4. БОГ НЕПОЗНАВАЕМЫЙ И ЯВЛЕННЫЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

4. БОГ НЕПОЗНАВАЕМЫЙ И ЯВЛЕННЫЙ

Множество раз пр. Симеон говорит о непостижимости и недоступности Бога, но, вместе с тем, он не перестает повторять, что непостижимый Бог являет Себя нам, открывается, становится доступным и постижимым, не утрачивая, однако, таинственности и недоступности Своего бытия. Это двойное свидетельство пр. Симеона, для него жизненное и опытное, как бы подразумевается во всем, что он говорит относительно Бога, и определяет, в конечном итоге, его отношение ко всякому рациональному богословию, не основанному на опыте, каким бы оно ни было. Абсолютная непостижимость Бога решительно утверждается пр. Симеоном: «Бога, — говорит он, — ни имя, ни природу, ни образ (?????), ни вид, ни личность (?????????), никто из людей не познал, чтобы сказать и написать и передать (это) другим» [544]. Потому что Бог совершенно отличен от всего существующего, или, как говорит пр. Симеон, «воистину Ты ничто из всех (существующих), о Боже мой» [545]. «Ибо то, что не является чем–нибудь из всех сотворенных существ, ни видимых, ни невидимых, как мы Его можем знать, мы, видимые и созданные, и тленные, чувственные, слепые и непросвещенные?» [546] Между Богом и творением — онтологическая пропасть: «Потому что Бог не создан, а мы все созданы, Он … есть Дух выше всякого духа, как Творец и Владыка духов, мы перстная плоть и земная сущность» [547]. Это невозможность для твари познать Нетварное, как превосходящее всякое созданное существование, то, что более точно может быть названо Несуществующим: «Божественное естество, будучи недоступным, ясно, что непостижимо, а непостижимое совершенно невыразимо… Кто, следовательно, из людей или ангелов будет иметь силу истолковать Невидимого и Непостижимого? Никто, никоим образом! Ибо Ничто (????? ??) никогда не может быть помыслено человеческим помышлением и обозначено именем» [548]. Вечность Бога лежит в основе Его недоступности: «Бог … был безначальным, Он есть начало всех и будет вечно, в беспредельные и бесконечные века, неприступным, невидимым, невыразимым, неизреченным, непостижимым для всех, Им созданных» [549]. Или, как говорит пр. Симеон, «(Бог), будучи выше всякого именуемого имени и слова и глагола, находится выше (всего) и превосходит постижение всякого ума, будучи ничем» [550].

В усилии выразить невыразимую тайну существования Бога и рассказать о своей внутренней встрече с Ним, пр. Симеон обыкновенно пользуется традиционным языком великих церковных богословов, отцов каппадокийцев и пр. Иоанна Дамаскина, если говорить только о них, и употребляет богословские термины «природа» (?????) и «сущность» (?????), чтобы говорить о Боге и Его явлениях. Однако, не вполне удовлетворенный этой терминологией, он следует также писаниям Дионисия Ареопагита, пользуясь выражением «сверх–сущность» (?????????) и другими производными того же вида. Он пользуется этой терминологией даже в своих наиболее мистических творениях, например, в Гимнах, но вообще не очень систематично и не без некоторого противоречия, как можно будет увидеть [551]. Эти термины позволяют ему более подробно говорить о том, что касается познаваемости Бога. Так, он относит непознаваемость Бога исключительно к божественной природе или естеству. «Потому что невыразимо, — говорит он, — и совершенно неизреченно и непостижимо (то, что относится) к божественной и сверхсущной природе и для человеческого ума непонятно» [552]. Здесь скорее говорится о том, что нельзя выразить божественную природу человеческими словами и понятиями. Но особо пр. Симеон указывает на сокрытую сущность Божию: «О природа нескверная, сущность сокрытая, человеколюбие неизвестное большинству людей, милость невидимая для живущих безумно, сущность неизменная, неделимая, трижды святая» [553]. Пр. Симеон даже спрашивает себя, можно ли давать Богу имя «сущности», ибо Он превосходит все: «Ибо если Ты воистину всецело неизъясним, невидим, неприступен, непостижим и неприкосновенен, неосязаем, неудержим всецело, Спасе, как мы придадим Тебе имя, как мы осмелимся сказать, что Ты сущность, и каковая и какая? Ибо воистину Ты никто из всех (существ), о Боже мой!» [554]

Интересно отметить здесь, что пр. Симеон, применяя к Богу имя «сущность», называет Его «Спасителем», что ясно указывает на его личное отношение к Богу живому, хотя и непостижимому. Он настаивает, что Бог превосходит всякую сущность: «Божественное и несозданное, сверх–сущное естество, как превосходящее сущность всех созданий, называется сверх–сущным, однако оно обладает сущностью (????????) и воипостазировано (???????????), выше всякой сущности и мыслится по отношению к созданной ипостаси совершенно несравнимым, потому что оно все неописуемо по природе» [555]. Как видно, пр. Симеон говорит о Боге исключительно в апофатических выражениях. Та же абсолютная трансцендентность Бога по отношению ко всему творению выражена в следующих строчках: «Ты весь наполняешь мироздание, будучи весь вне всего, выше всего, Владыка, выше всякого начала, выше всякой сущности, выше природы естества, выше всех веков, выше всякого света, Спасе, выше умных сущностей, ибо и они Твое творение» [556].

Однако Бог, превосходящий всякое имя и всякую сущность, не остается для пр. Симеона совершенно непостижимым и недоступным. Так, он говорит о некоем познании непостижимого Бога, отправляясь от одного текста апостола Павла о «неизреченных словах», которые тот слыхал. «Неизреченные слова, — говорит он, — о которых божественный Павел говорит, что их слышал, не являются чем–нибудь другим … как несомненно таинственными и воистину невыразимыми, посредством осияния Святого Духа, созерцаниями и сверхвеликолепными непознаваемыми знаниями, то есть несозерцаемыми созерцаниями сверхсветлой и сверхневедомой Славы и Божества Сына и Слова Божия; каковые, открываемые достойным более выразительно и ясно, показываются неслышными слушаниями незвучащих слов, постижением в непостижимости непостижимых вещей» [557]. Божественные «слова», превосходящие наши чувства, невыразимы: «Глагол Божий и слово Его … невыразимы всецело человеческим языком и совершенно невместимы для плотского слуха. Не только это, но и в чувство его не могут прийти, так как чувство не в силах почувствовать то, что выше чувства» [558]. Можно, следовательно, понимать эти «слова» как откровение Бога, превосходящее наше разумение.

Апофатизм пр. Симеона может быть понят, однако, и в том смысле, что Бог недоступен тем, кто ищет Его как нечто вещественное (иначе — познание Бога предполагает известное духовное состояние). «Бог, — говорит пр. Симеон, — для тех, кто смотрит телесно, нигде не находится, ибо Он невидим, а для мыслящих духовно Он везде, ибо Он присутствует, ибо Он во всем и вне всего. В этом Он и близок боящимся Его, и далеко от грешных спасение Его» [559]. Познание Бога является скорее не–познанием, так как объект его сверхчувственный: «Увеличение познания Бога становится причиною и виною незнания всего другого и даже Самого Бога. И обилие Его осияния есть всецелое неврщение, и выше чувства сверхсовершенное чувство есть нечувствие всего, вне его находящегося. Ибо чувство, не знающее, какое, и где, и как, и что в нем находится, и не имеющее силы (это) узнать или понять совершенно, как будет чувством? И не скорее ли те (вещи) выше чувства, а ум в чувстве своей немощи окажется бесчувственным к тому, что выше чувства? Ибо то, что глаз не видел и ухо не слышало и на сердце человека не взошло, как подпадет под чувство?» [560]

Только посредством трансцендирования всякой мысли и всякого чувства ум, ставший неподвижным, может достичь немыслимого: «Мертв и не мертв достигший меры совершенства, живя в Боге, в Котором он пребывает, как не живя для самого себя. Он слеп, как видящий не по природе, став выше всякого естественного зрения, как получивший новые глаза, и лучшие несравненно, чем естественные, и видя сверхъестественно. Он становится недействующим и неподвижным, как исполнивший все свое действие. Немыслящим, как сделавшийся в единстве выше мысли и успокоившийся там, где нет действия ума, то есть вообще движения для воспоминания или помысла или мысли, потому что он не может понять и научиться непонятному и невозможному, и он как бы почивает в этом, то есть нелюбопытно наслаждаясь в уверенном чувстве неизреченными благами в этом покое неподвижности блаженного нечувствия» [561]. Но даже если Бога можно постичь некоторым образом умом, если ум превзойдет себя и утвердится в этом состоянии покоя в Боге, проблема остается во всей своей драматической силе: каким образом непознаваемый и недоступный Бог может быть видим тварью и соединяться с людьми? А пр. Симеон знает об этом по опыту. «Послушай о тайнах неизреченного Бога, (о тайнах) неизреченных, необычайных и совсем странных: Бог есть воистину, действительно есть — это исповедуют все благочестивые, — но Он есть ничто из того, что мы вообще знаем, и ничто из того, что ангелы знают. И в этом (смысле), я говорю, Бог есть ничто, ничто из всего (существующего), как Создатель всего, но Он выше всего. Ибо кто мог бы сказать, что есть Бог, дабы возмочь произнести: «Он есть это или, для примера, то?» Я совершенно не знаю, каков Он, какой величины, какого вида или размера. Если я, не зная Бога, каков Он по виду и величине и красоте, каким образом я разъясню Его действия (?????????), каким образом Он бывает видим, будучи невидимым для всех, каким образом Он сосуществует со всей тварной природой, каким образом Он вселяется во всех святых, каким образом наполняет все и нигде не наполняется, как Он существует выше всего и везде, все это никто не будет иметь вообще силы сказать» [562].

Это великая тайна, вызывающая удивление пр. Симеона: «Как Бог вне всего по сущности и по природе, по силе и по славе, и как Он везде во всех, а особенно (сравнительно) с этим вселяется во святых и обитает в них познаваемо и существенно, будучи совершенно сверхсущным?» [563] Пр. Симеон даже утверждает, что Бог соединяется с людьми по сущности: «Сущий вверху с Отцом и пребывающий с нами, не так, как некоторые мыслят, одним действием, и не как считают многие, одной волею или одной Твоей силой, но и сущностью, если только можно осмеливаться говорить или мыслить сущность применительно к Тебе, о Бессмертный, Сверхсущный, Единый!» [564]

Как можно видеть, пр. Симеон утверждает главным образом действительность соединения человека с Богом, а также то, что это соединение не только по «энергии». Оно невыразимо. Он хочет также сохранить абсолютную трансцендентность Бога [565]. Этот парадокс «неприступности–причастия» снова выражен в вопрошании пр. Симеона ко Христу: «Как Ты становишься сиянием и видим мною, как пламя, и попаляешь вещество, будучи невещественным по сущности?» [566] И в ответе Христа ему: «Я есмь по природе неизреченный, невместимый, ни в чем не нуждающийся, неприступный, невидимый для всех, неприкосновенный, неосязаемый, неизменяемый по сущности» [567].

Абсолютная трансцендентность Бога снова утверждается в следующих выражениях: «(Божественный огонь) неуловим, несоздан и невидим … вне всех созданий, вещественных и невещественных … он вне всех их по природе, по сущности и, конечно, по власти» [568]. В другом месте пр. Симеон говорит, что божественная творческая природа и мудрость находится вне всего и в то же время присутствует везде «по сущности»: «Зиждительница всего, божественная природа и мудрость никоим образом не есть что–то из всего (существующего) и не находится во всех (как будет в них находиться то, что не есть что–либо из всего, но что причина всего?). Она повсюду и во всех и наполняет всецело все по сущности, по природе, а также по ипостаси» [569]. Он говорит: «Как вообще исследовать природу Создателя всего? Как, также, ты говоришь, что истолкуешь мне Его действия? Как скажешь мне, как выразишь, как представишь (их) словом? Принимай все это верой!» [570]

Отметим, что во всех этих цитатах не делается никакой разницы между сущностью и «энергиями» Божиими в смысле их непознаваемости. Однако, пр. Симеон пытается сделать понятным парадокс Бога, невидимого «по сущности» и видимого святыми противоположением солнца и его лучей, которое можно понимать как указание на непознаваемость сущности и «видимость» энергий: «Его видят достойные, но не полностью. Он видим невидимо, как один луч солнца, и этот луч для них воспринимаем, будучи невоспринимаемым по сущности. Луч видим, а солнце скорее ослепляет, луч же его воспринимается тобою» [571]. Как бы то ни было, за всеми этими символическими объяснениями стоит чувство присутствия Бога, и оно наполняет пр. Симеона удивлением и ужасом: «Как душа, наполненная колючками страстей и греха, вынесет природу нестерпимого огня, как вместит сущность совершенно невместимую, как, будучи тьмою, сольется с неприступным светом и не исчезнет от его присутствия?» [572]

Как можно видеть, непостижимый и недоступный Бог обнаруживает Себя, по пр. Симеону, тем или иным образом, и это дает возможность познавать Его и причаститься Ему, однако, божественная трансцендентность остается неизменной. Это прежде всего явление Бога в Его воплощении, когда Тот, Кто выше всякой сущности, явил Себя людям, «ибо это Он, будучи сверхсущным и несозданным раньше, воспринял плоть и явился мне созданным» [573]. Воплотившись, Бог открыл нам Свое бытие как Троицы, хотя и это не есть познание по сущности. «(Бог), сжалившись над нашим неведением, настолько снизошел к нашей немощи, что мы познали, что Бог есть совершенная Троица, долженствующая быть поклоняемой во Отце и Сыне и Святом Духе. Но какова Она по сущности, или что Она по виду, или где или как велика по величине, или какова Она по соединению или по единству, понять это не случилось никогда не только людям, но и высшим силам не стала понятной непостижимость сверхсущной природы» [574]. Здесь, следовательно, вера дает известное познание Бога, открывшегося в воплощении. Бог становится даже более доступным людям, чем ангелам: «Ибо если Ты являешься им (ангелам) невидимым по сущности и неприступным по природе, а мне Ты бываешь видим, то, во всяком случае, Ты смешиваешься со мною сущностью природы» [575]. Это тайна воплощения непознаваемого Бога, Который делает Себя видимым людям во всем Своем конкретном человечестве. «Но, о естество неоскверненное, сущность сокровенная … свет простой и безвидный, совершенно несложный, бестелесный, неразделимый, неуловимый для всякой природы, как Ты стал видим (подобным) мне, познался теми, кто во тьме, и был держим рукою Твоей Святой Матери, и был связан, как убийца, пострадал, как злодей, телесно, о Царь, всячески желая спасти меня и снова возвести в рай славы?» [576] Пр. Симеон отвечает: «Это Твое домостроительство, это Твое пришествие, это Твоя милость и человеколюбие, бывшее для нас, Слове, всех людей» [577]. Однако познание Творца таким, как Он есть, остается недоступным для всякой твари: «Если творение познает Творца и каков Он есть, поймет Его всего и будет иметь силу сказать (это) словом и написать, то дело стало сильнее Сотворившего его» [578]. Пр. Симеон развивает целую теорию имен, которые не могут выразить Бога таким, как Он есть, какого бы они ни были происхождения, божественного или человеческого. Его взгляды очень близки к тому, чему учит св. Григорий Нисский в своей полемике против Евномия [579]. «Как можно было бы назвать Творца всего? — пишет пр. Симеон. — Потому что имена, и вещи, и слова, все они произошли повелением Бога, ибо Он дал имена творениям и каждой вещи ее собственное название. Но не всем Сам, а дал творениям (власть) в свою очередь давать имена творениям, и каждое называет и называется другим именем, но имя Его нам еще не стало известным, если только не сущий неизреченный Бог, как Он сказал. Итак, если Он неизречен, если не имеет имени, если Он невидим, если сокровен, если неприступен, если един выше слова, выше помышления не только человеческого, но и самого (помышления) невещественных умов — ибо Он положил тьму сокрытием, — и все остальное находится во тьме, Он един, как свет, вне тьмы, как относительно Его ты вводишь примышление или (где) ты видел Его разделенного на деле?» [580] Этот последний упрек относится к Стефану Никомидийскому, спросившему у пр. Симеона, следует ли разделять Лица Пресвятой Троицы мысленно или в действительности. Пр. Симеон отвергает оба выражения, как представляющие собою рационалистическое отношение к Богу.

Но, параллельно с явлением Бога в воплощении, пр. Симеон говорит также о других божественных откровениях, без прямой ссылки на воплощение. Так, он говорит об откровении славы недоступной сущности в душе: «Ты воссиял, Ты явил свет славы, свет неприступный Твоей сущности, Спасе, и озарил омраченную душу» [581]. Значительно чаще пр. Симеон говорит о действиях, «энергиях» божественной сущности, употребляя традиционный классический богословский термин со времен св. Василия Великого [582], и даже раньше. Так, пр. Симеон упоминает энергии вместе с сущностью, проводя, впрочем, определенное различие, однако признает, что они также непостижимы: «Как вообще исследовать природу Творца всего? И энергии Его также, как ты говоришь, мне истолковать, как мне их сказать; как выразить, как представить словом?» [583] Если быть точным, пр. Симеон говорит здесь не о сущности, но о природе Бога, в другом месте, однако, он отождествляет эти два понятия: «Не отстоит одно от другого то, что Тебе свойственно, но Твоя природа сущность и сущность природа» [584]. Однако пр. Симеон даже в самых возвышенных видениях сохраняет различие между сущностью и энергиями Божиими: «Дай мне видеть Твое Лицо, Слове, наслаждаться неизреченной красотой, и постигать и услаждаться Твоим видением, видением несказанным, видением невидимым, видением страшным, однако дай мне высказать его энергии, но не сущность» [585]. Пр. Симеон объясняет невозможность видеть сущность Божью тем фактом, что Бог сверхсущностен. Ему доступен отблеск Божественной славы, как простой свет, соединяющийся с ним: «Ибо Ты Сам выше природы, выше всякой сущности, мой Бог и Творец, а отблеск Твоей Божественной славы свет простой для нас, сладкий свет видится, свет открывается, свет соединяется весь, как я полагаю, всецело с нами, Твоими рабами, свет духовно видимый издалека, свет внезапно находящийся внутри нас» [586]. В другом месте пр. Симеон говорит о таком единении Божественного огня с самой душой, что они становятся едины: «Тогда Он смешивается с ней несмешанно и соединяется неизреченно, существенно (????????) с ее сущностью, весь со всей всячески, и, я не знаю, как выразиться, оба становятся воедино, душа со Творцом и в душе Творец, весь единый с единой» [587].

Это несказанное единство, смешение без смешения, которое пр. Симеону трудно описать, распространяется также на тело: «Странное чудо: моя плоть, я говорю — сущность души, да и моего тела, ставши причастниками Божественной славы, излучают Божественное сияние» [588]. В Первом Гимне, где пр. Симеон подробно описывает свой мистический опыт, а также бессилие выразить его словами, он определенно утверждает, что речь идет о единстве не по сущности, но по причастию. «Что это за страшное таинство, — вопрошает он себя сначала, — совершаемое во мне? Слово никоим образом не имеет силы выразить, ни рука моя написать… Потому что если ныне совершаемое во мне, блудном (сыне), неизреченно, несказанно, каким образом Он, податель и творец таковых, скажи мне, нуждается от нас в похвале или в получении большей славы?.. В этом язык мой чувствует недостаток в словах и ум видит совершаемое, но не истолковывает. Видит и желает сказать, но не находит слова, потому что он видит невидимое, совершенно безвидное, простое, всецело несложное, бесконечное, по величине» [589]. Все–таки он старается понять: «Ибо он не видит начала, не видит совершенно конца, а середину совсем не знает. И как он сможет сказать, что видит? Все зараз, я полагаю, видится, не по сущности, конечно, но по причастию (????????)» [590].

Дабы сделать более понятным единство по причастию, пр. Симеон прибегает к аналогии вещественного огня: «Ты зажигаешь от огня и берешь весь огонь, но он остается неделимым, неуменьшенным, как раньше, однако то, что передается, отделяется от первого и становится многими светильниками, потому что он телесен. А тот (огонь) духовен, он неделимый и совершенно неразделимый… Передаваемый, он не разделяется на многие (огни), но остается нераздельным и находится во мне» [591]. Следует конкретное описание божественного явления [592]. В другом месте, утверждая действительность, на основании воплощения, общения человека с Богом, он настаивает, однако, что это есть единство по причастию, а не по сущности: «Но если в знании, действии и созерцании Бог стал всем человеком, то должно всячески думать по–православному, что я стал Богом по общению с Богом в чувстве и ведении, но не по сущности, а по причастию» [593]. Это утверждение приобретает особое значение, так как пр. Симеон видит в нем признак православия. Тем не менее, в том же Гимне пр. Симеон, продолжая свои признания и мистические и богословские размышления, допускает, что невещественная божественная сущность делает себя видимой в нас внутренне и всецело в нас проникает: «И тогда ты увидишь, — то есть когда последуешь за Христом по пути Его заповедей и страданий, — явившийся пресветлый свет в воздухе души чрезвычайно обеленном, (ты увидишь) ясно невещественно невещественную сущность, всю душу, через все действительно проникающую, а из–за нее и все тело, так как душа бесплотная во всем теле находится, и воссияет твое тело, как и твоя душа, а душа опять–таки будет (излучать) сияние, как воссиявшая благодать, подобно Богу» [594]. Между этими последними цитатами нет глубокого противоречия, так как «сущность» проникает душу, как свет, то есть в некоем явлении, а не такой, какова она есть в себе.

Было бы трудно и даже ошибочно придавать систематическую богословскую форму высказываниям пр. Симеона о непознаваемости и недоступности Бога и Его явлений, идет ли речь о спасительных действиях Бога в мире или о Его откровениях в душе мистика, действительно приобщающегося к божественному. К тому же, это не было намерением пр. Симеона. Он чувствовал, скорее, жизненную потребность дать самому себе отчет в том, что с ним происходит, и выразить, поскольку возможно, невыразимое. В этих попытках, как мы уже сказали, он преимущественно пользуется традиционными богословскими терминами — природа, сущность, энергия, имена и т. д., которые он употребляет для выражения парадокса абсолютной трансцендентности Бога и, вместе с тем, Его открытости человеку. Ему недостает, однако, строгой и последовательной терминологии, логической последовательности аргументов. Более того, среди его высказываний о божественной сущности можно найти противоречия и разногласия, кажущиеся, тем не менее [595]. Так, он часто, в духе крайнего апофатизма, говорит о полной непознаваемости Бога, но также и о том, что Бог познается сознательным образом. Иногда он говорит о Божественной «сущности», в других местах отрицает, что этот термин может быть применен к Богу. Он говорит, что у Бога нет имени, но называет Его «Спасителем». Иногда он утверждает непознаваемость не только сущности Божией, но также и божественных энергий. Однако чаще, настаивая на сокровенном и непостижимом характере сущности, пр. Симеон говорит, что Бог видим в энергиях, что у нас есть частичное Его видение, как видение лучей недоступного по своей яркости солнца. В некоторых местах он идет еще дальше и говорит, что мы существенно приобщаемся Богу [596] и становимся причастниками Его природы и сущности, особенно в таинстве Евхаристии [597]. И однажды он говорит даже, что можно иметь видение сущности Божией. Но в других местах определенно отрицает, что с Богом можно соединиться сущностью, а только причастностью. Остерегаясь вкладывать в тексты то содержание, которого они не имеют, или делать пр. Симеона богословом–систематиком, мы полагаем, однако, что имеем основание утверждать — здесь нельзя говорить о действительных противоречиях, не может быть речи о том, что пр. Симеон — слабый мыслитель, неспособный мыслить последовательно, но большая часть его «противоречий» объясняется парадоксальным и антиномическим характером тайны христианства, которую столь трудно, если не невозможно, выразить логическим и последовательным языком, особенно если подходить к этой тайне конкретным и экзистенциальным образом, как это делал пр. Симеон. Это особенно верно, когда речь идет о трансцендентности Бога и Его присутствии в нас. То, что пр. Симеон хотел передать понятиями «сущность» и «сверхсущность», выражениями «по сущности», «сущностью» и «существенно», — это последняя реальность его мистического видения, его единения с Богом, Который, соединяясь с нами «существенно», остается «сверхсущным» и недоступным в себе Богом. Нужно прибавить, что пр. Симеон никоим образом не считает себя обязанным пользоваться исключительно этими традиционными формулами, чтобы говорить о тайне Бога и о том, как Он открывается в нем.