В древней лавре св. Афанасия

В древней лавре св. Афанасия

1

Солнце спускалось, когда мы, усталые, подходили к Лавре – самой древней и славной обители на Горе Афонской. Дорожка теперь вилась по склону горы, по которой тысячи лет назад, может быть, ступал великий пустынник. Подумать только: тысячу или больше лет!..

Был тихий вечер. И радостно отзывалась в душе мелодия лаврского колокольного звона, совершенно особенных и замечательно подобранных колоколов. Этот звон своей мелодичностью ласкает слух и серебристыми певучими звуками духовной радостью наполняет душу паломника.

Но вот и каменный замок Лавры. Это целая крепость. Кругом высокая стена с пятнадцатью маленькими башнями, – крепко отгородились монахи от мира! Впереди высится башня Иоанна Цимисхия, тоже четырехугольная, с зубцами. Из-за стены виднеются купола собора по стене кельи. В общем, что-то архаическое, но красивое и на всю жизнь памятное.

Предъявив свои документы вратарю, мы отдохнули 10–15 минут, пока он вернулся от епитропа и с его благословения пригласил нас в парадный архондарик. Там окружили нас вниманием и приветливостью, соблюдая добрые заветы гостеприимства из глубокой старины. Нас удобно разместили, помогли разложиться и привести себя в порядок после долгой и тяжелой дороги, затем пригласили в столовую. Туда же вскоре пришел и величавый старец-епитроп. Подали восточное угощение: варенье с холодной водой, по рюмке «ракички» – и заключили это ароматным кофе, занимая нас приветливым разговором вплоть до ужина, который накрыли в соседней комнате.

И на следующее утро, когда мы рано поднялись, то в этой же комнате пили черное кофе. А затем любезный фондаричный вывел нас на открытый балкон с чудным видом на вершину Афона и зеленеющий простор окрестностей, где среди лесов и полей виднелись беленькие келлии с виноградниками и фруктовыми садами. И с того же балкона направо открывался живописнейший вид на бескрайное море, в мертвой дали которого узкой полоской виднелись Дарданеллы.

* * *

Эта древняя Лавра, стоящая у подошвы громадного южного отрога Святой Горы, основана в половине X века, во времена греческого воеводы Никифора Фоки. А ее основателем был святой Афанасий, бывший другом этого воеводы, но ушедший на Святую Гору для строгого монашеского подвига в силу своих религиозных устремлений.

Древняя обитель эта представляет собой внутри как бы маленький городок с уличками, тротуарами, фонтанами и садиками, среди которых уходят к голубому небу остроконечные пирамиды высоких кипарисов. Особенно замечательны из них два – многовековые царственные великаны. Между этими кипарисами на восьми мраморных столбах покоится крещальня. Посреди нее – колоссальная чаша, называемая Фиал, высеченная из одного куска драгоценного мрамора.

В чаше этой освящают воду в Крещение Господне и, по обычаю Святой Горы, в первое число каждого месяца.

Главное здание Лавры – его величественный соборный храм. Его венчают три главы, а внутри он выложен блестящими плитами голубого фаянса и расписан по стенам фресками, приписываемыми монаху-художнику Феофану, ученику знаменитого Потемта, жившему на Афоне в XVI веке. В этом соборе находится и гробница святого Афанасия, на верхней плите коей лик подвижника, а около его гробницы хранится посох этого великого пустынника, с которым, по преданию, он пешком пришел на Святую Гору из Царьграда.

Проведенная с гор в алтарь живая струя воды шумом падения своего нарушала глубокую тишину храма. Тусклый свет лампад едва позволял различать очертания высоких сводов и рассеянные по ним золотые сияния многочисленных изображений святых. Все это наполняло душу покоем и обращало мысль к далекому прошлому, образ святого Афанасия представлялся душе живо и выпукло. Преобразователь Святой Горы, возбудивший в свое время ропот между отшельниками за свои постройки, должен получить хвалу и благодарность от всех поклонников ее. Именно ему, его смелости и прозорливой заботе о потомстве они обязаны тем, что видят теперь на Афоне несколько храмов и других зданий из первого христианского тысячелетия.

На земле, принадлежащей Лавре, в скитах и келлиях находится около ста восьмидесяти церквей! Против собора и крещальни – вход в древнюю и замечательную трапезу, крестообразной формы, с абсидой на одном конце и входом на другом. Она очень интересна по устройству, а особенно по живописи, тоже работы Феофана, относящейся к середине XVI века. Трапеза очень высока и освещена окнами, расположенными в верхней ее части. А во всю длину по ее стенам расположены сиденья и мраморные столы из крестообразных плит. Все стены до потолков расписаны множеством фигур, отдельно стоящих, сцен, чрезвычайно сложных и разнообразных, религиозного характера и поучительного содержания. Роспись лаврской трапезы представляется древнейшим, богатейшим и лучшим в художественном отношении памятником этого вида росписи. Вся живопись трапезы чрезвычайно интересна, но, к сожалению, она очень закопчена.

2

Афонские древности представляют собой нечто неопределенное, и причина этого заключается в тех часто неодолимых затруднениях, которые все исследователи встречали на Афоне. В обителях, особенно богатых и древних, две ризницы: одна обиходная, чаще всего в алтаре самой церкви, и старая, где хранятся древности и все драгоценности. И сами монахи – за исключением немногих в обители, бывших у власти, – не знают, какого рода древности имеются в их обители. Тот подбор предметов древности и редкости, который показывается ученым и исследователям (и редким высоким паломникам), не представляет еще все замечательное. Скрываемые от взоров посторонних афонские ризницы сохраняют еще более драгоценные памятники.

Но и среди предоставляемых обозрению паломников имеются предметы замечательные в историческом и художественном отношении. К числу таковых нужно отнести древохранительницу, которая является вкладом императора Никифора Фоки. Запрестольный крест в соборе Лавры из листового серебра, набранный камнями: изумрудами, сапфирами и бирюзой. Он принадлежит к древнейшим памятникам Афона, не позднее X–XI столетия.

Между окладами напрестольных Евангелий на Афоне первое место занимает находящийся в Лавре замечательный оклад Евангелия письма XVI века, на пергаменте, с четырьмя изображениями евангелистов. В алтаре собора Лавры можно видеть и замечательный энколпион митрополита Геннадия из Серр, известного строителя лаврской трапезы. Фигуры превосходно вырезаны, отличаются хорошим рисунком и всеми признаками искусства X–XII веков. Очевидно, этот медальон, как драгоценную панагию, сделал для себя митрополит, а затем пожертвовал на образ. Славится лаврская ризница и богатейшим складом дорогих тканей и парчи, древних церковных облачений, вышивок и проч. Здесь имеются замечательно вышитые орари, епитрахили, саккосы и воздухи, пышные митры, художественные плащаницы и много другого. Еще во время моего предыдущего посещения Лавры Св. Афанасия я познакомился с ее достойнейшим библиотекарем, серьезным и образованным монахом, которого и поспешил разыскать на третий день своего пребывания в древней Лавре, дабы не упустить случая еще раз посетить замечательное книгохранилище. Неизменно любезный и ласковый, без особых формальностей и проволочки он немедленно дал мне на просмотр интересовавшие меня рукописи – конечно, для работы в самой библиотеке. А эта библиотека действительно представляет громадную ценность для ученых-историков и богословов всех стран, независимо от их вероисповеданий. Это поистине роскошная трапеза ума. Достаточно упомянуть, что в лаврской библиотеке сохраняется несколько сот древних рукописей, в числе коих находится больше шестидесяти рукописных Евангелий на разных языках, причем некоторые из них относятся к IV веку! Эти пожелтевшие пергаменты – то испещренные большими, строго выведенными письменами, то исписанные мелкой бисерной скорописью – свидетельствовали об одном и том же чудеснейшем событии мира, озарившем лучезарным светом Божественной Истины все последовавшие человеческие поколения.

В этой библиотеке и весьма интересная драгоценность – Диоскоридова «Ботаника» X века, достойная соперница «Географии» Птоломея библиотеки Ватопедского монастыря. В этой «Ботанике» почти все растения замечательно изображены в красках. Тут же имеется и остаток древности – послание апостола Павла к коринфянам, шедевр IV века! Сохранилась здесь и часть драгоценнейших хрисовулов (царские грамоты) с интересными печатями.

3

Темнело. Теплая, ласковая ночь, тихо обнимая своей черной пеленой все, что ни встречалось у нее на пути, неслышно надвигалась от моря на древнюю Лавру.

Был канун осеннего праздника. Дальние и ближние обители уже тонули в ночных сумерках среди густой зелени, которая сплошь одевала дикие крутые склоны лаврского берега.

А в потемневших лесных зарослях совсем близко – чуть не у самых стен древней лаврской арсаны – мелодично звучали колокольчики пасущихся стад. Но вверху, на горе, где стоял старинный лаврский собор во имя Пресвятой Богородицы, тесно сгрудились древние строения, которые соединялись многочисленными переходами и были обнесены толстыми стенами. На колокольне медленно погасли последние отблески короткой осенней зари, и в эти мгновения вся древняя Лавра стояла озаренная тихим, готовым померкнуть отраженным светом.

По тесному монастырскому двору расхаживали богомольцы и афонские сиромахи. И в гулкий шум шагов по каменным плитам, в тихий шелест одежд и осторожный говор через открытые окна собора вливались разрозненные, бессвязные отрывки всенощного песнопения. Суровый греческий напев, оставляя под тяжелыми сводами всю свою строгость, прилетал сюда, под открытое небо, тихим и гармоничным.

Всюду здесь чувствовалось предпраздничное благоговейное настроение. И казалось, вся древняя Лавра жила теперь напряженно особой, чуждой для остального мира жизнью. Богатая верой давно умерших поколений, она ревниво берегла в своих стенах верующих, пришедших почтить память великого святого. И, обвеянная молитвенными звуками, она встречала надвигавшуюся ночную темноту строгая, высокая, в своей вековой святости недоступная призрачному и мимолетному очарованию этого тихого угасающего дня.

А осенняя ночь медленно ползла снизу вверх. Все ближе, все теснее сжимала она в своих крепких объятиях и далекие берега засыпающего моря и цепи прибрежных холмов горной стороны, строения и деревья, лаврские церкви и башни и все, что так резко, так непохоже и чуждо было друг другу еще так недавно при ясном дневном свете.

Исчезали, сливались со тьмою монастырские стены. А над ними по-своему тихо уже шептались очнувшиеся от дневного забытья деревья, протягивая свои развесистые длинные ветви. Монастырские сады тесно сплетались в ночной тьме с пышной лесной зарослью, искони покрывавшей прибрежные склоны, выступы и кручи. И если под черным покровом ночи обесцвечивалась веселая нарядная одежда земли, то на смену ярким цветам и причудливым обликам дня просыпались радостные, также неисчерпаемо-разнообразные благоухания и песни ночи… А на потемневшем небесном своде загоралась – как всегда, блестящая, загадочная, еще не понятая никем на земле – картина вечности, сотканная из бесчисленных звезд.

В природе начиналась своя торжественная многозвучная всенощная, полная творческого вдохновения и молитвенного восторга. И вдруг, в эту нежную музыку южной ночи ворвались, брошенные невидимой рукой с лаврской колокольни, многогласные звуки благовеста: долгая монастырская служба закончилась. Толпа монахов и богомольцев, расплываясь во все стороны, наполнила собой дорожки и вы ходы Лавры. Верующие шли на ночлег усталые, но растроганные и умиленные, бережно унося с собой настроение сладостного забытья. Рождалось оно в чутких сердцах искренней молитвой в этом святом месте, где развилась и окрепла когда-то вера их предков.

И куда ни шли верующие, всюду – за ними и впереди их – несся торжественный праздничный благовест. Гулкие металлические звуки без жалости вытесняли и гнали далеко прочь от лаврских святынь вкрадчивые голоса суетного мира. И святая древняя Лавра, словно очнувшись от объявшего ее очарования, – вся каждым камнем своего помоста, всеми своими могильными плитами и седыми стенами, башнями и церквами – зазвучала в ответ, гулко отражая привычные звуки своих колоколов и посылая их в теплый и чуткий воздух неспящей осенней ночи.

И до самого моря неслись они, властные, благовествуя и призывая к молитве. И там бесследно погасали, уже обессиленные, уже побежденные ласковыми чарами южной ночи…

Но вот звон смолк. Так же резко и неожиданно, как и начался. И, как всегда после сильного шума, наступила чуткая, жадная до звуков, растревоженная тишина. Отовсюду неудержимо хлынули странные, неуловимые и обманчивые голоса ночи.

Ночь совсем спустилась над древней Лаврой.

Еще теснее сомкнулись потемневшие и обезлюдевшие каменные великаны. Разошлись по своим келиям монахи и утихли многочисленные гости.

* * *

Прошло несколько недель. Утомленный продолжавшимся целыми днями осмотром громадной Лавры и ее замечательных святынь и древностей, я крепко заснул в отведенной комнате. Но на этот раз рано утром разбудил меня мой верный спутник, иеродиакон отец Афанасий, настаивавший на продолжении нашего паломничества.

– Нужно торопиться поскорее попасть в Крестовскую келлию: там бдение по случаю храмового праздника, – сообщил мой заботливый спутник. – А дорога к келлии не везде легкая.

И, покорный указаниям отца Афанасия, я спустя очень недолгое время уже был за лаврскими вратами, где нас поджидали покорные наши мулашки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.