Глава 13. Спасение

Глава 13. Спасение

Слово «спасение» уже много раз употреблялось нами в этой книге, особенно на протяжении последних глав, где речь шла о грехе, законе и Евангелии. Размышления о смысле этого слова станут своего рода обобщением всего вышесказанного и послужат мостиком к заключительной главе этой книги, в которой мы коснемся вопросов эсхатологии. Спасение – это одно из самых часто употребляемых «церковных» слов. Однако и здесь нередко приходится сталкиваться со множеством примитивных его толкований и более или менее грубых искажений. Большинство людей (как верующих, так и неверующих) связывают это слово исключительно с «посмертной участью» человека. Спастись – значит попасть после смерти в рай, а не в ад. При жизни возможно в лучшем случае лишь нечто вроде предвкушения спасения. Даже более того: спасение после смерти подразумевает, что при жизни следует, скорее, основательно пострадать и потрудиться ради него. Для многих верующих идея спасения кажется плохо совместимой со счастьем, благополучием в жизни.

Такое понимание приводит к искажению основного евангелического вероучения об оправдании через веру. Получается, что если человек верует, то Бог даст ему рай после смерти. Спасение превращается в награду за веру. А вера становится на место тех самых средневековых «добрых дел». Получается, что спасение все равно надо заслужить, – так какая разница, делами, покаянием или верой? Делами даже проще, потому что можно заставить себя поступать так, «как надо», даже если не хочешь этого. А вот верить себя не заставишь, как ни старайся. Вот почему такое традиционно-примитивное представление о спасении отнюдь не безобидно. Оно таит в себе серьезную опасность, вольно или невольно подталкивает человека идти по пути праведности закона, самоправедности. Уже поэтому в нем стоит усомниться.

Кроме того (и к этому мы еще вернемся в разделе об эсхатологии), все наши «знания» о посмертном существовании как минимум крайне ненадежны. У нас нет никаких ясных свидетельств на эту тему. Вместо этого существует масса разного рода церковных, богословских концепций о «загробной жизни». Часто они резко противоречат друг другу, и поэтому мы не можем уверенно опираться на них. Само Писание уделяет этому вопросу подчеркнуто мало внимания! Это может прозвучать странно, но в Писании, в Библии этот вопрос играет отнюдь не самую главную роль. Бог обращается к человеку здесь и сейчас. Он хочет, чтобы жизнь человека изменилась здесь и сейчас. И, разумеется, изменилась не в том смысле, что человеку сейчас нужно как следует пострадать, чтобы потом получить за это заслуженную награду. Бог хочет, чтобы жизнь человека изменилась к лучшему. Он раскрывает нам свои объятия, чтобы мы уже сейчас бросились в них и обрели там блаженство и счастье. Спасение – это понятие, непосредственно относящееся к нашей земной жизни. Спасение человек обретает, вкушает уже в этой жизни, уже здесь и сейчас. Но как это происходит?

Если обратиться непосредственно к значению слова «спасение», то в нашем обычном языке оно ассоциируется с некой «спасательной акцией», избавлением от чего-то тягостного, с каким-то одноразовым действием, кардинально меняющим внешнюю ситуацию в жизни спасенного. В этом есть свой смысл. Но следует вспомнить и о других смыслах этого слова, особенно в древних языках. Спасение может означать и означает также исцеление. Речь идет об обретении целостности, цельности бытия, его полноты. То есть, изменяется не внешняя, а внутренняя ситуация человека, изменяется он сам. Таким образом, правильно понятое спасение происходит внутри самого человека, спасение изменяет его внутренний настрой, мироощущение.

Но ведь мы настойчиво утверждали, что наше спасение приходит извне – как совместить эти два утверждения? Здесь нам нужно обратить внимание на любопытную и крайне важную инверсию, происходящую в обыденном религиозном сознании. В нем спасение является внешней наградой за внутренние, собственные усилия человека. Своими силами, стараниями, правильными делами и правильным внутренним расположением человек заслуживает спасения как внешнего блаженства в некоем раю. На самом же деле соотношение внешнего и внутреннего прямо противоположно. Бог извне (лишь по своей милости, лишь ради Христа, лишь в своем слове) прощает и принимает человека, а внутреннее осознание человеком всего этого (которое, как мы видели, и именуется верой) есть подлинное блаженство и спасение.

Представим себе, что некий прежде близкий вам человек сильно провинился перед вами, и отношения оказались полностью разорваны. Вы оба сильно страдаете от этого. В конце концов вы этого человека прощаете и желаете восстановить когда-то столь добрые и столь важные для вас обоих отношения. И вот, вы встречаете его на улице и сообщаете ему о своем прощении. Он может принять его, и тогда ваши отношения восстановятся (пусть и не так легко, пусть не сразу), и вы вновь будете наслаждаться общением друг с другом. Либо он не поверит вам, не поверит в искренность вашего прощения. Тогда он уйдет и не сможет вкусить той радости, которую ему принесло бы восстановленное общение между вами. Реальность вашего прощения его поведение не отменяет. Свое слово вы обратно не забираете. У этого человека по-прежнему сохраняется возможность в любой момент принять его. Но пока он этого не сделал, наслаждение и радость от общения с вами остаются ему недоступными. Обратите внимание, это наслаждение и эта радость – не награда за принятие прощения! Они автоматически следуют из него, являются его содержанием.

Примерно так же дело обстоит и в наших отношениях с Богом. Спасение, понятое правильно, является нашей внутренней реальностью, а не наградой за веру. Бог объявляет о своем прощении. Это прощение «объективно», совершенно независимо от нашей воли, нашего желания, нашей готовности или неготовности принять его. С Его стороны между нами больше нет никаких препятствий. Вопрос лишь в нашей реакции. Опять же, неверно было бы утверждать, что если мы это прощение не примем, Бог накажет нас за это, лишив спасения! Бог нас простил, принял и спас раз и навсегда. Если мы это прощение не примем, мы просто не сможем им наслаждаться, вот и все.

Итак, наше спасение – внутри нас. В чем же оно состоит?

На этот вопрос можно ответить очень просто: оно состоит в доверии. Спасение, состояние исцеленности наступает, когда человек вновь обретает разрушенное грехом и стремлением к самоутверждению доверие. Это значит, что человек доверяется тому, что он сам, его жизнь имеют смысл, ценны, важны, причем бесконечно ценны и важны – даже если жизнь кажется неудавшейся, если в ней все идет не так, как надо. Даже простое человеческое счастье состоит в том, чтобы довериться кому-то: счастлив тот, у кого есть друг, на кого во всех обстоятельствах можно безусловно положиться, доверить себя ему. Быть спасенным означает доверить свою жизнь, какой бы она ни была, вечности. Жить с сознанием того, что ты и каждая минута твоей жизни (даже если все кажется бессмысленным, абсурдным) не напрасны, бесконечно драгоценны, являются штрихами на полотне вечности, – это и значит: быть спасенным. Собственно, все, что происходит в христианстве, – чему в нем учат, что проповедуют, все ритуальные действия, которые в нем совершаются, – имеет своей целью достижение человеком этого состояния.

Понятно, что оно никогда не будет полным и совершенным. Оно остается фрагментарным. Мы являемся грешниками и праведниками одновременно. Мы по-прежнему будем стремиться к самоутверждению – даже вопреки тому доверию, которое мы обрели. Это доверие будет снова и снова подрываться, разрушаться обстоятельствами нашей жизни, сомнениями в Боге. Но в каждом осколке разбитой голограммы сохраняется все изображение, а в каждой капле отражается все небо. Поэтому в каждом, даже самом робком порыве доверия – будет содержаться наше спасение целиком.

Теперь, в этом смысле мы можем по-новому взглянуть на центральный в откровении Христа символ креста, о котором мы уже говорили. Крест означает полное поражение, богооставленность. Сам распятый Христос, согласно евангельскому рассказу, восклицал: «Боже Мой, Боже Мой! Почему Ты Меня оставил?». И тем не менее, именно этот символ становится в центр откровения Божьего во Христе, в центр нашей веры. Это не случайно – ведь любой понятный нам образ Бога здесь исчезает. Здесь мы остаемся один на один со страшной таинственностью и непостижимостью Бога истинного. Вспомним, истинным Богом можно назвать только такого Бога, который не пропадет и в самой глубокой бездне сомнений. Но это может быть только такой Бог, который трансцендирует все обычные образы Бога, который стоит за ними или над ними. Вера в такого Бога – это вера, не направленная ни на какой конкретный образ Бога. Все образы Бога, которые мы имеем, могут быть разрушены сомнением в той или иной жизненной ситуации. Это неизбежно, поскольку они ограничены. Они сами по себе – не Бог. Бог, как его рисуют нам традиционные представления, является не более чем образом подлинного Бога, Бога-тайны, Бога непознаваемого. Бог обыденных представлений – это Бог-Существо, Бог-Личность, Бог, на которого, как на определенный объект, направлена наша вера. Но такая вера условна, поскольку она обусловлена этим объектом. А наиболее глубокая вера – она безусловна. Она существует даже тогда, когда всякий объект исчезает. Это вера, по сути не направленная ни на что. Но именно поэтому она и направлена к истинному Богу. Ведь истинный Бог – это не один из объектов, который мы могли бы выбрать из числа других объектов. Бог – это нечто совсем другое.

Пауль Тиллих так описывает «безусловную веру»: «Она есть приятие приятия при отсутствии кого-либо или чего-либо, обладающего способностью принимать». Иными словами, если в наших сомнениях исчезает Бог, которому мы могли бы довериться, если мы не можем верить в Бога, то речь идет о том, что мы не можем верить в какой-то конкретный и ограниченный образ Бога. И в такой ситуации правильнее было бы не цепляться упорно за этот образ, не давить в себе все эти сомнения, а воспринять крушение этого образа как шаг на пути к непознаваемому Богу. У истинного Бога нет образа. Поэтому нашей вере теперь будет не на что устремиться, она будет устремлена, фактически, ни на что. Вера ни во что! Но именно она и будет подлинной верой в подлинного Бога, а не в какой-то из Его образов. «Бог над Богом теизма», о котором говорит Тиллих, истинный Бог – познается в разрушении образов Бога.

Тиллих пишет: «Церковь, которая в своем провозвестии и благочестии поднимается к Богу над Богом теизма, не жертвуя при этом своими конкретными символами, может стать проводником мужества, принимающего сомнение и отсутствие смысла в себя. Лишь церковь креста способна на это, церковь, которая проповедует Распятого, воззвавшего к Богу, который остался Его Богом, после того, как Бог доверия оставил Его во мраке сомнения и отсутствия смысла». Нет такого особого направления, где мы могли бы отыскать Бога, нет такого объекта, такого конкретного существа, такой реальности, которую мы могли бы назвать Богом. Поэтому вера – это своего рода наше «Да!», обращенное в никуда. Но это «никуда» и есть Бог. Вера, обращенная в никуда, вера ни во что, доверие перед лицом бессмысленности, доверие, когда доверять некому – это и есть самая глубокая встреча с истинным Богом. Поэтому я и предпочитаю говорить здесь просто о доверии – без каких-либо предикатов (какое, кому и т. д.). Доверие, которое и есть наше спасение и наше блаженство – это «безусловное доверие». Разумеется, в описании Тиллиха речь идет о своего рода экстремальной ситуации. Но подлинной верой и подлинным доверием можно назвать только то, которое сохранится и в ней.

Противоположностью спасения, понятого в таком смысле, является грех, то есть жизнь, лишенная доверия, жизнь в постоянных попытках самоутвердиться перед лицом вечности, в постоянных попытках достичь чего-либо в тех областях, которые заведомо не контролируются нами. Эти попытки естественным образом снова и снова обречены на провал. Все новое и новое осознание этих провалов, этой безысходности есть то, что в традиционном богословии принято называть проклятием или адом.

Здесь, конечно, неизбежен вопрос о посмертной участи. Для человека обыденного религиозного сознания он является решающим. Наши отношения с Богом здесь и сейчас очень многих людей, считающих себя верующими, не очень волнуют. Куда больше их волнует, говоря словами одной духовной песни, «где они будут вечность проводить». Но этот вопрос как раз является второстепенным, потому что спасение – это реальность, действующая именно в нашей жизни, а не где-то, в каких-то предполагаемых областях за ее пределами. Бог во Христе пришел не в некий потусторонний мир, а в наш реальный мир, чтобы спасение стало реальностью именно в нем, а не «на небесах».

Тем не менее, в такой речи тоже есть зерно истины. Оно заключается в том, что это речь символическая. Спасение означает, что у нашей жизни в любых обстоятельствах есть смысл. И это такой смысл, который невозможно напрямую вывести из самой жизни, из того, что происходит в ней. Ведь порой то, что совершается с нами, лишено смысла, кажется (и является!) дурным, жестоким, невыносимым. Спасение, подлинный смысл нашей жизни не выводится из нее самой. Он трансцендентен нашей жизни.

Но многим людям, которым само слово «трансцендентность» покажется пугающим и совершенно непонятным, тем не менее, нужно показать этот смысл. Так и возникает представление о том, что пусть здесь, в этой жизни все идет не так, как хотелось бы, зато после нее на небесах ждет блаженство. Такие представления делают жизнь выносимой, придают ей тот самый, напрямую не следующий из нее самой смысл, помогают, в конце концов, обрести доверие среди всех бедствий и проблем. «Небеса» являются своего рода символом, выражающим это extra nos («вне нас»). Однако есть ли в размышлениях о посмертном существовании «объективный» смысл, какая реальность скрывается за ними? Об этом мы подробнее поговорим в главе, посвященной эсхатологии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.