Глава III. Комментарий к Мишне
Глава III. Комментарий к Мишне
По иронии судьбы, в стране, где в древности евреи были рабами, теперь они пользовались наибольшей свободой. Эти мысли не могли не занимать ум Моше, когда он вместе со своей семьей ступил на борт одного из тех больших кораблей, которые по порту приписки прозвали «александрийскими». Их путь лежал как раз в Александрию.
В «Книге путешествий рабби Биньямина Тудельского», написанной купцом и странствующим ученым[40], посетившим еврейские общины не только в Европе, но и в западных пределах Китая, содержится подробное описание Александрии того времени. По его словам, это был процветающий город с широкими улицами, такими прямыми и длинными, что «стоя у одних городских ворот, можно увидеть другие», хотя расстояние между воротами было не меньше трех миль. Множество торговых судов из Европы, Северной Африки, Индии и с берегов Аравийского полуострова стояло у причала — поэтому Вениамин называл Александрию «торговым портом всех народов». Состоятельные горожане жили обычно в роскошных домах, торцами выходящих на главные улицы. В Александрии царила открытая и непринужденная атмосфера, в отличие от Феса, который подавлял и угнетал. Кроме всемирно известной Александрийской академии, в городе и его окрестностях существовало примерно двадцать высших учебных заведений, студенты которых — выходцы практически из всех слоев населения — изучали множество разных наук. Александрия была большим космополитическим городом, в котором с момента его основания Александром Македонским в 332 году до н.э. нашла прибежище многочисленная еврейская община, ставшая неотъемлемой частью его коммерческой и культурной жизни. Политически активные евреи нередко были вовлечены в жизнь египетского двора и городского управления.
Еврейская община насчитывала примерно три тысячи семей, что составляло немалую часть населения города, в котором жило тогда около 50 тыс. человек. Евреи пользовались не только религиозной свободой во всем Египте — им была предоставлена независимость в вопросах гражданского самоуправления, по крайней мере в том, что касалось их внутренних дел. Образованием евреев, их религиозными институтами, устройством общины и ее судов ведал назначаемый государством нагид. Эта государственная должность существовала в Египте с X в. Нагид, заседавший в Каире, назначал раввинов, судей и других должностных лиц общины, а также представлял интересы евреев при дворе халифа и нередко исполнял обязанности халифского врача.
Всего несколько месяцев спустя после того, как семья прибыла в Александрию, здоровье рабби Маймона резко пошатнулось. Вскоре он умер, и письма с соболезнованиями и признанием его заслуг как человека, раввина и ученого, посыпались со всех уголков света, в которых жили или странствовали евреи. Теперь Моше стал во главе семьи; он был обязан позаботиться о брате и сестре. Торговля драгоценными камнями, которую вели Моше и Давид, расширялась, но средств, заработанных этим, едва хватало. Друзья советовали Моше занять пост раввина и принять причитающееся за это жалованье, однако он отказался. Ему была ненавистна мысль получать деньги за свое образование, религиозный авторитет и мудрость. Он был непоколебим в мнении, которого придерживались еврейские мудрецы более тысячи лет, — что ни при каких условиях раввины не должны принимать плату за свой труд. Отказываясь «воспользоваться Торой как лопатой»[41], Рамбам написал небольшой трактат, в котором подробно рассматривал этот вопрос. Он писал: в истории очень много примеров того, как видные ученые зарабатывали на жизнь каким- нибудь ремеслом. Даже великий Ѓилель, писал Рамбам, был дровосеком, а его постоянный оппонент Шамай — плотником. Другие законоучители были гончарами, ткачами, кузнецами, сапожниками. В своем трактате он рассказывает о рабби Карна, водоносе, который просил общину платить ему за участие в разрешении тяжб столько же, сколько он заработал бы за это время трудом водоноса. Вопреки бытовавшему в Александрии обычаю, Моше бен Маймон отказался принимать деньги за труды во имя Господа.
Трудно сказать, как в этот период семья Маймонида смогла поправить свое денежное положение, однако ключ к разгадке можно найти в упомянутом трактате. Как писал Рамбам, для ученого допустимо давать деньги в долг тому, кто вложит их в дело, чтобы затем разделить с этим человеком прибыль. Вполне возможно, что он участвовал в торговле брата именно на таких началах. Вероятно, в то время братья заключили соглашение, согласно которому Давид стал главным кормильцем семьи. Торговля ширилась, и старший брат мог посвящать большую часть времени ученым трудам. Давид же с головой ушел в торговые дела.
Когда Моше прибыл в Александрию в 1165 году, ему было двадцать семь лет. Египетским халифом в ту пору был Аль-Адид. Ему было суждено стать последним халифом династии Фатимидов, управлявшей страной. В последующие три года Египет стал ареной непрестанной борьбы между тремя соперниками: Амори I, королем палестинских крестоносцев, франком по происхождению, сирийцами, которыми тогда правил султан Нур Ад-Дин, и египетскими Фатимидами. Александрию заняли сирийцы, под командованием Салах Ад-Дина[42], приходившегося племянником Ширку, визирю султана Нур Ад-Дина, который вел свое происхождение из знатного курдского рода. Жители города с негодованием восприняли союз, заключенный против сирийцев между Аль-Адидом и христианами, которые подчинялись Амори I. Даже после вывода иноземных войск в городе оставалось много недовольных. Беспокойство, охватившее весь Египет, усугублялось застарелой враждой между шиитами Фатимидами и большинством их подданных-суннитов; эта вражда не раз порождала волнения в арабских странах — как в предшествующие столетия, так и впоследствии. Шииты отвергают устную традицию ислама — Сунну, почитая только Коран; сунниты, которые поэтому считаются «более правоверными», признают и Сунну, и Коран.
Подобная проблема стояла и перед еврейской общиной. Причиной ей было то, что в Александрии жило много караимов. Движение караимов зародилось в VIII в. в Персии (небольшие группы караимов до сих пор можно найти в Израиле, Польше, США и в некоторых уголках бывшего Советского Союза). Караимы во многом походили на шиитов, в том смысле, что источником Божественного закона почитали только еврейскую Библию, отвергая все остальное. Поскольку караимы не принимали раввинистический иудаизм, традиционные евреи считали их еретиками, и потому общение между двумя этими группами было затруднено. Караимы и традиционные евреи не могли совместно трапезничать, участвовать в похоронах друг друга и даже не признавали, что у них общие религиозные цели. У караимов не было единого лидера, и ими управлял нагид, избираемый из традиционных евреев. Такое положение дел едва ли способствовало улучшению ситуации, поскольку каждый нагид открыто осуждал ритуалы караимов как еретические и лишенные боговдохновенной мысли, вошедшей в иудаизм в раввинистических добавлениях и комментариях.
Тем не менее община караимов процветала, по крайней мере в экономическом и социальном плане, и даже в интеллектуальном, ибо порой среди раввинистов находились такие, кому принципы караимов казались убедительными. Вполне естественно, что между шиитами Фатимидами и караимами установилось взаимопонимание, которое сыграло на руку последним не только в торговых, но и в общественных делах. Многие караимы разбогатели и достигли большого политического влияния в Египте, несмотря на то что были по-прежнему подчинены нагиду. Прочное общественное положение караимов, в свою очередь, побудило их к попыткам, подчас небезуспешным, перетянуть раввинистов в свой лагерь, что было особенно заметно по числу смешанных браков. Конфликт между двумя этими группами, столь презрительно относившимися друг к другу, представлял опасность для них обеих. И хотя никак нельзя было достичь единства в вопросах законов и обычаев, обе группы ощущали необходимость найти какое-то решение, благодаря которому можно было бы уменьшить число разногласий.
Процветающая еврейская община Александрии не славилась своей образованностью, и ее представители, как правило, не особенно заботились о строгом соблюдении религиозных ритуалов, как понимал их Рамбам. Евреи старались не упускать возможности, что открывались перед ними, и, на взгляд Рамбама, были чрезмерно увлечены делами этого мира. Их раввины, как правило, были не столь учены, как раввины других стран; александрийские религиозные школы не играли ключевой роли в жизни общины. Знание Торы и Талмуда, как и знакомство с религиозной мыслью в целом, стояло на очень невысоком уровне. В этих условиях глубокие познания Маймонида и его мудрость в религиозных вопросах вскоре стали заметны всем, и к нему постоянно обращались за советом. Таким образом, Маймонид был неизбежно вовлечен во вражду традиционных евреев с караимами. И его позиция получила широкую огласку, когда он написал ответ на письмо местного еврея, который просил его высказать мнение о сложившемся положении.
Рамбам ответил ему в форме респонса — так называется письменный ответ авторитетного раввина на вопрос, заданный ему евреями какой-нибудь страны. Такие респонсы обладали большим весом, и во многом их можно уподобить современным судебным прецедентам. Респонсы Маймонида, которые он писал на протяжении нескольких десятилетий, стали основным источником, отобразившим развитие его мысли и события его жизни. Кроме того, респонсы до сих пор считаются важным источником авторитетного ѓалахического комментария. Исследователи полагают, что Рамбам написал около шестисот респонсов; получатели снимали с них многочисленные копии и распространяли их.
Хотя Рамбам довольно неприязненно относился к ритуалам караимов и одобрял полное отстранение от этой общины, он все же питал надежду, что караимов удастся вернуть в лоно ортодоксии. В то время он еще не обладал авторитетом, которым был наделен позже, однако в своем респонсе он не побоялся не только призвать к терпимости по отношению к этой секте, но и высказать уважение к ней. По его мнению, социальные связи между двумя группами следует не только сохранить, но и укрепить. Ортодоксальные иудеи должны предоставить караимам такие ритуальные услуги, как обрезание и погребение, в чем прежде они отказывали им. В то же время Маймонид недвусмысленно указывает на то, что эта секта пагубно влияет на традиционную общину; сойдя с пути Господнего, в чем-то они уже не являются подлинными евреями. Их нельзя включать в миньян(кворум из десяти мужчин, необходимый для богослужения. — Прим. автора), а также в число трех мужчин, необходимых для молитвы после трапезы. Итак, Маймонид исключил караимов из участия в важных ритуалах еврейской общины: ежедневного богослужения и молитвы после трапезы.
Ни один предводитель александрийской еврейской общины до тех пор не шел на столь радикальные шаги в отношении караимов, обладающих большим социальным и политическим влиянием. И даже в среде ортодоксальных евреев многие сочли резкость Маймонида неуместной — ее объясняли горячностью молодого человека. Столкнувшись со столь сильным противодействием, Маймонид оказался перед выбором: пойти на неизбежный конфликт или покинуть Александрию. Со дня приезда в этот город его стесняла местная среда, в которой и еврейскому образованию, и соблюдению законов Торы не придавалось должного значения. Ему было несложно принять решение; и вместо того чтобы вступать в перепалку с злопыхателями, он решил уехать из города, хотя со дня его приезда туда не прошло и двух лет.
Время тому благоприятствовало. Именно тогда Маймонид завершил большое сочинение, Китабас-Сирадж (Перуш аль ѓа-Мишна, «Комментарий к Мишне»), которому он посвятил десять лет напряженного труда. В ходе работы над «Комментарием» эта книга постепенно вышла за рамки разъяснения еврейского Закона и ѓалахических постановлений, рассеянных по бесчисленным страницам Талмуда. В «Комментарии» Маймонид излагает свою собственную философию иудаизма и подробно разъясняет концепции, которые, по его мнению, многие века неверно понимали не только рядовые читатели, но и некоторые раввинистические авторитеты. В этом труде Рамбам рассматривает вопросы, связанные не только с законами Торы и их соблюдением, но и с социальными и моральными обязанностями членов общины. В конечную версию книги вошли принципы, которые сегодня мы отнесли бы к области психологии и этики. Рамбам без колебаний использовал свои глубокие познания в греческой философии и ссылался на новейшие научные открытия тех времен. Вместе с тем Рамбам оставался верен своему изначальному намерению написать труд, доступный людям с самым разным уровнем образования; от них требовалось только одно — уметь читать по-арабски. Стремясь разъяснить Мишну простым людям, Рамбам написал книгу, которая могла служить жизненным ориентиром для всех арабоязычных евреев в эти трудные годы XII столетия; да и не только арабоязычных — ведь книга была переведена на иврит.
Каждый из шести разделов своего «Комментария» Маймонид начинает своеобразным трактатом, в котором речь идет не только о структуре данной части Устного Закона, но и об исторической подоплеке его возникновения, будь то события на горе Синай или окончательное завершение Мишны рабби Йеѓудой ѓа-Наси. Поскольку Маймонид не всегда соглашается со словами мудрецов Гемары и позднейших раввинистических комментаторов, он без колебаний игнорирует их или высказывает свою точку зрения — в чем, по его мысли, эти суждения ошибочны. При этом он старается не вдаваться в их сложнейшую аргументацию и обходить стороной те извилистые пути, по которым они пришли к своим заключениям. Если рассматривать шесть разделов «Комментария» в целом, эта книга открыла неведомые до того аспекты иудаизма. Совершить такую работу мог только человек, обладавший достаточно разносторонней интеллектуальной подготовкой и вместе с тем бывший единственным авторитетным ученым того времени. Даже если бы Маймонид не написал ничего, кроме своего первого большого труда, все равно существовала бы известная поговорка, которую евреи повторяют по сей день: «От Моше (библейского Моисея) до Моше (Маймонида) не было равного Моше».
Примером такой разносторонности может служить рассуждение Рамбама о душе. Не только тело, пишет он, способно пребывать в состоянии болезни или здоровья, но и душа, которая может пойти ложными и порочными путями. Рамбам был убежден, что такого рода «отклонения» не присущи человеку изначально, — нет, человек приобретает их под влиянием внешних воздействий, и они укореняются в нем вследствие привычки. И если для излечения телесной болезни следует обратиться к врачу, то для врачевания больной души следует направить стопы к ученому или наставнику. Даже если в человеке развилась предрасположенность к какому-то пороку, он может преодолеть его, исполнившись решимости поступать вопреки ему.
Итак, человек стоит перед выбором — следовать путями порока или вести себя согласно моральным принципам. Однако, утверждает Маймонид, попытка установить слишком высокую моральную планку сама по себе является неумеренностью — это можно сказать о различных самоограничениях, которые человек накладывает на себя, моральной непреклонности и самонадеянной гордыне. Для Маймонида любая крайность является признаком духовного заболевания.
«Невоздержная страсть — одна крайность, полная нечувствительность к удовольствию — другая крайность, и обе они совершенно пагубны. Оба эти свойства души — одно избыточное (невоздержанность), а другое недостаточное (бесчувственность), — одного порядка.
Сходным образом, великодушие есть середина меж своекорыстием и мотовством; смелость — меж безрассудством и трусостью; достоинство — меж надменностью и грубостью; смирение — меж высокомерием и самоуничижением; удовлетворенность — меж алчностью и нерадивостью; щедрость — меж мелочностью и расточительностью; скромность — меж бесстыдством и робостью. Так же обстоит дело и с другими качествами... Поистине достойны похвалы те, кто находят середину; именно к ней должен стремиться человек, постоянно взвешивая свои поступки, с тем чтобы держаться середины»[43].
Здесь Маймонид упоминает греческий принцип «золотой середины», в частности, как средство избежать безнравственных поступков, с одной стороны, и аскетизма или лицемерия — с другой. Рамбам не раз возвратится к этой мысли в своих поздних работах: аскетический образ жизни ослабляет и разрушает тело, а ведь оно должно оставаться здоровым, если человек собирается осуществить высочайшую цель своей души — обрести мудрость и знание о Боге. Но так или иначе, это зависит от свободы выбора человека.
«Если бы человек не был свободен в своих действиях, то не было бы смысла ни в предписывающих, ни в запретительных заповедях Торы. Все было бы пустым и напрасным, ибо человек не выбирал бы, как ему поступить. И тогда непременно лишились бы смысла учение, воспитание, освоение искусств. Все было бы бесполезно, ибо человек не мог бы не поступить тем или иным образом, не обладать тем или иным знанием, не иметь тех или иных качеств. И тогда любые награды и наказания, что от Бога, что от человека, были бы вопиющей несправедливостью… И все это совершенная ложь и напраслина, и противоречит как разуму, так и опыту. Это подрывает основы веры и приписывает Господу несправедливость. Несомненная же истина в том, что все поступки человек совершает по своей воле: хочет — делает, хочет — не делает, и ничто его к этому не принуждает. И потому Господь твердо заповедует ему: «Смотри, предложил я тебе сегодня жизнь и добро, и смерть и зло… Избери же жизнь» (Втор. 30:15-19)»[44].
Оспаривая идею предопределения, Маймонид не преминул выразить свое неприятие любых концепций, которые утверждают, что на человеческое поведение влияют обстоятельства, выходящие за рамки его воли. Например, вера в астрологию, что в те времена была широко распространена даже среди евреев, в «Комментарии» осуждается самым жестким образом. В другом разделе этого труда Маймонид высмеивает обычай писать имя Всевышнего на амулетах, ибо это суеверие недостойно разумного человека.
Кроме того, Маймонид осуждает фантастические представления, что сложились о посмертном бытии человека. Олам ѓа-ба, Грядущий мир, часто считался либо местом чувственных наслаждений, бесконечно изобилующим едой, питьем, одеждами и сокровищами; местом удовлетворения каждой прихоти, в том числе влечения к чувственной любви; местом воссоединения с семьей и друзьями, — либо всего перечисленного наряду с наказанием грешников, для которых воображение людей того времени отводило особое место, где те будут страдать. Маймонид насмехается над этими представлениями, называет их верованиями глупого и невежественного народа, не понимающего иносказаний, посредством которых мудрецы древних времен описывали Грядущий мир и приход Мессии. Рамбам учит, что подобные описания не следует воспринимать буквально. Они — лишь средство достучаться до умов наивных людей, чтобы привлечь их к вере; так мы дарим сласти и игрушки детям, чтобы побудить их к учению, ибо они еще не достаточно взрослы, чтобы усваивать отвлеченные понятия или ценить науки за пользу, которую они приносят людям. Что же касается жизни в Грядущем мире, то Рамбам утверждает, что ее не следует понимать как награду или наказание; воскрешение тела, по его мнению, не было обещано всем. Рамбам не разделял изложенной в Мишне мысли, согласно которой «все евреи имеют удел в Грядущем мире»[45]. По мнению Рамбама, воскрешены будут только праведные; но он не уточняет, как именно произойдет их воскрешение. Для него это явление представляется скорее духовным, нежели физическим: бессмертные души наслаждаются созерцанием Бога, и ничто не может сравниться с этим блаженством. В сущности, он описывает Грядущий мир как интеллектуальное просветление, которое достигается благодаря возвышенному состоянию духовного приникновения к Господу. Человек не способен понять такую жизнь в Грядущем мире, пока не умрет — ведь он воспринимает благо как чувственное наслаждение. Что же касается наказания грешников, то Рамбам настаивает на том, что их души будут уничтожены, дабы им не досталось того, что получат праведники. И наказанием для них будет не мучение, а само «несуществование».
И Мессия, писал Маймонид, придет совсем не так, как принято думать. Он будет смертным, однако превзойдет всех людей мудростью, восстановит дом Давида, от которого ведет свое происхождение, а затем соберет евреев из изгнания и поможет им обрести независимость в Земле Израиля, благодаря чему те смогут усердно соблюдать законы Торы. Таким образом, согласно Рамбаму, представление о мессианском времени в конечном счете — представление политическое. Мир после прихода Мессии во многом не претерпит изменений, но в нем будет меньше страданий. Людям будет намного легче добывать все, что необходимо для жизни, у них появится больше возможностей заниматься изучением священных предметов. Когда придет время, Мессия умрет, как все люди, но оставит потомков, которые сохранят его наследие и продолжат род Давида. Согласно Рамбаму, приход Мессии не будет сопровождаться сверхъестественными явлениями, о которых так много говорилось на протяжении веков.
Было бы вполне естественно предположить, что Маймонид, который в Фесе занял весьма либеральную позицию в отношении мнимого отступничества и притворного обращения в другую религию ради спасения жизни, придерживался не менее либеральных взглядов в отношении принципов, которыми должны руководствоваться верующие иудеи. Однако в «Комментарии» выражена обратная позиция. Более того, этот труд устанавливает столь жесткие стандарты иудаизма, что уже в то время они вызвали немало противоречивых оценок. Ни Библия, ни раввинистические писания никогда не указывали столь жестко, что отрицание этих принципов может лишить человека доли в Грядущем мире. Неожиданно для многих это положение было сформулировано как «Тринадцать принципов веры» тридцатилетним мудрецом, чей голос все чаще оказывался самым влиятельным в общине египетских евреев. Для Маймонида непринятие хотя бы одного из этих принципов означало непринятие иудаизма вообще. Вот эти Тринадцать принципов[46]:
«1. Верую полной верой, что Творец, благословенно имя Его, — Создатель и Владыка всех творений, и что Он Один совершал, совершает и будет совершать все деяния.
2. Верую полной верой, что Творец, благословенно имя Его, Един, и что нет единства, подобного [единству] Его — ни в каком отношении, и что Он Один Бог наш — был, есть и будет.
3. Верую полной верой, что Творец, благословенно имя Его, бестелесен, и что Его не определяют свойства телесные, и что Ему нет вовсе никакого подобия.
4. Верую полной верой, что Творец, благословенно имя Его, — Он первый, и Он последний.
5.Верую полной верой, что одному только Творцу, благословенно имя Его, следует молиться, и что никому, кроме Него, не следует молиться.
6. Верую полной верой, что все слова пророков истинны.
7. Верую полной верой, что пророчество Моше, учителя нашего, да пребудет он в мире, было истинно, и что он был отцом всех пророков, которые предшествовали ему и последовали за ним.
8. Верую полной верой, что вся Тора, находящаяся ныне в руках наших, — это [Тора], данная учителю нашему Моше, да пребудет он в мире.
9. Верую полной верой, что Тора эта не будет заменена, и что не будет другой Торы от Творца, благословенно имя Его.
10. Верую полной верой, что Творец, благословенно имя Его, знает все деяния сынов человеческих и все помыслы их, как сказано: «[Он] Тот, Который создал все сердца их, постигающий все деяния их».
11. Верую полной верой, что Творец, благословенно имя Его, воздает добром соблюдающим заповеди Его и карает преступающих заповеди Его.
12. Верую полной верой в пришествие Машиаха, и хотя он медлит, при всем том буду надеяться каждый день, что он придет.
13. Верую полной верой, что произойдет воскрешение мертвых, когда будет на то воля Творца, да благословится имя Его, и да превозносима будет память о Нем всегда и во веки веков»[47].
Тринадцатый принцип, похоже, противоречит утверждению самого Маймонида, который говорил о том, что воскрешение не следует понимать в понятиях физического тела. Однако слова о воскрешении звучат здесь довольно неоднозначно, и, может быть, это сделано намеренно.
Именно в «Комментарии к Мишне» Маймонид впервые четко обозначил тему, которая впоследствии нередко будет повторяться в его трудах, книгах и многочисленных письмах: по его мнению, слова Торы и Талмуда не всегда следует понимать буквально. Многое из того, что содержится в священных писаниях, говорит Маймонид, — это иносказания, в которых скрыт более глубокий смысл, доступный пониманию только тех, кто располагает соответствующей подготовкой и чей ум готов к такой работе. Цель этого литературного приема, писал Маймонид, привлечь к Закону тех, кто не получил достаточного образования и чей рассудок еще не окреп для такой работы, ибо в противном случае их отпугнула бы глубина этих трудов. Однако наиболее важное объяснение состоит в том, что таким образом можно «заострить разум учащегося, чтобы то, о чем говорится в этих писаниях, оставалось тайной для людей, чей ум не готов принять истину во всей ее чистоте». Исходя из этого, Рамбам настаивал также, что идея о награде и наказании призвана служить наставлением для простого народа, ибо мудрые люди знают, что на самом деле добро нужно делать только ради него самого и что добродетель сама по себе есть достаточная награда. «Воздаяние за праведность — сама праведность, возмездие за порок — сам порок»[48].
Из вышесказанного ясно, что «Комментарий к Мишне» можно назвать «очень личным» трудом Маймонида, как, в сущности, и все прочие сочинения, выходившие когда-либо из-под его пера. В заключение «Комментария» Рамбам поместил мысли о бедствиях, которые он претерпел за десять долгих лет работы над книгой. Он был вынужден скитаться, подчас ему приходилось читать и писать на мокрой палубе корабля. Он пишет: «Сердце мое сокрушалось от страданий тех лет, из-за судьбы странников, которую Господь послал нам, из-за непрекращающегося изгнания и скитаний из одного края мира в другой. Впрочем, возможно, то было милостью, поскольку изгнание искупает вину... Знает Господь, что одни главы я разъяснял в скитаниях, другие на корабле, третьи на постоялых дворах, в дороге, не имея под рукой нужных книг. Помимо того, мне приходилось изучать и науки».
В других заключительных фразах «Комментария» перед нами предстают две на первый взгляд несовместимые стороны личности тридцатилетнего мудреца. Во-первых, он скромно пишет о трудностях своей работы, словно бы для того, чтобы объяснить, почему ему понадобилось так много времени для завершения этого труда, и для того, чтобы возразить на возможный упрек тех читателей, которые могут счесть некоторые страницы этого труда противоречивыми. Он просит присылать ему критические замечания и даже защищает тех, кто это сделает, от негодования людей, которых это могло бы оскорбить: «Критика не есть несправедливость; она благословлена Небесами. Она дорога мне, ибо в основе ее лежит Божественное».
Однако еще один из заключительных абзацев написан совсем иным тоном. Этот молодой законоучитель, заявивший о своем намерении прояснить непростой для понимания еврейский Закон, дабы он стал ясен всем, кто захочет изучать его труд, теперь с высоты своего авторитета сообщает читателям, что они могут преуспеть в понимании данного труда, только если будут неоднократно и вдумчиво изучать его. Абзац, который мы приводим ниже, подразумевает, что автор этой книги обладает таким авторитетом, а его заключения столь неоспоримы, что читатель может не согласиться с ними только потому, что не до конца овладел смыслом данного труда или не оценил содержащихся в нем истин.
«Перечитывай мою книгу снова и снова, старательно размышляй о ней. И если твоя суетность заставит тебя верить, что ты понимаешь суть этой книги после одного прочтения, или даже после десяти, тогда, клянусь, ты безрассуден! Читай эту книгу вдумчиво, не торопись. Я писал ее не наобум, но после долгих исследований и размышлений».
Понять значение этих слов непросто. В них выражено такое уважение к собственной интеллектуальной работе, что многие современные читатели, быть может, сочтут их достойными порицания. Но если мы положим на одну чашу весов эти слова, а на другую — то, что знаем о характере их автора и обстоятельствах, в которых они были написаны, мы легко поймем причины такого «властного тона». Эти же причины объясняют и многие другие аспекты «Комментария», которые на первый взгляд противоречат представлению о свободолюбивом, мягком, способном на глубокое сопереживание человеке, что складывается у нас о Маймониде, когда мы читаем другие его сочинения.
Изгнание, обращение в другую веру под страхом смерти, убийство многих евреев и уничтожение целых общин — все это привело к тому, что в странах христианской Европы почти не осталось евреев. Жестокое правление Альмохадов в Испании и Северной Африке поставило под угрозу будущее евреев и в этих странах. Только в Египте можно было в известной степени наслаждаться подлинной свободой. Однако и здесь евреев подстерегала опасность, хоть и совсем другого рода. Несмотря на то, что еврейская община процветала, и евреи могли беспрепятственно исповедовать свою религию, именно свобода ослабила желание евреев соблюдать заповеди, пагубно отразилась на еврейской учености, сказалась на осмыслении Закона. Под угрозой оказалась не только духовная жизнь евреев — перед ними стояла уже не столь далекая угроза полной ассимиляции. Кроме того, в Египте была большая община караимов, которые пытались обратить в свою веру ортодоксальных евреев. Поскольку караимы обладали богатством и властью, многие египетские евреи не могли устоять перед ними. Таким образом, в Египте возникла реальная опасность полного исчезновения еврейства.
Маймонид пришел к выводу: дабы противостоять угрозе, нависшей над евреями, нужно создать своего рода духовную «круговую оборону». Это было не отвлеченное понятие, но дело первой необходимости, которое нужно было немедленно применить на практике. Евреям требовались сильные лидеры и четкие правила поведения, которыми они могли бы руководствоваться в повседневной жизни. В противном случае им грозила опасность быть стертыми с лица земли. Поскольку эпоха, когда создавалась Мишна, и настрой этой книги были слишком далеки от современников Маймонида, нужно было создать новый текст, соответствующий духу времени; сложность Гемарытребовала «проложить тропинку» сквозь ее заросли; а духовное оцепенение, в которое впали евреи во многих общинах, свидетельствовало о том, что пришла пора четко сформулировать единые правила поведения и принципы духовной мысли. «Комментарий к Мишне» отвечал всем этим требованиям. В нем излагается взгляд Маймонида на то, как должен вести себя еврейский народ, чтобы спастись от врагов, чтобы преодолеть собственное пренебрежение к соблюдению законов Торы и изучению священных текстов. Даже в малых отклонениях от этих рамок ему виделась причина тех бедствий, очевидцем которых он был во всех странах, куда забросила его судьба. По мнению Маймонида, здесь не может быть никаких уступок. И потому «Комментарий к Мишне» был призван не только возвратить народ на тот путь, идя по которому он мог бы спастись от исчезновения; посредством этой книги Рамбам заявлял во всеуслышание, что может возглавить еврейский народ, ибо его учение указывает этот путь.
Но «Комментарий» не достиг этой цели. Сколь бы ни были велики достижения Маймонида, его призывы не удостоились признания. Вскоре после того, как книга вышла в свет, многие утверждения Маймонида были оспорены. Мнения несогласных можно слышать и по сей день. Нет ничего удивительного, что Тринадцать принципов иудаизма, из-за своего непреложного характера, вызвали у многих евреев сильное неприятие — особенно то положение, согласно которому Грядущий мир не обещан тому, кто нарушил бы хотя бы одно из этих тринадцати предписаний. В самом деле, представление о едином символе веры для всего еврейского народа многим казалось более близким христианству или исламу, чем иудаизму, для которого основой веры служит вся Тора.
Многим читателям «Комментария» казалось слишком большой дерзостью уже то, что автор излагает в этом труде свои собственные взгляды и подчас оспаривает талмудические суждения, особенно если учесть, что автору тогда было тридцать лет и его слава никогда не выходила за пределы мест, где его знали лично. Тот факт, что автор ввел в свой труд некоторые замечания научного характера, а также непрестанно отсылал читателя к греческой философии, противоречил мнению тех, кто считал, что подобные материи должны быть отделены от религиозной мысли. Некоторых раздражало в «Комментарии» самобытное сочетание прогрессивной мысли и непреклонной веры.
Успеху «Комментария» не способствовало и то, что он был написан по-арабски. Впрочем, здесь Маймонид ничего не мог поделать, если он хотел обратиться к простым людям, чье знание иврита было далеко от совершенства. Но хотя в то время было нелегко найти хорошего знатока иврита, почти каждый еврей мог читать тексты, написанные древнееврейскими буквами. Таким образом, еврейские авторы могли оградиться своего рода «языковой оградой», ибо мусульмане едва ли взяли бы на себя труд попытаться понять тексты, написанные незнакомым шрифтом. Кроме того, поскольку «Комментарий» был написан по-арабски, его могли прочитать только те евреи, что жили в арабских странах. Пока в 1202 году, спустя почти сорок лет после того, как эта книга вышла в свет, Шмуэль ибн Тибон[49] не перевел ее на иврит, она была недоступна евреям, жившим в христианской Европе.
Но даже после выхода в свет перевода Тибона широкому признанию этой книги препятствовало и то, что Раши — мудрец из французского города Труа — примерно столетием ранее написал комментарий к Талмуду. Его труд был широко распространен и стал неотъемлемой частью печатных изданий Талмуда. Евреи Франции и Германии не выказывали особой охоты заменить труд своего великого соотечественника другим комментарием.
Вот почему маймонидовский «Комментарий к Мишне» не произвел того впечатления, на которое рассчитывал его автор. Хотя отдельные спорные места «Комментария» стали предметом горячего обсуждения в узких кругах, эта книга не вызвала большого шума. Казалось, она ничего не изменила в мире арабоязычных евреев и почти ничего не прибавила к репутации автора. Конечно, в ученых кругах его уважали теперь еще больше, но ученые и раньше высоко ценили его. И хотя к тому времени он был достаточно прославлен для того, чтобы евреи разных стран постоянно присылали ему письма, в которых интересовались его мнением по тем или иным религиозным вопросам, он все же не был настолько знаменит, чтобы, например, его упомянул в своих сочинениях Биньямин Тудельский, который посетил Каир в 1168 году и рассказал о встрече со всеми знаменитыми евреями города (вскоре после публикации «Комментария» Рамбам покинул Александрию и поселился в Фостате, пригороде египетской столицы. Именно там он написал свои величайшие труды).