Гордость не желает сдаваться
Гордость не желает сдаваться
Сейлемские процессы над ведьмами (1692 г.) являются пятном позора в истории Америки. Но то, что произошло потом, дает мне право гордиться тем, что я — американец!
В наши дни только высокий сухой дуб на Гэллоуз Хилл обозначает то место, где двадцать невинных жертв в течение трех месяцев 1692 года были казнены как колдуньи и похоронены без отпевания в общей могиле. В то время Сейлем, штат Массачусетс, охватила истерия. На город, казалось, обрушился сам сатана. Во всяком случае, многих людей обвиняли в союзе с ним. Около ста пятидесяти человек были объявлены колдунами и допрашивались в суде, десятки были заключены в тюрьму, двадцать человек — казнены. Сейлем решили очистить от колдунов!
Все началось с того, что несколько девочек-подростков были уличены в запрещенных магических играх. В пуританской атмосфере тех дней это считалось очень серьезным проступком. Поэтому когда девочек застали за этим занятием, они впали в панику, они кричали, дрожали от страха и бросались на землю.
Увидев, что их странное поведение производит на старших большое впечатление, сообразительные юные особы решили, что должны продолжать в том же духе. Так они и сделали, найдя хороший способ избежать наказания.
Позвали врача. Он объяснил, что ничем не может им помочь. Позвали священников. И те объявили, что на девочек напустили чары.
Проказницы продолжали свою опасную игру. Если их околдовали, то должен существовать тот, кто это сделал. И они стали обвинять разных членов общины. Объектами обвинения были, разумеется, пожилые люди.
Девчонки подтверждали справедливость своих обвинений тем, что изображали припадки и корчились на полу всякий раз, когда кто-нибудь из обвиняемых прикасался к ним или даже просто смотрел на них.
Истерия нарастала. Подозрение витало в воздухе. Обвинения наслаивались одно на другое, начались судебные процессы, за которыми последовали отлучения от церкви и даже казни!
Итак, это случилось в 1692 году. Но когда истерия утихла, начала свою работу совесть пуритан. Жители Сейлема пришли к пониманию того, что они натворили. Они увидели, что своими руками предали смерти невинных людей. Сейлем раскаялся!
А ведь Сейлем знал, что истинное покаяние ведет к признанию вины!
Ровно через пять лет после трагических событий Сэмюэл Сьюэлл, один из судей на тех процессах, ставший позднее председателем суда, совершил публичное покаяние. Пока священник читал его исповедь, он смиренно стоял у своей скамьи. Он сказал, что хочет «взять на себя эту вину и позор, умоляя простить судей и вознося горячие молитвы Господу, чтобы Он Своей безграничной милостью простил этот грех».
Задумайтесь об этом! Публичная исповедь судьи. Но это еще не все. Все двенадцать присяжных опубликовали признание, в котором говорилось, что их страшит вина за невинную кровь.
Священник Сэмюэл Паррис распространил заявление, в котором выразил свое раскаяние и просьбу о прощении. Но даже это не удовлетворило членов общины. Он был смещен со своего поста.
Главным судьей процесса над ведьмами был Уильям Стаугхтон, убежденный сторонник гонений. Но именно он, став главой исполнительной власти, учредил для членов общины день поста — в знак раскаяния за правонарушения, связанные с гонениями на ведьм.
Энн Путман, одна из тех девочек, зачинщиц обвинений, сделала публичное заявление. Она сказала, что обвиняла людей, которые, как она теперь понимает, были невиновны. «Я хочу лежать в пыли, и чтобы меня срамили за то, что я вместе с прочими явилась причиной столь страшного бедствия для них и их семей».
Сейлем был охвачен покаянием в такой же мере, в какой до этого им владел психоз борьбы против колдовства. Были отменены отлучения от церкви, восстановлены права собственности и добрые имена, а Ребекке Нерс, одной из тех, кто был повешен, воздвигли памятник. Каждая группа в общине внесла свой вклад в покаяние, даже те, кто были просто свидетелями этих казней.
Раскаяние Сейлема было глубоким и подлинным. Он сделал признание свое публичным, потому что грех его был публичным. И горожане сделали все возможное, чтобы исправить содеянное. Истинное раскаяние никогда не останавливается на полпути.
Я спрашиваю, есть ли во всей человеческой истории свидетельство подобного и подлинного раскаяния, если не считать того, что вся Ниневия раскаялась, когда там проповедовал Иона?
Да, Америка вправе гордиться Сейлемом после этого!
Признание — это прекрасное и благородное дело. Но его нелегко сделать. Грех всегда предпочитает оставаться сокрытым. Он препятствует попыткам его разоблачения. Чтобы встать и сказать «я был не прав», требуется настоящее мужество. Но сколь многое изменилось бы к лучшему, сколько ран было бы залечено, сколько имен реабилитировано, сколь многие обрели бы счастье, если бы в частной и общественной жизни мы проявляли больше подобного величия души!
Тайного сознания вины недостаточно. Тайной скорби недостаточно. Апостол Иоанн сказал: «Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды» (1 Ин. 1:9).
Прощению должна предшествовать исповедь, ибо она следует перед очищением. Другого пути нет. Если мы грешны только перед Господом, то мы можем признаться в этом одному Господу. Но если наш грех ранил другого человека, нам необходимо признать свою вину перед ним. А если наш грех был публичным, то и наше признание обязано быть публичным. Наша исповедь должна быть соразмерна нашей вине.
Раскаяние, не заставляющее человека сказать «я был неправ» или: «Господи, будь милосерд ко мне, грешному», — это ложное раскаяние. Дело в том, что раскаяние, даже если оно прикрывается этим именем, слишком часто бывает поверхностным и лицемерным. Грех, зажатый в угол, бормочет: «Понимаю, я поступил нелепо» — и старается побыстрее ускользнуть.
Точно так же и признание, даже если оно сделано, слишком часто оказывается насквозь искусственным. Оно поддельно, неподлинно. Оно так перегружено оговорками и оправданиями, что лишается всякого смысла.
Мы испытываем омерзение, когда видим, как люди, претендующие на совершенство, бесконечно занимаются самооправданием. Мы оцениваем это как предел лицемерия. Но разве многие из нас не поступают так же?
Грех находит много способов избежать разоблачения, полной ответственности и полного признания вины. Мы уклоняемся от того, чтобы упасть на колени и сказать: «Господи, я виновен. Только я, и никто другой».
Мы обвиняем в грехах свое детство, отцовский счет в банке или его отсутствие; общество, в котором мы выросли;
воспитателя в детском саду, чьи-то слова или поступки, которые мы даже не можем вспомнить. Выдумываем что угодно — только бы не брать вину на себя.
Или подхватываем модную идею, суть которой в том, что единственное, в чем мы нуждаемся, — это простить самих себя. Когда мы наконец поймем, что справиться с грехом нам самим не под силу? Мы не можем сами себе обеспечить прощение. Исцеление должно прийти извне. Только Господь вооружен всем необходимым, чтобы помочь нам справиться со всеми грехами. Но даже Он не поможет, если мы не пожелаем признавать свой грех.
Исповедь — это сражение с гордостью. Гордость не желает сдаваться, она говорит: «Если я признаюсь в своем грехе, что будет с моей репутацией?» Исповедь подразумевает признание другому человеку или другим людям, что вы несовершенны, что с вами что-то не в порядке. И гордость противится этому.
Понимаете, грех — это сугубо индивидуальное. Такая вещь, как грех, не существует отдельно от человека. Звезда, гора или здание муниципалитета не могут грешить. Грешат только люди. Никакая лаборатория в мире не может выделить сущность греха и поместить его в пробирку. Поэтому, когда человек признает свой грех — и называет его грехом, — он признает не вирус в окружающей среде или экстракт в пробирке, на которые можно показать и осудить их. Человек признает нечто в себе самом. А это ох как трудно сделать.
Поэтому гордость выжидает, она не желает обменять свою репутацию, свои эгоистичные амбиции, свои самооправдания и притворства даже на очищение, покой и новую жизнь.
Но, друзья мои, страшно быть слишком гордым, чтобы раскаяться и честно сказать «я был неправ». Трагично — выжидать так долго и заходить так далеко, откуда уже нет пути назад, пренебрегать зовом, пока его не станет слышно, давать сердцу настолько окаменеть, что даже Дух Божий не сможет заставить его дрогнуть. Ибо, помните, — только разбитые сердца раскаиваются и изменяются.
И только разбитые сердца исцеляются.