Rома — Аmor: Ананке {Необходимость}

Rома — Аmor: Ананке {Необходимость}

Он

При нашей первой встрече патриарх сказал: «Обо мне говорить не стоит, это ни к чему. Говорить нужно о соединении Церквей. Соединение — это воля Божия, неодолимое требование христианского народа, это единственное средство свидетельствовать о своей вере перед Христом в наше время начинающегося объединения всей земли. Церковное единство в наше время — это ананке, неотвратимая судьба. Павел VI знает это. Архиепископ Кентерберийский знает это. Я не ухожу от всех трудностей и проблем. Но все изменится, если посмотреть на это в свете и перспективе единения…

Я

В ваших посланиях вы никогда не отделяли этой перспективы и от освящающего действия Церкви в истории.

Он

К этому зовет и Первосвященническая молитва Господа, которую столь часто цитировали зачинатели экуменизма: «да будут все едино: как Ты, Отче, но Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино, да уверует мир, что Ты послал Меня» (Ин 17.21). Мы разделили Христа, сохранив чашу, но утратив дух евангельский, и этот дух стал закваской истории, но за пределами Церкви, и нередко он обращается против нее…

Я

Поэтому многие христиане в наши дни полагают, что экуменизм превзойден — это уже пройденный этап, и достаточно лишь в истории служить этой евангельской закваской, быть человеком среди людей.

Он

Это одна сторона дела. Но если видеть только ее значит утратить саму реальность христианства, пасхальную радость, силу воскресения, которую мы принимаем в таинствах Церкви…

Я

… В общем то, что Отцы называли словом, которое часто шокирует Запад: «обожение»: «Бог сделался человеком, чтобы человек мог стать Богом».

Он

В этом грандиозном утверждении нет ничего шокирующего: во Христе мы принимаем Духа усыновления, что становится самой нашей жизнью. Человек поистине человечен лишь в Боге. Вот почему тщетна мысль, что мы обретем Христа лишь в одном служении людям. Нужно черпать жизнь в евхаристической чаше и одновременно нести в мир любовь к ближнему. Это значит, как я часто вам говорил: примирить Церковь и христианство.

Однако это примирение требует единства христиан. Разделение закрывает доступ к Богу. Вспомните упреки Павла Коринфянам: «Я разумею то, что у нас говорят: я Павлов; а я Аполосов; я Кифин; а я Христов. Разве разделился Христос? Разве Павел распялся за нас? или во имя Павла вы крестились?» (1 Кор 1.12–13). Церковь, раздробленная на конфессии, не может наделять и оплодотворять историю христианскими ценностями, которые сами в конце концов иссякают, если остаются отсеченными от чаши жизни…

Я

Это сознание разделения как трагедии и греха, это паломничество к соединению всех у единой чаши — может быть, одна из основных характерных черт XX века. История, которая, как будто, набирает скорость, должна была обрушиться на головы христиан, разделенных и враждующих, они должны были вновь стать малым стадом в объединяющемся мире, должен был возникнуть «массовый» атеизм, псевдорелигии, народы должны были пройти через смерч для того, чтобы христиане вновь ощутили себя братьями, несущими общую ответственность за духовную судьбу человечества.

Он

Все мы тем или иным путем прошли через горький опыт разделения. Когда я стал дьяконом, православные уже веками пребывали на положении меньшинства в мусульманской империи. И что делали христиане западных конфессий? Они пытались воспользоваться этой ситуацией в целях своего прозелитизма…

Я

Митрополит Колонийский говорил мне, что во времена его молодости в Константинополе, когда он сталкивался с католическим священником, тот отворачивался от него с явной враждебностью.

Он

Подобные вещи часто случались и со мной во врем моего пребывания в Соединенных Штатах. Однако этой стране никогда не было однородного христианского населения, тесно соседствующего с другим. Но когда я встречал, скажем, в одном купе в поезде католического священника или епископа, он вел себя та как будто бы меня не было. Как все изменилось с те пор!

Да, в Оттоманской империи, затем в Соединенных Штатах разделение ощущалось мной как тяжелое презрение, висевшее над нами, православными. И это презрение загнало нас в оборонительную позиции также отвечающую презрением на свой лад. Однако существует и особая благодать страдания, причиняемого нашими братьями, и от нас зависит, чтобы о была и для них благодатью. Не столько индивидуальный опыт, сколько наблюдение над современным миром привело меня к мысли о настоятельной необходимости соединения, о том, что единство — это ананке предназначение, рок. Меня, как вы знаете, все интересует: человеческие радости и человеческие открытия, но также и человеческие тревоги. Я не стараюсь быть человеком среди людей, я являюсь таковым…

Я

Но вы — и пастырь, служитель алтаря, человек молитвы.

Он

Человек молитвы? Может быть, не знаю. Во всяком случае следует знать, о ком молишься… Между тем я принимаю многих посетителей, читаю газеты, получаю много писем.

Я

Будь я непочтителен…

Он

Будьте непочтительны! Вы живете здесь, в моем монастыре. Вы должны мне повиноваться: будьте непочтительны!

Я

Тогда я сказал бы, что в вашем отношении к людям есть какой–то момент гурманства. Достаточно посмотреть, как вы распечатываете почту… Или наблюдаете за людьми, что прогуливаются вечерами по главной улице Перы… Здесь, впрочем, не чувствуется никакого гурманства, но кажется, что вы благословляете их.

Он

Не знаю. Знаю только, что я не церковник, замкнувшийся в церковной среде. Я люблю людей, я слежу за историей. Поверьте мне: прежде у людей не было такой потребности в понимании смысла жизни. Все меняется с сумасшедшей скоростью, и заставляет человека задуматься: почему? зачем? Сегодняшний человек голодает: в странах третьего мира ему не хватает хлеба, но повсюду ему не хватает любви и смысла жизни. Миру угрожает исчезновение — и не только в атомной войне, но ив бессмыслице, скуке, безнадежности. И он не найдет ответа ни в наркотиках, ни в эротизме, ни в политических религиях, которые потерпели крах именно там, где как будто одержали верх. Есть лишь один ответ: Единый Христос, явленный Единой Церковью. И этого явления Христа нельзя более ждать. Дух не терпит роскоши христианских разделений, роскоши боязливых или гордых расчетов, ни к чему не обязывающих рассуждений, где чувствуют себя столь привольно… Мы должны ответить. И ответить мы можем только все вместе.

Я

Знаки времени — увещевания Духа. Они неразделимы.

Он

Нужно быть просто христианином, вот и все! Быть христианином — и прежде всего среди христиан! Мы стоим перед судом. Нас судит духовная нищета наших современников, но также и Крест Сына Божия, на Который Его возвела любовь. Попытаемся ли и мы обезоружить себя по образу Его или же останемся удовлетворенными добродетелями наших отцов и нашим полемическим богословием? За последние двадцать лет экуменическое движение, Второй Ватиканский Собор, Всеправославные Конференции, встречи предстоятелей Церквей обнажили перед глазами всех кровоточащую язву разделения. Отныне становится уже невозможным, чтобы поместная Церковь, предстоятель или иерарх, христианский мыслитель, сознающий свою ответственность учителя, не понимал необходимости соединения, не думал и не действовал бы в этом направлении…

Я

Соединение — это долг, но видите ли вы его как историческую возможность или как чудо, которое произойдет в конце времен?

Он

Соединение будет чудом, но чудом, свершившимся в истории. Впрочем, начиная со дня Пятидесятницы, мы пребываем в конце времен…

Каждую ночь, как вы знаете, иногда в полночь, иногда в четыре утра, я выхожу в сад и вхожу в притвор церкви. Я зажигаю две свечи перед иконой Богородицы и молюсь о единстве. Когда оно произойдет? Когда Христа спросили о конце мира, Он исповедал свое человеческое неведение; лишь Отец, сказал Он, знает времена и сроки. И с соединением Церквей обстоит точно так же. Будущее в руках Божиих. Воля Божия покоится в вечности. Она внедряется во время, когда время созревает, и раскрывает себя для нее. Наша задача — содействовать созреванию времени. Столько вещей произошло, которые казались невозможными!… встреча в Иерусалиме, папа в Константинополе, мое паломничество в Рим… Единство настанет. И будет чудом. Новым чудом в истории… Когда? Мы знать не можем. Но мы должны готовиться крему. Ибо чудо подобно Богу — оно неотвратимо.

* * *

Он

Ныне любовь нисходит на лицо Церкви и преображает его. Ветер дружбы проносится не где–то над нашими головами, но в наших сердцах. Христиане всех конфессий приезжают повидаться со мной. И они уже живут чудом единства. Только что была группа немцев, протестантов и католиков. Мы вместе читали Отче наш…

Я

Однако остается много проблем. Конечно, развал закрытых христианских обществ, православное рассеяние на Западе, близкое соседство христиан различных конфессий в молодых странах понемногу устранили преграды, связанные с историей, с культурой, психологией времени и места. Все мы возвращаем к «единому на потребу». Но когда снимаются поверхностные напластования, разве не обнажаются реальные проблемы, касающиеся как структуры Церкви, так и смысла христианской жизни…

Он

Я не отрицаю этих различий, я говорю лишь, что нужно рассматривать в ином ключе. Ключ лежит: психологической или скорее духовной проблеме. Со беседования между богословами велись веками, и привели они только к взаимному ужесточению позиций.

У меня есть целая библиотека на эту тему. Почему это произошло? Потому что людьми руководили чувства вызова или страха, воля защитить себя или покорить другого. Богословие не было бескорыстным служением тайне, оно становилось оружием. Сам Бог стал оружием!

Я

Несомненно, диалог между христианским Западом и христианским Востоком никогда не был дружеским и бескорыстным, или вернее, не был до конца XIX века. В Лионе в 1274 году, как и во Флоренции в 1438 году, Запад явным образом хотел использовать политические невзгоды Византии, чтобы навязать свои условия. Византийцы отвечали хитростью или же, как святой Марк Эфесский во Флоренции, мужественным и резким исповеданием своей традиции, но без всякой попытки действительно понять проблемы своих партнеров. И все же вплоть до самого конца Средних веков и на Западе и на Востоке все еще жило ощущение принадлежности к единой Церкви., и сохранялась надежда достигнуть взаимного признания этой принадлежности путем обсуждения самых существенных вопросов в рамках подлинного вселенского собора. Однако с началом современной эпохи христианский Запад, пользуясь своим политическим! и культурным превосходством, переходит в наступление. Католики стремятся аннексировать куски православного мира — такова была фатальная политика униатства. Протестанты со своей стороны, начиная с XVII века, пытаются наложить руку на сам вселенский патриархат; в этом отношении всем памятна безнадежная история такого большого и запутавшегося человека, каким был патриарх Кирилл Лукарис, история, приведшая его к столкновению с Церковью. Православие заразилось тогда страхом, перешло к самозащите. В XIX веке, когда Пий IX и Лев XIII обращались к Востоку, то лишь для того, чтобы призвать его к подчинению, ко всеобщему униатству. Православные ответы от 1848 и 1894 годов выдержаны в том же духе: они обвиняют, выставляют свой список ересей. Впрочем, и на самом Западе, как мы знаем, богословская мысль могла быть глубоко деформирована многовековой полемикой между Реформацией и Контрреформацией…

Он

Потому–то мы и должны изменить метод. Повторяю, я не отворачиваюсь от трудностей. Но пытаюсь преобразить духовный климат. Восстановление любви дает нам возможность ставить проблему совершенно в ином свете. Истину, которая близка нам — ибо она охраняет и выявляет собою безмерность жизни во Христе — мы должны выразить не для того, чтобы ударить ею по другому и заставить его признать себя побежденным, но для того, чтобы разделить ее с ним. Мы должны выражать ее ради нее самой, ради ее красоты, ибо она должна быть торжеством, на которое мы приглашаем наших братьев. И точно так же мы должны быть готовы выслушать другого. Для христиан истина не противостоит ни жизни, ни любви, она выражает их полноту. Подлинное богословие передает опыт духа. Но слова, слова, к сожалению, сталкиваются друг с другом. Нам прежде всего нужно освободиться от дурного прошлого, от всякого вида политической, этнической, культурной или иной ненависти, с Христом ничего общего не имеющей. Затем мы должны окунуться в глубину жизни Церкви, в тот опыт Воскресения, коему должны служить наши сло–366

на. Слова эти следует взвешивать на весах жизни, смерти, Воскресения. И сопоставлять их с опытом, который должен через них сказаться.

Те, кто обвиняют меня в том, что я жертвую Православием во имя слепого наваждения любви, имеют весьма скудное представление об истине. Они превращают ее в систему, обладая которой, они чувствуют себя в безопасности. Однако истина, открытая риску творческой жизни, это живое прославление Бога Живого. Богом не обладают, это Он обладает нами, это Он наполняет нас Своим присутствием в меру нашего смирения и нашей любви. Славить можно лишь любовью Божией, славить можно лишь даря и разделяя, и если нужно, жертвуя собой, подобно Господу, который ради нашего спасения принес Себя в жертву и принял за нас смерть, смерть на Кресте.

Я готов идти дальше: те, кто упрекает меня в том, что я жертвую истиной ради любви, не верят в саму истину. Они замыкают ее, запирают ее в темницу, как неверную жену. Я же говорю, что истина — это истина, и за нее не нужно бояться: отдадим ее, разделим ее, явим в ней полноту, примем все, что напоено жизнью и любовью в опыте наших братьев. Если мы пребудем в этом стоянии за истину, она сама явит свою очевидность, сама изнутри, исходя из общей тайны Церкви, поможет преодолеть наши недостатки и ограничения. Раскроем сердца: «Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других» (Фил 2.41). У нас есть надежный критерий — жизнь во Христе. Перед лицом частичного выражения истины, спросим себя, в какой мере оно выражает жизнь во Христе, в какой мере, наоборот, оно рискует ее скомпрометировать… И будем вести наш диалог в любви, чтобы дать сказаться в нем сиянию истины Христовой…

Я

В общем, единство нужно не осуществлять, а показывать?

Он

Именно так. И я вкладываю в это слово весь его смысл, хотя обычно говорю скорее о союзе. Единство–это не человеческая реальность, но реальность богочеловеческая, его сущность пребывает в Боге. Это само единство Воскресшего, Тело Которого–Церковь. Это единство самой Троицы, образом которого служит Церковь. Христос молился о том, чтобы мы соучаствовали в любви, которая уподобляет Его Отцу. Эта молитва — «да будет все едино, как Мы едины» — преодолевая время, влечет нас к тринитарной любви. В Теле Христовом и в Его молитве сохраняется нерушимое единство Церкви, и мы знаем, что врата адовы не одолеют ее.

Я

По сути, когда мы говорим о многих Церквах — многих не в географическом, но в конфессиональном смысле — мы злоупотребляем языком. Или скорее остаемся на поверхности истории. В согласии с волей и любовью Божией, присутствием и молитвой Христа, может существовать лишь одна Церковь.

Он

Церковь и существует лишь одна. Вот это и следует понять христианскому народу в его различных исторических конфессиях. И от всех трудных моментов в ней вовсе не нужно бежать, нужно видеть их внутри этой Церкви. В конце концов, разнообразие, даже и несогласие, и весьма значительное, существовало и среди самих апостолов и не прекратилось и в последующие века. Но эти различные, иной раз, по человеческому разумению, даже противоречивые трактовки неисчерпаемой истины, пребывали внутри единой Церкви, и свет разделенной по–братски Евхаристии в конце концов все освещал и примирял собою. Затем наступил период, когда это разнообразие вызвало — или оправдало — расчленение Церкви на различные конфессии. Пожелали достичь единства ценой единообразия, тогда как плюрализм, в том числе и плюрализм богословский, процветал в древней Церкви. Разрыв в общении сделал различия непреодолимыми. Они были систематизированы, иной раз, увы, даже и догматизированы… Но ныне мы вступаем в третий период в истории Церкви, период любви, взаимного уважения, примирения, пока Господь не пожелает соединить нас у Его чаши, в причастии святейшему Его Телу и Крови.. И тогда благодаря великим усилиям любви и великим трудам наши различия не будут уже стоять на пути к общению, но будут, напротив, взывать к нему. Наши различные подходы к истине станут не исключать, но взаимно дополнять друг друга, как это было в первые века… Близится час, когда в сложном нашем наследии любовь похоронит то, что отжило, и освободит то, что живо, что ищет сближения. Тогда само разделение окажется промыслительным, ибо оно породило такое цветущее богатство поисков и находок, привело к более тонкому и более трепетному осознанию тайны…

Я

Ваши слова о разнообразии в единстве в апостольскую эпоху падают мне прямо в сердце… Ныне некоторые протестантские богословы, как скажем Кэземан, выпячивают видимую неоднородность Нового Завета в подтверждение своего тезиса, что единство Церкви никогда не существовало. Мне кажется, что вы говорите нечто едва ли не противоположное: разнообразие было исключительным, но оно сохрани лось внутри Церкви. Экзегеза не освобождает нас от обязанности заново созидать христианское единство. Именно тайна Церкви, как вы сказали, средоточие которой лежит в Евхаристии, позволяет разнообразию быть плодотворным. И потому весьма важно, чтобы христиане на пути к своему единству как можно полнее черпали из тысячелетнего опыта неразделенной Церкви. Мы понимаем сегодня, что единство невозможно обосновать только на Библии. На первый план вышли проблемы интерпретации и герменевтики. Однако подлинно насыщающее, подлинно освящающее толкование Писания может дать только Дух через жизнь самой Церкви, через ее опыт, ее святость. Экзегеза научила нас тому, что Писание — это не только откровение, но и церковное усвоение его, и конечно же, свидетельство апостолов, но свидетельство, озаренное Пятидесятницей внутри первых христианских общин. В Церкви как жилище постоянно обновляемой Пятидесятницы Иисус истории и Христос веры совпадают, потому что вера есть такое познание смысла истории, которое Дух открывает Церкви, такое познание тайны Иисуса, где соединяются время и вечность. Если большое число христиан будет сообща владеть не только Библией, но и разделять духовный опыт постижения Библии в неразделенной Церкви, это станет важным моментом на нашем пути к единству.

Он

Постепенно повсюду, в особенности в Церкви Римской, но также и среди англикан и протестантов, оставшихся верными первоначальному замыслу реформаторов, уже ощущается ностальгия по возвращению к неразделенной Церкви, Церкви апостолов, мучеников, Отцов и Семи Вселенских Соборов. Папа Римский и архиепископ Кентерберийский согласны в том, что в наше время следует вернуться к живому Преданию первого тысячелетия…

* * *

Я

На этом пути к единству какую роль надлежит сыграть Православию?

Он

Православие, если оно будет питаться своим великим преданием, станет смиренным и верным свидетелем неразделенной Церкви. Православные Церкви, собранные и связанные взаимным уважением, явят христианскому миру пример и концепцию братства и свободного общения между Церквами–сестрами, объединенными одними таинствами и одной верой. Что касается православной веры, сосредоточенной всецело на литургическом прославлении и святости, она внесет в экуменический диалог тот критерий духовного опыта, который должен помочь освободить от их ограничений частичные истины, дабы примирить их в высшей полноте… Однако мы, православные, достойны ли мы своего Православия? Если оставить в стороне шаги самого последнего времени, какой пример подавали наши Церкви, объединенные в вере и чаше, но ставшие чужими друг другу, иной раз соперничающими? А великое наше предание, предание Отцов, Паламы, Добротолюбия, остается ли оно в нас творческим и живым? Если мы довольствуемся тем, что повторяем некие формулы, ужесточая их против наших христианских собратьев, наше наследие становится мертвым. Соучастие, смирение, примирение делают нас в подлинном смысле православными, православными не для нас самих, что было бы лишь еще одним утверждением исторической конфессии, но ради союза со всеми, бескорыстными свидетелями не разделенной Церкви…

Я

Православие и вправду, если освободится ют всех видов этнического или конфессионального партикуляризма, может при встрече Церквей внести ту глубину, которую оно еще далеко не осознает в себе. Ем не ведомы разделения, поразившие историю христианского Запада: разделение власти и свободы, священства и мирян, личности и общины, богословия и мистики, Писания и Предания, сакраментального реализма и пророчества. Впрочем, его «апофатический» подход к тайне, его ощущение целостности человек и мира, бесконечные возможности, которые оно открывает перед нами в перспективе «обожения», всё это может быть бесценным свидетельством о сегодняшнем Христе. Великие расколы западного христианства, а шире — западной души, произошли при отсутствии или, может быть, из–за отсутствия Православия. Кто знает, не сумеет ли намечающееся единство между христианским Западом и Востоком преодолеть их? Точно так же, может быть, станет возможным преодоление разрыва, который пока только увеличивается, между теми, кто растворяет христианство в революции, и теми, кто, отвернувшись от мира, живет лишь во всецелом сосредоточении на тайне, ставя себя под угрозу внутреннего раскола. Христианский Восток и христианский Запад должны снова встретиться и узнать друг друга, дабы явить тайну, которая только и может озарить жизнь!

Но если Православие может помочь Западу преодолеть его разрывы, оно само нуждается в нем для того, чтобы освободиться от собственных исторических грехов, сделать свою мысль динамичной, сознательно и смиренно свидетельствовать о неразделенной Церкви. Профетическая глубина Православия пробуждается при встрече с Западом…

Он

Вот почему рассеяние наших дней несет в себе какой–то шанс для Православия. При непосредственном дружеском контакте с другими исповеданиями оно может сделаться одним из тех мест, где Церковь неразделенная начинает осознавать самое себя. Мы же, члены древних Восточных Церквей, должны вместить и в сердце и в разум всю совокупность православных общин любой расы, любого народа и языка, рассеянных по всему миру. Ибо они отстаивают себя в единстве веры в смысле «единого на потребу», дабы принести Христу новое свидетельство, которое послужит примирению всех христиан.

Я

Не вы ли говорили однажды, что XX век будет веком Православия?

Он

Да, но лишь в той мере, в какой Православие перешагнет через свои исторические ограничения рад» христианского единства. XX век будет веком обнов ленного христианства.

Я

Если взглянуть на три исторические ветви христианства — Православие, Католичество и Протестантство, нельзя не подметить связующей их сложной диалектики, отводящей каждой из ветвей в определенном смысле ключевую роль. Весь опыт моей веры говорит мне, что осью окончательной интеграции станет Православие, потому что это духовная ось. Православие роднит с Римом ощущение тайны Церкви, хотя вслед за протестантами оно взыскует свободы в Духе Святом. Однако оно не противопоставляет профетизм институциональному сакраментализму, но укореняет его в нем, дабы очистить его в таинствах. Потому что Дух покоится на Теле Христовом.

Обратимся теперь к движению протестантизма: оно составляет в каком–то смысле профетическую ось Церкви. Реформаторы не хотели расколоть Западную Церковь. Они хотели ее реформировать. Будучи отвергнутыми — да и могло ли быть иначе при отсутствии духовной «православной» оси — они словно раскрыли исторические скобки которые закроются, когда Рим, вернувшись к своим «восточным» корням, сможет ответить на их запросы, при этом не растворяя в них тайны Церкви. Но пока этот момент не наступил, они остаются для Рима, как и для Православия, профетическим раздражителем, препятствующим обрядовому и психологическому окостенению.

Что касается Рима, он является осью исторического воплощения Церкви вселенской. Только он может помешать Протестантизму раствориться в истории и Православию окаменеть за пределами истории. Но он нуждается в духовной «православной» оси, дабы ответить на требования Реформы, не «протестантизируя» себя в дурном смысле слова. И Православие нуждается в нем, чтобы найти пространство для воплощения…

* * *

Константинопольский Патриархат призван к тому, чтобы следить как за вселенским характером Православия, так и за его открытостью к экуменизму. В 1902 году патриарх Иоаким III опубликовал энциклику, призывающую одновременно к собиранию Церквей–сестер и к сближению Православия с другими христианскими исповеданиями. Вот как официальный журнал патриархата представил этот текст, коему принадлежит особое место среди всех первых экуменических инициатив: «Мы ищем согласия всех православных Церквей в том, что касается столь желанного сближения всех тех, кто верует в истинного Бога Троицы, дабы непостижимым произволением Господним наступил наконец день долгожданного единства». В отличие от православных документов XIX столетия и даже от письма патриархов от 1894 года, сухо отвечавшего Льву XIII, который обращался к Востоку с призывом «вернуться» к «апостольскому Престолу», энциклика 1902 года выдержана в совершенно ином тоне, тоне доверия и спокойствия, предвещающем дух экуменизма. «Угодно Богу и сообразно Евангелию обращаться за советом к святейшим автокефальным Церквам по поводу наших нынешних и будущих отношений с двумя великими ответвлениями христианства — Церковью Запада и Церковью протестантской. Как невозможное человекам возможно Богу, так и мы можем уповать, что единство всех может произойти по внушению и с помощью благодати Божией в тот день, когда люди вступят на путь евангельской любви и мира. Следует рассмотреть и изучить, как можно разровнять дорогу, ныне неровную, которая ведет к этой цели. Каким образом можем мы отыскать место встречи или установить контакты, или сделать друг другу законные уступки в ожидании того времени, когда полностью завершится начатое дело, что исполнится для пользы и радости всех слово Господа нашего Иисуса Христа, Бога и Спасителя об одном стаде и об одном пастыре. Вот почему, убежденные, что наши святейшие собратья охотно примут предложение на эту тему, мы с доверием обращаем к ним эту братскую просьбу: не настал ли благоприятный момент для предварительного изучения вопроса в целях приготовления удобного пространства для дружеского и взаимного сближения? Мы полагаем… что эти взаимные связи… явят миру новое свидетельство великой духовной силы, которой обладает православная Церковь Христова, силы, основа которой заключается в неколебимой верности истине». В своих ответах автокефальные Церкви обошли стороной предложения вселенского патриархата. Уверенные в том, что обладают истиной, они не хотели выйти и своей изоляции. 25 мая 1904 года Иоаким III в послании, направленном этим Церквам, сумел извлечь урок из этого и назначил встречу, оставив дверь открытой для будущего: «Забота о наших верных не должна помешать нам видеть других христиан. Молясь от всего сердца о единстве всех, мы не позволим трудностям победить нас. Остережемся считать эту задачу недостойной размышлений или неразрешимой. Как раз напротив, мы всем сердцем готовы принять все возможные меры, дабы содействовать этому богоугодному христианскому единству, сохраняя в наших отношениях с разделенными братьями благоразумие и дух кротости, помня, что сами они, веруя в Пресвятую Троицу и призывая имя Господа нашего Иисуса Христа, уповают получить спасение благодатью Божией».

Первая мировая война, повлекшая за собой падение русской Империи и раздробившая страны, населенные православными, поставила их перед новым сознанием вселенскости. Занятие Константинополя союзными войсками предоставило вселенскому патриархату возможность новых инициатив, которые прежде всего привели к укреплению его связей с англиканской Церковью, все более решительно становившейся на путь экуменизма. Уже в 1919 году Дорофей, митрополит Брусский и местоблюститель патриарха, утверждал на Синоде, что «пришел момент… со всем вниманием отнестись к проблеме единства христианских Церквей… Следует, чтобы призыв…, касающийся изучения возможностей сближения различных исповеданий для подготовки всеобщего единства, исходил из великой Константинопольской Церкви». Комиссия, составленная из епископов и богослов–мирян, принялась за работу, и вселенский патриархат в январе 1920 года разослал всем христианским Церквам послание, предлагавшее им искать единство в широком сотрудничестве, т. е. истинном «союзе». Вот важный текст, к коему с тех пор обращаются все православные, которые будут участвовать в экуменическом движении. Читая его, мы открываем, что Православие предваряло экуменические инициативы англикан и протестантов, и что Константинопольский патриархат первым призвал к созданию организации наподобие «общества Церквей», что представляет собой изначальную идею нынешнего Всемирного Совета Церквей.

«Постоянно любите друг друга от чистого сердца» (I Пет 1.22).

«Церковь Константинопольская не может допустить, чтобы расхождения, по определенным догматаческим вопросам разделяющие христианские Церкви, вызывали неизбежный провал всякой инициативы, направленной на установление более тесного союза между ними.

Убежденная в обратном — в том, что сближение даст преимущества каждой из Церквей и всему народу христианскому, она полагает, что нынешнее время благоприятствует обмену мнениями по этому важному вопросу, решение которого, может быть, приведет с помощью Божией к окончательному союзу христиан в будущем.

………………………………………………………………..

Прежде всего мы должны приложить усилия, чтобы устранить взаимные разногласия, вызванные тенденцией к прозелитизму, к сожалению преобладающей в некоторых кругах. Бесполезно упорствовать в том, что идет всегда в ущерб внутреннему миру Церквей — в особенности восточных — чьи пастыри повседневно подвергаются мучительным испытаниям.

Как только мы восстановим взаимное доверие, то вслед за этим инициатива великодушия должна победить то недоверие, которое постепенно овладело христианскими исповеданиями, заставив их смотреть друг иа друга как на чужих и, пребывая в изоляции, осуждать друг друга. Мы должны пробудить и усилить ныне угасшую любовь и вернуть Церквам сознание той тесной связи, которая соединяет их и делает их «сонаследниками, составляющими одно тело, и сопричастниками обетования его во Христе Иисусе посредством благовествования» (Еф 3.6).

Если они будут следовать в своих отношениях и в тех суждениях, которые они будут выносить друг о друге, поучениям христианской любви, они увидят, как постепенно развеются все недоразумения. Разве не позволено нам дожидаться ради славы Церквей прославления имени христианина, наступления единства, нового понимания их отношений, которые приведут различные исповедания к взаимному познанию их веры и к взаимной поддержке в невзгодах и бедствиях?

Братство и солидарность, о которых мы говорили, могут проявиться и при заключении ряда соглашений, касающихся следующих вопросов:

1/ Единство календаря, позволяющее всем христианам праздновать одновременно великие христианские праздники.

2/ Обмен братскими посланиями по случаю главных праздников церковного года или при других исключительных обстоятельствах.

3/ Установление постоянных отношений между представителями различных Церквей, находящихся в одном месте.

4/ Отношения между различными богословскими школами или между отдельными богословами и обмен журналами и другими религиозными публикациями.

5/ Открытие церковных школ и семинарий для молодых людей разных исповеданий.

6/ Созыв всехристианских съездов для изучения вопросов, представляющих общий интерес.

7/ Бесстрастное исследование догматических противоречий, а также изложение их в богословских курсах и трактатах по преимуществу с исторической точки зрения.

8/ Взаимное уважение обычаев и обрядов, установленных в различных Церквах…………………………………………………………………

10/ Урегулирование проблемы смешанных браков,

11/ Взаимопомощь во всех религиозных начинаниях, ставящих своей целью укрепление веры и социальное служение.

………………………………………………………………..

Только что закончившаяся война обнажила глубокие язвы, коими затронуто христианское общество, и обнаружила абсолютное презрение к самым элементарным принципам права и человечности… Эти беды должны привлечь внимание… всякой церковной власти…, они ставят все Церкви перед необходимостью тесного сотрудничества.

………………………………………………………………..

Таковы суждения, которые Константинопольский патриархат полагает своим долгом представить на рассмотрение других Церквей; мы надеемся, что они разделят с нами убеждение о все более настоятельной необходимости наметить пусть хотя бы только первые очертания грядущего единства, и мы молим их о том, чтобы они откликнулись на наш призыв. И пусть их отклики уверят нас в том, что предложения, сформулированные нами, из области пожеланий смогут в скором времени перейти в область фактов, дабы мы «истинною любовью все возращали в Того, Который есть глава Христос» (Еф 4.15).

* * *

Православие обладает обостренным ощущением тайны. Однако Церковь существует благодаря Евхаристии, а Евхаристия существует благодаря эпиклезису. Эпиклезис означает призывание. В основе свершения Евхаристии лежит призывание священником и народом сошествия Духа Святого «на ны и на предлежащий Дары сия», дабы включить церковное собрание в Тело Воскресшего. Церковь ведь не обладает своим Господом, а лишь принимает Его в призывании. Подобно этому общение всех поместных Церквей, всех евхаристических общин должно быть запечатлено молитвой «о благостоянии всех Божиих Церквей и о соединений всех». Единство веры наконец сохраняется свободным согласием в любви. До совместного чтения Символа веры должно непременно следовать целование мира: «Возлюбим друг друга да единомыслием исповемы — Отца и Сына и Святого Духа, Троицу Единосущную и Нераздельную».

И потому Православная Церковь существует сообразно верности Божией лишь в силу непрестанного течения молитвы и проявления любви. Вот почему, обладая столь же живым чувством сакраментальной реальности Церкви, как и ее католические собратья, она в отличие от последних, смогла с самого начала участвовать в экуменическом движении, и даже играть в нем ключевую роль. Без нее это движение было бы внутренним делом протестантского мира, имевшим какое бы то ни было значение лишь в его границах. Экуменическое движение в том, что оно несет и себе подлинно профетического и духовного в собственном смысле, есть по сути эпиклезис, призывание т. е. усилие всех христианских сообществ войти внутрь общения любви и молитвы, дабы Дух Святой мог однажды явить в этом общении единую Церковь.

И потому единственный титул, коим наделяет себя Афинагор I, подписывая некоторые свои послания «ревностный богомолец о всех вас».

* * *

Он

К соединению нужно идти, нельзя останавливаться на достигнутом. Миряне повсюду хотят единства. Они объединятся без нас, без иерархии, если мы ничего не сделаем. Я

Но в таком случае они могут утратить саму тайну Церкви… Он

Или по крайней мере ее скомпрометировать. Потому–то неуправляемое это стремление к единству среди мирян, в особенности среди молодежи, люди, стоящие у кормила, должны ощутить как веление, как безотлагательную необходимость. Я размышлял об этом дни и годы в полном одиночестве. И понял, что те, кто управляет Церквами, должны подать личный пример, должны сойти со своих тронов, чтобы самим сказать какие–то слова, совершить какие–то дела, которые опрокинут стену разделения и освободят Дух, дадут Ему больше места…

Я

И вы сказали эти слова, сделали эти шаги… Мне кажется все сдвинулось с места в 1959 году…

Он

Да. До этого времени мы прилежно сотрудничали с экуменическим движением в перспективе Послания 1920 года. В 1948 году мы приняли участие в организации Всемирного Совета Церквей. Сам же я сделал все возможное, чтобы все православные Церкви вошли в Совет…

Я

Однако этот Совет совместно с большинством православных Церквей объединяет различные сообщества протестантского мира. Но если сотрудничество легко дается в моральном и социальном плане, как вы неоднократно подчеркивали, подлинно глубокий диалог ставит проблемы. Я думаю, по той простой причине, что протестантские сообщества в духовном плане не существуют сами по себе, их существование связано с Церковью Запада, которую они хотят реформировать. Православие может сыграть свою примиряющую роль лишь на встрече с западным христианством как единым целым; даже если это целое расколото. Глубокий диалог с реформированными Церквами требует одновременно и предварительного глубокого диалога с Римом.

Он

Вот почему произошло нечто новое, когда Иоанн XXIII стал папой. С первых же его слов я понял, что он несет в себе то же страдание и то же упование, что и я.

Я

Иоанн XXIII был одновременно предстоятелем Церкви и человеком Духа Святого, своего рода юродивым во Христе и, несомненно, пророком. Это страдание и это профетическое упование ощущается и в вас. В этой внутренней близости людей, облеченных самой высокой ответственностью, и наделенных личной харизмой, я вижу один из даров нашего времени.

Он

Что касается меня, не знаю. Я не в счет. Но Иоанн XXIII, несомненно, нес в себе этот профетический дар. И нес совершенно просто, благодаря огромной доброте и большому чувству юмора…

Я

В своем Рождественском послании 1958 года он призвал христиан к единству со смирением, бескорыстием, в совершенно новой тональности. И вы восприняли его буквально, ответив на него новым посланием, где как бы предвосхищается будущее. Вы предложили организовать встречу глав Церквей. И для этой встречи вы прикровенными и символическими словами указали на Восток, где «явил Себя Господь». То есть указали на Святую Землю…

Он

… куда я отправился в паломничество в том же 1959 году, чтобы одновременно посетить православных патриархов Ближнего Востока и помолиться о единстве у самого истока Церкви. У Гроба Господня я ощутил, что разделение христиан раздирает Самого Христа и раздирает меня. Я услышал, как звучит Первосвященническая молитва Господня, где Он просит Отца сохранить едиными не только его учеников, но и всех, кто уверует по слову их. И все произошло здесь, по милости, дарованной Иерусалиму: здесь Господь пролил Кровь Свою за нас, здесь Дух сошел на общину Апостолов, здесь возникла Матерь всех Церквей… Вслед за мной последовало паломничество Алексия, патриарха Московского, который на обратном пути остановился в Константинополе и отслужил со мной Рождественскую литургию. В тот же год и архиепископ Кентерберийский, это был Джефри Фишер, отправился в Святую Землю, и на обратном пути посетил меня, а затем и Иоанна XXIII.

Я

Так был расчищен путь для событий 1964 года.

Он

Когда я узнал о предстоящем паломничестве нового папы, я был потрясен. Если Римская Церковь в лице своего главы находится более не в Риме, но в Иерусалиме, если она отправляется туда в паломничество с чувством покаяния и смирения, тогда все Церкви могут стать сестрами…

Необходимо привести несколько выдержек из новогоднего послания патриарха Афинагора папе Иоанну XXIII, в 1959 году, так как оно в значительной мере способствовало первому сдвигу. «Подобный призыв был направлен и предстоятелям других Церквей. К Рождеству 1959 года вселенский патриарх мог писать: «С тех пор как патриархат… год тому назад, призвал к единству всех христиан на земле, начались последовательные контакты и взаимные визиты, среди тех, кто облечен верховной ответственностью в Поместных Церквах… Это прямые и косвенные контакты и переговоры показывают, что Церкви уже начинают сближаться друг с другом, как Церкви–сестры».

Мы приведем основные положения послания 1959 года. Надо отметить, что патриарх, хотя и подчеркивает необходимость тесного сотрудничества духовных сил для созидания мировой культуры, прямо утверждает, что нельзя сводить христианство на уровень социальной этики, поскольку оно прежде всего сила освящения. Отметим также призыв к действию, к личной вовлеченности ответственных лиц.

«Наша общая обязательность, долг религиозных предводителей, заключается в том, чтобы возвестить миру, что технические успехи науки, сами по себе не довлеют для созидания новой мировой культуры, по той простой причине, что цивилизация не мыслима без духовных основ… Только Христос делает любовь, мир и справедливость доступными для человечества.

«Поэтому, вполне сознавая, в чем состоит наш долг, мы заявляем об искреннем желании Православной Церкви продолжить молитву о мире во всем мире и войти в положительное и прагматическое сотрудничество для продвижения христианского единства.

«Мы будем счастливы сотрудничать со всеми. Мы уже участвуем в больших межцерковных организациях и полностью расположены войти в контакт с древней Римской Церковью, чтобы облегчить «уныние и недоумение народов… от страха и чаяния грядущих на вселенную» (Лука 21.25–26).

«Поэтому мы считаем самым главным, при настоящем бедственном положении, в котором находится человечество, чтобы те, кто призван Богом… ежедневно нести тяготы Церквей (2 Кор 11.28) — встречались и вместе размышляли об основных и неотложных нуждах миллионов верующих наших Церквей, с тем чтобы найти разрешение, или по крайней мере облегчение насущных проблем.

«В эти праздничные дни, когда наше сознание было постоянно занято подобными размышлениями, до нас косвенно доходит весть о новом призыве Его Святейшества, предстоятеля Римской Церкви, к единению Церквей. Мы воспринимаем этот призыв в духе братства, ибо рассматриваем его как осознание того, что духовные силы — полнота и мощь которых проявляются только в идеальном единстве, которое Господь доверил Своей Церкви — действительно должны вновь соединиться. Но такое единение еще не возможно ввиду разделений и вековых противостояний, существующих и по сей день.

«Кроме того мы воспринимаем призыв рождественского послания Его Святейшества как проявление подлинного смысла Рождества, не в каком–то расплывчатом понимании усовершенствования или христианской добродетели вообще, но в силе позволяющей человеку вновь обрести утраченное подобие своего всесвятого Творца…

«Вот почему мы абсолютно уверены в том, что любой призыв к единению, должен обязательно сопровождаться фактами и действиями, способными доказать, что наши слова и наши действия находятся в полном согласии…

«Во время праздников, посвященных Богоявлению Господа Нашего и Спасителя Иисуса Христа, Который явился на Востоке, мы считаем возможным надеяться и молиться в том, чтобы, когда взоры всех христиан устремлены к Востоку, откуда пришел «Отец вечности, Князь мира» (Ис 9.5), святая Римская Церковь также обратилась в духе братства к Востоку… Это не только наше пожелание — это ожидание всех христиан…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.