Островитяне

Островитяне

В далёкой стране жило некогда идеальное общество. Члены этого общества не знали тех страхов, которые сегодня мучают нас. Они не знали также неопределённости и неустойчивости, отличаясь целеустремлённостью, и располагали более разнообразными средствами самовыражения. Хотя им не были знакомы стрессы и напряжения, которые сейчас считаются существенными для прогресса человечества, жизнь их была богаче, потому что иные, лучшие элементы заменили эти явления. Другими словами, их образ жизни был несколько иным. Мы даже можем сказать, что наши современные восприятия представляют собой только грубую, кустарную модель тех реальных восприятий, которые были характерны для членов идеального общества.

Они жили реальной жизнью, а не полужизнью. Мы можем назвать их людьми Эльар.

У них был вождь, которому стало известно, что в их стране невозможно будет жить в течение, скажем, двадцати тысяч лет. Он разработал план спасения, понимая, что их потомки смогут успешно вернуться домой только после многих испытаний. Он нашёл для них место убежища — это был остров, весьма отдалённо напоминавший их родину. Из-за различий в климате и других условий жизни эмигрантам пришлось претерпеть некоторые изменения. Они стали физически и морально более приспособленными к новым обстоятельствам, например, тонкие восприятия стали более грубыми, подобно тому, как в соответствии с потребностями ремесла грубеет рука человека, занимающегося физическим трудом.

Для того чтобы смягчить боль, которую принесло бы сравнение между старыми и новыми условиями, людей почти полностью заставили забыть о своём прошлом. О нём остались лишь слабые воспоминания, но этого было достаточно, чтобы полностью пробудиться в нужный момент.

Эта система была очень сложной, но хорошо организованной. Органы, с помощью которых люди выживали на этом острове, были также превращены в органы физического и умственного наслаждения, а те органы, которые были действительно творческими на их старой родине, были поставлены в особое положение неопределённости. Они были связаны с их слабой памятью и находились как бы в состоянии подготовки к своей конечной активизации.

Эмигранты обосновывались медленно и болезненно, приучая себя к местным условиям. Возможности острова были такие, что, соединив их с усилиями и определённой формой руководства, люди смогли бы перебраться на другой остров, расположенный уже ближе к их родине. Это был первый из целого ряда островов, на которых происходила постепенная акклиматизация.

Ответственность за эту «эволюцию» была возложена на тех, кто мог с ней справиться. Естественно, что таких людей было очень мало, потому что для основной массы практически было невозможно удержать в своём сознании оба вида знания, тем более что одно из них, казалось, противоречит другому. Определённые специалисты взяли на себя обязанность охраны «особой науки».

Эта наука (метод осуществления перевозок) была не чем иным, как знанием мореходного искусства и его практического применения. Требовались также инструкторы, сырьё, люди, усилия и понимание. Располагая всем этим, люди смогли бы научиться плавать или просто принимать участие в постройке кораблей, но нужно было пройти определённую подготовку. В течение некоторого времени этот процесс шёл нормально.

Затем случилось так, что некий человек, лишённый необходимых качеств, восстал против такого положения вещей и сумел развить блестящую идею. Он понял, что усилия по подготовке к побегу ложатся тяжёлым и, по-видимому, нежелательным грузом на людей. В то же время они склонны были верить тому, что им говорили о работе, связанной с побегом. Поэтому он сделал вывод, что, используя эти два фактора, он сможет захватить власть и отомстить тем, кто, по его мнению, недооценил его. Он просто-напросто предложит избавиться от этого груза, утверждая, что никакого груза нет.

И он сделал такое заявление:

«Нет никакой необходимости совершенствовать свой ум и тренировать его так, как это было вам описано. Человеческий ум и без того является стабильным и последовательным. Вам говорили, что нужно стать искусным мастером для того, чтобы построить корабль. А я говорю вам, что не нужно становиться мастерами — вам вообще не нужны никакие корабли! Для того, чтобы выжить и остаться членом общества, островитянину необходимо соблюдать всего лишь несколько правил. Развивая врождённое чувство, присущее всем, он может достичь всего на этом острове, являющемся нашим домом, общим достоянием и наследием».

Сумев вызвать у людей интерес, оратор «обосновал» своё заявление следующими доводами:

«Если корабли и плавание действительно реальны, покажите нам корабли, уже совершившие путешествия, и пловцов, вернувшихся назад!»

Инструкторы не могли принять подобного вызова. Он был рассчитан на то, что ослеплённая толпа не увидит лжи. Дело в том, что корабли иногда не возвращались назад, а возвратившиеся пловцы претерпевали такие изменения, что становились невидимыми для остальных.

Толпа требовала ясных доказательств, «Кораблестроение — это искусство и ремесло, — говорили беглецы, пытаясь унять волнение. — Изучение и применение этого знания требуют использования особой техники. Всё это, вместе взятое, вызывает общую активность, которую нельзя изучать по частям, как этого требуете вы. Эта активность сопровождается присутствием неосязаемого элемента, называемого баракой, от названия которого произошло слово „барк“, то есть корабль. Это слово означает „тонкость“, и его нельзя показать вам».

«Искусство, ремесло, общее, барака — чепуха!» — закричали революционеры и повесили всех кораблестроителей, которых смогли обнаружить.

Новое учение было принято с радостью — как провозвестие освобождения. Человек обнаружил, что он уже вполне созрел. Он, по крайней мере, временно почувствовал себя свободным от ответственности.

Благодаря простоте и удобству революционной концепции большинство других способов мышления были вскоре забыты. Очень быстро её уже стали считать фундаментальным понятием, которое не стал бы оспаривать ни один здравомыслящий человек. Здравомыслящими считались, разумеется, те, кто не вступал ни в какие противоречия с общей теорией, на которой теперь основывалось общество.

Идеи, которые противоречили ей, сразу же объявлялись неразумными, а всё неразумное считалось плохим. Поэтому если у кого-либо появлялись какие-то сомнения, ему приходилось либо подавлять их, либо игнорировать, так как любой ценой он должен был производить впечатление разумного человека.

Надо сказать, что слыть разумным не составляло труда. Нужно было только придерживаться ценностей общества, тем более что истинность разумного не требовала доказательств, если человек не мыслил себе жизни вне острова.

Теперь общество пришло в определённое равновесие в пределах острова и, если подходить к нему с его мерками, производило впечатление внушающей доверие завершённости. Оно было основано на разуме и чувстве и выглядело вполне благовидно. Например, на вполне разумной основе было разрешено людоедство. Обнаружилось, что человеческое тело съедобно. Съедобность — признак пищи. То есть человеческое мясо — тоже пища. Для того, чтобы компенсировать недостатки подобного рассуждения, нашли следующий выход: в интересах общества людоедство поставили под контроль. Компромисс стал отличительным признаком временного равновесия. Каждый раз, когда кто-нибудь находил возможность для нового компромисса, общество порождало новые социальные нормы.

Поскольку искусство кораблестроения не находило видимого применения в условиях этого общества, то любая деятельность, связанная с ним, легко могла быть сочтена нелепой. В кораблях не нуждались — некуда было ехать. Из определённых предположений можно было сделать определённые выводы, с помощью которых «доказывали» эти самые предположения. Это называется псевдоопределённостью и заменяет собой реальную определённость. Именно с этой псевдоопределённостью мы сталкиваемся ежедневно, допуская, что завтра мы будем всё еще живы. Наши островитяне применяли её вообще ко всему.

Две статьи Большой Универсальной Энциклопедии Острова могут дать нам представление о том, как всё это происходило. Черпая свою мудрость из единственного интеллектуального источника, доступного им, учёные светила острова сделали следующие выводы (открытия):

«Корабль — нечто раздражающее. Воображаемое средство передвижения, с помощью которого, как утверждают мошенники и лжецы, можно „пересекать“ воду, что с точки зрения современной науки является абсурдом. На острове не существует водонепроницаемых материалов, из которых можно было бы построить такой корабль, не говоря уже о том, что с Острова просто некуда плыть. Пропаганда кораблестроения является самым тяжёлым преступлением, описанным в статье XVIII УГОЛОВНОГО кодекса („Защита легковерных“).

Мания кораблестроения — крайняя форма ухода от окружающей действительности, признак плохой приспособляемости к окружающей обстановке. В соответствии с Конституцией все граждане, подозревающие о наличии у кого-либо этого ужасного состояния, обязаны уведомить официальные органы. Смотрите: „Плавание“, „Психические отклонения“, „Преступление“.

Плавание — нечто отталкивающее. Это воображаемый метод передвижения тела через водное пространство, исключающий возможность потопления и используемый главным образом с целью достижения какого-либо места вне Острова. Человек, „изучающий“ это отталкивающее ремесло, должен пройти нелепый ритуал. На первом уроке он должен, лежа на земле, двигать руками и ногами, подчиняясь команде „инструктора“. В целом, основой этой концепции послужило стремление самозваных „инструкторов“ навязывать свою волю легковерным в первобытные времена. Позднее этот культ принял форму эпидемической мании. Смотрите: „Корабль“, „Ереси“, „Псевдоискусство“».

Словами «раздражающее» и «отталкивающее» на острове пользовались для того, чтобы указать на то, что противоречило новому учению, которое именовалось «приятным». Смысл этого заключался в том, что теперь люди должны были доставлять удовольствие себе в соответствии с тем, что было полезно Государству. Государством называли совокупность всех людей.

Неудивительно, что с самого начала новой эры сама мысль о возможности покинуть остров наполняла людей ужасом. Такой же неподдельный ужас можно было наблюдать у отсидевших долгий срок заключённых перед выходом на свободу. Вне места заключения — неясный, незнакомый, враждебный мир.

Остров не был тюрьмой, но он был клеткой, незримые ограничения которой действовали куда более эффективно, чем любые видимые преграды.

Общество островитян становилось всё более и более сложным, поэтому мы сможем охватить лишь некоторые из его выдающихся особенностей. Оно располагало богатой литературой. Кроме художественных произведений, существовало множество книг, описывающих ценности и достижения нации. Была создана также целая система аллегорической литературы, живописавшей те ужасы, которыми полна была бы жизнь, если б общество не утвердило себя в своём нынешнем счастливом состоянии.

Время от времени «инструкторы» пытались помочь бежать всем сразу. Капитаны жертвовали собой ради восстановления условий, при которых ныне скрывающиеся кораблестроители смогли бы продолжить свою работу. Историки и социологи связывали эти усилия с условиями Острова, не допуская и мысли о возможности каких-либо контактов вне этого замкнутого общества. Почти для всех случаев можно было сравнительно легко найти правдоподобные объяснения. В расчёт не принимались никакие принципы этики, так как учёные с неподдельным усердием продолжали изучать лишь то, что им казалось истинным. «Можем ли мы делать больше?» — спрашивали они, считая, что альтернативой «больше» могут быть чисто количественные усилия. «Что ещё мы можем сделать?» — и так спрашивали они друг друга, думая, что это «ещё» подразумевает собой нечто иное. Их реальной проблемой было то, что они считали себя способными задавать вопросы, игнорируя тот факт, что постановка вопроса не менее важна, чем ответ на него. Островитяне, конечно, располагали широкими возможностями для мышления и деятельности и в пределах своих маленьких владений. Разнообразие идей и различий во взглядах создавали впечатление освобождения. Мысль поощрялась, естественно, при условии, что она не была абсурдной.

Допускалась свобода высказываний, но от неё было мало толку без совершенствования понимания, к которому не стремились. В соответствии с изменениями, происходившими в обществе, работа и цели мореплавателей должны были выражаться различными способами. Это сделало понимание их реальности ещё более затруднительным для тех, кто пытался следовать им, придерживаясь понятий, принятых на острове. Из-за всей этой неразберихи иногда даже способность помнить о возможности побега могла стать препятствием. Постоянное осознание такой возможности не было чем-то особым, однако желавшие бежать чаще всего довольствовались какой-либо заменой. Неясная концепция плавания не могла быть полезной без ориентации, но даже тем, кто больше других хотел заняться кораблестроением, было внушено, что они уже обладают такой ориентацией. Они уже созрели. Они ненавидели всех, кто говорил им о том, что они могут нуждаться в подготовке.

Страшные представления о плавании или кораблестроении часто заслоняли собой возможности реального прогресса. Во многом в этом были виноваты пропагандисты псевдоплавания или аллегорических кораблей, заурядные мошенники, предлагавшие уроки тем, кто был ещё не в состоянии плавать, или обещавшие проезд на кораблях, которых они не могли построить.

Потребности общества с самого начала вызвали необходимость в некоторых формах подготовки и мышления, развившихся впоследствии в то, что стали именовать наукой. Этот великолепный подход к делу, столь важный там, где он мог найти хоть какое-то применение, в конце концов перерос рамки реального смысла. После «приятной» революции так называемый «научный подход» стали раздувать так, что он заменил собой вообще все идеи. Наконец, всё, что не вмещалось в рамки, стали называть «ненаучным» (удобный синоним для слова «плохой»).

Из-за отсутствия должного подхода островитяне, подобно людям, предоставленным самим себе в прихожей и нервно перелистывающим журналы, погрузились в поиски различных замен тому, что было первоначальной (и, естественно, конечной) целью переселения общества.

Некоторым более или менее успешно удалось переключить своё внимание на сугубо эмоциональную деятельность. Существовали различные виды эмоциональных проявлений, но не было соответствующей шкалы для их оценки. Все эмоции считались «глубокими» или «проникновенными», во всяком случае, более проникновенными, чем отсутствие таковых. Эмоции, приводившие людей к самым крайним физическим или ментальным проявлениям, автоматически нарекались «глубокими».

Большинство людей ставили перед собой различные цели или позволяли другим делать это. Например, они могли следовать различным культам, стремились приобрести деньги или социальное положение. Одни поклонялись определённым вещам и чувствовали себя выше всех остальных; другие, отвергая идею поклонения чему бы то ни было, считали, что у них нет идолов и позволяли себе насмехаться над остальными.

Шли века, и остров покрывался осколками этих культов. К несчастью, в отличие от обычных осколков, они могли сами поддерживать своё существование. Различные люди, руководствовавшиеся самыми лучшими побуждениями и не только ими, снова и снова комбинировали эти культы, получавшие вторую жизнь. Для любителей и интеллектуалов всё это представляло собой сокровищницу научного материала (или же материала «посвящённых») и создавало у них утешительное ощущение разнообразия.

Увеличивались многочисленные возможности удовлетворения различных ограниченных склонностей. Остров был переполнен дворцами и монументами. Люди, конечно, гордились этими достижениями и считали, что живут счастливо, ибо никто из них не мог бежать.

Кораблестроение имело некоторое отношение к определённым сторонам их жизни, но почти никто не знал, какое именно.

Корабли тайно поднимали паруса, пловцы продолжали обучать плаванию. Обстановка на острове не смогла наполнить души этих посвящённых людей смятением. В конце концов, они тоже выросли в этом обществе. И были прочно связаны с ним и его судьбой.

Однако зачастую они вынуждены были оберегать себя от слишком пристального внимания своих сограждан. Некоторые «нормальные» островитяне пытались спасать их от них самих. Другие пытались убивать их, руководствуясь столь же возвышенными соображениями. Третьи страстно желали получить от них помощь, но не могли найти их.

Все эти реакции на существование пловцов были следствием одной и той же причины, воспринятой различными умами по-разному. Этой причиной было то, что едва ли кто-нибудь знал сейчас, кем в действительности были пловцы, чем они занимались и где их можно было найти.

По мере того как жизнь на острове становилась всё более и более цивилизованной, люди стали заниматься странным, но полезным делом. Смысл его заключался в том, что они выражали сомнение в правильности системы, в условиях которой жило общество. Конкретное проявление сомнений, касавшихся социальных ценностей, приняло форму насмешек над ними. Эта деятельность сначала могла быть окрашена весёлыми или печальными тонами, но в действительности она превратилась в повторяющийся ритуал. Потенциально это было полезным делом, но развитию его истинно творческой функции часто мешали.

Людям казалось, что, дав своим сомнениям хотя бы временно проявиться, они смогут каким-то образом смягчить их, избавиться от них и чуть ли не примириться с ними. Сатиру считали многозначительной аллегорией; аллегории принимали, но не могли усвоить. Пьесы, книги, фильмы, стихи и памфлеты были обычным средством такого развития, хотя этим же были заняты и особые направления в более научных отраслях знания. Многие островитяне считали эмансипированным, современным или прогрессивным следовать этому культу, а не старым.

Здесь и там кандидаты приходили к инструкторам плавания, чтобы заключить с ними соглашение, и обычно происходил такой стереотипный разговор:

— Я хочу научиться плавать.

— Вы хотите договориться об этом?

— Нет, я только должен взять с собой тонну капусты.

— Какой капусты?

— Еды, которая потребуется на другом острове.

— Но там есть еда и получше.

— Я не понимаю, о чём вы говорите. Я не могу быть уверенным в этом и должен захватить свою капусту.

— Но вы не сможете плыть с целой тонной капусты!

— Тогда я не смогу ехать. Вы называете её грузом, а для меня это самая необходимая вещь.

— Допустим, что в качестве аллегории мы назовем это не капустой, а «предположениями» или «разрушительными идеями».

— Я лучше пойду со своей капустой к тому инструктору, который понимает, что мне нужно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.