Соловьиный сад золотой орды

Соловьиный сад золотой орды

Что мы знаем о Золотой Орде?

Да то и знаем, чему нас когда-то учили.

Из этих знаний выходит, что Золотая Орда – чуть ли не историческая случайность на невероятных просторах Евразии.

Так, нечаянная кочевая империя, варварское царство, какое и государством-то назвать можно только с натяжкой.

Побыла, стало быть, – и исчезла без следа.

Веками возникало в умах убеждение, что Золотая Орда была просто огромной кочевой стоянкой, волею неисповедимых исторических судеб удержавшейся на просторах от Дуная на западе до Иртыша на востоке, и от истоков Сыр-Дарьи на юге до верхнего течения Волги на севере.

Но чем же скреплялось это исполинское царство – что держало его в государственном единстве целых два с половиной века? Почему оно оказалось прославленным в анналах не только Востока, но и Запада?

Это тем более непонятно, что, согласно досужим представлениям, Золотая Орда вообще не занималась ничем созидательным, а только воевала, охотилась и собирала дань с покоренных народов, в числе которых были и разрозненные русские княжества.

Оказывается, что не все так просто, и Золотая Орда, несмотря ни на что, была примером и образцом не только кочевой, но и оседлой, более того, городской цивилизации. Литература, особенно поэзия Золотой Орды служит одним из бесспорных доказательств этому неожиданному для многих утверждению.

Конечно, такое вот карамзинское описание выезда могущественного хана Узбека на охоту к берегам Терека поражает воображение:

«Узбек ехал тогда на ловлю к берегам Терека со всем войском, многими знаменитыми данниками и Послами разных народов. Сия любимая забава Ханова продолжалась обыкновенно месяц или два и разительно представляла их величие: несколько сот тысяч людей было в движении; каждый воин украшался лучшею своею одеждою и садился на лучшего коня; купцы на бесчисленных телегах везли товары Индейские и Греческие; роскошь, веселие господствовали в шумных, необозримых станах, и дикие степи казались улицами городов многолюдных».

Такая картина первозданной степной вольницы рождала с карамзинских времен соответственное представление и о золотоордынской поэзии, сам факт наличия которой вызывает у некоторых людей подлинное изумление. Приходится разочаровать тех читателей, которые при словах «золотоордынская поэзия» уже предвкушают, помимо песен ковыльного ветра, еще и храп боевых коней, и свист ордынских стрел, и звон сабель, и победные гимны кочевых воинов Великой тюркской степи, Дешт-и-Кипчак.

Известные нам поэты Золотой Орды принадлежат к той же эпохе, что и знаменитое описание охотничьего выезда хана Узбека. Это XIV век – век расцвета и последующего распада Золотой орды под двойным ударом чумы и войск Тимура Тамерлана. Дело, однако, в том, что все они – поэты утонченной тюркско-мусульманской цивилизации, обладающие не только изрядным вкусом к оседлой городской культуре, но и поражающими воображение знаниями об окружающем мире.

Сухейля в цепях мимо сада вели…

Душа Гульдурсун словно взмыла с земли:

Узнала любви притяженье душа,

Землей вокруг Солнца круженье верша.

Эти, например, строки принадлежат золотоордынскому поэту Сайф-и Сараи (1321–1396). Они взяты из его трагической поэмы «Сухейль и Гульдурсун», с великой человеческой горечью написанной после окончательного разгрома блестящей городской культуры Золотой орды фанатичными войсками Тимура Тамерлана в 1391 году. Отметим же, что этот средневековый ордынский поэт совершенно запросто пишет о кружении Земли вокруг Солнца более чем за сто пятьдесят лет до Коперника, который, как считается, и открыл этот известный ныне всем и каждому феномен небесной механики.

Очевидно, что Сайф-и Сараи не был великим астрономом, но лишь следовал тому научному пониманию мира, которое к его появлению на свете уже несколько веков существовало в исламе. Существовало оно и на Волге, в старинном мусульманском государстве Волжская Булгария, располагавшемся в пределах современной республики Татарстан задолго до монгольского нашествия, которое случилось в начале XIII века.

Напомним, как же это было. В мае 1223 года разведывательная армия Чингисхана, обойдя с боями Каспийское море, столкнулась на реке Калка с объединенными силами южнорусских князей и половцев-кипчаков. По-видимому, у передового монгольского отряда во главе с великим полководцем Субудай-багатуром не было намерения ввязываться в битву, которой они сами не планировали. Но битва состоялась – с известным результатом: русские и половецкие силы были побеждены.

После битвы на Калке вконец изможденное монгольское войско собиралось было завершить свой стратегический обход Каспия, но на реке Яик, как тогда звалась река Урал, оно попало в засаду, устроенную для них объединенным булгарско-кипчакским войском. Согласно арабскому историку Ибн аль-Асиру, только четырем тысячам монгольских воинов удалось тогда ускользнуть от полного разгрома.

Волжские булгары и кипчаки, празднуя свою победу, еще не догадывались о том, что монголы провели в 1223 году простую разведку боем. Теперь Чингисхан знал, с какими противниками ему придется столкнуться в решающем походе на Запад, «к Последнему морю».

Планируя этот вселенский поход, непобедимый воитель заранее даровал все еще непокоренные земли к западу от Сибири и Центральной Азии в наследственное владение своему старшему сыну Джучи.

Эти земли от Иртыша до Дуная впоследствии и назывались владениями Золотой Орды, хотя, строго говоря, на свете не было царства с таким самоназванием, как Золотая Орда. Это название было дано русскими летописцами и историками, а само царство, о котором мы ведем речь, в разные времена называлось Улусом Джучи или просто Великим улусом, то есть Великим государством.

Историки и сегодня спорят о внутреннем строении этого государства, усматривая в нем некий, говоря современными словами, централизованный федерализм. В империи наследников Джучи различались, например, Белая орда и Синяя орда. Полагают, что эти названия возникли после того, как по смерти Джучи его сыновья Бату, Эджен и Шейбан отправились просить совета у своего великого деда Чингисхана. Вот как об этом говорится в хронике «Чингиз-наме» Утемиша Хаджи:

«Когда они прибыли на служение к своему [деду] хану, хан поставил им три юрты: белую юрту с золотым порогом поставил для Саин-хана; синюю орду с серебряным порогом поставил для Иджана; серую орду со стальным порогом поставил для Шайбана».

Действительно, исходное тюркское значение слова «орда» – это вовсе не движущееся кочевое войско, но – кочевое жилище, юрта (юрт – орд). Именно из этого значения впоследствии проистекло новое значение этого слова – “ставка хана, правителя[398]».

Золотая юрта, по традиции, ставилась для верховных властителей степей: известно о существовании золотой юрты у самого Чингисхана и монгольских ильханов Ирана. В Улусе Джучи золотую юрту первым, как считается, завел у себя только Узбек-хан, правивший в 1312–1341 годах. Эту юрту восхищенный очевидец, объездивший весь мир и видавший виды арабский путешественник ибн Баттута описывает так:

«В пятницу, после молитвы он (Узбек-хан) садится в шатер, называемый золотым шатром, разукрашенный и диковинный. Он [состоит] из деревянных прутьев, обтянутых золотыми листками. Посредине его деревянный престол, обложенный серебряными позолоченными листками; ножки его из чистого серебра, а верх его усыпан драгоценными камнями».

Эта утонченная роскошь кочевой культуры, не вовсе чуждой достижениям древних оседлых цивилизаций, была известна современникам и ранее, хотя бы из свидетельств путешественников XIII века. Еще китайский советник Елюй Чуцай прививал Чингисхану вкус к грамотному государственному управлению, наукам и искусствам. О главной ставке Мункэ-хана в Каракоруме, где работали многие восточные и западные мастера, в том числе и некий Гильом Парижский, Н. Карамзин пишет:

«Сей Гильйом сделал для Хана огромное серебряное дерево, утвержденное на четырех серебряных львах, которые служили чанами в пиршествах: кумыс, мед, пиво и вино подымались из них до вершины дерева и лились сквозь отверстый зев двух вызолоченных драконов на землю в большие сосуды; на дереве стоял крылатый Ангел и трубил в трубу, когда надлежало гостям пить.

Моголы вообще любили художников, обязанные сим новым для них вкусом мудрому правлению бессмертного Иличутсая, о коем мы выше упоминали и который, быв долгое время Министром Чингисхана и преемника его, ревностно старался образовать их подданных: спас жизнь многих ученых Китайцев, основал училища, вместе с Математиками Арабскими и Персидскими сочинил Календарь для Моголов, сам переводил книги, чертил географические карты, покровительствовал художников; и когда умер, то завистники сего великого мужа, к стыду своему, нашли у него, вместо предполагаемых сокровищ, множество рукописных творений о науке править Государством, об Астрономии, Истории, Медицине и земледелии».

Джучи, давший имя Великому государству, погиб на охоте в 1227 году – за полгода до смерти самого Чингисхана. Покорение древних земель кипчаков, волжских булгар, Руси и Восточной Европы пало на долю сына Джучи и внука Чингисхана – Бату. Возглавляя самое боеспособное в мире войско и лучшую в мире разведку, он бы в точности воплотил замысел своего великого деда, если бы не стечение обстоятельств, только и спасшее, если не Русь, то Западную Европу от монгольского нашествия. Победоносно дойдя до берегов Адриатического моря в 1242 году и услышав там о смерти великого кагана Удэгея в далекой Монголии, войска повернули назад, ибо монгольские царевичи должны были участвовать в избрании нового великого кагана.

Так завершились вселенские монгольские походы, однако завоеванная ими территория от Адриатики до Тихого океана была столь огромна, а число покоренных народов столь велико, что управление этой новой империей потребовало от них и их тюркских преемников уже не столько военного, сколько постоянного политического, законодательного внимания. Сам Бату-хан, которого на Руси называли Батыем, а в тюркской степи Саин-ханом[399], еще на Адриатике не поладил с другими царевичами-чингизидами[400]. Как сообщают некоторые историки, он избрал своей первой ставкой город Булгар, или, по русским летописям, «Город Ибрагима» – Бряхимов. Именно там, в ста двадцати километрах от Казани вниз по Волге, недалеко от устья Камы существует архитектурно-исторический заповедник «Великие Болгары», где можно и сегодня видеть величественные образцы зодчества эпохи расцвета Золотой Орды.

Номинально Бату как государь Улуса Джучи подчинялся великому монгольскому кагану Менгу, однако кандидатура Менгу была выбором самого Бату-хана, так что фактическая самостоятельность Улуса Джучи – будущей Золотой Орды – была обеспечена с самого начала. Хотя ханский трон, согласно заветам Чингисхана, имели право занимать только ханы его крови, собственно этническо-монгольский элемент в Золотой Орде сравнительно быстро растворился среди других, по преимуществу тюркских народностей. То же самое произошло и с элементами монгольской культуры, которые на протяжение веков сохранялись разве что в дворцовом этикете и обиходе золотоордынских ханов.

Причину остановки Бату-хана именно в Волжской Булгарии, чье мусульманское население является прямыми предками казанских татар, видят не только в том, что эта страна, привыкшая к тому времени к четырехвековой государственной независимости, была в XIII веке ареной постоянных анти-монгольских мятежей. Гораздо важнее то, что, будучи древней житницей Средней Волги, снабжавшей в трудные годы зерном и соседнюю Суздальскую Русь, Волжская Булгария обеспечивала изможденные походами войска Бату необходимым фуражом для тысяч и тысяч монгольских коней[401].

Позднее Бату-хан перенес столицу в город, получивший название Сарай-Бату – близ современной Астрахани, откуда и правил Великим государством до самой своей смерти в 1255 году.

Русское название «Золотая Орда» впоследствии относилось именно к городам Сарай-Бату и новой, расцветшей уже после смерти Бату-хана столице государства Сарай-Берке, куда русские князья в числе других ездили за ярлыками на княжение.

Эта необходимость, главным образом, и рисуется как самая непосильная тягота «ордынского ига». Исторически, удельные русские князья либо не имели над собой верховной светской власти, либо не подчинялись ей, что было причиной бесконечных междоусобиц. Русский классический историк С. М. Соловьев приводит такую беспристрастную арифметику всех, и западных, и восточных, нашествий на русские княжества в золотоордынскую эпоху:

«Круглое число неприятельских нашествий будет 133; из этого числа на долю татарских опустошений приходится 48, считая все известия о тиранствах баскаков в разных городах; приложив к числу опустошений от внешних врагов число опустошений от усобиц, получим 232, следовательно, придется по опустошению почти на каждый год».

Как мы видим, из общего числа нашествий ордынцам можно приписать 48, на долю других внешних нашествий приходится 85, тогда как число усобиц в эти годы – насчитывает 99. Говоря о том, что ордынские нашествия бывали опустошительнее ливонских и шведских, С. Соловьев, однако, говорит:

«Не должно забывать, что иго тяготело особенно только в продолжение первых 25 лет, что уже в 1266 году летописец извещает об его ослаблении, что уже в конце XIII века исчезают баскаки, и князья сами распоряжаются относительно выхода (дани – Р. Б.); что после татарских опустошений, которые были следствием усобицы между сыновьями Невского, до опустошения Тверской области татарами с Калитою и после этого вплоть до Тохтамышева нашествия, в продолжение, следовательно, с лишком 50 лет, за исключением пограничных княжеств Рязанского и Нижегородского, Северо-Восточная Россия не слыхала о татарских нашествиях…»

Как мы видим, влияние Орды на внутренние дела русских князей ослабевает уже в конце XIII века. Сергей Соловьев пишет:

«После 1275 года не упоминается более о перечислении (переписи – Р. Б.) – ясный знак, что ханы по разным причинам начали оказывать полную доверенность князьям, и что последние взяли на себя доставку дани в Орду; но еще под 1266 годом летописец говорит об ослабе от насилия татарского по смерти хана Берге. Уже князь Андрей Александрович городецкий взводил в Орде обвинение на старшего брата Димитрия переяславского, будто тот не хочет платить дани хану; конечно, если бы в это время находился в России баскак или главный сборщик податей, дорога, то не родному брату пришлось бы доносить на Димитрия, и хан не стал бы основываться на одних Андреевых доносах; если же в этих делах были замешаны и баскаки и дороги, то каким образом летописец умолчал о них?… Таким образом, через удаление баскаков, численников и сборщиков дани князья освобождались совершенно от татарского влияния на свои внутренние распоряжения; но и во время присутствия баскаков мы не имеем основания предполагать большого влияния их на внутреннее управление, ибо не видим ни малейших следов такого влияния[402]».

Образ Золотой Орды как самой главной темной силы средневековой русской истории всерьез повелся в исторической науке только с первого русского классического историка Николая Карамзина. Еще в XV–XVII веках русская аристократия гордилась родственными генеалогическими связями с Золотой Ордой, однако Карамзин в своей «Истории Государства Российского» уверенно пишет, что именно «ордынского иго» сдержало развитие Руси по сравнению с западной Европой:

«Сень варваров, омрачив горизонт России, сокрыла от нас Европу в то самое время, когда благодетельные сведения и навыки более и более в ней размножались… Возникали университеты… В сие время Россия, терзаемая монголами, направляла силы свои единственно для того, чтобы не исчезнуть…». «Забыв гордость народную, мы выучились низким хитростям рабства…». «Свойства народа объясняются всегда обстоятельствами… самый нынешний характер россиян еще являет пятна, возложенные на него варварством монголов».

Сергей Соловьев, как мы видели выше, вовсе не придерживался мнения, будто «ордынское иго» сыграло в становлении России какую-то драматическую или даже трагическую «сдерживающую» роль. Но и сам Карамзин, как бы противореча самому себе, отдавал справедливость фактам истории:

«Не татары выучили наших предков стеснять женскую свободу и человечество в холопском состоянии, торговать людьми, брать законные взятки в судах (что некоторые называют азиатским обыкновением): мы все то видели у россиян гораздо прежде. Татары не вступались в наши судные дела гражданские”.

И далее:

«Одним из достопамятных следствий татарского господства было еще возвышение нашего духовенства, размножение монахов и церковных имений. Ханы под смертной казнию запрещали своим подданным грабить, тревожить монастыри, обогащаемые вкладами, имением движимым и недвижимым. Владения церковные, свободные от налогов ордынских и княжеских, благоденствовали».

Об уровне религиозной терпимости в Золотой Орде мы скажем чуть ниже, подчеркнем лишь, что государственное господство Золотой Орды не изменяло насильственно ни русских законов, ни русской культуры. Русские княжества действительно платили «ордынский выход», который принято называть данью. Выражая не изжитую и сегодня точку зрения, историк А. Ю. Якубовский, например, заявлял:

«Богатство золотоордынских городов, особенно двух Сараев, строилось в полном смысле слова на систематическом ограблении покоренных народов, и в первую очередь феодальной Руси XIII, XIV и отчасти XV в.»[403]

Однако вряд ли можно сегодня согласиться с тем, что неизменной ордынской «десятины», то есть 10-процентного налога, который взымался с городского и сельского населения Руси, а также 3-х процентной таможенной пошлины на торговлю, было достаточно, чтобы не только содержать исполинское по размерам государство, но и придавать его городам весьма впечатляющий блеск. Интересно, что, согласно некоторым исследованиям, размер крестьянской дани в Орду в реальности составлял лишь полтора процента от урожая, так как дань собиралась раз в 7 или 8 лет[404]. Российский исследователь С. Нефедов даже считает, что

«даже если предположить, что дань собирали чаще, чем считают специалисты, – все равно, она была невелика по сравнению с последующей эпохой, ведь после царствования Ивана Грозного налоги и повинности отнимали около трети дохода земледельца… Изобилие земли и зерна, низкие налоги, мир и покой, общинное самоуправление – такова была жизнь крестьян в XIV веке. Может быть, это было лучшее для крестьян время за всю историю России – «золотой век» русского крестьянства»[405].

Те, кто и сегодня повторяет тезис о «систематическом ограблении» народов, подвластных Золотой Орде, словно не учитывают того обстоятельства, что золоотордынские ханы вовсе не прятали этой дани в свои походные сундуки, но тратили ее на создание и поддержание разветвленной и чрезвычайно безопасной системы дорог, на обеспечение государственного порядка и на покровительство внутренней и международной торговле, в том числе и русской. Таким образом, есть повод говорить о том, что золотоордынские ханы делали с налогами то, что и должно делать настоящее государство – обращали их на пользу населению, платящему эти налоги. Уже одно то, что на территории, подвластной Золотой Орде, царил глубокий гражданский мир, говорит о многом. Беспристрастная история указывает на то, что крестьянские бунты и междоусобицы чаще всего возникали именно там, куда много реже достигало государственное око Золотой Орды – на новгородском севере. Это не значит, что история Золотой Орды не знала эксцессов:

«Великое Княжение Суздальское было спокойно, то есть рабствовало в тишине, и народ благодарил Небо за облегчение своей доли, которое состояло в том, что преемник Хана, или Царя Берки, брат его, именем Мангу-Тимур, освободил Россиян от насилия откупщиков Харазских. Историк Могольский, Абульгази, хвалит Тимура за его острый ум; но ум не смягчал в нем жестокого сердца, и память сего Хана запечатлена в наших летописях кровию доброго сына Олегова, Романа, Князя Рязанского, принявшего в Орде венец Мученика. Еще Хан Берка, имев случай говорить о Вере с купцами Бухарскими и плененный учением Алкорана, объявил себя ревностным Магометанином: пример его служил законом для большей части Моголов, весьма равнодушных к древнему идолопоклонству; а как всякая новая Вера обыкновенно производит изуверов или фанатиков, то они, вместо прежней терпимости, начали славиться пламенным усердием ко мнимой божественности Алкорана. Может быть, Князь Роман неосторожно говорил о сем ослеплении ума: донесли Тимуру, что он хулит их Закон. Тогда Роман, принуждаемый дать ответ, не хотел изменить совести и говорил так смело, что озлобленные варвары, заткнув ему рот, изрезали несчастного Князя по составам и взоткнули голову его на копие, содрав с нее кожу. Россияне проливали слезы, но утешались твердостию сего второго Михаила и думали, что Бог не оставил той земли, где Князья, презирая славу мирскую, столь великодушно умирают за Его святую Веру»[406].

Справедливости ради не станем забывать, что прямое кощунство против православия наказывалось на Руси сожжением обидчика не то что в XIV, но еще и в XVII веке – по Уложению царя Алексея Михайловича. Как бы то ни было, такие эксцессы, как ордынская казнь за кощунство, были большой редкостью. Уже в годы правления Бату-хана разрушенные монгольским нашествием города Улуса Джучи стали возвращаться к жизни. Постепенно налаживалась жизнь и в русских городах:

«Орда Батыева расположилась навсегда кочевать в привольных окрестностях Волги и Дона: Хан ее для своих выгод должен был в некотором смысле щадить подданную ему Россию, богатую естественными и для самых варваров нужными произведениями; узнав же власть Духовенства над совестию людей, вообще усердных к Вере, Моголы старались задобрить его, чтобы оно не возбуждало Россиян противоборствовать игу Татарскому и чтобы Хан тем спокойнее мог повелевать нами. Изъявляя уважение к Духовенству, сии завоеватели хотели доказать, что они не суть враги Бога Русского, как думал народ»[407].

Много писалось о неприязни монголов к городам, которые они действительно считали рассадниками всякого упадничества и дурных нравов. Однако факт заключается в том, что монголы вовсе не «сравнивали города с землей»: они лишь уничтожали их военные укрепления. Таким образом, восставшие из пепла и вновь построенные золотоордынские города были городами торговыми и ремесленными, и не нуждались в дорогостоящих крепостных стенах, поскольку от междоусобиц и разбойных нападений их в течение веков охраняла вся мощь неколебимых законов Золотой Орды.

Процветанию золотоордынских городов помогало и то, что уже в правление хана Берке[408] с 1257 года по 1266 год Золотая Орда начала приобщаться к развитой мусульманской культуре и принялась устанавливать торговые и политико-культурные связи с исламскими государствами, самым мощным и блистательным из которых был тогда мамлюкский Египет. Берке-хан вступил в переписку и союзнические отношения с победителем крестоносцев и монголов Хулагу-хана султаном Бейбарсом, который, как и большинство мамлюков, был степным тюрком по происхождению. Эти этнические связи положили начало постоянному культурно-экономическому обмену между Золотой Ордой и Египтом, открыв для жителей Золотой орды практически весь западно-мусульманский мир вплоть до торговых и научных центров Туниса, Морокко и, конечно, Испании с ее жемчужинами – великими андалусскими городами Кордова, Севилья и Гренада.

Пока Дальний восток переживал свой собственный золотой век под правлением великого кагана Хубилая, противоречия между правителем Ирана Хулагу и Берке-ханом вокруг древних торговых путей Востока стали непреодолимыми. Это, с одной стороны, открыло путь долгим войнам между Ираном и Золотой Ордой, а с другой стороны, способствовало полному обособлению Золотой Орды в отдельное могучее государство. Однако, несмотря на столетнюю войну между иранскими и золотоордынскими потомками Чингисхана культурные и экономические связи мусульманского мира того времени были вскоре восстановлены.

Преемник Берке-хана Менгу-Тимур продолжил развивать международные связи Золотой Орды путем выдачи ярлыков на крымскую и азовскую торговлю итальянским купцам и промышленникам. Эти ярлыки позднее подтверждались другими ханами Золотой Орды, в том числе могущественным ханом Узбеком. Именно из этих ярлыков, как и из других жалованных актов, дарованных русским князьям и митрополитам, можно судить не только о системе гражданских отношений и властной подчиненности в Золотой Орде, но и черпать интереснейшие фактические сведения об экономике и общественной жизни Руси и итальянских колоний того давнего времени.

Вот лишь один из таких жалованных ярлыков, выданный венецианским купцам, которые основали свою торговую колонию в Азове и конкурировали со своими давними соперниками генуэзцами, еще раньше утвердившими свою торговлю в Крыму. Этот ярлык выдан ханом Узбеком и переведен с сохранившегося в Венеции латинского перевода тюркского оригинала:

«Предвечного Бога силою, пламени великого благоденствия покровительством, мой, Узбека, указ Монгольского государства правого и левого крыла огланам, тем под началом с Кутлуг-Тимуром[409], тысяч, сотен и десятков князьям, даругам-князьям Азова под началом с Мухаммед-Ходжой, таможникам и весовщикам, заставщикам и караульщикам, многим людям, идущим по какому-нибудь делу, всем. Так как обладающий этим ярлыком руководитель государства и народа Венеции обратился к нам с прошением, говоря, чтобы его купцы приезжали в Азов, проживали там и возводили дома, а при совершении торговых сделок платили в нашу казну по закону ханский торговый налог, мы, выслушав его прошение и признав его исполнимым, объявляем низинное место в Азове, что позади церкви госпитальеров, на берегу ерки Дон, отданным нами в его пользование с тем, что приезжающие купцы проживали там и возводили дома, а при совершении торговых сделок платили в нашу казну по закону ханский торговый налог. Отныне и впредь венецианские купцы, приезжающие к нам на кораблях и совершающие торговые сделки в городе Азове и других городах, пусть платят в нашу казну торговый налог в размере 3 процентов; если купля-продажа не производится, пусть никто не требует с них торгового налога. Также, у нас исстари не брали торговый налог с торговли драгоценными камнями, жемчугом, золотом, серебром, золотой канителью; и ныне пусть не берут. Также, если какой-либо товар продается на вес, то от ханского таможника и консула выделяются соответственно по одному уполномоченному, которые стоят вместе, следят за точностью взвешивания и уплаты продавцом и покупателем в казну по закону торгового налога и весового сбора. Также, стороны, совершающие между собой куплю и продажу, дают посреднику или принимают одна от другой задаток; такой задаток считается действительным и входит в стоимость покупки. Также, если поссорится наш человек с венецианцем, и один на другого подаст жалобу, то пусть наш правитель края и соответственно венецианский консул тщательно расследуют конфликт и определят меру ответственности каждого; и пусть не хватают невинного взамен виновного…

Выданы для постоянного хранения пайцза и алотамговый ярлык. Написан в год Обезьяны восьмого месяца в четвертый день убывающей Луны (9 сентября 1332 года), когда мы находились на Красном берегу у реки Кубань».

Уже один этот документ говорит о торжестве и неизменности законности, которые вряд ли можно охактеризовать как «систематическое ограбление» и «беззаконное насилие». Благодаря тому, что золотордынские власти в точности придерживались данных ими указов, в Золотой Орде стали частыми гостями купцы не только из Италии, также купцы и путешественники из Скандинавии и Руси, Индии и Африки, Китая и Испании. Все они могли безопасно странствовать и прибыльно торговать под охраной ордынских законов на огромной территории от Черного и Азовского моря до Китая и Ирана. Н. Карамзин отмечает:

«Близ Кафы находился еще знаменитый Могольский город Крым (коего именем назвали и всю Тавриду), столь великий и пространный, что всадник едва мог на хорошем коне объехать его в половину дня. Главная тамошняя мечеть, украшенная мрамором и порфиром, и другие народные здания, особенно училища, заслуживали удивление путешественников. Купцы ездили из Хивы в Крым без малейшей опасности и, зная, что им надлежало быть в дороге около трех месяцев, не брали с собою никаких съестных припасов, ибо находили все нужное в гостиницах: доказательство, сколь Моголы любили и покровительствовали торговлю!»

Гостиницы, о которых пишет Н. Карамзин, – это постоялые дворы, «ямы», которые играли роль мест отдыха, почтовых и караульных станций. Эта система, так же, как и слова «ямщик» и «караул», достались России в наследство от Золотой Орды. Ордынские власти уделяли пристальное внимание безопасности дорог и купцов, и торговля играла в экономике Золотой Орды самую значительную роль. Еще более подробно о торговых маршрутах Золотой орды пишет в своем известном труде А. Якубовский:

«По словам Ибн-Батуты, из Сарая до Хорезма (Ургенча) считалось в его время 40 дней пути. Ехали на телегах (четырехколесных арбах), однако на лошадях, согласно Ибн-Батуте, тогда вследствие скудости кормов не ездили, а запрягали верблюдов. Однако на отрезке пути «Сарай – Сарайчик» иногда передвигались и на лошадях, – тот же Ибн-Батута сам проехал на лошадях до этого места. Между прочим он обратил здесь внимание на один очень интересный факт: через реку Улу-су (Великая вода), – а это есть река Яик или Урал, – был перекинут большой мост на судах подобно Багдадскому мосту, что несомненно было связано с оживленностью проходящей здесь дороги…»

А. Якубовский приводит и другой машрут, который использовался в равной степени и русскими, и восточными, и западными купцами. Говоря о маршрутной карте итальянца Франческо Бальдуччи Пегалотти, он отмечает:

«Согласно Пегалотти, в первой половине XIV в., т. е. при Токтахане и Узбек-хане, дорога из Таны на Астрахань (у него Gintarcan) длилась 25 дней на возах, запряженных волами, и 10–12 дней на телегах, запряженных лошадьми. Из Астрахани дорога шла на Сарай (Sara) водой, – имеется в виду, конечно, Сарай Бату, т. е. Старый Сарай, городище, которое в настоящее время известно под именем Селитренного. Дорога эта занимала всего один день. Из Сарая Бату караванный путь шел на Сарайчик (Saracanco). По словам флорентийского автора, здесь было две дороги, одна водная, другая сухопутная. Водой надо было ехать всего 8 дней, этот путь, был удобнее и дешевле. Из Сарайчика дорога шла на Ургенч (Organci) и занимала всего 20 дней, причем возы были запряжены верблюдами. Здесь нельзя не отметить некоторое расхождение с Ибн-Батутой, который сам проехал 1333 г. эту-дорогу. Ибн-Батута ехал на верблюдах, причем быстрой ездой, и потратил на это 30 дней. Надо думать, что Пегалотти мог здесь ошибиться. Между прочим Пегалотти особенно подчеркивает, что Ургенч – оживленный торговый город. Из Ургенча дорога шла на Отрар (Oltrarre) также на возах; запряженных верблюдами. Путь этот проходили в 35–40 дней. Тот, кто не хотел по торговым целям заезжать в Ургенч, а считал более целесообразным двигаться прямо в Китай, мог взять более северную дорогу и, по словам Пегалотти, доехать до Отрара в 50 дней. Из Отрара дорога шла на Алмалык (Armalecco) и дальше через Камсу (Camesu), Ганчжоу (Gassai) в Ханбалык (Gamalecco), в Китай.

Всего этот маршрут требовал 270 или 275 дней, т. е. 9 месяцев или 9 месяцев и 5 дней».

Издревле устоявшиеся культурные и деловые связи мусульманского мира могли быть нарушены, но не истреблены монгольским нашествием, хотя варварское взятие Багдада и убийство последнего халифа всех мусульман аль-Мустасима войсками ильхана Хулагу в 1258 году навсегда уничтожило последние остатки духовного единства мира ислама. Однако экономическое и культурное единство исламского мира вскоре восстановилось: возрожденными после нашествия международными маршрутами шли не только купцы и путешественники, но и поэты; не только разнообразные товары, но и книги, полные стихов и знаний.

Полного государственного расцвета, как в экономическом, так и в культурном смысле, Золотая Орда достигла, как мы уже сказали, в первой половине XIV века при хане Узбеке и его преемнике хане Джанибеке. После них, уже при хане Бердибеке, Орда вступила в период нестабильности, но при этом интересно, что находки кладов XIV века противоречат сложившему убеждению, что экономика Золотой Орды во второй половине века ослабла по внутренним причинам. Напротив, выясняется, что, несмотря на эпидемию Черной смерти – чумы, и проистекавшую иэ этого бедствия политическую неразбериху, известную в русской истории как «чехарда ханов», накануне своего разгрома войсками Тамерлана в 1390-х годах Золотая Орда переживала экономический подъем. В статье «Структура и распределение доходов среди населения Золотой Орды в XIV–XV веках», московская исследовательница П. А. Саломатина пишет:

«В отличие от Московской Руси, монетчики которой за сорок лет после 1380 г. отчеканили монеты не больше, чем один монетный двор Золотой Орды (Солхат-Крым) за 796 год хиджры (1394/1395 г.), сосуществование на территориях Причерноморья и Поволжья различных хозяйственных укладов способствовало (или было причиной?) существования развитого рынка денег и развитых товарно-денежных отношений. Размеры кладов джучидских монет указывают на то, что в XIV в. в среднем на семью приходилось более 500 серебряных монет… Изменения в величине кладов говорят о том, что изменялось и количество денег в государстве. Оно выросло примерно в три раза за время правления Токтамыша… Цены на продовольствие и свидетельства о том, что прожиточный минимум семьи составлял порядка сотни денег в месяц, не позволяют связывать обладателей наличности в пределах 70 – 1500 денег с купечеством или феодальной верхушкой общества.

Практика уплаты жалованья за несколько месяцев, полгода, год, существовавшая в генуэзском казначействе Каффы в 1381 году подсказывает, что подобными суммами располагал служилый люд, доходом которого было жалованье (стипендии, кормления, вакуф и т. п.), периодичность поступления которого не позволяла благосостоянию этих людей выйти за определенные пределы…Отождествление указанной группы кладов со статусом их владельцев как наемных работников и стипендиатов еще раз говорит о том, что историки недооценивают уровень социального развития в татарском государстве.

Даже с оговорками о специфике найма рабочей силы в средневековье необходимо понять, почему в «отсталом» государстве от 30 до 50 процентов населения существовало на периодические и фиксированные доходы – зарплату».

На берегах Средней и Нижней Волги расцвели к XIV веку наиболее густонаселенные города Золотой Орды: Булгар, Сувар, Биляр, Ашлы, Чаллы-кала, Джукетау, Кашан, Казань и другие. К югу по течению Волги вновь поднялись города Синбир (Симбирск), Арбуга, Мокши, Укек (Гулистан), Самар (Самара), Бурджан, Сары Тин (Царицын-Волгоград).

В нижнем течении Волги мы знаем о существовании в то время Хаджи Тархана (Астрахани), а также таких новых золотоордынских столичных городов как Сарай аль-Махруса, Сарай аль-Джадид, Ак Сарай. На реке Урал (Яик) важную роль играл город Сарайчик, через который шла торговая магистраль из крымских городов в Хорезм и далее по Великому Шелковому пути. Культурная атмосфера золотоордынских городов вполне может быть описана такими стихами Мавляны Джелалетдина Руми:

Приди, приди, кто б ни был ты, приди,

Неверный ты, огнепоклонник или язычник,

Наш дом – это не дом отчаянья,

Даже если ты согрешил тысячу раз, все равно приди!

Что касается столичного города Сарай аль-Махруса на реке Ахтубе близ современного Волгограда, то арабский путешественник Ибн Баттута, поживший там в 1333 году, писал:

«Город Сарай [один] из красивейших городов, достигший чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненный людьми, красивыми базарами и широкими улицами. Однажды мы поехали верхом с одним из старейшин его, намереваясь объехать его кругом и узнать объем его. Жили мы в одном конце его и выехали оттуда утром, а доехали до другого конца его только после полдня… и [все] это сплошной ряд домов, где нет ни пустопорожних мест, ни садов. В нем тринадцать мечетей для соборной службы; одна из них шафийская. Кроме того, еще чрезвычайно много [других] мечетей. В нем [живут] разные народы, как-то: Монголы – это [настоящие] жители страны и владыки ее; некоторые из них мусульмане; Асы, которые мусульмане; Кипчаки, Черкесы, Русские и Византийцы, которые христиане. Каждый народ живет в своем участке отдельно; там и базары их. Купцы же и чужеземцы из обоих Ираков, из Египта, Сирии и других мест живут в [особом] участке, где стена окружает имущество купцов».

А. Якубовский, который при всем научном восхищении ордынской культурой принадлежал по взглядам на Золотую Орду более к «карамзинистам», нежели к «соловьевцам», отдает должное высокому уровню ордынской городской культуры:

«…Торговля в золотоордынских городах в силу географических особенностей и старых налаженных торговых связей с соседними странами развивалась u исключительно благоприятных условиях. Наиболее изученным из золотоордынских городов является Сарай Берке, т. е. тот Сарай, который был основан при Берке (1255–1266) и куда при Узбек-хане (1312–1341) была перенесена из Сарая Бату столица государства. «Рассказывал мне доблестнейший Шуджаэддии Абдеррахман Эльхарезми, толмач, – пишет ал-Омари, – что город Сарай построен Берке-ханом на берегу Тура некой реки [Итиля]. Он [лежит] на солончаковой земле, без всяких стен. Место пребывания там большой дворец, на верхушке которого [находится] золотое новолуние [весом]… Дворец окружают стены, башни да дома, в которых живут эмиры его. В этом дворце их зимние помещения. Эта река [Итиль], говорит он, размером в Нил, [взятым[три раза и [даже] больше; по ней плавают большие суда и ходят к Русским и Славянам. Начало этой реки в земле Славян. Он, т. е. Сарай, город великий, заключающий в себе рынки, бани и заведения благочестия[?], место, куда направляются товары. По середине его [находится] пруд, вода которого [проведена] из этой реки. Вода его употребляется только на работы, а для питья их [вода берется] из реки; ее черпают для них [жителей] глиняными кувшинами, которые ставятся рядом на телеги, отвозятся в город и там продаются».

Другим выдающимся торговым городом Золотой орды была, наряду с Солхатом (Старым Крымом) и Судаком, Кафа (Феодосия) на берегу Черного моря. Как и в Сарае-Берке, здесь господствовала полная веротерпимость и невмешательство в культурные и языковые особенности населявших ее жителей:

«Здесь латиняне соседствовали с мусульманами (в том числе татарами), греками, армянами, евреями. До 1326 года в городе не было разделения этносов на кварталы. Когда ввели это правило, цитадель и так называемый «нижний город» стали местом расселения латинской колонии. Но еще в 1290 году грек Никита из Таны жил в одном доме с сирийцем Михаилом, а соседом лигурийца Пагано ди Чева был некий левантиец Джеламандино. Топография греческих и армянских армян свидетельствует, что до разрушения Кафы в 1307 году оба этноса проживали вместе с латинянами в центре города. Город имел свою мечеть и казия…

В конце 14 века выходцы с Востока живут в цитадели, а латиняне при случае обосновываются в посадах. Увеличение числа латинян и усиление позиций католической церкви в Восточном Крыму привели к созданию в 1318 каффинской епископии (ее первым епископом стал францисканец Иероним), чей диоцез простирался от Варны до Волги. К 1287 году в Кафе сложилась каноническая организация францисканского ордена; в XIV веке начали свою деятельность церкви Св. Франциска и св. Доменика при орденских монастырях (всего в городе в середине 15 века было семнадцать католических храмов, а в соседнем Солхате функционировал францисканский монастырь)[410]».

Согласно сегодняшним археологическим и историческим исследованиям, в Золотой Орде насчитывалось до 100 торговых и ремесленных городов, причем старая и новая столицы – Сарай-Бату и Сарай-Берке «в XIII–XIV вв. разрослись до крупнейших городов Восточной Европы. Сарай-Берке с 200000 жителями был одним из крупнейших городов тогдашнего мира»[411], утверждает немецкий ученый Клаус Хеллер. Процветание этого города подтверждалось уже первыми научными раскопками, проведенными с 1843 по 1851 год полковником А. В. Терещенко, который в своем отчете писал:

«На четырехугольном пространстве, имеющем окружность десять сажен и усаженном мелким кирпичом в ширину на пятнадцать с половиной сажен, находили во множестве: битую цветную и стеклянную посуду, чаши, чернильницы, куски кож, кожу, скроенную для сапог и башмаков, холст, шелковую материю, одежду – все это перегоревшее; ножи, ятаганы, шпажные клинки, топоры, заступы, сковороды, тазы, употребляемые при обрядном омовении, кочерги, трут, огнива, ножички, чугунные котлы, медные чаши, медные кубки, медные подсвечники, костяные прутики, употребляемые при вязании, обломки от ножниц, мониста, пережженную бумагу, ножики, березовую кору, перегоревшие цыновки, плетенные из травы „куга», гвозди, крючья, петли дверные, замки вставные и висячие, куски перегоревшего печеного хлеба, рожь, пшеницу, орехи, грецкие и обыкновенные лесные, чернильные орешки, жолуди, миндаль, изюм, чернослив, сливы, винные ягоды, сладкие рожки, персики, фисташки, гвоздику, перец, бобы, сарацинское пшено и частью кофе… В трех каменных подвалах на этом месте лежали кучей: куски кристалла, краски – синяя, желтая, голубая, зеленая, красная и белая; кольцо от хомутов и уздечки, удила, цепи железные, подковы, железные втулки от колес, смола, листы меди, оселки, точильные бруски, грифельные дощечки, камни для растирания красок, глиняные кегли и шары, медная проволока, мотыги, сера, квасцы, селитра, просо. По разнородности найденных на одном месте предметов можно полагать, что тут был базар, внутри которого могло находиться каменное складочное место для товаров, какое бывает почти во всяком азиатском городе».

Возникает естественный вопрос: куда же делось все это городское великолепие – куда делись архитектурные памятники, да и сами города Золотой орды? Где дворцы ханов и вельмож, где соборные мечети и минареты, где, наконец, изразцовые общественные бани, канцелярии, прочие здания гражданского назначения, о которых так много пишут очевидцы и историки? Один ответ на это дает А. Якубовский:

«Чтобы в развалинах древнего города можно было найти такое огромное количество предметов, необходима была какая-то катастрофа, после которой жители покинули бы свои жилища, свое имущество, да и самый город. Известно, что такая катастрофа… и произошла с Сараем Берке, когда в 1395 г. Тимур (Тамерлан) после разгрома золотоордынского войска разрушил прекрасную столицу почти до основания».

Другой причиной заброшенности золтоордынских городов была эпидемия чумы, пришедшая в Золотую Орду в 40-х годах XIV века[412]. Если о воздействии Черной смерти на цивилизацию, культуру и экономику Европы написаны тома и тома научных сочинений, то в отношении Золотой Орды это бедствие часто просто замалчивается, хотя опустошение, произведенное чумой, самым трагическим образом сказалось на торговой и ремесленной культуре ордынской городской цивилизации. В результате чумы и последовавшей за эпидемией политической нестабильности в Орде, города приходили в полнейший упадок; нашествие Тамерлана довершило разгром, и уже в пятнадцатом веке волжские путешественники видели только печальные остатки прежнего великолепия главных городов Золотой Орды.

Но и эти остатки не были пощажены ни временем, ни людьми. Золотоордынские городища были окончательно погублены варварскими раскопками, но и до этого ордынский кирпич послужил строительным материалом для нынешних волжских городов Астрахани, Саратова, Самары, Ульяновска, Волгограда и других. Археолог В. Г. Рудаков пишет:

«Монументальные постройки золотоордынских городищ, во множестве разбросанные по всему Нижнему Поволжью, оставались нетронутыми до конца 16-го века. Но в 1588 году царем Федором Иоанновичем было велено «ломать мизгити и полаты в Золотой Орде и тем делати город» Астрахань. В это время были разрушены почти все наземные сооружения ордынских городищ, расположенных в нижнем течении Ахтубы и в дельте Волги, в том числе руины города, получившего позднее в научной литературе наименование – «Селитренное городище». Прочный, прекрасного обжига золотоордынский кирпич, именуемый в народе «мамайским», свозился для строительства астраханского кремля, собора и других сооружений… Для «городового дела» с городища вывозилась даже известь. Разрушение построек города продолжалось и в следующем столетии. Например, в 1631 году для строительства второй астраханской крепости – Белого города – воеводами были «велено кирпич брать на Ахтубе, и ханскую мечеть и дом ханский ломать, чтобы было на построение довольно как белого камня, так и железа от Ахтубы»… Жители… в поисках кладов и с целью добычи кирпича для постройки своих домов и хозяйственных сооружений продолжали разрушать городище. В конце 18-начале 19 века добыча кирпича из развалин для строительства и продажи «носила характер вполне организованный: этот кирпич целыми судами направлялся в Астрахань (Н. П. Загоскин, 1884)».[413]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.