Тысячелетие

Тысячелетие

Тысячелетие первого монастыря на Афоне, Великой Лавры, основанной в 963 году, позволило патриарху Афинагору возрастить на этой судьбоносной земле плоды обновленного православного братства.

После падения Византийской империи Афон принял на себя духовное служение единству и свидетельство о вселенскости Церкви. Монахи непрестанно притекали сюда со всех концов православного мира, куда в свою очередь отправлялись афонские миссионеры, носители Духа, и цивилизации. Только революции XX века, в 1917 году в России, после окончания Второй мировой войны в Юго–Восточной Европе, смогли прервать этот двойной поток.

Восток, как мы говорили, выразил институциональные черты монашества, в меньшей степени, чем Запад. На Востоке с большей свободой раскрылись различные грани единого духовного пути, начиная с общинной жизни, слагающейся из псалмопения, «любви апостольской», социального служения, вплоть до подвига неизвестного отшельника, молитва которого обнимает собою весь мир, а Господь иногда посылает его людям, чтобы нести послушание духовного отцовства и различения духов.

Самое важное, что Афон стал местом пророческого служения монахов, местом, где Дух не знает национальных границ: очагом православного единства. Вплоть до XIV века Protos (первый), пожизненный председатель исполнительного комитета, избранного монахами, назначался императором: символ культуры, не замыкавшейся в себе самой и не утверждавшейся ни в чем человеческом. Начиная с XIV века Protos назначается Вселенским патриархом, вместе с которым Афон несет свидетельство вселенскости. Однако непредвиденным образом он становится также закваской культуры (ибо история оплодотворяется иногда теми, кто отрицает ее ради вечности) и ковчегом Предания.

* * *

Сегодня монашеская жизнь в Православии переживает кризис. В Греции и на Ближнем Востоке упадок монашеских призваний вызван прежде всего трудной исторической мутацией. Традиционные формы монашества были всегда связаны с сельской цивилизацией, находящейся сегодня на грани исчезновения. В эпоху иностранного владычества монастыри были последними убежищами для общества, находившегося под угрозой. Они едва ли могли ответить на вызов современного мира, который в восточном Средиземноморье расценивается как привнесенный извне, а не как результат нормальной эволюции структур и умов, как на Западе. В Восточной Европе ситуация еще более сложная из–за официального атеизма и агрессивного секуляризма властей. Однако вызов технической цивилизации, выродившейся в тоталитарную систему, поставил людей перед необходимостью осмыслить самое существенное. В России, как и в Румынии, в годы после Второй мировой войны произошло обновление монашеской жизни, захватывавшей часто слои интеллигентной молодежи. Встревоженные власти реагировали самым суровым образом: в Румынии реакция проявилась в 1958 году, в России на год позже. Лишь менее заметный подъем женского монашества в Сербии смог осуществиться безболезненно. Ныне мы видим знаки некоторого оживления монашества. Созерцание «в сердце масс» набирает силу в России, где еще существуют немногочисленные монашеские общины. Многое удалось сохранить в Румынии, где монастырская реформа, осуществленная патриархом Юстинианом в 1953 году, начинает приносить свои плоды. Многочисленные молодые общины сплетаются с новыми структурами, и монахи, согласно уставу, составленному патриархом, должны участвовать в экономическом строительстве «в перспективе преображения», с молитвой о тех, «кто не умеет и не хочет молиться и никогда не делал этого».

В Греции трудные отношения существуют между «монашествующими» ревнителями традиционных форм монашеской жизни и ненавистниками всего современного и «мирянствующими» братствами, которые иногда соблазняются чисто внешним деланием. Несколько в стороне от этого соперничества стоят молодые христианские интеллигенты, которые стремятся сами найти дух Предания, чтобы выработать ответ на чаяния и тревоги современного мира. Некоторые из них избирают «путь Алеши Карамазова» — молитвенный, исполненный любви и присутствия среди людей, другие отправляются на Афон с той же жаждой внутреннего обновления. На Ближнем Востоке подобные проблемы близки к разрешению. В Молодежном движении Антиохийского патриархата пробудилось призвание к созерцательной жизни, неподалеку от Триполи недавно возникла женская община под духовным водительством о. Георгия Ходра; мужская община последователей традиции исихазма, принесенной сюда о. Андреем Скрима, обосновалась в горах, над Бейрутом. В Диаспоре существует значительный разрыв между отдельными монашескими обителями, в основном женскими, чьи насельницы вышли по большей части из ностальгических к прошлому и наименее просвещенных кругов русской эмиграции–и скорее интеллектуальным, чем духовным осмыслением Православия. Попытки обновления монашеской жизни в монастырях, типа Tolleshunt Knights под руководством ученика старца Силуана, остаются достаточно обособленным явлением.

Афон как бы концентрирует в себе этот кризис. Значительное поредение числа его насельников объясняется прежде всего прекращением пополнения из России: в 1900 году русский Свято–Пантелемонов монастырь насчитывал 2500 монахов, а сегодня их осталось всего лишь три десятка. Ситуация, однако, вовсе не безнадежна, на Афоне остается еще тысячи полторы монахов, и в некоторых греческих общинах происходит прилив новых сил. Отшельники в южных «пус–тыньках» по–прежнему поддерживают живое и горячее пламя высочайшей монашеской традиции. Но есть и другая сторона кризиса: она выражается в категориях страха перед современным миром, нежеланием его знать, мнительности и проклятия…

В то же время обновление Афона требует открытости по отношению к православной или просто христианской экуменичности. Афинагор I, организуя празднества тысячелетия афонского монашества, несмотря на недовольство некоторых монахов, опасавшихся беспокойства и общественного шума, стремился содействовать двойному процессу обновления и открытости. Собрать на Афоне все православные Церкви, в лице их предстоятелей, значило не только напомнить им об их единстве, но и о долге, вытекающем из этого единства, чтобы вызвать приток новых сил на Святую Гору, а духовной жизни «молчальников» вернуть ее творческое измерение.

* * *

11 июня 980 года молодой монах молился в скиту Успения при Богородицы. Он должен был петь Девятую песнь Канона, неизменно посвященную Божией Матери изначально включавшую лишь «Magnificat» (Величит душа моя Господа), когда появился «незнакомец», Ангел легенды, на самом деле видение. И «незнакомец» предварил песнь словами: «Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу, присноблаженную и пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую херувим и славнейшую без сравнения серафим, без нетления Бога Слова родшую, сущую Богородицу Тя величаем». Эта молитва, включенная сегодня во множество богослужений, стала одной из излюбленных молитв православного мира. Встревоженный монах не сумел запомнить слова, однако «незнакомец» пальцем записал их на камне. В то же самое время иконы Богородицы и Спасителя в иконостасе поменялись местами, так что Богородица оказалась справа от царских врат. Символ обожения и «таинственного первенства» в конце времен, «смысла божественного материнства», — пишет о. Андрей Скрима.

Икона по–прежнему существует в церкви Protaton в Карее. Торжественная процессия пронесла ее через всю Грецию за месяц, который предшествовал празднествам, посвященным тысячелетию.

* * *

Отсроченные из–за болезни Павла I, короля Греции, празднества начались 22 июня 1963 года. Толпа паломников и посетителей была огромной, она еще увеличилась на второй день, так что все заранее подготовленные места были переполнены, и праздник вылился в нечто хаотичное, огромное и необыкновенно радостное, как это нередко бывает с религиозными праздниками на Востоке. Патриархи Венедикт Иерусалимский, Герман Сербский, Юстиниан Румынский, Кирилл Болгарский, архиепископ Хризостом, предстоятель Церкви Греческой, архиепископ Порфирий из Синая, и глава Финской Церкви Павел прибыли лично. Александрийский и Московский патриархи, а также архиепископ Кипра были представлены на высшем уровне. Русскую делегацию возглавлял митрополит Никодим. В ознаменование единства православного мира, главы поместных Церквей были помянуты за божественной литургией, которую соборно служили в воскресенье 23 июня в Карее.

Вечером того же дня православные делегации и представители различных христианских конфессий посетили Великую Лавру, где был отслужен благодарственный молебен на могиле ее основателя, святого Афанасия Афонского. Вечером, в трапезной, под аскетическими фресками Феофана Критского, братия была столь многочисленна, что всем желавшим не хватило места. Невозмутимый среди всеобщего оживления монах читал «житие иже во святых отца нашего Афанасия Святогорца».

Посещением Великой Лавры завершились официальные празднества. Однако русская, сербская, румынская и болгарская делегации задержались на некоторое время на Афоне, чтобы установить контакты с монастырями своих стран и с Вселенским патриархом. Впервые за десятки лет официально возобновились отношения между негреческими монастырями Афона и их Церквами. Благодаря упорству патриарха Афинагора было получено разрешение на приезд славянских и румынских монахов…

Межправославная встреча в Великой Лавре после завершения празднеств, стала важным поводом для осмысления Церкви, для преодоления слишком радикального понимания автокефалии, без впадения в чрезмерно юридическую централизацию, чуждую православной традиции. Сам пример афонского монашества показывает, насколько общины, которые стремятся к независимости, могут добровольно отдать себя под власть общего авторитета, служащего благу всех. Двадцать больших афонских монастырей вполне независимы, равны в правах и обязанностях. Их представители образуют «святую общину», которая каждый год назначает исполнительный комитет из четырех членов «епистасис», президент, которой «Про–тос», получает утверждение Вселенского патриарха. В целом, это соборная система, находящая действенное выражение в постоянном синоде. В такой перспективе, румынская делегация на конференции на Афоне в 1930 году, предложила учреждение постоянного всеправославного синода при Вселенском патриархе. Это предложение, которое не было осуществлено, было вновь выдвинуто в 1963 году патриархом Юстинианом. Он предложил создать при Вселенском Престоле постоянно действующую комиссию, состоящую из представителей Церквей–сестер — епископов и преподавателей богословия — чтобы подготовить созыв предсоборного совещания или собора. На этот раз идея получила принципиальное одобрение. С началом соборного процесса она должна в конце концов осуществиться.

* * *

30 июня патриарх Афинагор прибыл в Пирей. Принятый с почестями, подобающими главе государства, он совершил официальный визит в Грецию, посетив при этом свою родную деревню. Повсюду он встречал сердечный прием в народе. «Элладская Церковь в лице некоторых ее руководителей часто была враждебна Вселенскому патриарху, — сказал он мне. — Но народ за меня, он поддерживает мои усилия, что я глубоко ощутил входе этой поездки…».

Созревание православного единства, проявившее себя на Афоне, хотя и не пришло еще к созданию постоянного синода, тем не менее сделало возможным созыв еще двух Всеправославных Конференций на Родосе в сентябре 1963 и в ноябре 1964 года. Конференция 1963 года решила наконец проблему православных наблюдателей на Втором Ватиканском Соборе и сформулировала принцип диалога «на равных началах» с Римско–католической Церковью. Главным событием Конференции 1964 года, которая должна была уточнить календарь и условия этого диалога, было неожиданное проявление великолепного единства. Днем ее открытия–1 ноября–было воскресенье. Торжественное сослужение епископов за божественной литургией — по одному от каждой из делегаций — объединенных вокруг митрополита Вселенского патриархата. Евхаристия объединила всех. Как подчеркнул западный свидетель, Дом Оливье Руссо, «Евхаристия объединяет в большей мере, когда в остальном проявляется некоторая независимость». Он добавил, что католики, которые достигают сплоченности в Церкви другими способами, «не так остро ощущают единство в евхаристическом общении». Православный отказ от юридического проявления единства, который ему так дорого обходится, ограничивает это проявление только таинством. Великая вечерня св. Пятидесятницы, с проявлением удивительной языковой симфонии всех сослужащих, еще усилила впечатление конкретной всеобщности в таинственном Теле Христовом, на которое снисходят множество огненных языков св. Духа.

Однако сама Конференция — что свидетельствует о том, что тайна нуждается в конкретном воплощении в церковных структурах — увязла в мелочных дискуссиях на тему, вправе ли Вселенский патриарх лично сообщить папе решения, принятые всеми православными Церквами. Этот был тупик, и Афинагор, ради сохранения единства со всеми, должен был отказаться от встречи с папой, которая была ему столь дорога. Было решено послать одного из митрополитов патриархата с сообщением главе секретариата по делам единства. Этот пример показывает что патриарху еще раз пришлось проявить терпение и самоотречение, чтобы сохранить единство действия в Православии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.