3.1. Кандидатские и магистерские испытания
3.1. Кандидатские и магистерские испытания
1814–1869 гг.
Учебный институт академии, возглавляемый ректором академии и управляемый ее Внутренним правлением, должен был готовить новые научно-педагогические кадры, а Конференция – проверять результаты этой подготовки посредством экзаменов (испытаний). Это единство научного и учебного центра, закрепленное реформой 1808–1814 гг., неразрывно сопрягало аттестацию научной квалификации со всем подготовительным процессом. При такой постановке естественным образом итоговые испытания, завершавшие учебный курс, становились экзаменами, проверяющими уровень научной квалификации.
Учебный курс академии вскоре после введения Устава 1814 г. разделился на два отделения (две ступени), каждое из которых продолжалось два года и завершалось испытаниями[764]. Устав рекомендовал проверять успехи студентов испытаниями двух видов: предварительными и решительными[765]. В связи с разделением курса обучения на два отделения такие испытания стали проводить в конце каждого двухлетнего отделения. Предварительные проводились самими преподавателями – профессорами классов, но в присутствии двух-трех членов Конференции «для отвращения могущего случиться пристрастия со стороны профессоров»[766]. Однако первые годы после преобразования академий и на таких испытаниях – летних, в конце учебного года, – иногда присутствовали преосвященные и ревизоры от КДУ. Так, например, через год после преобразования МДА, в июле 1815 г., К Д У отправила на ревизию этой академии своего члена, ректора СПбДА архимандрита Филарета (Дроздова). Испытаниям по всем изучаемым предметам был подвергнут первый – в 1814–1816 гг. единственный – курс[767].
Устав 1814 г. предполагал младшие ученые степени – кандидата богословия и магистра академии – для выпускников академии. Поэтому обычным условием для получения ученой степени являлся весь процесс обучения в духовной академии, завершавшийся выпускными – решительными – испытаниями. Ученая степень, которую мог получить выпускник, определялась местом в разрядном списке. При составлении разрядного списка студентов принимались во внимание их успехи, то есть оценки за переводные испытания, сочинения, проповеди и поведение, полученные в течение всего периода академического образования. Разрядный список формировался в процессе учебы: первый вариант составлялся в конце первого года обучения и в конце каждого последующего года в него вносились коррективы. Последние изменения вносились после выпускных экзаменов и их обсуждения на собрании академической Конференции. Те, кто по совокупности результатов попадал в первый разряд, становились потенциальными магистрами, кто попадал во второй разряд – кандидатами. Разумеется, реализоваться эта возможность должна была по представлении сочинения. Таким образом, не только выпускные экзамены академии, но и весь набор четырехлетних оценок за письменные работы, устные переводные и даже промежуточные, частные, экзамены, а также за поведение приобретал значение «кандидатского минимума» и «магистерского минимума». Такая важность всего учебного процесса в системе научно-богословской аттестации ставит перед необходимостью рассмотреть его в данной монографии более подробно.
Включение промежуточных результатов в сумму, определявшую получаемую ученую степень, должно было стимулировать усердие студентов в течение всего учебного времени. В реальности же эта идея приносила как положительные, так и отрицательные результаты. Положительной стороной было серьезное отношение и студентов, и преподавателей к сочинениям. «Умение писать» ценилось высоко, и написание многочисленных сочинений по всем наукам курса считалось главным средством развития творческих способностей студентов. Однако творческие способности развивались в определенном направлении – умение рассуждать по любым вопросам, как богословским, так и общеинтеллектуальным, основываясь, конечно, на определенных фактах, источниках и диалектических построениях. В 1820–30?х гг. для самостоятельных студенческих сочинений давались в основном темы, сформулированные в лучших традициях средневековой западной учености, в 1840–60?х гг. ситуация менялась, но медленно. Темы для сочинений в середине 1850?х гг. формулировались соответствующим образом: «О причинах…», «Представить суждение о…», «Какое значение имело…», «Как примирить…», «Как объяснить, что…», «Как оценить…». Работа над «рассуждениями» формировала некоторые элементы научного подхода: работа с источниками, умение выбирать из них нужные сведения, сравнивать определенные данные, искать причинно-следственные связи. Вырабатывалась определенная самостоятельность и систематичность мышления. Но излишняя увлеченность «рассуждениями» формально-отвлеченного характера стала со временем препятствовать научно-исследовательским тенденциям в академическом образовании. В начале 1862 г. ректор МДА протоиерей Александр Горский, видя, как студенты тяготятся традиционными «рассуждениями», а элементы научного исследования вырабатываются слабо, предполагал давать научные сочинения или статьи для критического разбора и сравнительного анализа[768]. Это должно было подготовить студента к написанию выпускного сочинения, которое к тому времени уже предполагалось научной работой.
Число сочинений, которые студенты писали в течение учебного года, менялось на протяжении всего времени действия Устава 1814 г. Так как в самом Уставе ничего не было сказано ни о количестве сочинений, ни о времени, отпускаемом на их написание, эти параметры менялись, причем как централизованно, так и внутри каждой академии. Число сочинений за год колебалось: большую часть эпохи Устава 1814 г. сочинения писались каждый месяц учебного времени (девять за год), в 1859 г. число сочинений было официально сокращено до шести, однако в 1866 г. вновь увеличено. Но так как требования к сочинениям со временем повышались, то вопрос о сокращении числа сочинений был весьма актуален. О студенческом усердии при написании сочинений на всех этапах вспоминали практически все выпускники академий[769]. Но была и оборотная сторона. Парадоксальной академической традицией посещение лекций было поставлено в противовес трудоемкой работе над сочинениями. Архиепископ Савва (Тихомиров), вспоминая студенческие годы в МДА, сетовал на свои неопустительные посещения лекций, к которому его обязывала добросовестность взрослого человека, «священническая совесть» и опасение оскорбить «почтенных наставников»: «…не мог серьезно заниматься сочинениями, при утомленных силах». Его более молодые и менее добросовестные однокурсники, пропускавшие лекции, больше «сберегали времени и сил для занятий сочинениями»[770].
Виноваты были, конечно, не только сочинения, но и недостаточно продуманная система экзаменов. Система подготовки к экзаменам, принципы составления экзаменационных вопросов и ответов студентов менялась – такие решения могла принимать сама академия в лице Конференции или общего совещания преподавателей. Так, например, в МДА в 1840–50?х гг. на экзамен выносился не весь прочитанный в курсе материал, а отдельные вопросы, на которые сами преподаватели, читавшие лекции, писали и «сдавали» предварительно ответы – «записки» или «статьи»[771]. Ответы выдавались студентам, что, как кажется, мало соответствовало заявленному в 1808–1814 гг. стремлению к «учености». В проекте Устава духовных академий 1809 г. оговаривалась «метода» академического учения, главными принципами которой были развитие собственных сил и деятельности разума. Освоение материала, преподанного на лекциях, подразумевало систематичность, творчество, самостоятельность и хорошее знание источников[772]. Однако, если учесть, что на экзамене кроме выученных ответов дополнительными вопросами в большей или меньшей степени проверялось общее владение материалом, экзамены представляются более значимым мероприятием. Сходная системы была в эти годы и в других академиях. В академических экзаменах этих лет была еще одна странность: спрашивались не все студенты, а избранные, поэтому даже подготовленные студенты надеялись избежать личной ответственности. Кроме устных экзаменов проводи лись и письменные – «экспромты»[773]. К началу 1860?х гг. корпорации всех академий стали замечать падение уровня знаний выпускников, с одной стороны, небрежение в посещении лекций – с другой. Увлеченные «рассуждениями» в сочинениях, студенты относились слишком легкомысленно к фактическому знанию, а тот анализ этого фактического материала, который пытались проводить преподаватели на лекциях, вовсе ускользал от их внимания. Об этом писал бакалавр МДА по классу философии своему отцу, магистру (1818) и бывшему преподавателю академии[774].
Отношение преподавателей к этой проблеме было неоднозначным: было досадно читать в полупустой аудитории лекции, на подготовку которых тратилось много сил и времени, но насильно загнанные слушатели вдохновляли мало. Преподаватель по истории Русской Церкви Е. Е. Голубинский признавался в воспоминаниях, что в начале его преподавания в МДА с 1861 г. «по временам чувствовалась горькая обида на студентов» за их равнодушие к лекциям, но он «считал недостойным порядочного ученого и порядочного профессора зазывать на лекции балаганным способом»[775]. Разумеется, предвидя перспективу получения готовых записок от преподавателей, студенты не считали себя должными тратить время на посещение лекций, когда в келье ждало начатое сочинение.
Ситуацию периодически старались исправить ректоры и инспекторы, ревнующие об учебной дисциплине: режим устрожался, студентов отправляли на лекции, но при ослаблении общей дисциплины аудитории вновь пустели. Были предприняты попытки усовершенствовать экзаменационный процесс и подготовку к экзаменам. В МДА в 1860 г. решили отводить на написание каждого сочинения определенный период: сочинение по тому или иному предмету давалось каждый месяц, на его написание после объявления тем отводилось строго 20 дней, ос тальные же 10 дней в месяц студенты должны были посвящать усердным занятиям по читаемым курсам – чтению рекомендованной литературы и повторению того, что сказано в классе[776]. Но необходимо было не только выделить время, но и побудить студентов в это время заниматься тем, для чего оно выделялось. Периодически во всех академиях принимались решения выделять часть лекционного времени на повторение пройденного и репетиции. Некоторые преподаватели пытались это осуществить: спрашивать у студентов «отчета» по тому, что было прочитано и даже по тем источникам и сочинения, которые были рекомендованы для самостоятельного чтения, а результаты учитывать при составлении списков[777]. В 1862 г. в МДА общее совещание преподавателей приняло решение изменить экзаменационную систему: 1) преподавателям к экзамену не составлять ни записок, ни тем более конкретных ответов на вопросы; 2) выносить на экзамены не отдельные темы, а все, что пройдено; 3) спрашивать всех студентов по всем предметам и «ответам на экзамене придавать значение при составлении списка»[778].
Но при любых условиях итоговые экзамены – в конце первого отделения по небогословским предметам, в конце второго отделения по богословским – имели очень важное значение. В первые десятилетия действия Устава 1814 г., когда система курсовых сочинений, представляемых на ученую степень, еще не развилась и диссертации представляли собой лишь письменные ответы на вопросы, экзамены были главным завершающим моментом академического образования или последним рубежом научно-богословской аттестации. Согласно Уставу, на предварительных испытаниях должны были присутствовать представители Конференции. Устав не уточнял, должны это быть внешние ее члены или внутренние, но разумнее было первое, ибо внутренние члены Конференции сами были преподавателями и экзаменаторами. По Уставу этих представителей должна была назначать Конференция, но на практике каждая академия действовала по своей традиции. Так, например, в МДА в 1820?40?е гг. «депутаты» от Конференции на предварительные испытания избирались в собраниях Конференции[779], а в 1850?х гг. ректор сам приглашал на «частные» испытания по богословию студентов старшего курса кого-то из внешних членов Конференции, бывших в городе.
Ректоры МДА для повышения статуса этих испытаний часто приглашали единственного в Москве доктора богословия, кроме митрополита Московского Филарета (Дроздова), выпускника (1822) и бывшего бакалавра (1822–1827) МДА протоиерея Петра Терновского. Протоиерей П. Терновский занимал до 1858 г. кафедру богословия в Московском университете, поэтому имел опыт университетского проведения экзаменов, а после 1858 г. служил настоятелем московской церкви Святых апостолов Петра и Павла на Басманной, поэтому охотно соглашался вновь приобщиться к учено-научному процессу[780]. Нередко и правящий архиерей посещал эти предварительные испытания. Так, например, бывали на таковых в МДА митрополит Московский Филарет (Дроздов) (1821–1867), митрополиты Санкт-Петербургские Никанор (Клементьевский) (1848–1856), Григорий (Постников) (1856–1860), Исидор (Никольский) (с 1860 г.), митрополиты Киевские Евгений (Болховитинов) (1822–1837) и Филарет (Амфитеатров) (1837–1857), архиепископ Казанский Григорий (Постников) (1848–1856)[781].
«Решительные» или «публичные» испытания проводились по окончании всех предварительных, торжественно, в присутствии не только внутренних, но и внешних членов Конференции. Возглавлял комиссию иногда правящий архиерей, иногда кто-то из викарных епископов. Эти экзамены были единственной демонстрацией учебных успехов каждой академии, поэтому на них приглашались и важные лица академического города, не имевшие отношения к академии. Экзамены были испытаниями не только для выпускников, но и для преподавателей – тем более что с выпуском совмещалась обычно ревизия академии с проверкой программ, конспектов, записок[782]. Экзамен состоял из двух смысловых частей: из ответов студентов на вопросы, составленные преподавателем данного предмета, а также на вопросы, которые могли задавать все члены комиссии, то есть Конференции, но задавал обычно архиерей. Вопросов некоторых архиереев, особенно известных ученостью и строгостью, боялись не только студенты, но и преподаватели. Так, напри мер, всегда были серьезным испытанием для членов корпорации МДА экзамены с участием святителя Филарета (Дроздова).
После проведения итоговых экзаменов Конференции составляли окончательные разрядные списки выпускников. В первые годы деятельности преобразованных академий это деление на разряды и означало утверждение в той или иной степени. Однако уже с конца 1820?х гг. итоговое – «курсовое» – сочинение приобретает большее значение, и определение в разряд становится потенциальной возможностью получения ученой степени. Те студенты, которые попадали по сумме баллов в 1?й разряд, но сочинение их не могло быть признано магистерским, получали статус «старшего кандидата», то есть потенциального магистра. В этот же разряд попадали и потенциальные магистры с другими промахами и соответствующими условиями. Об условиях, которые ставились перед этими выпускниками, и их судьбе см. 3.3.
Устав 1814 г. включил в обязанности Конференции проводить испытания на соискание ученых степеней кандидата богословия и магистра академии не только для студентов академий, но и для любых выпускников семинарий, из монашествующих или белого духовенства, заявивших о таком желании[783]. Такое желание лицами, не кончившими академию, заявлялось крайне редко. Так, в 1820 г. «исправляющий должность профессора физики и математики» в Вологодской ДС священник Михаил Васильевский, из студентов семинарии, был допущен Конференцией СПбДА до экзаменов на степень, но не смог их выдержать удовлетворительно[784].
1869–1884 гг.
Новый Устав 1869 г. изменил всю экзаменационно-оценочную систему в академиях. Кандидатское сочинение писалось теперь на 3?м курсе, а 4?й курс выделялся в особую образовательную ступень. Специальных кандидатских экзаменов не вводилось, таковыми считались выпускные экзамены 3?го курса. Устав неопределенно говорил о тех, кто может быть удостоен перевода на 4?й курс: окончившие «в третьем курсе испытание с отличным успехом» (§ 136). В 1874 г. Учебный комитет признал достаточными для степени кандидата богословия – и, следовательно, для перевода на 4?й курс – «в среднем выводе по всем предметам академического курса», за исключением новых языков, не менее «4» и по каждому предмету не менее «3». Для получения звания действительного студента достаточно было последнего требования – «не менее «3» по каждому предмету». При этом подчеркивалось, что в академиях нет разделений предметов на главные и дополнительные (как в университетах), поэтому для получения ученой степени важны успехи по всем предметам академического курса[785]. Таким образом, «кандидатский минимум» стал включать, как и в дореформенный период, оценки не только по выпускным экзаменам 3?го курса, но по всем предшествующим (переводным) экзаменам. Но эти требования были не столь высоки, поэтому в реальности выпущенных после 3?го курса со званием действительного студента было мало, особенно после того как процесс стабилизировался. Так, например, в СПбДА таковых было: в 1875 г. – 2, в 1876 г. – 3, в 1877 г. – 4, в 1878 г. – 2, в 1879 г. – 7, в 1880 г. – 1, в 1881 г. – 1, в 1882 г. – 5, в 1883 г. – ни одного, в 1884 г. – 1[786]. Не хуже дело было и в младшей академии – Казанской: в 1875 и 1876 гг. – ни одного действительного студента, в 1877 г. – 2, в 1878 г. – 1, в 1879 г. – ни одного, в 1880 г. – 2, в 1881 г. – ни одного, в 1882 г. – 3, в 1883 г. – 2, в 1884 г. – 2[787]. Следует иметь в виду, что некоторые из действительных студентов в дальнейшем сдавали дополнительные экзамены или представляли новое кандидатское сочинение и получали степень кандидата богословия.
Для магистерской степени Уставом 1869 г. были введены особые – магистерские – экзамены, которые проводились в конце 4?го курса. Сдавались они по группе наук, избранной студентом для специализации – как научной, так и преподавательской. К этим экзаменам студенты должны были готовиться на протяжении всего учебного года на специальных практических занятиях.
Эти занятия выпускного курса представляли наибольшую учебную проблему при введении Устава 1869 г. Первый опыт 4?го курса в условиях нового Устава (в СПбДА и КДА – в 1870/71 уч.г., а в МДА и КазДА – в 1871/72 уч.г.) не был показательным, ибо составляли его студенты, учившиеся по особым программам. До следующего – полноценного по своей новизне – 4?го курса оставалось еще два года, и за это время неопределенные указания Устава (§ 133, 137, 138) должны были приобрести более конкретную и реальную форму.
На 4?й курс Устав 1869 г. возлагал большие надежды: именно этот год должен был быть венцом всего нового процесса обучения, выявить его достоинства и недостатки. 4?й курс мыслился как особый, более высокий, уровень образования: показавшие себя зрелыми и достойными выпускники-трехгодичники получали возможность подготовки к будущей деятельности – ученых-богословов и педагогов. На введении этого положения настоял протоиерей Иоанн Янышев, считавший эту возможность – сделать первое серьезное научное исследование под кровом академии – очень важной для каждого духовного выпускника и для традиций богословия. Он мыслил 4?й курс как зачаток научно-исследовательских институтов, лабораторий богословской науки, способствующих ее развитию[788]. Но реакция преподавателей академий на это нововведение была неоднозначна.
Идеальным результатом 4?го курса был магистр, написавший и защитивший на публичном диспуте диссертацию; изучивший источники и исследования по избранной группе наук, освоивший педагогические приемы и показавший способность преподавать эти науки в духовных академиях и семинариях на современном научном уровне. Но как практически осуществлять одновременное выполнение этих задач, каждая из которых требовала много времени и сил, Устав не объяснял. Оставлялся на самостоятельное решение корпораций и вопрос о совмещении на «специально-практических лекциях» научной и педагогической подготовки. Все эти проблемы могли решаться только на практике.
Советам было предложено разработать и представить в Синод на утверждение подробные правила, регламентирующие жизнь выпускников[789]. Представленные правила были утверждены Святейшим Синодом, но для временного руководства, до составления общих правил для всех академий. Таким образом, заявленная самостоятельность академий в процессе введения Устава постепенно умалялась, а централизация вновь набирала силу. Окончательное решение вопроса о постановке 4?го курса затягивалось, и общие правила были выработаны лишь к 1874 г., к завершению первого «цикла».
Педагогическая подготовка, хотя и была лишь одной из трех задач, возлагаемых на 4?й курс, в первые годы проведения реформы затмила задачу научную. Но и с наукой возникали серьезные проблемы. Устав 1869 г. не позволял приобрести магистерскую степень, минуя кандидатскую, но в качестве магистерской диссертации можно было представить доработанное кандидатское сочинение. Однако повышение требований к магистерским диссертациям, условие их обязательной публикации и публичной защиты делали затруднительным даже этот вариант. Кроме того, многие студенты были вполне удовлетворены кандидатской степенью. Но кандидатскую степень и право преподавания в семинарии мог получить лишь тот, кто окончит 4?й курс, сдаст – успешно или неуспешно – магистерские экзамены и прочитает удовлетворительно пробные лекции по избранным к преподаванию наукам (§ 133, 136–140). После 3?го курса можно было выйти из академии лишь в звании действительного студента и с правом преподавания в духовном училище, которое имели и выпускники семинарии.
Группы наук для магистерского экзамена и порядок этого экзамена Устав не определял: это предполагалось разработать практически[790]. В 1871 г. первый вариант таких групп был предложен Советом СПбДА. После рассмотрения Учебным комитетом этот вариант был утвержден Святейшим Синодом для временного руководства самой СПбДА, затем и всем остальным академиям[791]. На протяжении четырех лет академии отрабатывали групповую специализацию и систему магистерских экзаменов. Основных проблем было две: 1) состав предметов магистерского экзамена, 2) смысл и требования этого экзамена.
Учебный комитет настаивал на том, чтобы группы специализации соответствовали семинарским учебным планам, то есть учитывали соединение предметов в кафедры и не включали предметов, не преподаваемых в семинарии. Так, были «забракованы» в качестве специально изучаемых наук предложенные Советом СПбДА библейская археология, сравнительное богословие, учение о русском расколе, библейская история, славянские наречия. Восстал Учебный комитет и против разделения церковной и гражданской истории, преподаваемой в семинарии одним педагогом. Логику предложил разделить с психологией, соединив ее со словесностью и историей литературы; а психологию, историю философии и основное богословие – с педагогикой, по семинарскому варианту.
Проблему составляла и специализация по общеобязательным предметам. Во всех академиях дискутировали по вопросу: могут ли студенты церковно-исторического или церковно-практического отделений специализироваться по Священному Писанию, принадлежавшему организационно к богословскому отделению, а студенты богословского отделения – по древним языкам, принадлежавшим к церковно-практическому отделению?[792] Учебный комитет пытался настоять на самом простом порядке – административной принадлежности к отделению, но пришлось учесть интересы науки и свободу выбора студентов и разрешить специализацию всем отделениям по всем общеобязательным предметам. Проявилась «нечеткость» Устава по отношению к небогословским наукам: по ним готовились преподаватели, но не давались магистерские степени. Было решено в каждую группу специализации по небогословским предметам включать богословский предмет, по которому можно было писать диссертацию и получить богословскую магистерскую степень.
Наконец в 1874 г., после окончательного обсуждения, Учебный комитет составил итоговый документ, утвержденный Святейшим Синодом. По положению Синода 1874 г. было предложено восемь специ альных групп для 4?го курса: 1) Священное Писание и древний язык: еврейский – для студентов богословского отделения и греческий – для студентов других отделений; 2) богословие основное, догматическое и нравственное; 3) пастырское богословие, гомилетика, литургика и каноническое право; 4) всеобщая церковная история и история Русской Церкви; 5) всеобщая гражданская и русская история и один из богословских предметов; 6) словесность с историей литературы и логика и один из богословских предметов; 7) психология, история философии и педагогика и один из богословских предметов; 8) один из древних языков и один из богословских предметов[793].
Еще меньше ясности было с проведением магистерских экзаменов. С одной стороны, магистерский экзамен по уровню требований должен быть выше кандидатского, да и не хотелось превращать выпускной курс исключительно в педагогический, не имеющий научно-богословского значения. С другой стороны, у академий не было опыта проведения магистерских экзаменов и четкого понимания, как можно проверить ученую «зрелость». Учебный комитет дал общее указание: экзамен должен проверять «основательную ученую подготовку к получению степени магистра». Но первые опыты магистерских экзаменов показали, что построить новую систему непросто: б?льшая часть из них проводилась на уровне и по схеме обычных экзаменов, к тому же в упрощенном варианте. Еще более «расслабляла» вскоре установившаяся система оценок: «удовлетворительно» или «неудовлетворительно», без дифференциации. Каждый экзаменуемый выбирал заранее один раздел по сдаваемому предмету, раздробив его на несколько частных вопросов, и «докладывал» на экзамене. Экзаменаторы не возражали: традиция была сильна, да и объяснительная записка к Уставу говорила об углубленных занятиях студента по одному из разделов науки. Студенты 1?го после реформенного набора в МДА (1870–1874 гг.) сдавали в конце 4?го курса шесть экзаменов. При этом лишь об одном – по истории Русской Церкви, проводимом Е. Е. Голубинским, – смогли сказать: «…по серьезности вопросов он, действительно, походил на магистерский, чего не было заметно доселе»[794]. Корпорация столичной академии, ежегодно анализируя результаты магистерских экзаменов, пыталась сформулировать более четкие требования к выпускникам, учитывающие и весь «комплекс» богословских знаний, полученный за четыре года академии, и специально-научную подготовку последнего курса[795]. Но и эти усилия имели лишь относительный успех.
Магистерский экзамен для тех, кто не искал магистерской степени, был бесполезен, хотя пройти его было необходимо: без него не могли быть получены степень кандидата и право преподавания в семинарии[796]. Статистика свидетельствует о том, что сдать магистерские экзамены было несложно: большая часть выпускников получала право на защиту магистерской диссертации без повторных испытаний. В СПбДА из 34 студентов 1?го набора по правилам Устава 1869 г. (XXX курс, выпуск 1873 г.) это право получили 25; в 1874 г. – 21 из 26; в 1875 г. – 34 из 36; в 1876 г. – 29 из 36; в 1877 г. – все 39; в 1878 г. – 26 из 32; в 1879 г. – 37 из 44; в 1880 г. – 28 из 35; в 1881 г. – 34 из 51; в 1882 г. – 37 из 49; в 1883 г. – 60 из 74; в 1884 г. – 58 из 77. В МДА из 28 студентов 1?го набора по правилам Устава 1869 г. (XXIX курс, выпуск 1874 г.) это право получили 22; в 1875 г. – 25 из 30; в 1876 г. – 32 из 35; в 1877 г. – 23 из 37; в 1878 г. – 33 из 37; в 1879 г. – 40 из 45; в 1880 г. – 39 из 43; в 1881 г. – 38 из 42; в 1882 г. – 42 из 46; в 1883 г. – 54 из 58; в 1884 г. – 58 из 66. В КазДА из 24 студентов 1?го набора по правилам Устава 1869 г. (XV курс, выпуск 1874 г.), это право получили 19; в 1875 г. – 15 из 18; в 1876 г. – 19 из 28; в 1877 г. – 19 из 22; в 1878 г. – 22 из 27; в 1879 г. – 22 из 25; в 1880 г. – 18 из 26; в 1881 г. – 16 из 17; в 1882 г. – 27 из 32; в 1883 г. – 22 из 30; в 1884 г. – все 34.
Однако для тех, кто не получал на магистерском экзамене положительных оценок по всем предметам своей специально-практической группы, но в дальнейшем представлял магистерскую диссертацию, до пуск к защите осложнялся. Соискателю необходимо было вновь сдавать магистерские экзамены, причем не только по тем предметам, по которым они получили неудовлетворительные оценки, но по «одной из групп предметов, согласно утвержденной Святейшим Синодом таблице испытаний на эту степень»[797]. Иногда это условие становилось непреодолимым препятствием, ибо готовиться вновь к экзаменам, да еще со столь неопределенными требованиями, было непросто. Так, например, выпускник церковно-исторического отделения МДА 1877 г. Александр Синайский в 1881 г. предоставил в Совет МДА рукописное сочинение «Отношение Древне-Русской Церкви к латинству» на соискание степени магистра. Однако в свое время он получил неудовлетворительный балл на магистерском экзамене по своему специальному предмету – истории Русской Церкви, и Совет потребовал нового магистерского экзамена. Диссертация так и не была защищена, хотя А. Л. Синайский, в будущем протоиерей, а затем архимандрит Августин, стал довольно известным исследователем и автором нескольких монографий[798].
Уставные положения, регламентирующие занятия выпускного курса, оказались слишком неопределенными, и корпорации не были готовы к ним в должной степени. Учебный комитет не мог четко представить свое мнение и занимал двойственную позицию: с одной стороны, настаивал на праве и обязанности духовных академий развивать науку и приобщать к этому студентов выпускного курса, с другой – отстаивал преимущественно интересы средней школы, педагогические.
Таким образом, в первые годы действия Устава 1869 г. организация занятий на выпускном курсе составляла для духовных академий серьезную проблему. Отсутствие конкретных указаний Устава по этому воп росу позволяло академиям творчески искать решений поставленных задач. Но отсутствие опыта и занятость преподавателей в первые годы действия Устава 1869 г. своими собственными научно-аттестационными проблемами не позволяли им специально заниматься методическим совершенствованием.
Совершенствование системы узкой специализации имело смысл, если только духовно-учебное ведомство обеспечивало применение выпускников-специалистов в области изучаемых ими наук. Однако уже весной 1871 г., в преддверии 1?го выпуска преобразованных СПбДА и КДА, реальные сведения жестко указали полную «несостыковку» запросов семинарий и предложений академий. Был издан указ, в котором «узость» педагогической специализации расширялась: дозволялось держать пробные преподавательские лекции по всем общеобязательным и отделенским предметам[799]. Выпуски академий в начале 1870?х гг. были немногочисленны, а вакантных мест в семинариях было много, поэтому выпускники могли выбирать, «принимая во внимание как предметы преподавания, так и географические и бытовые условия того города, где находилось место службы»[800]. При этом часть семинарских заявок оказывалась неудовлетворенной, но академии, заранее сообщая об этом семинарским правлениям, снимали с себя ответственность, предоставляя семинариям право обратиться в другие академии. Спасать систему решили усилением централизации: определением Святейшего Синода, Высочайше утвержденным 25 мая 1874 г., распределение выпускников академий было изъято из ведомства Советов академий и сосредоточено в Учебном комитете[801].
1884–1918 гг.
Устав духовных академий 1884 г. аннулировал особое положение 4?го курса, особые магистерские экзамены и, соответственно, специальные занятия по подготовке к ним. Кандидатское сочинение писалось на 4?м курсе, но при успешном проведении исследования и отличной оценке рецензента могло стать и магистерским – после напечатания и защиты на коллоквиуме. Как и до 1869 г., и кандидатскими, и магистерскими экзаменами становились выпускные экзамены в конце 4?го курса, но, как и прежде, в «минимум» включался весь набор четырехлетних оценок за устные переводные экзамены и письменные работы. При составлении разрядного списка студентов на 4?м курсе принимались во внимание их успехи за все время академического образования, а список определял потенциальную степень или звание действительного студента[802]. Для тех, кто получал право защищать магистерскую диссертацию без нового испытания, было введено именование «кандидат-магистрант».
Первый же выпуск, произведенный по правилам нового Устава (1885), показал усложненность новой системы по сравнению с магистерскими экзаменами. В этом году в СПбДА из 96 студентов, утвержденных в степени кандидата богословия, лишь 30 получили право на получение степени магистра без нового устного испытания; в МДА – из такого же числа кандидатов только 17 получили права магистрантов; в КазДА – 6 из 41. Конечно, этот выпуск попал в особенно трудное положение, ибо Святейший Синод обязал студентов выпускного курса выслушать лекции и сдать экзамены по всем предметам, которые не входили по Уставу 1869 г. в их отделение. Поэтому выпускники 1885 г. сдавали по 11–12 экзаменов сверх нормы, причем после «ускоренных», сильно сокращенных лекционных курсов, и никакое снисхождение экзаменаторов не могло нормализовать эту ситуацию. В дальнейшем – после выхода курсов, которые Устав 1884 г. застал на середине академического пути, – ситуация постепенно улучшилась. Но обобщения делать сложно, ибо доля магистрантов среди кандидатов-выпускников зависела от академии: если в СПбДА некоторые годы магистранты составляли около половины, а иногда даже большинство из кандидатов-выпускников, то в МДА они составляли меньшинство (за исключением одного года – 1893?го). Значение имел, разумеется, и состав студентов, но и требовательность преподавательской корпорации на выпускных экзаменах. Приведем данные по этим двум академиям за 12 первых лет после введения Устава 1884 г.[803] В СПбДА в 1886 г. магистранты составили 37 из 87 кандидатов; в 1887 г. – 28 из 58; в 1888 г. – 34 из 45; в 1889 г. – 42 из 54; в 1890 г. – 47 из 65; в 1891 г. – 29 из 43; в 1892 г. – 19 из 32; в 1893 г. – 38 из 49; в 1894 г. – 30 из 42; в 1896 г. – 25 из 49; в 1897 г. – 24 из 57. В МДА в 1886 г. магистранты составили 26 из 104 кандидатов; в 1887 г. – 17 из 72; в 1888 г. – 16 из 59; в 1889 г. – 11 из 56; в 1890 г. – 12 из 42; в 1891 г. – 14 из 41; в 1892 г. – 17 из 44; в 1893 г. – 19 из 37; в 1894 г. – 19 из 50; в 1895 г. – 13 из 60; в 1896 г. – 21 из 68; в 1897 г. – 19 из 51. КазДА – «младшая», имевшая меньший состав курсов, так же, как и МДА, не была щедра на «магистрантские» льготы: в 1886 г. она выпустила 4 магистрантов из общего числа 44 кандидатов; в 1887 г. – 5 из 41; в 1888 г. – 4 из 26; в 1889 г. – 6 из 42; в 1890 г. – 4 из 27; в 1891 г. – 1 из 32; в 1892 г. – 3 из 22; в 1893 г. – 3 из 28; в 1894 г. – 4 из 28; в 1895 г. – 7 из 32; в 1896 г. – 13 из 40; в 1897 г. – 9 из 53.
Интересно сравнить эти данные с соответствующей статистикой за первые годы действия Устава 1910–1911 гг., ибо и он даровал выпускникам право защищать магистерскую диссертацию без нового выпускного испытания на тех же условиях. В СПбДА в 1912 г. магистранты составили 27 из 53 выпускников-кандидатов; в 1913 г. – 21 из 58; в 1914 г. – 18 из 57. В МДА в 1912 г. магистранты составили 27 из 53 выпускников-кандидатов; в 1913 г. – 21 из 58; в 1914 г. – 18 из 57. Данные за последующие годы не показательны, ибо условия изменились в связи с начавшейся войной. Следует иметь в виду, что ежегодно были студенты, не получавшие при выпуске ученой степени, а оканчивающие курс со званием действительного студента. Некоторые из них в дальнейшем получали степень кандидата богословия, иногда через несколько лет.
Советы академий пытались использовать место в разрядном списке для регламентации учебного процесса. Так, например, Совет МДА в начале 1890?х гг. разработал систему понижения в разрядном списке за нарушение учебной дисциплины и поведение: не подавшие в назначенный срок семестровое сочинение без уважительной причины понижались в разрядном списке на три номера, не подавшие два сочинения – на шесть номеров, не подавшие все три положенных сочинения за год – соответственно на девять номеров; получившие по поведению пониженный балл «4» понижались на пять номеров[804]. И все это, таким образом, влияло на «кандидатский минимум».
Баллы, соответствующие 1?му и 2?му выпускному разряду, в Уставе 1884 г. определялись понятиям «отличные», «хорошие», «удовлетворительные успехи»: «отличные успехи» за все четыре года давали право на 1?й разряд и степень магистра без новых испытаний, «очень хорошие и хорошие» – на 2?й разряд и степень кандидата (по представлении и оценке достоинства соответствующего сочинения), «посредственные успехи» и неудовлетворительное сочинение – звание действительного студента. В условиях действия Устава 1884 г. под «отличными» успехами, дающими право на получение степени магистра без новых испытаний, считался средний вывод по всем устным экзаменам и сочинениям за весь учебный курс не ниже 4?, «очень хорошими и хорошими», дающими право на степень кандидата – не ниже 4, на звание действительного студента – не ниже 3[805]. Неопределенность была не только в назначении баллов, но и в некоторых возникавших ситуациях. Поэтому в Уставе 1910–1911 гг. более детально прописывались все возможные исходы[806].
Согласно первому варианту этого Устава, Высочайше утвержденному 2 апреля 1910 г., студенты, не получившие за все время обучения в академии ни одного неудовлетворительного балла и представившие удовлетворительное сочинение, получали степень кандидата богословия. При этом имеющие в среднем выводе за все годы обучения не менее 4? причислялись к 1?му разряду, не менее 3? – ко 2?му разряду. Студенты, показавшие за годы обучения в академии удовлетворительные или лучшие успехи, но представившие сочинение, не удовлетворительное для степени кандидата богословия, или не представившие такового по уважительной причине, получали звание действительного студента. Не представившие сочинение без уважительной причины выпускались из академии даже без такового звания, со свидетельством о выслушании академических наук. В Уставе были оговорены и возможности дальнейшего научного роста. Не представившие сочинения должного уровня для получения кандидатской степени должны были его представить, не имевшие должных успехов для получения кандидатской степени должны были получить соответствующий балл по устным испытаниям или письменным работам, по которым такового балла не имели. Редакция Устава духовных академий 1910 г., проведенная в 1911 г., отчасти коснулась и положений научно-богословской аттестации, а именно баллов, получаемых студентами академий в течение учебного курса, и причисления выпускников к разрядам (§ 168 и 174 Устава 1910 г.). Однако при этой редакции возникло некоторое несоответствие. § 165 и 171 новой редакции Устава 1911 г., заменившие при исправлении указанные параграфы Устава, утвержденного 2 апреля 1910 г., образовали некоторую вилку. Если в Уставе 1910 г. § 168 гласил: «Студенты 4?го курса, представившие удовлетворительное курсовое сочинение и за все время пре бывания в академии не получившие ни одного неудовлетворительного или слабого балла, утверждаются в степени кандидата богословия и причисляются: при среднем выводе за все года обучения не менее 4 к первому разряду, а при среднем выводе не менее 3 к второму». Ему соответствовал и § 174: «Кандидаты богословия, числящиеся по первому разряду, пользуются правом на получение степени магистра богословия без новых устных испытаний. Числящиеся по второму разряду должны, для удостоения степени магистра богословия, выдержать новое устное испытание по тем предметам, по коим они получили балл низке 4» (курсив здесь и далее мой – Н. С.)
Однако в 1911 г. признано было необходимым повысить требования по отношению к магистрантам, и поэтому § 168 Устава 1910 г. заменил соответствующий ему § 165, отредактированный следующим образом: «Студенты 4?го курса, представившие удовлетворительное курсовое сочинение и за все время пребывания в академии не получившие ни одного неудовлетворительного балла, утверждаются в степени кандидата богословия и причисляются: при среднем выводе за все года обучения не менее 4? – к первому разряду, а при среднем выводе не менее 3? – к второму». Однако при этом и в § 174 новой редакции Устава 1911 г., соответствующем § 171 Устава 1910 г., должно было быть учтено это и заменено на «…по коим они получили балл ниже 4?». Но этого не было сделано, и получилась некоторая вилка. В 1912 г. Совет МДА выявил в действующем Уставе духовных академий это несоответствие и возбудил ходатайство пред Синодом о разъяснении: как быть, если какой-нибудь студент, имеющий в течение академического курса по всем предметам «один и тот же балл 4»? Как имеющий в среднем выводе менее 4?, на основании § 165 он будет причислен ко 2?му разряду и затем пожелает искать степени магистра богословия. По каким же предметам Совет академии, в силу § 171, должен будет требовать от него новых испытаний? Синод дал ответ, что «какой-либо несогласованности между § 165 и 171 Устава духовных академий не усматривается», но разъяснения, как быть в указанной Советом гипотетической ситуации, не дал[807]. Совет МДА, приняв указ Синода «к сведению и руководству», оставил решение выявленной проблемы до конкретного случая. Первый раз такой случай представился Совету КДА в 1914 г. Совет этой академии, не запрашивая дополнительно Синод, самостоятельно принял компромиссное решение – причислять выпускников академии к трем разрядам: 1) к 1?му, с предоставлением права на получение степени магистра богословия без новых устных испытаний; 2) ко 2?му, также с предоставлением права на получение степени магистра богословия без новых устных испытаний; 3) ко 2?му, но с обязательством для удостоения степени магистра богословия выдержать новое устное испытание по тем предметам, по коим получен балл низке 4[808]. Однако Совет МДА оказался в 1915 г. в более сложной ситуации. Выпускник-кандидат академии этого года болгарский уроженец Дмитрий Дюлгеров, имевший в среднем выводе за все годы обучения менее 4?, удостоен был Советом МДА степени кандидата богословия с причислением ко 2?му разряду и, следовательно, с обязательством при соискании магистерской степени держать новые устные испытания по тем предметам, по которым он получил в свое время балл ниже 4. Однако Дюлгеров не имел в течение всего курса по устным испытаниям ни одного балла ниже 4, и, следовательно, дисциплин для его дополнительных испытаний не было. И хотя магистерского сочинения он не представлял, но обратился в Учебный комитет при Святейшем Синоде с прошением о причислении его, на основании указанных обстоятельств, к 1?му разряду (до нужной суммы, дающей средний вывод 4?, ему не хватало 0,04 балла)[809]. Однако Совет МДА ответил на запрос председателя Учебного комитета архиепископа Финляндского и Выборгского Сергия (Страгородского) просьбой содействовать разрешению этого противоречия в целом.
Если студенты не сдавали или сдавали неудовлетворительно выпускные экзамены или имели задолжности по письменным работам, они не удостаивались даже звания действительного студента – выпускались без всяких степеней и званий[810].
Но если студент не являлся одиозной личностью, то Совет обычно разрешал ему впоследствии сдать устные испытания и представить письменные работы. В случае благополучного исполнения только этих условий, но без предоставления кандидатского сочинения, они удостаивались звания действительного студента. В случае же представления и сочинения на степень кандидата такие искатели могли получить и эту степень. Такой «хвост» из неуспешных выпускников или задолжников тянулся практически за каждым курсом во всех академиях: большая часть решала свою судьбу в ближайшие один – три года, но отдельные представители могли сдавать свои задолжности еще несколько лет.
Так, например, в июне 1909 г. в МДА сложилась катастрофическая ситуация: из 55 студентов 4?го курса лишь 24 студента сдали все устные испытания и представили все письменные работы (и даже из них двое не представили выпускных сочинений)[811]. Суждение о 31 задолжнике было перенесено на сентябрь.
Уставы 1884 и 1910–1911 гг. не оговаривали, в отличие от Устава 1869 г., порядка получения ученых степеней внешними лицами, не имевшими высшего духовного образования[812]. Главное обоснование этому было сформулировано обер-прокурором К. П. Победоносцевым при представлении окончательного варианта Устава 1884 г. императору: «Академия есть учреждение, устроенное не исключительно для одного богословского образования, но и для нравственного воспитания в известном, соответствующем интересам Церкви, настроении или направлении»[813]. К тому же такой способ приобретения ученых богословских степеней был признан не полезным ни для Церкви, ни для богословской науки: степень должна венчать полноценное, систематическое образование, реализованное в самостоятельном научном исследовании. Разумеется, это не лишало любого человека возможности заниматься богословием, писать и печатать научные работы, но при желании получить какую-то научную аттестацию своего богословского уровня он должен был пройти образовательно-научную лестницу духовной академии.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.