2. Сквозная личность сверху донизу

2. Сквозная личность сверху донизу

По контрасту с тем, что мы только что видели, философия Карсавина поражает тем, что для него личность Бога не рассеивается под давлением настойчивого апофатического богословия, в итоге выливаясь во что-то транс– или сверхличное. Бог остается кем-то личностным. Причина этого кроется в том, что для Карсавина средоточие Божьей тайны и христианской веры заключается в личности и догматическом определении Бога, данном отцами церкви и церковными cоборами, как триединого Сущего. Таким образом, вопреки некоторым утверждениям, метафизика Карсавина движется очень реальными, а не исключительно post hoc и искусственными богословскими побуждениями. Конечно, углубление Карсавиным библейского и святоотеческого понимания Бога как личности питается современными источниками, но это не отрицает вышесказанного.

В таком понимании нет ни поглощения человеческой личности неумаляемой личностью Бога (как у Соловьева), нет здесь и смешения божественного и человеческого (как у Франка). Нет и побежденного и «обессиленного» Ничто самого Бога (как у Бердяева). Такое преимущество системы Карсавина отчасти вызвано включением этого Ничто в сам концепт личности, изначально божественной, а затем уже человеческой. Обратимся же теперь к его работам.

Первоначально Карсавин характеризует личность как «конкретное бытие». Это определение может быть с легкостью применимо и к зарождающемуся еще в эллинистическую эпоху, и к уже окончательно оформившемуся в святоотеческой литературе противопоставлению между узией (ousia) и ипостасью (hypostasis).

В предварительном определении, сформулированном Карсавиным в работе О личности[394], личность – это «самососредоточение и самораскрытие бытия в особом его образе, из коего и с коим бытие соотносит иные свои образы». Представленная таким образом личность является, по терминологии Карсавина, «двухслойной»: она – и все бытие и один из его образов. «Личность не отделяет себя от бытия и не противопоставляет [ему]… Она не противопоставляет их бытию ни – себе как бытию, но соотносит их с собою, как особым образом бытия»[395].

Личность – это полнота бытия, и в момент возникновения бытия личность сопоставляет другие манифестации бытия самому себе, возвышает это бытие до личности и в действительности сама становится этим бытием, в то же время не посягая на отдельное существование новорожденной личности. Таким образом, личность – это конкретизация и реляционализация бытия.

Итак, личность – это также и унификация всего бытия, или всеединства. Но истинное всеединство – это триединство, понятие, которое Карсавин интерпретирует по-разному. В «Петербургских ночах» он придерживается скорее августинианского подхода, показывая Бытие как отношения Любви, Любимой и Любовника[396]. В О началах[397], например, Карсавин выражает позицию, более близкую Плотину, откровенно признавая, что многое из христианской мысли было сформировано категориями неоплатонизма. Более того, он постулирует, что понятия неоплатонизма были воплощениями гениальных догадок и озарений относительно природы реальности, которые, однако, страдали от искажений, вызванных недостатком богооткровенного содержания.

Таким образом, реализуя радикальный возврат к тем же нео-платоническим корням христианского богословия, которые питали Максима Исповедника, Псевдо-Дионисия, Григория Нисского и других отцов церкви, Карсавин представляет всеединство как триединство с легким уклоном в математику (тенденция, которую он позаимствовал у Николая Кузанского). Ниже я подробно проанализирую его философию с этой оригинальной точки зрения.

Корень Бытия, Бытие в себе (как перефразировал сам Карсавин известное понятие Канта) – это Первоединство. Первоединство, насколько оно само себя осознает, выражается во Втором Единстве. Это Второе Единство представляет собой разделение в Бытии, в то время как Первоединство познает себя. Но это Второе Единство одновременно является самоопустошением, так как оно принимает и эксплицирует бесконечное многообразие Первоединства. Таким образом, различие, или инаковость, между Первым и Вторым Единствами, между Я и тем, что не-Я в Бытии, растворяется в предельном множестве, которое отождествляется с Ничто, ибо в нем осуществляется полное отсутствие Единства.

Однако происходит воссоздание Я из Ничего. Для того, чтобы Второе Единство, а вместе с ним и Первоединство, не превратились в Ничто, Третье Единство, возникшее из Первого Единства, суммирует Второе Единство и возвращает его к Первоединству. Таким образом, Первоединство совершенным образом выражено во Втором Единстве: Первое и Второе Единства образуют идеальное Двуединство.

Важно, что Карсавин подчеркивает, как проявление Первого во Втором, разъединение Второго и его воссоединение в Третьем не могут быть разделены на «до» и «после»: все эти процессы происходят «одновременно» в Неопределенном Первоединстве. Это есть целостность всех трех стадий, а не некая четвертая стадия, которая противопоставляется «определенному» Первоединству. «Определенному», в силу своей целостности, единства источника и принципов разделения. Определенное Первоединство всегда растворяется, в то время как Неопределенное Первоединство – это полнота растворения и реинтеграции.

Можно сказать, что такой язык – слишком абстрактный и безликий, но, конечно, его нетрудно привести в соответствие с тринитарной терминологией. Определенное Первоединство – это Отец, Второе Единство – это Сын, Третье Единство – это Святой Дух, а Неопределенное Первоединство – это священная Узия. В отличие от Плотина, все эти единства выражают полноту Бытия и не являются уменьшенными эманациями бытия. Определенное Первоединство всегда полностью распадается на отдельные моменты, становясь Вторым Единством, и каждый раз «после» такого разделения оно вновь объединяется в Первоединство. Единство, разъединение и воссоединение всегда совершенны, совершаются полностью и до конца и вместе образуют Неопределенное Первоединство. Я Неопределенного Первоединства – это всегда Я – Рождающее, не-Я и снова-Я, или, как выразился Карсавин, демонстрируя этим связь между эллинистическими и библейскими элементами в своей философии, высшее бытие Бога, Его узия, лучше всего выражена Его собственными словами – «Я есмь сущий». В прочтении Карсавина это следует понимать парадоксально: и как процессуально-динамическое, и как статическое бытие. Мы не можем полностью понять, как это возможно, но Карсавин любит математические аналогии: бесконечное движение есть покой, в том смысле, что все точки в континууме будут двигаться с бесконечной скоростью, так что для бесконечного движения и покоя время и вечность будут включены во все-пространство и все-время[398].

Кроме этого, мы видим, что для Карсавина Бог – это «триличностная личность», триединство которой не теряется в плодотворном продуцировании еще большего количества личностей посредством открытия личности через вечно умирающий Логос к другим, первоначально находящимся за пределами Бога. И так как божественная личность – это и примирение божественной инаковости в Троице, олицетворение или обожение творения будет также заключаться в примирении его меньшей инаковости с божественной инаковостью без потери различий и без умаления полноты единства[399].