О Талмуде

О Талмуде

Москва, 15 октября 7883 г.

Несколько слов, сказанных газетою “Русский еврей” (в №№ 37 и 38) по поводу наших статей о евреях, свидетельствуют лишь о той роковой ограниченности мировоззрения, на которую сами себя осудили евреи, отвергнув восполнение Ветхого Завета новым, и о неспособности их возвыситься, при сохранении своей национально-религиозной основы, даже до отвлеченного уразумения еврейского вопроса по его существу. Все те же слезливые или гневные жалобы на оклеветание еврейской невинности, все те же уверения в великодушии, бескорыстии и честности еврейского населения, все те же голословные отрицания несомненных, ведомых всем и бьющих в глаза фактов. Этого приема, впрочем, придерживаются не одни иудеи, но и те из наших публицистов, которые из гуманизма или по другим побуждениям готовы были бы как светлый праздник приветствовать тот день, когда бы на всех местах мировых судей и посредников нашего южного и западного края воссели иудеи судить и рядить христианское население! Такой способ защиты, однако же, никого серьезно не убеждает и не только никому не пользует, но еще пуще вредит и евреям и христианам. Если ему и удается иногда сбить с толку общественное мнение и убаюкать встревожившуюся было мысль людей, состоящих во власти, то евреи же первые не замедлят нарушить сызнова общественное и административное самообольщение. И именно потому, что сами-то евреи нисколько не изменяются, да и не видят никакой надобности меняться, рассчитывая на силу своих капиталов, на защиту своих покровителей в администрации и прессе, на неизменную возможность всегда, во всякое время, с немалою для себя выгодою эксплуатировать либеральные наклонности русского общества. И опять повторится все то же! Опять взрыв грубой силы, вторгшейся в status guo еврейского вопроса, – эта ultima ratio, остающаяся бедному христианскому населению, – опровергнет внезапно маниловские мечты наших бюрократов и публицистов о дружном, “в настоящее просвещенное время”, сожитии христиан и евреев, а потом либеральная маниловщина снова возьмет свое, правда фактов затянется снова плесенью либеральных общих мест и обмана, и еврейский вопрос опять отложится в архив без разрешения до новых более грозных напоминаний!

Новым интересным образчиком трогательного союза русского либерализма с национально-религиозными задачами евреев (вовсе не либерального свойства) может служить помещенная в том же № названной нами еврейской газеты, где редакция не опровергает, а только бранится по поводу наших статей, – выписка из русской газеты “Екатеринославский Листок”. Какой-то местный мыслитель – по всей вероятности русский снедаемый провинциальным честолюбием блеснуть перед столицами широтою и оригинальностью взглядов, – издевается над столичными писателями, которые, как претенциозно выражается автор, “nervus vivendi погромов видят в экономическом гнете и еврейской эксплуатации”. Все это, возглашает он, выдумки “иудофобствующих борзописцев”, так как погромы чинили “пришлые элементы, или великорусы, местный же элемент только приставал”; поэтому истинная и единственная причина погромов, – уверяет екатеринославский неборзописец, – заключается “в расовых капризах”, т.е. в своенравном нерасположении одной расы (в настоящем случае великорусской) к чужой расе, к которой первая не успела присмотреться, но которая бросается в глаза по своей внешности!… Подумаешь, право, что великорусы только со вчерашнего дня стали посещать Новороссийские губернии и что им у себя дома ни с какими чужими расами сталкиваться не приходилось! Не проявляется же у них никаких капризов при лицезрении немецких колонистов на нашем юге!

Впрочем, участия их в погромах мы нисколько не отрицаем, но признаем его очень естественным, хотя бы и предосудительным. Великорус и живее, и энергичнее малоруса; при виде еврейского хозяйничанья над русским краем он мог легче, чем местные русские жители, придавленные долголетним гнетом, одушевиться, одушевить и их справедливым негодованием, и от ощущений перейти к действию, – но все же в основании этого действия лежит еврейская эксплуатация и возбуждаемое ею негодование. Уж не посоветует ли автор запретить великорусам ходить на заработки в русские южные губернии ради предохранения евреев от великорусского “расового каприза”?… Мы бы и не остановились на этом курьезном объяснении, если б оно не исходило от местного органа печати, от которого каждый вправе бы ожидать дельного о местных событиях слова, и если б не приводилось нам слышать и в высших столичных кругах рассуждения на весьма схожую тему. “Должно быть, – поясняли нам, – кто-нибудь да растолковал или внушил южнорусским мужикам, что “вот-де евреи вас эксплуатируют”, а без того местные мужики такой эксплуатации бы и не приметили: ведь в прежние годы сидели же они смирно!…

В прежние годы! Вот в этом и состоит ошибка многих наших государственных людей, что они все поминают прежние годы, не принимая в расчет того нравственного постепенного воздействия на дух народный и тех изменений в общем строе русской жизни, которые произведены переворотом 19 февраля 1861 года. В прежние годы, во времена крепостного права, крестьянин более или менее заслонен был от еврейского экономического ига и произвола авторитетом и властью или, пожалуй, произволом помещика. Последний, если только хотел, всегда имел возможность содержать еврея в некотором страхе или отдалении от крестьян, изгнать его и совсем из села и т.д. Произволу этому настал, да и не мог не настать конец, но вместе с безнравственными и вредными его сторонами утратились для крестьян и практически добрые его последствия. Крестьяне остаются теперь совсем без защиты: мировые судьи лишены всякой административной власти, а на юридической почве не может быть для народа никакой серьезной поддержки против формально-легальных плутней еврейского люда, Этот же люд, в свой черед, с упразднением крепостного права, с понижением общественного значения и главное с обеднением дворянства, пошел сильно в гору, не только в экономическом, но и в социальном отношении. Если бы наши статистики занялись сравнительным исследованием еврейской экономической деятельности до и после эмансипации (перемещения в еврейские руки недвижимой собственности, аренд, подрядов и т.п.), то они, наверное, поразились бы громадным ее развитием, идущим параллельно с обнищанием сельского населения… “Не любы были нам паны”, – читали мы в письме одного крестьянина Полтавской губернии, из села, где помещичья земля и усадьба достались по покупке в собственность еврею. “Не любы были нам паны, а теперь куда стало горше, как в паны попали евреи и пан-жид стал пановать над нами!” Итак, что же мы видим теперь на нашем юге и юго-западе? С одной стороны, быстрый рост и непомерно увеличившийся натиск на крестьян еврейской экономической и социальной силы после упразднения крепостного права; с другой стороны, в такой же прогрессивной пропорции совершившаяся в крестьянском населении убыль средств для борьбы и отпора; другими словами: крестьяне приведены в состояние совершенной беззащитности, предоставлены собственным силам или собственной немощи (мировые суды считать почти нечего). Само собою разумеется, что настоящее взаимное соотношение обеих сторон могло сложиться и выясниться не вдруг, не тотчас после освобождения крестьян, в течение известного времени: вот и причина, почему только несколько лет тому назад начались эти крестьянские беззаконные самосуды. Но вместе с тем благодаря уничтожению крепостной зависимости одновременно с увеличением еврейского экономического нажима постепенно развивалось и развивается в крестьянах всей России, как мы уже высказали в прошлом, гражданское если не самосознание, то самочувствие, при котором, конечно, всякий неправый гнет становится для них чувствительнее, обиднее, чем в старину. Может быть, и в самом деле, случайно попавшие за черту еврейской оседлости великорусы (в которых вообще это самочувствие сильнее), слыша жалобы и сетования местного народа, подвиглись сами, подвигли и его к гневной отместке, – но едва ли есть и надобность искать зачинщиков непременно между ними или где-то извне: недавний погром в Новомосковске совершенно просто объясняется тем, что эта местность запорожская и еще хранит предания о запорожских внезапных с евреями расправах…

К чему же, собственно, сводится все адвокатское разглагольствие екатеринославской газеты, все это голое, упрямое отрицание еврейского экономического гнета, с такою благодарностью воспроизведенное газетой еврейской? Ни к чему другому, как к поощрению евреев продолжать прежний образ действий, – к предотвращению, по возможности как ненужных, всяких правительственных мер против еврейской эксплуатации. “Не смущайтесь, – так вещает между строк екатеринославский либерал евреям, – продолжайте ваше ростовщичество по-прежнему, опутывайте народ сетью неоплатных долгов по-прежнему, разоряйте и развращайте его, как встарь: над вами бодрствует, вас блюдет либеральная печать и гуманизм просвещеннейших классов российского общества!…” Но разумно ли искушать таким образом народное долготерпение и не гасить, а в сущности только раздувать вражду христиан к евреям, упорно сохраняя и даже лелея все ее причины и поводы?

Мы особенно напираем на обличение лживых или по крайней мере неосмысленных, столь обычных у нашей “интеллигенции” выражений участия к еврейскому племени и столь употребительных у евреев приемов самообороны. Система самовосхваления, практикуемая еврейской прессой, и система отрицания всех невыгодных для евреев разоблачений, практикуемая ею и их защитниками, содействуют только упрочению настоящего status guo, из которого ничего доброго выйти не может. А между тем ненормальное положение евреев в христианских странах и присущее им как нации, как необходимое логическое последствие их национально-религиозной основы, их национально-религиозных законов, преданий и чаяний, роковое свойство вредоносности для христианского населения – все это ведь действительно может и должно бы возбуждать в нас к евреям сожаление и участие: мы все-таки сильнее их; наш кругозор чище, шире и выше, нам светит “солнце правды”. Но это сожаление и участие, если только. они искренни, должны бы выразиться не в восхвалениях и отрицаниях, о которых мы говорили выше, а в совокупных усилиях вызвать в самих евреях добросовестную работу самосознания, вразумить их, сдвинуть их с ложного и опасного пути, поискать сообща с ними возможных условий для истинного, а не мнимо безвредного и мирного их, с христианами сожительства. Долго мы обольщались надеждою, что в самой среде еврейской найдется же наконец не то что новый Моисей, который выведет свой народ из этой своего рода египетской тьмы и неволи, т.е. из рабства ветхозаветной букве и талмудическому фарисейству, – но хоть бы горсть молодых людей, которые под воздействием просвещения и цивилизации христианских стран, где они живут, возгорятся иным, не еврейским, а высшим, более широким, более нравственным идеализмом; которые задумаются наконец над упреками во вреде, несущимися к евреям изо всех концов мира, устыдятся сами экономического рабства, наложенного евреями на низшие классы народа, и обратятся к своим соплеменникам с страстною проповедью реформаторов… И действительно, вскоре после первых погромов возникло бы где-то на юге особое общество евреев, которое поставило знаменем своим очищение еврейской религии и всенародно исповедало начало нравственности, несравненно выше, чем у талмудистов, – но этот раскол в еврействе был встречен таким дружным ярым гневом всей русской еврейской печати и так мало встретил поддержки в печати русской, что с тех пор о нем ни слуху ни духу.

Казалось бы, от кого и ожидать реформаторского движения, как не от евреев, просветившихся высшим образованием? Казалось бы, именно на евреях-писателях и публицистах должна бы лежать обязанность содействовать воспитанию еврейской массы и исправлению национально-религиозных инстинктов, делающих евреев язвою для христианского населения? К несчастью, происходит совершенно иное; именно-то еврейские органы печати (по крайней мере русской), щеголяя “высшим развитием”, стараясь явить себя на уровне современной цивилизации, в то же время совершенно воздерживаются от всякого честного слова осуждения своим соплеменникам, не преподают им ни одного полезного совета, тем менее увещания! Происходит ли это из расчетов, по нежеланию лишиться благосклонности даже темного еврейского многолюдия и материальной от него поддержки, или. же из рожденного им самим еврейского национально-религиозного инстинкта, только маскированного внешностью европейской культуры, – мы не знаем; но замечательно, что они, по-видимому, нисколько даже и не заботятся о приобретении к себе сочувствия русского общества. С развязностью людей, которые чувствуют себя дома чуть не хозяевами и не сознают за собою пред коренным населением ни малейшей вины, да и никаких, кажется, особенных обязанностей, – они во имя “культуры и цивилизации” встречают резкою бранью всякий укор евреям в эксплуататорстве и дерзко отрицают самую неподдельную действительность. Эти две статьи об евреях не вызвали со стороны газеты “Русский еврей” ни одного разумного возражения, а только возгласы в таком роде, что статьи г. Аксакова исполнены “ядовитой злобы” и “фанатической ненависти, для которой не существует ни доводов, ни пределов, которая способна на всякие подвиги, не исключая, по-видимому, и Торквемадовских!” Но особенно заслуживает внимания та статья “Русского еврея”, где он, под видом обращения к испанцам и венграм, обращается к современным народам, среди которых обитают евреи и которыми они недовольны (следовательно, и к нам, русским). “Что было бы, – фантазирует газета, – если б к этим народам раздался следующий глас провидения: “Что сделали вы с порученным вашему надзору и попечению маленьким, слабым племенем израилевым? Были ли вы ему братьями, старались ли усладить ему горечь скитальческой, подневольной жизни?… Нет, вы этого не сделали! Вы не услаждали ему жизни!” Далее приводятся примеры из средневековой истории Западной Европы, преимущественно Испании, и затем “глас провидения”, уже по адресу народов нашего времени, изволит продолжать таким образом: “Вы оторвали его (еврейское племя) от всех производительных, честных и почетных занятий и принуждали его заниматься ростовщичеством и тому подобными унизительными профессиями, и затем были так бессовестны, что сами же обвинили его в алчном стремлении к наживе!…” Вся тирада кончается словами, что “согрешение пред ближним уравновешивается только удовлетворением, а удовлетворение до сих пор было поверхностно и легковесно”… Эти ссылки на историю теперь едва ли уместны, и никто, конечно, в наше время не принуждает еврейскую простонародную массу к занятию ростовщичеством и унизительными профессиями. Профессии для необразованных низших классов населения только и могут быть: землепашество, сельские промысла, ремесленный труд, мелкая торговля; промышлять и торговать можно и честно, и бесчестно, смотря по выбору, а выбор зависел ни от кого другого, как от самих евреев. Что же касается землепашества, то все усилия нашего правительства, все щедрые издержки казны, собранной с русского народа, с целью направить евреев к земледелию – остались совершенно безуспешны. Не можем, кстати, не вспомнить записку, поданную лично нам еврейской депутацией в Бессарабии для представления по начальству, тому довольно давно, когда приближалось окончание срока пожалованной еще императором Александром I Бессарабии льготы от рекрутских наборов. Во времена Едеона, Давида, даже Маккавеев, говорилось в записке, мы, евреи, были народом воинственным и храбрым, но затем владеть оружием разучились, а потому и просим не подвергать нас воинской повинности… От почетного и честного звания воина, по крайней мере у нас в России, никто никогда не отрывал, кажется, евреев; однако же их уклонение от воинской повинности приняло наконец такие размеры, что вынудило недавно правительство издать специальные распоряжения против еврейских обманов. Вообще ничто не может быть характеристичнее приведенной нами тирады: в ней отражается настоящее еврейское миросозерцание. Евреи, очевидно, смотрят на себя и теперь как на народ избранных и Божий, а на все христианские народы, среди коих имеют жительство, как на своих данников, обязанных услаждать им жизнь; народы должны даже почитать себя осчастливленными их присутствием, потому что Господь специально препоручил их попечению израильское племя!

Обвинение же евреев в алчном стремлении к наживе провозглашается бессовестным, и во всех современных грехах евреев виноваты и ответственны сами христиане. Каково положение, например, ну хоть христианского низшего населения Галиции, в которой теперь, по последним известиям, свыше 800 тыс. евреев на 6 миллионов всех жителей, и в которой не только вся торговля и ремесла, но и значительная часть земельной собственности перешли в еврейские руки, – народ же совсем обеднел, и общее экономическое состояние Галиции приходит в совершенный упадок! Галицкому народу, по смыслу речей еврейского публициста, следует только радоваться и приговаривать: “Как утешительно мне услаждать своим телом и своею кровью жизнь панам-евреям и разоряться в их пользу: ведь это сам Бог поручил им набежать ко мне в таком множестве, разорять меня и пановать надо мною, – но прискорбно, что все-таки я доставляю евреям лишь легковесное и поверхностное удовлетворение: порученное самим Богом моему попечению маленькое слабое племя израилево утверждает, что ему этого мало!”

Возложив такие “братские” обязанности на христиан по отношению к еврейскому племени, “Русский еврей”, казалось бы, должен был признать таковые же обязанности за евреями по отношению к христианам. Но об обязанностях последней категории газета совсем умалчивает. Можно было бы требовать по крайней мере, чтоб таковое проповедуемое евреями братство вело к теснейшему соединению их с народностями – хоть в государственном отношении. Но “Русский еврей” и вообще еврейские органы печати не даром следят “за прогрессом” и довольно ловко пользуются модной доктриной космополитизма. Она им на руку; во имя либеральных доктрин и гуманизма требуют они для евреев равноправности с господствующим населением государства, не только гражданской, но и политической, а во имя “прогресса” стоят за космополитический принцип, благодаря которому освобождают себя от уважения к принципу национальности, следовательно, и. от национальной связи со своей христианской родиной. “Не должно быть различия между евреем и православным русским: все они едины, все граждане одного государства, только разных вероисповеданий” – вот что слышим мы от евреев и готовы уже согласиться с этим положением, а затем в том же “Русском еврее” читаем о “необходимости всенародного еврейского единения”, о благовременности воспитывать в евреях сознание своего собственного национального единства и теснее “смыкаться вокруг “Всемирного Израильского Союза”. Мы, со своей стороны, не бросим в евреев камня за такое стремление, признаем его вполне естественным, но именно потому и не доверяем возможности искреннего национально-государственного единения евреев с коренным русским населением Русского государства…

Еврейская газета мимоходом обвиняет нас в том, что мы пренебрегли еврейскими опровержениями книги “перекрещенца” Брафмана о кагале и снова упорно провозглашаем существование кагала. Прежде всего заметим, что укор, брошенный покойному Брафману в том, что он “перекрещенец”, не имеет для нас ровно никакого значения: с нашей точки зрения, еврей, принимающий христианство, не только не изменяет религиозному закону евреев, но лишь исполняет его, лишь повинуется указаниям Библии, – тех книг, которые равно священны для христиан и для евреев, и для христиан еще более, чем для евреев: в глазах последних ведь и апостолы не более как ренегаты! Брафман издал не одни только официальные документы кагалов, подлинность которых евреями отрицается. В №№ 46 и 47 “Руси” 1881 года напечатаны извлечения из его другого обширного труда, где сведения о кагале основаны не на архивных только, а на живых сведениях и личном опыте. Отвергать совершенно существование кагала возможно только в надежде на легковерие тех публицистов, которые не видели евреев иначе как в столицах и не живали сами в городах и местечках западного края. Евреи в Москве и в Петербурге, и евреи там, в этой русской своей Палестине, где они чувствуют себя дома, – это совершенно разные типы. Здесь, например, переход евреев в христианство не производит никакого видимого для нас волнения в еврейской среде, так что столичный наблюдатель готов будет, пожалуй, прославить евреев за отсутствие религиозного фанатизма; но нам доводилось видеть самим, на юго-западе, бешенство еврейской толпы; мы знаем, чему подвергается, например, еврейка, осмелившаяся оставить веру отцов, как буквально осаждается, с трудом обороняемый полицией, дом священника, принявшего несчастную в лоно православия, как нередки бывают случаи истязаний и даже убийства новообращенных! Факт существования кагалов еще недавно был констатирован судебным процессом во Львове, о чем было даже напечатано во многих газетах; да и отрицать кагал значило бы ведь отрицать всякое внутреннее еврейское самоуправление. Но еврейские публицисты, много шумя и придираясь к какой-либо относительно мелкой неточности, только отводят глаза от более серьезных разоблачений и уклоняются от прямого ответа на вопросы, прямо поставленные. Пусть же они ответят нам неуклончиво на следующие вопросы:

Существуют ли упоминаемые Брафманом в “Руси” талмудические правила Хескат-Ушуб о власти кагала в его районе, на основании которых та территория, где поселились евреи, со всем входящим в нее имуществом и лицами иноверцев, становится собственностью евреев? Существует ли статья 156 Хошень-Гамишпот, гласящая слово закона, что “имущество иноверца свободно (гефкер) и кто им раньше завладеет, тому оно и принадлежит”? Допускаются ли еврейским национальным или талмудическим законодательством (хотя бы они, по уверению евреев, теперь уже и вышли из практики) гахлаты или такие акты, которыми кагал, за известную сумму денег, продает еврею право меропии или мааруфии или же право хазаки? Напомним читателю, что меропией предоставляется купившему ее еврею в исключительную эксплуатацию личность того нееврея, с которым он входит в сношение, так что ни один посторонний еврей уже не имеет права ничем поживиться за счет проданного субъекта; хазака же предоставляет купившему ее еврею в исключительную эксплуатацию не личность, а недвижимое имущество христианина или другого иноверца… Существует ли, наконец, херем – запрет, накладываемый кагалом на того строптивого христианина, который навлек на себя неблаговоление кагала и в силу которого ни один еврей не может ничего ни купить у этого христианина, ни продать ему?… Несколько лет тому назад один юго-западный помещик, подписавший свое имя, напечатал в “Московских ведомостях” рассказ о том, как он попал под херем, как поэтому бедствовал при исключительном экономическом господстве евреев в крае, и как, наконец, вынужден был, по чьему-то совету, обратиться с просьбой о снятии с него херема к какому-то властному еврею в Галиции, который его и помиловал.

Евреи возразят нам, по всей вероятности, что если это и бывало когда-то, то теперь этому уже нет и следа. Мы, конечно, и не ожидаем от них признания, что гахлаты, меропии, хазаки и т.д. существуют, практикуются и теперь; нам нужно только знать: имеются ли указанные нами основания для этой практики в самом Талмуде? Впрочем, мы предугадываем наперед, что евреи вместо ответа придут прежде всего в страшное негодование, как будто мы совершили злостную клевету, а потом, пользуясь неопределенностью нашей ссылки, дадут и ответ самый неопределенный. Ну, так мы предложим им несколько других о Талмуде вопросов, более значительных и с такими точными ссылками, по которым поверка наших указаний вполне удобна и доступна для каждого. Но сначала несколько слов о Талмуде.

Закон Писаный и Устный евреев составляют следующие обязательные и, так сказать, канонические книги: 1) Библия, т.е. Микра (все Священное Писание) и Тора (собственно закон Моисеев, Пятикнижие); 2) Мишна, т.е. второй закон или сборник преданий, составленный раввином Иудой Святым около 200 лет по Р.Х.; 3) Талмуд Иерусалимский, содержащий Мишну и сверх того Гемару (дополнение) раввина Иоханана, составленный около 230 по Р.Х. и 4) Талмуд Вавилонский, содержащий ту же Мишну и Гемару с новыми дополнениями раввина Аше и других, законченный в V в; по Р.Х.; затем и еще некоторые сборники с дополнительными преданиями и комментариями. Сам Талмуд исполнен свидетельств о своей авторитетности и обязательности для евреев. Так, в статьях г. Александрова (псевдоним А.Н. Аксакова, хорошо знакомого с еврейским языком), в №№ 25 и 34 нашей газеты “День” 1862 г., в числе многих цитат приводятся, между прочим, такие: “Виноградная лоза – это люди, знающие Библию”; первые виноградники – люди, знающие Мишну; спелые грозди – люди, знающие Гемару (Eruvin. 22, 2; Sota, 21, 1). “Нет более мира тому, кто от учения Талмуда возвратится к учению Библии” (Chagiha, 10, 1), “Нарушающий слова ученых Израиля повинен смерти, ибо слова их достойнее внимания, чем слова закона Моисеева” (Eruvin. 21, 2) и т.д. Величайший авторитет еврейской учености, Маймопидес (VI века) говорит следующее; “Все, что содержится в Вавилонском Талмуде, обязательно для всех евреев, ибо все учение Талмуда было признано народом израильским и ученые составители его были преемниками предания, которое сохранилось от Моисея и до них” (Yad Chasac предисл.). Обязательность Талмуда для евреев некараимов или раввинатов до такой степени разумеется сама собою, что она признана и, стараниями самих евреев, даже узаконена нашим правительством. У нас при Министерстве внутренних дел состоит даже на службе “Ученый раввин”, официально компетентный советник во всех религиозных еврейских делах и вопросах – без сомнения, со строгой ревностью охраняющий существующее и узаконенное в России здание раввинизма и его интересы. Как в Положении 13 ноября 1844 г., создавшем для евреев особые казенные уездные училища 2-х разрядов и гимназии, так и в новом Положении 24 марта 1873 г., преобразовавшем эти училища и заменившем гимназии специальными еврейскими учительскими институтами, Талмуд в гимназиях и институтах числится обязательным предметом преподавания. По расписанию учебных часов на Талмуд в институтах полагается не менее 10 часов в неделю. Высшая еврейская в России школа без Талмуда – это, с русской административной точки зрения, некоторое беззаконие.

Вот в этом-то вдвойне обязательном для евреев Талмуде находятся, между прочим, такие места, которые разрешают еврею относительно гоев или акумов (язычников и христиан, вообще неиудеев) всякое зло, запрещаемое законом иудейским против брата, ближнего своего и товарища, ибо гой или акум не есть для евреев ни брат, ни ближний, ни товарищ, не достоин никакого снисхождения и милосердия (Bava Metzia 3. 2 Yevamoth, 23. 1). – Запрещается гою давать что-либо без лихвы (Avoda Zara, Pisl. Thoseph 77. 1 № 1 и пр.).– Разрешается иудею у гоя красть, ибо сказано: не обидишь ближнего и не отымешь, а гой не ближний (Вача Metzia 111, 2). – Свидетельство неиудея да отвергнется без исключения (Schaleh. Агас, Chosham Hammesch. 40. С. 2. № 34, $ 19). – Запрещается спасать от смерти акума или неиудея, ибо спасти его – значит увеличить число их; к тому же сказано, да не помилуешь их (Avoda Zara, 26. 1; 20. 1. in Thoseph). – Дозволяется законом убивать всех акумов или гоев, ибо в Писании сказано: не возстанеши на кровь ближнего твоего, а акум или гой – не ближний, и потому, говорит Маймонидес, всякий иудей не убивающий нарушает отрицательную заповедь (Sepher Mitz. fol. 85. С. 2. 3). – Да убиен будет и праведнейший из язычников или неиудеев: он повинен смерти уже тем одним, что неиудей и потому самому уже не может быть чем-либо годным (Yalcout Reoubeni, 93. 1)…

Мы привели только часть выписок из Талмуда, собранных в 25 № “Дня” 1862 г., но и приведенного, полагаем, довольно. Могут ли евреи отрицать существование сделанных нами ссылок? Скажут ли, что они фальшивы и вымышленны? Этого они сделать не могут, а станут, пожалуй, уверять, как г. Жика в журнале “Дело”, что Талмуд так себе, книжка вроде “Подражания Христу” Фомы Кемпинского!! Но очевидно, что утверждать нечто подобное могут только: невежество, умственная ограниченность или дерзостная недобросовестность. Во всяком случае подобное утверждение вызывает вопрос чему же, собственно, евреи верят? Нам известно, что евреи делятся на караимов, не признающих Талмуда, и раввинатов, признающих Талмуд: первые – чистые мозаисты, т.е. последователи чистого учения Моисеева, и их считается в мире лишь несколько тысяч; вторые – все те, которых мы зовем евреями и которых считаются миллионы. Если наши евреи не караимы и не талмудисты или раввинаты, то что же они такое? И для чего в Положении о еврейских училищах в России изучение Талмуда поставлено в числе обязательных предметов?… “Все это так, – возразят нам, пожалуй, евреи и их защитники, – но “указанные выписки из Талмуда вышли из употребления, и если вообще Талмуд изучается, то эти места давно уже утратили свою обязательность”… Но почему же мы обязаны этому верить? Какое формальное мы имеем к тому основание? Нам, конечно, и на мысль не приходит, что европейски образованный еврей может держаться такой талмудической морали, – но чтобы массы еврейского люда, не получившие европейского образования и руководимые большей частью меламдами и цадиками, признавали эти правила Талмуда вздорными и упраздненными, – это требует еще положительных доказательств, которых наши оппоненты нам представить, конечно, не могут. Да и за исключением статей, оправдывающих даже убийство, разве остальные выписанные нами статьи вовсе не практикуются? Разве все обвинения в обмане, лихве, эксплуатации и т.п., специально падающие на голову евреев во всех странах мира, смущают религиозную совесть евреев? Обвинения ложны – ответят евреи. Не станем спорить, но спрашиваем: где же еврейская проповедь против обмана, лихвы и эксплуатации неевреев? Если обман гоя или акума не разрешался евреям их религиозной совестью и их ортодоксальным учением, то Маймонидес был бы уже давно в презрении, а не в почете, и против приведенных нами цитат из Талмуда, столь позорящих все еврейство, давно бы возгремели еврейские витии и существовала бы целая полемическая литература!

Но у ученых евреев имеется в запасе еще один аргумент, и как будто довольно сильный: они укажут вам несколько текстов из того же Талмуда в смысле совершенно противоположном. Существования таковых текстов мы нисколько и не отрицаем: Талмуд исполнен внешних противоречий. Но Талмуд же толкует, что эти противоречия не отвергают истины, а только развивают ее, и что положения, казалось бы, взаимно себе противоречащие, остаются равносильными. “Хотя, говорит Талмуд, один раввин говорит одно, а другой – другое, слова их тем не менее суть слова Божия” (Gittin, 6. 2.). При всем внешнем противоречии есть в них внутреннее единство духа, заключающееся в том, что Израиль – племя избранное, привилегированное, и что неизраильтянин Израилю не брат и не ближний. Во всяком случае последователям Талмуда позволительно выбирать для своего руководства любое: изречения ли в пользу честности и мира, изречения ли в пользу обмана и вражды. К этому выводу приходит и сам Талмуд; вот его слова: “Не имея основания придавать более значения мнению одной стороны чем другой, я должен сообразоваться с тем решением, которое для меня благоприятнее” (Schulch. Aruc. Choshen Hamischp. 75 et 83 in Comm.). Как же, однако, спрашивается, правительству и обществу знать: кто из евреев каким наставлением руководится, какой у каждого из них кодекс морали?!

Двадцать лет тому назад мы пригласили тех из евреев, которых совесть гнушается вышеприведенными правилами Талмуда, заявить свое отречение от них печатно в нашей газете. Двое евреев, гг. Португалов и Зеленский, последовали нашему призыву и в 32 № “Дня” того же года заявили, что сами они с Талмудом мало знакомы, но если бы действительно “в Талмуде оказались таковые или похожие на них наставления, то – так выразились они – мы торжественно и гласно от них отрекаемся”. Само собой разумеется, что такого рода частные отречения в частном издании остаются совершенно частным явлением и не могут иметь цены при законодательном разрешении еврейского вопроса. В настоящее время логически необходимым оказывается иной, следующий способ.

Если евреи действительно и искренно отвращаются бесчестного и вредоносного учения, содержащегося во многих статьях Талмуда (только частью нами приведенных) – или же если и не все, то хоть только в лице своих передовых и наиболее просвещенных людей, – эти последние обязаны успокоить и правительство и христиан той страны, где живут, и укрепить на твердых, а не на сомнительных заповедях совесть темного, необразованного еврейского люда. В настоящем же случае дело идет, конечно, только об одной России, Не может же русское правительство продолжать ревновать об ортодоксальности еврейской религии и под влиянием казенного “Ученого раввина” считать всякий раскол в еврействе нарушением узаконенного порядка и самочинием нетерпимым. Пусть соберется, по приглашению самого правительства, собор раввинов со всей России, с участием представителей от еврейского народа и, пересмотрев Талмуд, пусть торжественно и всенародно осудит, отвергнет, запретит и похерит все те статьи Талмуда, которые учат евреев вражде и обману и послушание которым не может быть совместимо с мирным и безвредным пребыванием их в христианской стране.

Только тогда, а не прежде, поверим мы искренности еврейских публицистов, прославляющих идеалы еврейской нравственности, – только тогда лишь и настанет время толковать об уничтожении законодательных различий между евреями и христианами и об их безусловной гражданской равноправности…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.