие члены НСДАП выросли, что называется, в лоне христианской церкви. Эмиль Кляйн, например, являлся ревностным католиком и убежденным национал-социалистом. Было бы необдуманно и даже, пожалуй, опасно заставлять его делать выбор между этими двумя верами. В том, что касается отношения к евреям, у руководителей нацистской партии таких проблем не возникало. Кто из солдат на передовой или родственников евреев в Германии переживал за них так, чтобы выступать против того, как с ними обращались?

А между тем эти самые солдаты, похоже, уже были близки к победе над СССР. К концу июня в руках немцев оказался Минск — столица Белорусской Советской Социалистической Республики. В плен попали около 300 000 солдат и офицеров Красной армии. На пятый день войны немецкие танки прошли уже почти треть расстояния до Москвы. Это было не только крупнейшим наступлением в истории, оно оказалось и самым стремительным. Гитлер купался в лучах славы своих соратников — по партии и по оружию. Именно в те дни он сказал: «Тем, кто спрашивает у меня, достаточно ли нам дойти до Урала как до границы, я отвечаю, что в настоящее время продвинуть границу на такое расстояние будет разумно. Важнее другое: большевизм должен быть уничтожен»35.Относительно самой Москвы планы у нацистов были простые — этот город должен исчезнуть с лица земли. Через десять дней, 16 июля, фюрер на совещании со своим ближайшим окружением, включая Геринга, Бормана и Розенберга, заявил, что намерен быстро навести порядок на восточных территориях, используя для этого все необходимые меры, такие как переселение и, конечно, смертная казнь. Любого, кто косо посмотрит на немцев, следует расстрелять36.

Вскоре после этой встречи Гиммлер распорядился увеличить численность служб безопасности, участвующих в массовых умерщвлениях евреев на территории Советского Союза. Теперь заниматься этим предстояло 16 000 человек, преимущественно служащих в войсках СС. Гиммлер не был на том совещании, где Гитлер говорил о наведении порядка с использованием всех «необходимых мер», но тем не менее отреагировал именно так, как от него ожидали. На протяжении следующих недель он проинспектировал зондеркоманды, действующие непосредственно за линией фронта. Примечательно, что визиты рейхсфюрера СС часто совпадали не только с увеличением числа убитых, но и с расширением категорий контингентов, подлежащих уничтожению. Летом и в начале осени 1941 года наряду с мужчинами-евреями стали убивать женщин и детей. Нацисты уже перестали делать вид, что умерщвляют только тех, кто представляет потенциальную угрозу их власти.

Сколь бы чудовищным ни казалось все это нам сегодня, расширение масштабов «акций», включая уничтожение евреек и их детей, не было для гитлеровского режима главной идеологической задачей. Немцы уже согласились с тем, что ведут войну на уничтожение. Перед немецкой армией, как мы уже знаем, была поставлена задача реквизировать необходимое продовольствие у местного населения, и солдаты не могли не понимать, что обрекают этих людей на голодную смерть. 24 июня, через два дня после начала боевых действий на территории СССР, Гиммлер дал указание начальнику планового отдела главного штабного управления СС Конраду Мейеру разработать генеральный план «Ост» — обширную программу закрепления господства Третьего рейха в Восточной Европе, предусматривающую принудительное выселение из Польши и оккупированных областей СССР до 85 процентов населения. Реализация этого плана неизбежно влекла за собой гибель миллионов мужчин, женщин и детей, но Гиммлер вынес свой вердикт еще до начала восточной кампании: «Это вопрос существования. Соответственно, это будет расовая битва, беспощадно жестокая»37.

По мнению нацистов, существовало и практическое основание для уничтожения еврейских женщин и детей на территории Советского Союза. Многие еврейки уже потеряли своих кормильцев и, таким образом, оказывались обречены на медленную смерть от голода. С точки зрения вождей Третьего рейха наверняка было бы гуманнее сделать эту смерть быстрой. Между тем в Польше 16 июля — в тот самый день, когда Гитлер говорил о наведении порядка на востоке, штурмбаннфюрер СС Рольф Хайнц Хеппнер подал докладную записку на имя Адольфа Эйхмана. Речь в ней шла о ситуации в Вартегау. Хеппер писал: «Существует опасность, что этой зимой мы больше не сможем прокормить всех евреев. Имеет смысл честно взвесить все за и против и подумать, не было ли бы более гуманным решением просто уничтожить всех тех, кто не способен работать, с помощью какого-либо быстродействующего средства. В любом случае это милосерднее, чем ждать, пока евреи вымрут от голода»38.

Тем не менее абстрактно размышлять о расширении масштабов программы — одно дело, а стоять в нескольких метрах от обнаженных еврейских женщин и детей и нажимать на спуск, как это делали эсэсовцы, — совсем другое. И все-таки они нажимали: летом и осенью 1941 года тысячи военнослужащих частей СС впервые расстреливали людей именно так. В частности, в начале августа 1-я пехотная бригада СС принимала участие в расстреле евреев в местечке Острог на Западной Украине. Острог был преимущественно еврейским городком — там жили 10 000 евреев, но после начала военных действий их стало на несколько тысяч больше за счет беженцев с прилегающих территорий. 4 августа эсэсовцы вывели евреев за пределы Острога. «Они обращались с нами как с животными, — говорит Василь Вальдман, которому в то время было 12 лет. — Солдаты были вооружены и шли с собаками. Они заставили сильных мужчин нести больных. Бородатых немцы избивали, потому что считали их раввинами. У многих лица были разбиты в кровь… Люди громко кричали, я помню слова: “Они избивают нас! Избивают, как скот!”»39

Когда колонна достигла края большого поля, эсэсовцы приказали евреям сесть. Потом немцы сказали, что они будут рыть укрепления, но вскоре стало ясно, что их собираются убить. «Мы смотрели на родителей, — говорит Василь, — и, когда увидели, что мама и бабушка плачут, поняли, что нас ждет что-то ужасное».

Евреи провели несколько часов под палящим солнцем. Потом, группе за группой, им велели раздеваться. У них забрали все ценности, стали сгонять к выкопанным ямам и расстреливать. Провести «акцию» за один день эсэсовцы не успели, поэтому вечером оставшихся евреев построили в колонну и вернули в город. На следующий день расстрелы возобновились и продолжались до тех пор, пока военный комендант Острога не сказал, что оставшиеся евреи нужны ему как рабочая сила40. Нацисты убили почти всю семью Василя — отца, двух братьев, двух дядей, бабушку и дедушку. Самого Василя и его мать спрятали соседи — не евреи. Они пережили войну. «Наши соседи пошли на риск, чтобы мы остались живы, — говорит Василь. — Никто не сказал немцам, где мы прячемся».

«В Остроге у украинцев и евреев не было разногласий, — вспоминает украинец Олексий Милевич, которому, когда пришли немцы, было 17 лет. — То, что сделали нацисты с евреями, невозможно простить. Я не чувствовал, что чем-то отличаюсь от евреев. Я понимал, что следующими в очереди можем стать мы». Юноша знал, что его семье грозит голод, потому что у них «реквизировали» все продукты. «Немецкие солдаты забрали всю пшеницу… И коров забрали. Они были врагами всего народа и вели себя как звери»41. Конечно, местное население ничего не знало о планах нацистов кормить свои вооруженные силы за их счет, но семье Милевича, как и всем остальным, пришлось питаться крохами, которые они могли где-то добыть…

Да, Василя Вальдмана и его мать укрыли соседи-украинцы, но так повезло немногим. На Украине мало кто поддерживал евреев. Известно много случаев, когда украинцы, что называется, извлекали свою выгоду. Например, в Горохове, расположенном в 90 километрах южнее Острога, местные жители выстраивались в очередь, чтобы скупать имущество убитых евреев по бросовым ценам42. Во Львове в конце июня 1941 года на улицах можно было увидеть ужасающие сцены; украинцы приняли участие в убийстве около 4000 евреев43. Погром начался сразу после того, как стало известно, что сотрудники НКВД, перед тем как Красная армия оставила город, расстреляли несколько тысяч человек, содержащихся в тюрьмах.

Поощряемые нацистами погромы, подобные тем, что произошли во Львове и Каунасе, — исторический факт. По оценкам некоторых специалистов, на оккупированных территориях Советского Союза произошло как минимум 60 погромов44, но большинство евреев летом и осенью 1941 года были убиты во время акций, подобной той, что произошла в Остроге. Людей просто расстреливали в упор. Ганс Фридрих, этнический немец из Румынии, служивший в 1-й пехотной бригаде СС, принимал в этом участие. Он утверждает, что отсутствие личного сочувствия — на самом деле их общая ненависть к евреям — стало результатом того, что раньше евреи вредили его семье, слишком дешево покупая скот у них на ферме. Лозунг той войны, как говорит Фридрих, был «Против коммунистов!», а поскольку между евреями и большевизмом связь прямая, он воспринимал преследование евреев как совершенно естественный процесс, тем более что Советский Союз можно считать лишь наполовину цивилизованной страной45.

Особенно рьяно местные жители помогали айнзатцгруппам и всем их структурам, в частности зондеркомандам, в Прибалтике. Они участвовали в расстрелах евреев. Тот же Пятрас Зеленка служил в литовском подразделении, которое часто выезжало на акции. Зеленка не раз говорил, что это была месть за своих — евреи мучили литовцев во время советской оккупации страны. «Нам рассказывали, что они делали, как они убивали моих соотечественников, даже женщин»46. Кроме того, он не скрывал, что его соратники пользовались возможностью поживиться за счет евреев. Алчность бывает мотивом преступлений не реже, чем идеологические убеждения…

Один из известных литовских историков выделил пять побудительных факторов, способствовавших такой звериной жестокости и даже участию в массовых убийствах. Это месть тем, кто якобы помогал советскому режиму в угнетении населения присоединенных территорий, искупление (желание показать свою лояльность немцам после сотрудничества с большевиками), антисемитизм, оппортунизм (желание быстро адаптироваться к новой власти) и обогащение47. Можно предположить, что у Зеленки были четыре стимула из этого черного списка. Исключить из него можно только второй — искупление.

Есть и еще один побудительный фактор, не упомянутый в этом перечне, которым почти наверняка руководствовались и Пятрас Зеленка, и Ганс Фридрих, и многие другие. Это садизм. Даже спустя много лет после окончания войны — беседа с Зеленкой состоялась в 1996-м, а с Фридрихом на восемь лет позже — ни тот ни другой не выражали раскаяния в своих действиях и рассказывали об акциях совершенно спокойно. Фридрих, к примеру, заметил, что евреи были настолько потрясенные, испуганные и оцепеневшие, что с ними можно было делать что угодно48, а Зеленка признался, что ему было даже любопытно, когда он убивал детей: «Нажимаешь на спуск, раздается выстрел — и все»49.

Подразделение Зеленки также участвовало в акциях, проводимых в Седьмом форте в Каунасе — в июне — июле 1941 года там было убито несколько тысяч человек, причем акции сопровождались диким садизмом, в том числе сексуальным. «Литовские бандиты выбирали женщин: молодых, красивых, — писал в своем дневнике Авраам Тори. — Сначала они их насиловали, потом мучили и, наконец, убивали. Они называли это “пойти чистить картошку”»50. Пятрас Зеленка говорит, что лично в тех конкретных акциях не участвовал. Но сколько было других…

Извращенное удовольствие, которое получали некоторые члены айнзатцгрупп во время участия в акциях, было очевидно для окружающих. «В зондеркоманде служили несколько страшных садистов, — говорил Альфред Метцнер, водитель и переводчик. — Они, например, для развлечения стреляли беременным женщинам в животы… Перед расстрелом евреев заставляли раздеваться донага и проверяли у них анус и половые органы — искали драгоценности…»51

Украинская еврейка Дина Проничева, которой удалось избежать страшной участи, свидетельствует, что некоторые немецкие убийцы с удовольствием делали то, что даже их идеология считала расовым преступлением: «Человек семь немцев привели на противоположный склон оврага двух молодых евреек. Они спустились на дно, выбрали ровное место и стали по очереди их насиловать. Когда все “удовлетворились”, этих женщин закололи штыками и оставили тела лежать так, с широко раздвинутыми ногами»52.

Садизм не был отличительной чертой эсэсовцев — среди военнослужащих вермахта извергов тоже хватало. Адольф Бюхнер, служивший в саперном батальоне СС, признает, что многие его соотечественники получали удовольствие, физическое и психологическое, измываясь над жителями оккупированных территорий СССР. «Среди них были настоящие ублюдки, — говорит Бюхнер. — Они заставляли крестьян раздеваться донага, а потом убивали… среди наших встречались такие, кому это нравилось. Они были довольны тем, что имеют возможность всем этим заниматься… Зачем было нужно, к примеру, убивать детей на глазах у матерей, а после этого убивать самих женщин? Такое бывало. Это садизм. Были офицеры, которые получали от этого удовольствие. Им нравились всякие садистские штучки, нравилось слушать, как кричат женщины и дети, они наслаждались этим. На мой взгляд, это просто нелюди»53.

Вальтеру Фернау, который служил в 14-й истребительно-противотанковой роте, причина таких злодеяний ясна. «Если дать человеку оружие и власть над людьми, — говорит он, — и к тому же позволить ему не ограничивать себя в спиртном, он запросто может стать убийцей». Немецким солдатам на Восточном фронте случалось, как говорит Фернау, быть жестокими, особенно после того, как началась партизанская война: «Тогда любого встречного, заподозренного в связи с партизанами, сразу же убивали». А еще одним компонентом этого страшного коктейля эмоций был, как свидетельствует Фернау, сам страх — страх тех, кто вроде бы побеждал. «Вы не поверите, что значит по-настоящему бояться, — признается ветеран Второй мировой. — Когда я разговариваю с нынешней молодежью… о войне или еще о чем, всегда говорю, как мне было страшно»54.

Сталин сказал, что в захваченных врагом районах необходимо создавать невыносимые условия для него и всех его пособников, еще 3 июля 1941 года, выступая по радио55. Немцы советского вождя тоже услышали — они восприняли это так, что все граждане СССР, находящиеся на оккупированной вермахтом территории, становятся потенциальными партизанами. Кроме того, нацистская пропаганда не переставая твердила, что евреи за линией фронта представляют огромную опасность, поэтому немецкие солдаты и офицеры органично соединили партизан и евреев в одно целое. Наверное, 20 ноября 1941 года генерал Эрих фон Манштейн, командующий 11-й армией, подписывая очередной приказ, руководствовался именно этим. В его директиве, в частности, было сказано: «Еврейство является посредником между врагом в тылу и продолжающими сопротивление остатками Красной армии и ее руководителями». В этом же приказе Манштейн подчеркнул расовый характер войны: «…еврейско-большевистскую систему надлежит уничтожить раз и навсегда. Она больше никогда не должна появиться на нашем европейском жизненном пространстве. Таким образом, перед немецкими солдатами стоит задача не только истребить силовые инструменты этой системы. Они идут в бой как носители расовой идеи и как мстители за все злодеяния, совершенные против них и против всего немецкого народа»56.

Командиры некоторых немецких частей издавали для своих солдат локальные циркуляры, освобождающие их от участия в акциях, которые проводили айнзатцгруппы. Тем не менее причастность соединений вермахта к карательным операциям против партизан неоспорима. В частности, унтер-офицер одного из танково-артиллерийских подразделений Вольфганг Хорн лично отдал приказ сжечь в ходе борьбы с партизанами целую деревню. «Дома русских все равно не представляли особой ценности… мы не слишком серьезно относились к тому, чтобы жечь их… мы вообще не считали русских цивилизованным народом… их образ жизни был для нас чересчур примитивен»57.

Многие немецкие солдаты, верные идеалам нацистской пропаганды, даже не сомневались в том, что воюют с представителями низшей расы. «Каждый, даже последний скептик, — написал один военнослужащий вермахта в июле 1941 года, — сегодня знает, что война против этих недолюдей, которых довели до исступления евреи, была не только необходима, но и началась очень вовремя. Наш фюрер спас Европу от безусловного хаоса»58.

Безусловно, наряду с садистами, которые получали удовольствие от того, что делали, были и такие, для кого участие в акциях — даже опосредованное — оказалось большой проблемой. Во время инспекционной поездки в Минск летом 1941 года Гиммлера в этом лично убедился лейтенант люфтваффе Вальтер Френц, кинооператор, служивший в ставке фюрера в Восточной Пруссии.

Френц сам напросился сопровождать группу Гиммлера в Минск, потому что хотел для разнообразия увидеть что-то иное, а не только четыре штабных стены. И он увидел.

15 августа айнзатцгруппа Б проводила расстрел примерно 100 человек — партизан и евреев59, как позже записал в своем дневнике рейхсфюрер СС. Жертв заставляли ложиться в ров лицом вниз и стреляли им в затылок. Затем в яму загоняли следующих — они должны были лечь на еще теплые трупы.

Френц, надо сказать, был шокирован — он и не представлял, что может происходить нечто подобное60. После окончания акции к нему подошел командир отряда вспомогательной полиции, очевидно, потому, что Френц был в летной форме. «Лейтенант, — сказал он, — я этого больше не вынесу… Не могли бы вы забрать меня отсюда?» Френц ответил: «У меня нет никаких полномочий. Я из люфтваффе… Что я могу тут сделать?» — «Ну что ж… — вздохнул тот. — Но я больше не могу… Это ужасно…»61

Обергруппенфюрер СС Эрих фон дем Бах утверждал, что после расстрела в Минске сказал Гиммлеру: «Рейхсфюрер, это была лишь сотня расстрелянных… Посмотрите в глаза членам этой команды, и вы увидите, что все они потрясены»62.

По завершении акции Гиммлер собрал ее участников и обратился к ним с краткой речью. Рейхсфюрер заявил, что ответственность перед Богом и фюрером за то, что сейчас произошло, несет только он. Да, это неприятная процедура, но необходимая. По свидетельству фон дем Баха, Гиммлер сказал солдатам, что им следует посмотреть на природу — борьба идет всюду. «Тот, кто не хочет бороться, попросту исчезает… мы, люди, правы, когда защищаем себя от паразитов»63. Далее Гиммлер добавил, что задача, поставленная перед ними, тяжела, но лично он не знает способа ее обойти. Солдаты должны выполнить свой долг. Он не может освободить их от этого, не может их заменить64. Френцу в тот вечер Гиммлер сказал: «Возможно, вы удивлены, спрашиваете себя, зачем все это. Но если мы этого не сделаем, что они сделают с нами?» Френц вспоминает, что эти слова показались ему ужасными65. Через месяц Гиммлер выразил свои мысли намного проще: «Даже младенцев врага в люльке нужно давить, как толстых жаб. Нам довелось жить в железное время, и мы должны действовать железной метлой. Следовательно, каждому надлежит выполнять свой долг, не советуясь с совестью»66.

Потом Гиммлер поехал в пригород Минска — в больницу, которая раньше именовалась «1-я Советская трудовая колония душевнобольных Новинки». Можно предположить, что рейхсфюрер СС дал распоряжение в ближайшее время уничтожить всех ее пациентов67. Вероятно, вскоре после этого он и решил обсудить с Артуром Небе, начальником криминальной полиции рейха, с июня по октябрь 1941 года руководившим айнзатцгруппой Б, целью которой было уничтожение евреев, цыган и коммунистов на территории Белоруссии, все возможные способы массового умерщвления. Гиммлер, конечно, понял, что у тех, кто принимает — и будет принимать — участие в акциях, потенциально могут возникать психологические проблемы, и надо подумать, как этого избежать.

Подручные Небе экспериментировали в течение нескольких недель после его разговора с Гиммлером. Им помогал Альберт Видман из института криминологии, присутствие которого в Минске означало активизацию участия команды, ранее работавшей над реализацией программы Т-4, на востоке. Видман, как мы помним, был одним из создателей газовых камер в центрах эвтаназии.

Вскоре стало ясно, что накопленный опыт в данном случае вряд ли пригодится. В газовых камерах в Австрии и Германии использовали окись углерода в тонкостенных стальных емкостях, а доставлять их в разные районы оккупированной территории СССР затратно и вообще непрактично. Использовать мобильные газовые камеры? Тоже недешево и при планируемых масштабах малоэффективно. Нужен способ простой и недорогой, а кроме того, не связанный с необходимостью, что называется, смотреть жертвам в глаза.

В контексте всего этого надо указать на распространенное заблуждение, согласно которому газовые камеры появились как предпочтительный способ умерщвления в ходе Холокоста лишь из-за стремления нацистов убить как можно больше евреев. Дело не в этом. Например, в сентябре 1941 года в урочище Бабий Яр в северо-западной части Киева, между районами Лукьяновка и Сырец, члены команды полицейских батальонов СС, айнзатцгрупп и местные коллаборационисты за два дня расстреляли 34 000 евреев. Этот кошмар по масштабам превосходит все, что в то время происходило в лагерях смерти. Газовые камеры стали не просто способом более эффективного уничтожения людей, чем расстрелы, они стали способом, облегчающим убийство для убийц.

Летом 1941 года нацистам еще не было ясно, что газовые камеры — наилучший вариант. Видман и его соратники провели еще один эксперимент — взорвали группу душевнобольных. С точки зрения технических и всех остальных экспертов, он оказался неудачным. «Зрелище было кошмарным, — говорил Вильгельм Яшке, офицер айнзатцгруппы 8. — Из-под развалин с громкими криками стали выползать раненые… куски тел оказались разбросаны по земле и повисли на деревьях»68. Видман, Небе и их подчиненные снова обратили свои взоры на окись углерода. Нет ли способа использовать угарный газ, доказавший свою эффективность в умерщвлении неизлечимо больных в Германии, подаваемый не из емкостей? Может быть, выхлопные газы автомобилей? В психиатрической больнице в белорусском Могилеве группу больных затолкали в герметично закрывающуюся комнату и стали подавать туда выхлопные газы от работающего двигателя легковой машины. Оказалось, что этот двигатель отравляющие вещества в достаточном объеме не вырабатывает. «Исследователи» подогнали большой грузовик с мощным мотором и экспериментировали до тех пор, пока все «подопытные» не умерли.

Разные способы массового умерщвления людей пробовали не только на оккупированной территории Советского Союза. В Освенциме эсэсовцы тоже не сидели сложа руки. В начале осени 1941 года Карл Фрич, заместитель коменданта лагеря Рудольфа Хесса, вспомнил о мощном химическом веществе на основе синильной кислоты в кристаллической форме, которое применялось для уничтожения насекомых. Кристаллы, поставляемые в герметично запечатанных банках, вступая в контакт с воздухом, выделяли ядовитый газ. Пестицид назывался Zyklon Blaus?ure — «циклон Б». Опыт решили провести на больных узниках и советских военнопленных.

Эксперимент осуществлялся в подвале блока № 11 главного лагеря. 11-й блок был тюрьмой в тюрьме, самым страшным местом Освенцима — здесь эсэсовцы допрашивали и пытали заключенных. Первый опыт применения «циклона Б» так же, как попытка отравить людей выхлопными газами, оказался, с точки зрения администрации лагеря, неэффективным.

Август Ковальчик, польский политзаключенный, видел, как эсэсовцы пытались герметизировать подвал 11-го блока. В полной мере этого достичь не удалось, а может быть, отравляющего вещества оказалось недостаточно… Словом, на следующее утро оказалось, что некоторые «подопытные» до сих пор живы, а в импровизированную смертную камеру нужно добавлять пестицид. Желающих делать это среди охранников не оказалось, а мучительную агонию, которая выпала на долю неизвестных советских военнопленных и заключенных, болевших более четырех недель, всю ночь задыхавшихся в подвале блока № 11, едва ли можно себе представить69…

Методом дальнейших кошмарных проб и ошибок эсэсовцы все-таки установили дозу «циклона Б», которая требовалась для умерщвления определенного числа заключенных. В процессе они заодно выяснили, что газ эффективнее действует в теплом помещении, поэтому стали набивать в камеры людей как можно больше. Лагерная администрация решила, что 11-й блок — не самое лучшее место для проведения массовых уничтожений. По словам Августа Ковальчика, главной проблемой для эсэсовцев стала эвакуация трупов. Сформировали специальную команду заключенных, которые должны были разъединять тела, поднимать их наверх, укладывать на тачки и увозить в другой конец главного лагеря, в крематорий. Процесс был трудоемкий и занимал много времени, но главное, что об акциях могли быстро узнать все узники лагеря. И тогда в газовую камеру переоборудовали одно из помещений крематория, куда свозили трупы. Теперь обреченных можно было умерщвлять прямо рядом с печами.

Все эти эксперименты летом и осенью 1941 года проводились одновременно с акцией, которая по масштабам несопоставима вообще ни с чем. К концу 1941 года из 3 350 000 советских военнослужащих, оказавшихся с начала войны в немецком плену, погибли более 2 000 000. Около 600 000 из них было убито в рамках выполнения приказа о комиссарах, остальные умерли в результате бесчеловечного обращения, в том числе многие от голода70. Есть мнение, что, если бы война завершилась в начале 1942 года, эта программа массового убийства могла бы считаться величайшим преступлением, совершенным гитлеровским режимом71.

Георгий Семеняк — один из немногих красноармейцев, попавших в плен в начале боевых действий, кто остался жив. Он оказался в лагере под открытым небом вместе с 80 000 других военнопленных. Время от времени им перепадала баланда, а поскольку мисок или кружек у пленных не было, ее приходилось хлебать из пилоток. «Пилотка — часть летнего обмундирования, — вспоминает он. — Жидкая баланда просто протекала сквозь тонкую ткань…» Через несколько недель Семеняка перевели в лагерь побольше. Здесь его поджидала другая беда — вши. «Паразиты вызвали эпидемию тифа. Люди начали умирать… Вшей было столько, что у многих от них шевелились волосы на голове. Вшами были облеплены не только волосы, тела и одежда; достаточно было нагнуться и зачерпнуть горсть песка и увидеть, что он шевелится — в нем ползали эти насекомые»72.

Советские военнопленные пытались ловить крыс. «Иногда кому-то удавалось поймать крысу за хвост, — рассказывает Георгий Семеняк. — Крыса, конечно, изворачивалась и кусала его за руку. У этих грызунов два передних резца — очень крепкие зубы. Крыса вцеплялась человеку в руку, но он ее не выпускал. А потом бил об стену, убивал, чтобы добыть кусок мяса, который можно было изжарить и съесть».

Семеняк вспоминает садистские шутки охранников над заключенными — они, кстати, напоминают издевательства, которым подвергали евреев. «Немец подходит и спрашивает: “Кто хочет есть?” Как можно спрашивать, кто хочет есть, когда знаешь, что люди месяцами живут впроголодь?.. Все хотят есть. “Хорошо, — говорит немец. — Кто может съесть ведро каши?” Кто-нибудь поднимает руку и кричит: “Я могу!” — “Ну, подходи”. Охранник дает ему ведро с кашей. Конечно, пленный не может съесть ведро каши. Но он начинает есть… Съедает пару мисок максимум. Но и это обычно редкость. Узник больше не в состоянии есть… Он говорит: “Все, не могу”. А ведро почти полное… И тут его начинают избивать, но человек готов терпеть побои, лишь бы наесться»73.

Для тех, кто оказался на оккупированных территориях, лейтмотивом лета и осени 1941 года был голод. Нацисты начали реализовывать принцип, сформулированный весной, — представители низших рас умрут, чтобы жили арийцы. Чьим-то уделом будет пуля, чьим-то — газовая камера, а чьим-то — голодная смерть. Впрочем, это не означает, что концепция уничтожения советских военнопленных у национал-социалистов во всем походила на концепцию истребления евреев. У каждой находилось свое психологическое оправдание. Например, Вольфганг Хорн был обычным солдатом, который считал всех русских нецивилизованными, почти дикарями, а евреев, наоборот, людьми интеллигентными, но ему быстро объяснили, что евреи правили Россией и поэтому Германия проиграла прошлую мировую войну74.

По логике нацистских идеологов евреи являлись более опасным врагом — они были не просто Untermensch, а расой достаточно умной, чтобы организовать тайный заговор против Германии. Следовательно, от них необходимо было избавиться — тем или иным способом — от всех до единого. Что касается советских военнопленных, то, если они могли быть полезны как рабочий скот, их надо было использовать в этом качестве: пусть трудятся на пользу немецкого государства. Пленные становятся бесполезными едоками? Значит, им пришло время умирать. Такой подход объясняет, почему с осени 1941 года уровень смертности среди советских военнопленных снизился: 31 октября Гитлер распорядился использовать их на принудительных работах75. Важно отметить, что на этом этапе войны санкционировать работу евреев на территориях рейха фюрер не был готов. Весной 1941-го Артур Грейзер так хотел избавиться от евреев в Вартегау, что предложил направить 70 000 человек из их числа работать на запад, но Гитлер эту инициативу отклонил76. Он собирался изгнать всех евреев из рейха, а не возвращать их туда обратно в качестве трудового ресурса.

Разумеется, Адольф Гитлер не принимал лично каждое решение о том, как именно будут умерщвлять военнопленных, а также мирное население на оккупированных территориях Советского Союза. Скажем, в июле 1941 года указание айнзатцгруппам включить в число подлежащих уничтожению в занятых районах еврейских женщин и детей дал Гиммлер, и до сих пор неясно, было ли оно сделано по прямому распоряжению фюрера. Безусловно, чем занимаются айнзатцгруппы, вождь нации знал. Кроме того, Гитлер получал все статистические данные об их «деятельности». 1 августа начальник тайной государственной полиции рейха Генрих Мюллер довел до сведения командиров всех этих формирований следующую информацию: «Отныне фюреру будут регулярно направляться доклады о работе айнзатцгрупп на востоке, поэтому от вас среди прочего требуется наиболее интересный иллюстративный материал — фотографии, плакаты, листовки и другие документы»77. Геббельс в те дни в своем дневнике писал: «Говорили о еврейской проблеме. Фюрер убежден, что предсказание, сделанное им в рейхстаге, о том, что, если евреи спровоцируют новую мировую войну, это приведет к уничтожению всех их, в настоящее время оправдывается… почти сверхъестественно точно. На востоке евреи уже платят по счетам; в Германии расплатились частично и заплатят в будущем еще больше»78.

Активизируя деятельность карательных отрядов на оккупированной советской территории летом 1941 года, Гиммлер знал, что действует в полном согласии с решением Гитлера относительно судьбы евреев в ходе этой войны на уничтожение. Он также знал, что фюрер постоянно получает информацию о том, что происходит, и, если бы его что-либо не устраивало, об этом тут же бы стало известно. Но Гитлера все устраивало.

Как был организован этот конвейер смерти, можно проследить по цепочке команд, исходящих из рейхсканцелярии и доходящих до отдельных зондеркоманд. При этом вполне вероятно, что Гиммлер, например, инспектируя летом 1941 года айнзатцгруппы, действовавшие на Востоке, мог не давать письменные приказы, но, напутствуя их, был откровенен. А вот командованию 2-го кавалерийского полка СС, «сферой интересов» которого, в частности, были Пинские болота, расположенные на севере Украины вдоль Припяти и ее притоков и на территории Белоруссии от Бреста до Лунинца, Гиммлер отправил следующее сообщение: «Все евреи должны быть уничтожены. Гоните еврейских женщин в болото». Рейхсфюреру ответил оберштурмбаннфюрер СС Магилл: «Акция успехом не увенчалось — болота недостаточно глубокие даже для женщин и детей»79.

Из сказанного выше можно сделать вывод, что общих директив у подразделений СС и айнзатцгрупп все-таки не было, а приказы часто отдавались устно. Некоторые командиры при этом могли недостаточно точно понять, что от них требуется, либо, наоборот, принять даже эвфемизм как руководство к действию. Возможно, и Магилл понял телефонограмму Гиммлера как конкретное указание, хотя рейхсфюрер мог и не знать о топографии района, являвшегося зоной ответственности подчиненных оберштурмбаннфюрера.

Недоразумения подобного рода даже приводили к тому, что отдельные высокопоставленные деятели НСДАП и Третьего рейха пытались препятствовать несанкционированным, по их мнению, акциям. В частности, Генрих Лозе, рейхскомиссар Остланда, в состав которого входили территории Латвии, Эстонии, Литвы и Западной Белоруссии, получившие статус генеральных комиссариатов со своими собственными руководителями, 15 ноября 1941 года писал: «Я запретил беспорядочные казни евреев в Либау [Лиепае], потому что они проводятся незаконным образом». Лозе просил уточнить, существует ли инструкция по ликвидации евреев на востоке, потому что он найти подобную директиву не смог80. В ответе, который рейхскомиссар получил от главы политического департамента имперского министерства оккупированных восточных территорий, созданного на основании указа Гитлера от 17 июля 1941 года, постарались не упоминать о наличии такой директивы и просто сообщили, что озабоченность Лозе еврейским вопросом прояснят при устном обсуждении81.

Почему нацисты проводили свою политику массовых убийств именно таким образом? Может быть, потому что все-таки опасались возникновения лишних проблем, если информация о деталях «нового порядка» и того, как они обращаются с военнопленными, получит широкую огласку. Из публичного протеста епископа фон Галена против эвтаназии они извлекли урок — у проектов, касающихся масштабных умерщвлений, должен быть гриф «совершенно секретно». Впрочем, вождей национал-социалистов беспокоили не столько какие-либо протесты в Германии, хотя риск этого не исключался, сколько реакция мирового сообщества, если оно узнает в подробностях то, что происходит на оккупированных территориях. Гитлер думал о своей репутации. Он уже размышлял о жизни послевоенной Германии и о том, что у главы победившего немецкого государства будет меньше проблем на дипломатическом уровне, если истребление евреев останется тайной — или, по крайней мере, он будет выглядеть непричастным к самому процессу. В 1939 году он подписал документ, санкционирующий применение эвтаназии, и что из этого вышло? Церковь выступила с осуждением посягательства на акт божественного творения — человеческую жизнь. Начались протесты. Возникло недовольство. Гитлер понял, что его имя больше не должно быть связано с чем-нибудь подобным — акциями, которые могут привлечь негативное внимание общества. Он мог выступать в рейхстаге и обвинять евреев во всех смертных грехах от Сотворения мира, но это не то же самое, как детализировать методы их умерщвления — мужчин, женщин, стариков, детей. Нужно постараться сделать так, чтобы не существовало ни одного распоряжения за его подписью по этому вопросу, действительно очень деликатному. Подписанный приказ — это документ. Не потому ли в октябре 1941 года Гитлер заметил, что гораздо лучше встречаться и разговаривать, чем писать, по крайней мере по делам особо важным82.

И тем не менее ни одно государство не может осуществлять свою деятельность исключительно в формате устных распоряжений. И вот в Третьем рейхе появился целый ряд эвфемизмов, имеющих отношение к массовым уничтожениям евреев. Так, в документах, касающихся этого «деликатного вопроса», стали употреблять словосочетание «особый подход», а термин «окончательное решение», изначально подразумевавший лишь депортацию, обрел новый смысл. Впрочем, в документе, датированном 31 июля 1941 года и направленном Герингом Гейдриху, он еще сохраняет свое первое значение. «В дополнение к поставленной перед вами 24 января 1939 года задаче, — сказано там, — которая имеет отношение к решению еврейской проблемы путем эмиграции и депортации наиболее подходящим способом, поручаю вам представить на рассмотрение всесторонний план организационных, материально-технических и прочих имеющих отношение к теме подготовительных мероприятий для исполнения намеченного окончательного решения еврейского вопроса»83. Под окончательным решением, упомянутым в данном документе, еще не подразумевалось массовое уничтожение евреев в лагерях смерти, поскольку начало переговоров между Гейдрихом и Герингом об этом «плане» можно проследить к марту 1941 года — времени, когда нацисты собирались после завершения своей победоносной кампании депортировать евреев на восток. Наиболее убедительным объяснением продолжения этой темы в июле 1941-го является то, что Гейдрих действительно прорабатывал детали депортации евреев на дальние окраины Советского Союза, поскольку массовое переселение могло начаться не раньше, чем завершатся боевые действия на территории врага. Это соответствует вектору довоенной политики нацистов по отношению к евреям, которая подразумевала депортацию и возможный геноцид в среднесрочной или отдаленной перспективе. Как евреи, отправленные в начале войны в расположенный в генерал-губернаторстве Ниско, массово умирали от голода и болезней, как евреи в случае отправки на Мадагаскар были бы обречены на неизбежную смерть, так и евреи, депортированные в безлюдные районы СССР, прожили бы там недолго.

Так или иначе, в конце лета и начале осени 1941 года продолжались дискуссии о корректировке времени «окончательного решения». Кое-кто из ближайшего окружения Гитлера хотел депортации евреев на восток не после окончания войны, а немедленно. 19 августа Геббельс встретился с фюрером и предложил убрать наконец из Берлина всех евреев. Геббельс считал великой несправедливостью, что они — 70 000 человек — все еще живут в столице, в то время как немецкие солдаты сражаются на Восточном фронте. И погибают там! Гитлер на это предложение не согласился, но принял другое — немецкие евреи должны носить на одежде желтую шестиконечную звезду. Такую же, как у польских евреев.

С 1 сентября 1941 года все евреи старше шести лет Германии, Австрии и других присоединенных и оккупированных территорий обязаны были носить на одежде звезду Давида. Нацисты сделали это не только для того, чтобы идентифицировать евреев, подразумевая, что в таком случае они окажутся и более уязвимыми для притеснений. Некоторые немцы восприняли это как призыв, ведь теперь евреев было очень просто выделить на улице, но и негативно отнесшихся к этому нововведению оказалось немало. Уве Сторьохан, например, говорит, что его мать, которая, вероятно, приветствовала бы депортацию евреев, тем не менее была против такой стигматизации. Вскоре после того, как евреев Гамбурга заставили носить желтую звезду, Уве с матерью шел через еврейский квартал города и увидел пожилого еврея в сильно поношенном костюме, с очень старым портфелем, который он нес так, чтобы звезда Давида была не видна. «Видимо, ему приспичило по нужде, и он украдкой оглядывался, размышляя, можно ли зайти в общественный туалет, на которых теперь висела табличка “Евреям вход запрещен”. Он все-таки вошел. Мать остановилась, и я подумал: зачем? Она сказала: “Ты его видел? Это еврей, верно? Он вошел туда и держал портфель так, чтобы не была видна еврейская звезда”. Она дождалась, пока этот человек вышел. Он увидел мою маму, и на его лице тут же появилась тревога. Никогда не забуду эту панику, это волнение. Он опустил портфель, и стала видна шестиконечная звезда. Я знал, как мать относится к такого рода вещам, и размышлял, как она поступит, что сделает дальше. Еврей тоже, конечно, думал: “Если эта женщина вызовет полицию, я пропал”. Мать подошла к нему, показала на звезду Давида и сказала: “Мы этого не хотели”. А я добавил про себя: “Мы этого не ожидали”. В этот момент мама почувствовала к нему жалость. Уверен, она представляла себе, что можно отнять у евреев их дело, заставить выполнять грязную работу, может, даже переселить в города, где они будут спокойно жить среди своих, или даже в своей стране, как сейчас в Израиле… Но эти метки… Моя мать считала, что это чудовищно. Я задумался: может, она не такая уж ярая антисемитка, как мне казалось? И это было очень характерно для значительной части населения. Немцы говорили: “Ну нет! Это уж слишком, нам это не нравится”. Но они все равно ничего не делали. Ничего. Они закрывали глаза и уши»84.

Эрна Кранц из Мюнхена, в полной мере разделявшая ценности национал-социализма, испытала подобные эмоции: «На параллельной нашей улице жила баронесса Бранка, она была дочерью еврейского торговца из Гамбурга… Ей пришлось носить желтую звезду. Я очень переживала по этому поводу. Это было ужасно, потому что баронесса была очень милой женщиной. Все это знали. Но на самом деле как сегодня ты не можешь помочь всем, так и тогда было то же самое»85.

Итак, Геббельс просил не только заставить евреев носить шестиконечную звезду, но и убрать их из Берлина. Вскоре и другие нацистские лидеры стали говорить, что евреев нужно выслать куда-нибудь подальше. 15 сентября 1941 года рейхсштатгальтер Гамбурга Карл Кауфман письменно обратился к фюреру с просьбой о депортации евреев из города. Их жилье нужно отдать немцам, дома которых пострадали в ходе недавних воздушных налетов. И Гитлер решился. Он санкционировал немедленную депортацию евреев из рейха, не дожидаясь окончания войны. Почему фюрер изменил свое мнение, если всего пару недель назад говорил Геббельсу, что пока евреев не следует отправлять на восток? Точного ответа на этот вопрос нет. Вероятным объяснением можно назвать месть: в августе Сталин распорядился выслать несколько сотен тысяч этнических немцев Поволжья в Сибирь и Казахстан. Повлияло это конкретное решение большевистского лидера на решение лидера нацистского или нет, неизвестно, но ход войны против Советского Союза безусловно на нем сказался.

Пока она по-прежнему складывалась для немцев удачно. Хотя вермахт и не смог, как планировалось, разгромить Красную армию в течение нескольких недель, германские войска были близки к завершению крупнейшей в военной истории операции по окружению противника в районе Киева, столицы Украины. 19 сентября город пал. В плену оказались 600 000 советских военнослужащих. «Немецкий солдат в очередной раз доказал, что он — лучший солдат в мире, — говорил в те дни Гитлер своим генералам, наслаждаясь триумфом. — Операция продолжается, окружение в радиусе более тысячи километров многие считали неосуществимым. Мне пришлось использовать весь свой опыт, чтобы оно произошло». Этот успех демонстрирует, сказал фюрер, что славяне — действительно прирожденные рабы, которым нужен господин. Гитлер свято верил в то, что для управления новыми территориями армия не потребуется, поскольку славяне — низшая раса. «Пространства России — наша Индия, — сказал фюрер. — Подобно англичанам, мы будем править этой империей, используя горстку людей»86.

Через несколько недель, 3 октября, выступая в Берлине, Гитлер заявил, что Красная армия сломлена и никогда не возродится87. Уверенность в том, что война практически выиграна, вполне вероятно, сыграла свою роль в решении фюрера сдвинуть сроки депортации евреев. Отправить их на восток можно, не дожидаясь капитуляции Советского Союза. К тому же Антонеску уже высылает евреев за Днестр — в губернаторство Транснистрия. Так румыны назвали административно-территориальную единицу, созданную 19 августа на территории части оккупированных Винницкой, Одесской, Николаевской областей Украины и левобережной части Молдавии. К сентябрю союзники Германии были готовы переместить еще тысячи румынских евреев из Буковины и Бессарабии в лагеря на востоке. Румынская газета «Команда нашего времени» (Porunca Vremii) недаром летом 1941 года писала: «Жребий брошен… Ликвидация евреев в Румынии вошла в свою завершающую стадию… К радости нашего освобождения нужно добавить гордость новаторским решением еврейской проблемы в Европе. Судя по эпитетам, в которых немецкая пресса сообщает о словах и решениях маршала Антонеску… сегодняшняя Румыния подает пример всем остальным. Мы делаем то, что Европа сделает завтра»88.

Гитлер действительно одобрял инициативы Антонеску. «Что касается еврейской проблемы, — сказал он в конце августа 1941 года Геббельсу, — можно утверждать, что маршал Антонеску проводит намного более радикальную политику, чем мы, и делает это успешно»89. Еще раз фюрер похвалил румынского диктатора в октябре. «Не считая дуче, — заявил он, — среди наших союзников Антонеску именно тот, кто производит наиболее сильное впечатление. Он человек большого масштаба, который никому не позволит сбить себя с пути»90. И первое, что сделал маршал для создания сильной Румынии, — он избавил ее от евреев.

Гитлер тоже решил избавить от них старый рейх, то есть территорию Германии в границах на 31 декабря 1937 года, до присоединения Австрии, Судетской области и Клайпедского края. Но оставался практический вопрос: куда евреев девать? Совет дал Гиммлер и сам его претворил в жизнь. 18 сентября 1941 года рейхсфюрер проинформировал главу Вартегау Артура Грейзера о принятом решении освободить старый рейх и Протекторат Богемии и Моравии от евреев. В лодзинское гетто будут отправлены 60 000 человек, их надо разместить до высылки в пока не определенное место, дальше на востоке, следующей весной91. В Вартегау переполошились — в Лодзи больше не могут принять ни одного еврея! Гиммлер сократил число депортируемых до 20 000 человек.

В октябре 1941 года из Гамбурга в Польшу отправились первые евреи. Люсиль Эйхенгрин, одна из тех, кого депортировали в Лодзь, помнит, что, когда они шли на станцию, некоторые прохожие выкрикивали антисемитские оскорбления, но большинство населения города не проявляло никаких эмоций92. В других местах было то же самое. Кое-кто, правда, рассказывал, что соседи выражали им сочувствие, во Франкфурте приносили еду, а в Вене не скрывали слез, когда их уводили93.

Высланные из Западной Европы не были готовы к тому, что их ожидало в Лодзи. Один польский еврей, уже находившийся в гетто, безмерно удивился надеждам чешских евреев, которые прибыли туда в октябре 1941 года: «Говорят, они спрашивали, можно ли получить двухкомнатную квартиру с канализацией…»94 И вот им открылась кошмарная реальность жизни и смерти в перенаселенном гетто, где царила антисанитария. У большинства прибывших не было не то что друзей — даже знакомых среди польских евреев. Никаких связей, которые помогли бы им получить работу или жилье. Многие теснились в зданиях школ. Трудоустроиться они не могли. Есть было почти нечего. «Желудок пустой, он словно постепенно проваливается, — писал вскоре после депортации Оскар Розенфельд, высланный в Лодзь из Праги. — Неуверенно, со страхом человек начинает ощупывать свое тело, натыкается на ребра, другие кости, проводит рукой по ногам, понимает, что совсем недавно они были крепче, плотнее, — и поражается, как быстро тело меняется к худшему… В голове одна мысль, одно слово… Один символ жизни у всех — хлеб! Ради хлеба можно стать кем угодно — лицемером, негодяем… Дай мне хлеба — и ты мой друг»95.

Очень часто шок от изменений, произошедших в их жизни, оказывался для евреев с Запада непосильным. «Они безусловно были чудовищно подавлены, — говорит Якоб Зильберштейн, польский еврей из гетто. — Думаю, потому, что обычно эти люди — евреи из рейха — смотрели на польских евреев сверху вниз, мы были для них как бы другим сортом. И вдруг они видят, что оказались на том же уровне, а может, и ниже, чем мы, потому что не могли жить в тех условиях, в которых жили мы»96. Стоит ли удивляться, что среди вновь прибывших уровень смертности оказался значительно выше, чем среди польских евреев97?

Высылка осуществлялась не только в лодзинское гетто. Много эшелонов направлялось дальше на восток, на оккупированные советские территории, где продолжали действовать айнзатцгруппы. Часть евреев, попавших туда, оказалась в лагерях, где частой была смерть не только от голода, но и от холода. Некоторых вскоре после прибытия умерщвляли. В частности, в конце ноября 1941 года в Литву прибыли пять эшелонов из Германии (из Мюнхена, Франкфурта, Берлина и Бреслау) и Австрии (из Вены). Депортированных доставили в Каунас, и там за дело взялись зондеркоманды. Всех евреев расстреляли. Руководитель оккупационной администрации генерального округа Белоруссия Вильгельм Кубе в декабре уже не задавался вопросом, следует ли к евреям из «…нашей культурной среды»98 относиться так же, как к местным диким ордам с востока. Правда, две недели назад, в конце ноября, Гиммлер отдал приказ остановить уничтожение, во всяком случае временно, немецких евреев, доставленных эшелоном в Ригу, но этот циркуляр пришел слишком поздно. Евреев уже не было в живых99. Тем не менее данный факт свидетельствует о том, что с тем, какой будет судьба евреев из старого рейха, нацисты пока еще не определились.

В то же самое время, когда евреев из Западной Европы убивали на оккупированных территориях Советского Союза, в Польше были созданы два лагеря смерти. Первым стал Хелмно, в 70 километрах к северо-западу от Лодзи, который изначально предназначался для уничтожения евреев из лодзинского гетто, признанных неспособными к труду. С точки зрения главы Вартегау Артура Грейзера, немедленная потребность в создании такого объекта являлась более чем очевидной. Нужно было в конце концов найти способ сократить переполненность лодзинского гетто, ситуация в котором после прибытия евреев с Запада ухудшилась еще больше. Еще в июле 1941 года, как мы уже знаем, Рольф Хайнц Хеппнер, руководитель центральной эмиграционной службы в Позене, писал, что вопрос о судьбе евреев в их гау в ближайшее время обсудят со всех точек зрения. Он сам, предвидя опасность того, что зимой прокормить всех евреев возможности не будет, спрашивает, не будет ли более гуманным решением избавиться от тех, кто уже не способен работать100. С помощью какого-нибудь быстродействующего средства…

Такое «быстродействующее средство» уже применялось на территории Вартегау — мобильная газовая камера. Крытый грузовик перемещался от одной психиатрической лечебницы к другой. Теперь, осенью 1941-го, появился план использовать такие машины для умерщвления лодзинских евреев. Гауптштурмфюрер Герберт Ланге, руководивший этим «автомобильным» подразделением, подыскивал подходящее место для размещения своих людей и техники. Его личный шофер Вальтер Бурмейстер подтверждает, что Ланге говорил ему в те дни: «Нам предстоит тяжелая, но очень важная работа»101. В итоге Ланге выбрал деревушку Хелмно неподалеку от города Домбе. Объект состоял из двух частей, удаленных друг от друга на 4 километра: замка и так называемого лесного лагеря в соседнем Жуховском лесу (грузовик с жертвами направлялся именно туда). Отравленных по пути выхлопными газами закапывали в лесу в общих могилах.

Строительство второго лагеря смерти началось в ноябре 1941 года в генерал-губернаторстве, близ деревни Белжец, что в 120 километрах юго-восточнее Люблина. Еще до начала войны с СССР нацисты организовали в Белжеце трудовой лагерь — там разместили евреев, занятых на строительстве пограничных укреплений между германской и советской зонами оккупации Польши, но в конце 1940-го его закрыли. Новый лагерь в Белжеце должен был стать первым стационарным объектом, созданным специально для уничтожения евреев. Топография, с точки зрения нацистов, была исключительно удачная: рядом с Белжецем была боковая ветка железной дороги, соединяющей Люблин и Львов — города, среди населения которых было много евреев. Да и Краков неподалеку…

Есть свидетельства, что, пока в Польше строили эти два лагеря, обсуждалась возможность создания и других фабрик смерти — на оккупированной территории Советского Союза, в Риге и Могилеве102. В октябре Гиммлер побывал в Могилеве, а в следующем месяце компания Topf und S?hne получила заказ на сооружение там крематория с 32 печами103. Вполне вероятно, что этот огромный крематорий — окончательно он так и не был построен — должен был стать центром либо исключительно лагеря уничтожения, либо обычного концлагеря с дополнительной функцией фабрики смерти104. Очевидно, национал-социалисты готовились к новому этапу решения «еврейского вопроса».

Но означает ли это, что осенью 1941 года Гитлер отбросил все сомнения в том, что касалось судьбы евреев как народа? Было ли это началом Холокоста? Ведь евреев уже начали депортировать из старого рейха и с присоединенных территорий на восток, и шло строительство лагерей смерти в Хелмно и Белжеце. Известны также некоторые высказывания Гитлера, сделанные в частном порядке в октябре. Он снова и снова цитировал свою январскую речь 1939 года об уничтожении евреев. 25 октября 1941 года фюрер сказал: «Выступая в рейхстаге, я предупреждал, что, если война окажется неизбежной, евреи исчезнут из Европы. На совести этой расы преступников два миллиона сложивших головы на полях предыдущей мировой войны, а сейчас погибших уже на сотни тысяч больше… Кстати, неплохо бы, чтобы общество тоже задумалось об истреблении евреев»105.

Кроме того, согласно показаниям Адольфа Эйхмана, данным после окончания Второй мировой, Гейдрих говорил ему осенью 1941 года, что фюрер распорядился о физическом уничтожении евреев106. А Курт Мебиус, один из эсэсовцев, служивший в Хелмно с первых дней функционирования лагеря, вскоре после капитуляции Германии заявил на допросе: «Нам сказал гауптштурмфюрер Ланге, что истребить евреев приказали Гитлер и Гиммлер. Мы, солдаты частей СС, были обучены считать любое распоряжение высшей власти законным и правильным. Я и сам думал, что евреи во всем виноваты. Пропаганда постоянно нам твердила, что евреи — Untermensch, преступники, они виноваты в упадке Германии после Великой войны [Первой мировой]»107.

Есть доказательства и в статье, опубликованной в ноябре 1941 года в нацистской газете Das Reich. В ней Геббельс продекларировал следующее: «Евреи хотели этой войны, и они ее получили. Но они должны помнить о предсказании, сделанном фюрером в рейхстаге 30 января 1939 года. Он говорил, что, если международному еврейству удастся втянуть страны в новую мировую войну, результатом будет не большевизация планеты, а исчезновение еврейской расы в Европе… Все евреи принадлежат, по факту рождения и расы, к международному заговору против национал-социалистической Германии. Они желают нашего поражения и развала нашего государства и делают все, что в их силах, чтобы способствовать этому. Евреи несут ответственность за каждого немецкого солдата, убитого на этой войне. Его смерть на их совести, и поэтому они должны за это заплатить»108.

Тем не менее из всего этого не обязательно следует, что уже осенью 1941 года было принято окончательное решение об уничтожении всех евреев, находящихся на оккупированных нацистами территориях109. Гитлер действительно распорядился о высылке евреев на восток, но только в тех случаях, когда это будет практически оправданно. И да, он лелеял мысль о депортации евреев из рейха с осени 1939-го — нужно было лишь решить, когда для этого настанет подходящий момент. Он настал — разделяя негодование своих ближайших соратников, в частности Геббельса и Кауфмана, по поводу того, что евреи все еще остаются в рейхе, и полагая, что война на востоке подходит к концу, фюрер решил избавиться от них раз и навсегда. Он хорошо знал, что на оккупированных восточных территориях евреев убивают, и, давая указание о высылке других евреев в зоны действия айнзатцгрупп, понимал, что их там ждет. Но как именно они умрут — будут расстреляны, отравлены газом, доведены до голодной смерти в гетто или скончаются от непосильного труда — все эти детали должны были продумать в соответствующих департаментах РСХА. Главное, чтобы отправленные на восток никогда не вернулись. Таким образом, можно сказать, что Гитлер санкционировал отправку евреев на смерть, но не указывал конкретные способы умерщвления или точные сроки, в которые они должны «исчезнуть».

Да, это важный момент в истории Холокоста, но в нем нельзя выделить одно-единственное глобальное решение, которое бы положило начало всему процессу. Осенью 1941 года оставалось еще много нерешенных вопросов. Что делать с евреями из оккупированной Западной Европы? Тоже отправлять на смерть на восточные территории? А если отправлять, то когда? И как поступить с евреями, остающимися еще в старом рейхе? С октября по декабрь 1941 года из Германии и Протектората Богемии и Моравии было депортировано 42 000 евреев, но оставалось их там еще немало. Какие сроки следует назначить для того, чтобы избавиться и от них? И едва ли не самый главный вопрос: что делать с почти 3 000 000 евреев на территории Польши? Окончательный ли вынесен им приговор? Но если все польские евреи будут уничтожены, то почему лагерей смерти пока всего два? Не могут ли они — и Хелмно, и Белжец — быть определены как инициативы на местах, поддержанные Гиммлером, дабы решить локальные проблемы? Другими словами, не складывается ли впечатление, что те, кто действовал в той же Польше, сами решали, что им делать, без распоряжений сверху?

Слова Гитлера, сказанные той осенью, подтвержают такую трактовку. В середине октября 1941 года он говорил: «Что со мной было бы, если бы меня не окружали люди, которым я полностью доверяю делать то, на что у меня не хватает времени? Надежные люди, работающие так же энергично, как работал бы я сам. Для меня самый лучший человек — тот, кто снимает многое с моих плеч, который может за меня принимать 95 процентов решений»110. Примером того, как такое отношение влияло на все происходящее, служат и слова Грейзера, сказанные Гиммлеру весной 1942 года. Речь тогда шла об умерщвлении в Вартегау больных туберкулезом. Так вот, Грейзер заявил: «Лично я не думаю, что мы должны еще раз консультироваться с фюрером по этому поводу, тем более что при нашей последней встрече он сказал, что относительно евреев мне следует поступать, руководствуясь собственными убеждениями»111. На основании всего этого можно предположить, что осенью 1941-го отношение Гитлера к депортации и дальнейшей судьбе евреев вполне могло совпадать с тем, какое у него было к плану германизации. Как мы уже знаем, фюрер говорил гауляйтерам, что его не интересуют способы, которые его верные соратники будут применять при воплощении в жизнь намеченных им планов112.

Вот и в августе 1941 года в Освенциме лагерная администрация так же, как Грейзер, руководствовалась собственными убеждениями, усовершенствуя способы умерщвления, применяемые ранее. При обсуждении планов строительства нового крематория был внесен ряд небольших, но существенных изменений, позволяющих превратить объект в фабрику смерти. Между октябрем 1941 и январем 1942 года в полуподвале здания, в меньшем помещении, где лежали трупы, в бетонные стены встроили два воздуховода, а вентиляторы переделали в соответствии с новыми задачами113. Иными словами, это помещение стало газовой камерой, при этом выходные отверстия труб, по которым должен был подаваться смертоносный газ, заделали в углубления, чтобы умирающие не могли их каким-то образом повредить. И тем не менее трудно представить, что создание одной газовой камеры в Освенциме могло быть частью существующего генерального плана истребления всех евреев в Европе. Скорее это тоже пример инициативы на местах, ведь в крематории на территории главного лагеря для умерщвления узников уже применялся «циклон Б». С точки зрения администрации, было логично и в другом крематории оборудовать газовую камеру.

В то время как эсэсовцы обсуждали все эти вопросы, в 1200 километрах к востоку от Освенцима шли масштабные кровопролитные сражения, вошедшие в историю Второй мировой войны. Это — плюс кардинальное решение одного из союзников Гитлера — и является фоном, на котором происходило дальнейшее ужесточение нацистской политики в отношении евреев.