20. Движение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

20.

Движение

При отсутствии других доказательств достаточно одного пальца, чтобы убедить меня в существовании Бога.

Исаак Ньютон

На сцену выходит уже немолодой человек. У него приятная внешность. На испещренном морщинами лице выделяется крупный нос. Ссутуленные плечи, запавшие тусклые глаза — человеку более девяноста лет. Он садится на голую черную скамеечку, подвигая ее под себя. Сделав глубокий вдох, поднимает руки. Слегка дрожа, они на минуту застывают над черно–белыми клавишами. И вот начинается музыка. Все мысли о старческой слабости немедленно уходят из сознания четырех тысяч человек, пришедших на концерт Артура Рубинштейна.

Программа вечера очень проста: экспромт Шуберта, несколько прелюдий Рахманинова и хорошо знакомая всем «Лунная соната» Бетховена — любое из этих произведений можно услышать на уроках в музыкальной школе. Но сегодня их исполняет Рубинштейн. Бросая вызов смерти, его исполнение соединяет воедино безупречную технику с высоким поэтическим стилем. Его интерпретации музыкальных произведений вызывают у публики восторженные нескончаемые крики «Браво!» Рубинштейн слегка кланяется и, согнув в локтях свои такие непостижимые старческие руки, уходит со сцены.

Должен признать, что такое великолепное исполнение, как у Рубинштейна, воздействует на мои глаза так же, как и на уши. Руки — моя профессия: я изучаю их всю жизнь. Игра на фортепиано — это балет пальцев, восхитительные движения связок и суставов, сухожилий, нервов и мускулов. Я должен сидеть рядом со сценой, чтобы наблюдать за их движением.

Я проделал очень скрупулезный расчет и теперь знаю: ритм, требуемый для исполнения некоторых музыкальных партий, таких, например, как мощное арпеджио в «Лунной сонате», слишком быстрый, и наше тело просто не может поспеть за ним. Нервные импульсы не передаются в мозг с такой скоростью, чтобы успеть дать команду третьему пальцу быстро подняться от клавиши — дабы четвертый палец успел вовремя ударить по следующей клавише. Должны пройти месяцы бесконечных тренировок, прежде чем мозг сможет подсознательно давать быстрые указания пальцам, т. е. выработается рефлекс — музыканты называют его «память пальцев».

Я не менее восхищаюсь и медленными, ритмичными пассажами. Хороший пианист управляет своими пальцами так, как будто они не связаны между собой. Когда звучит аккорд из восьми нот, для исполнения которого требуются обе руки, каждый палец оказывает разное давление на клавишу для придания звуку выразительности, а нота основной мелодии звучит громче всех. В ключевом отрывке пианиссимо разница в давлении на клавиши разными пальцами составляет всего несколько грамм — только оснащенная самыми совершенными техническими средствами лаборатория может зафиксировать эту разницу. А в человеческом ухе такая лаборатория имеется. И музыканты, подобные Рубинштейну, слышат возгласы восхищения, потому что умеющие различать звуки слушатели способны наслаждаться малейшими нюансами исполнения.

Очень часто мне приходилось стоять перед группой студентов медицинского университета или хирургов и подробно объяснять им движение всего лишь одного пальца. Обычно я держу перед ними препарированную руку трупа. Она всегда выглядит ужасно: из нее торчат разорванные сухожилия. Я объявляю, что пошевелю кончиком мизинца этой руки. Для демонстрации только одного этого движения мне надо положить мертвую руку на стол и потратить, по меньшей мере, четыре минуты, чтобы разобраться в путанице связок и сухожилий. (Сами пальцы не снабжены мышцами, обеспечивающими ловкость и проворство, необходимые для такой деятельности, как игра на пианино, — сухожилия передают им усилия от мышц предплечья и ладони). Наконец, я нахожу с десяток необходимых мне мышц, придаю им нужное положение, слегка натягиваю их и очень осторожно перемещаю — кончик мизинца совершает заметное движение без какого бы то ни было участия двух других своего сустава.

Семьдесят различных мышц участвуют в движении руки. Я могу заполнить всю комнату хирургическими руководствами, предлагающими различные способы восстановления поврежденной руки. Но за сорок лет практики я ни разу не встречал руководства, предлагающего усовершенствовать работу нормальной, здоровой руки.

Я всегда вспоминаю свои лекции, когда сижу на концерте и наблюдаю, как тонкие пальцы пианиста взлетают вверх и падают вниз, как они скользят по клавишам. Я глубоко уважаю руку. Рубинштейн использует ее функцию, как что–то само собой разумеющееся. Руки — его покорные слуги. Часто он закрывает глаза или смотрит прямо перед собой, как бы не замечая своих рук. Он совершенно не думает о мизинце: он осмысливает Бетховена или Рахманинова.

Множество различных мышц выстраивается в очередь, готовое прийти на помощь рукам Рубинштейна. Предплечья его рук напряжены, локти изогнуты под прямым углом, чтобы соответствовать высоте рояля. Находящиеся в движении мышцы тыльной стороны плеча должны сокращаться, чтобы поддерживать руки, простертые над роялем, а мускулатура шеи и груди надежно удерживает плечи. Когда он доходит до особенно сложного музыкального отрывка, все мышцы его торса и ног напрягаются. Они образуют прочную опору, обеспечивающую возможность рукам свободно двигаться. Без помощи этих цепких мускулов Рубинштейн заваливался бы вперед каждый раз, когда ему нужно было наклониться, чтобы прикоснуться к клавишам.

Чтобы познакомиться с различными типами протезов рук, на создание которых были затрачены миллионы долларов и годы труда ученых и инженеров, я побывал на нескольких заводах радиоактивных материалов. С нескрываемой гордостью научные работники демонстрировали мне свое детище — ловкие автоматы, позволяющие избежать воздействия радиации. С помощью кнопок и рычагов можно управлять движениями искусственной руки, запястье которой движется вверх–вниз и поворачивается. Самые последние модели даже имеют большой палец — в природе такое строение встречается лишь у приматов. (Только человек может соединить большой палец со всеми остальными, благодаря чему мы можем легко и крепко захватывать и удерживать предметы.) С видом гордого папаши разработчик этой модели наставил на меня большой палец искусственной руки.

Я одобряюще закивал и наговорил ему кучу комплиментов по поводу такого огромного диапазона возможностей этой механической руки. Но он так же, как и я, конечно, знал: по сравнению с человеческой рукой его машина — типичное создание атомного века — выглядит топорной и неуклюжей, даже какой–то жалкой. Она так же далека от настоящей руки, как детский рисунок от шедевра Микеланджело. Концерт Рубинштейна доказал это.

Шестьсот мышц, составляющих 40 процентов веса нашего тела (в два раза больше, чем кости), потребляют огромное количество энергии, получаемой с пищей. Это дает нам возможность совершать движения. Самые маленькие мышцы обеспечивают получение светового изображения нашими глазами. Другие мышцы длиной в два–три сантиметра позволяют нашему лицу принимать разные выражения, с помощью чего мы можем многое поведать своему собеседнику. Самая большая мышца — диафрагма — руководит кашлем, дыханием, чиханьем, смехом и вздохами. Массивные мышцы ягодиц и бедер управляют нашим телом при ходьбе. Без мышц кости превратятся в бесформенную груду суставы разъедутся в разные стороны, и движение станет невозможным.

Мышцы человека делятся на три типа: гладкие мышцы осуществляют «автоматические» процессы, которые происходят без участия сознания; поперечнополосатая мускулатура обеспечивает произвольные движения, например, игру на фортепиано; а сердечные мышцы настолько специализированы, что заслужили выделения в особую категорию. (Сердце птички колибри весит всего 3 г, а бьется с частотой 800 ударов в минуту; а вот сердце кита весит целых 4,5 кг. По сравнению с ними функции человеческого сердца кажутся крайне ограниченными, но оно вполне справляется со своими обязанностями — в среднем по 70 лет работает без передышки.)

Хотя мы живем в постоянном окружении созданных человеком движущихся предметов — самолетов, автомобилей, цветовых бликов на экранах телевизоров, мы просто цепенеем от полнейшего восторга, который вызывают у нас различные виды движений, ставшие возможными благодаря мышцам. Но даже низшие представители животного мира демонстрируют поразительное мастерство. Мышцы обычной домашней мухи срабатывают за тысячную долю секунды — вот почему не так просто поймать ее голыми руками. Какая–то жалкая блоха совершает такие акробатические прыжки и сальто, которые, применительно к достижениям человека, вызвали бы страшную зависть у наших олимпийских чемпионов. Посетите зоопарк и понаблюдайте за тюленями и морскими львами, такими неловкими на суше. Тогда слово «грациозный» наполнится для вас новым смыслом. Посмотрите, как деревенская ласточка, камнем падая вниз, вдруг описывает дугу и возобновляет свой полет.

А вот человек более консервативен, диапазон его движений ограничен. Мы не такие зоркие, как орел; не так хорошо слышим, как сова; не светимся, как светлячок. Мы не способны бегать подобно собаке, прыгать подобно кузнечику, летать подобно птице. Но наши мышцы устроены таким образом, что вполне позволяют нам заниматься балетом, фигурным катанием, гимнастикой. Мы не раз наблюдали по телевизору выступления представителей этих видов искусства и спорта: одни невесомые красавицы словно скользят по воздуху, на пальчике одной ноги выделывают сложнейшие пируэты; другие соскакивают с верхней перекладины брусьев, легкой пружинкой приземляясь на пол. У людей, достигших подобного мастерства, грациозность — результат упорнейших тренировок. Во время выступления слышатся различные звуки: толчки, глухие удары, поскрипывание снарядов, тяжелое дыхание; перед нашими глазами натруженные, потные тела, тяжелый физический труд. Эти люди могут преобразовывать напряженную мышечную деятельность в плавность и отточенность линий. Их изящество возможно благодаря двойной природе движения: огромной силе и жесткому мышечному контролю.